Текст книги "Регуляция эмоций. Клинико-психологический аспект"

* * *

Представленное исследование теоретических моделей и эмпирических исследований регуляции эмоций в норме и патологии обосновывает заключение о том, что в публикациях по проблеме эмоций и их регуляции, осуществляемых не один десяток лет, подчеркивается особая роль эмоций в формировании опыта человека, оптимизации деятельности и способов коммуникации, и в каждой из этих сфер значимой оказывается способность человека к осуществлению эффективной РЭ.

В завершение анализа теоретических моделей и эмпирических исследований регуляции эмоций в норме и патологии можно заключить, что проблема РЭ действительно относится к числу наиболее актуальных тем психологической науки на современном этапе ее развития. Однако, несмотря на то, что в последние десятилетия эта проблема все чаще становится объектом систематических исследований, проблемное поле исследований РЭ на современном этапе развития научного знания находится в процессе противоречивого становления. Несмотря на богатство феноменологического материала и указания ряда исследователей на необходимость поиска психологических механизмов регуляции эмоций (Gross, 1998, 2013, 2015; Nolen-Hoeksema, Wisco, Lyubomirsky, Urry, 2010), на сегодняшний день в психологии фактически отсутствует концептуальная модель, в рамках которой системно описывались бы компоненты и психологические механизмы регуляции эмоций.

Возможности построения такой модели представлены в теоретико-методологических принципах культурно-деятельностной парадигмы.

Глава 2
Регуляция эмоций в норме и патологии: культурно-деятельностный подход

2.1. Представления о регуляции эмоций в культурно-деятельностной психологии

Принято считать, что Л. С. Выготский не оставил завершенного учения об эмоциях и целенаправленно не обращался к проблеме их регуляции. Вместе с тем практически во всех его работах можно увидеть обращения к этой теме. Их анализ позволяет получить достаточно полную картину представлений автора о психологической сущности эмоций, механизмах их развития и возможности регуляции. В последние годы его творческого пути именно проблема эмоций и их место в структуре психического выходит на первый план в его исследованиях в связи в поставленной им задачей разработки общепсихологической теории развития и «целостного учения о человеческом сознании» (Ярошевский, 1984, с. 343).

Развитие эмоций, подчеркивает Л. С. Выготский, подчиняется той же логике, что и развитие других психических функций и идет в направлении осознания: «В процессе общественной жизни чувства развиваются <.> эмоции вступают в новые отношения с другими элементами душевной жизни, возникают новые системы, новые сплавы психических функций, возникают единства высшего порядка.» (Выготский, 1984а, с. 328). «Всякая эмоция есть функция личности (курсив мой. – Е. П.)» (Выготский, 1984в, с. 280). Таким образом, в процессе развития человека эмоции, как и другие психические функции, утрачивают свой «натуральный» характер и становятся опосредствованными. Опосредствование эмоций приобретает более сложный характер в связи с развитием сложных когнитивных процессов, что, в свою очередь, приводит к дальнейшему усложнению форм эмоционального реагирования. Из этого следует, что эмоции могут быть отнесены к классу ВПФ с такими характеристиками, как прижизненное социальное формирование, опосредствованное строение и произвольная регуляция.

Эти общие положения получили дальнейшее развитие в работах С. Л. Рубинштейна (1946, 1957); А. Н. Леонтьева (1971, 1975); Л. И. Божович (1972); В. К. Вилюнаса (1976, 2008); О. В. Овчинниковой (1970); Н. И. Наенко (1976); А. Е. Ольшанниковой (1978); Е. Т. Соколовой и В. В. Николаевой (1995); А. Ш. Тхостова (1997, 2012); Г. М. Бреслава (2006) и др., где отмечается, что эмоции представляют собой особый один из наиболее сложных с психологической точки зрения класс психических явлений. Обозначим лишь те аспекты психологической специфики эмоций, которые наиболее важны в контексте обсуждения проблемы РЭ.

Прежде всего необходимо подчеркнуть, что именно эмоции задают внутренний базис структурирования субъектвной реальности, необходимый для реализации «пристрастной» и целенаправленной деятельности. «Какие условия и детерминанты ни определяли бы жизнь и деятельность человека – внутренне, психологически действенными они становятся лишь в том случае, если им удастся проникнуть в сферу его эмоциональных отношений, преломиться и закрепиться в ней…», – отмечает В. К. Вилюнас (2008, с. 8). В этом утверждении прочитывается идея человеческой пристрастности и «избирательного обмена» системы психического со средой; ее способность к решению задач самоприспособления, самонастраивания и самоорганизации – необходимых качеств саморазвивающейся системы с точки зрения постнеклассической эпистемологии (Зинченко, Первичко, 2012, 2014).

Поднимая вопросы психологической специфики эмоций, помимо их связи с мотивационно-потребностной сферой и способностью выступать в качестве регуляторов поведения, необходимо также подчеркнуть их «двойственный» психофизиологический статус. Включенность «вегетативной составляющей» в структуру эмоционального реагирования делает эмоции сложно поддающимися произвольной регуляции и контролю в полном объеме.

Обращаясь к проблеме РЭ, последователи и ученики Л. С. Выготского подчеркивают, что не только наличие звена знаково-символического опосредствования в их структуре, но и предметный характер эмоций, отличающий их от аффектов, обеспечивает их доступность для произвольной регуляции (Бреслав, 2006; Вилюнас, 1976, 2008; Леонтьев, 1971; Рубинштейн, 1946, 1957; Тхостов, 1997, 2012). Появление возможности «разведения» переживания и форм его внешнего выражения, а также отсроченного отреагирования и доступность выбора его социально приемлемых форм – результат формирования произвольности эмоций. Однако предмет эмоции далеко не всегда осознается субъектом, поскольку он при этом является также и «предметом потребностей», которые, как известно, остаются вне фокуса сознания довольно часто. Необходимым условием осознанной произвольной РЭ является способность человека к рефлексии своего эмоционального состояния и возможность проследить связь с предметом эмоции.

Одним из основополагающих принципов психического развития в концепции Л. С. Выготского является принцип единства аффекта и интеллекта. Вводя эти положения в качестве основополагающих в разрабатываемую теорию психического развития, Л. С. Выготский подчеркивает: «Самым существенным для всего психологического развития, как раз является изменение отношений между аффектом и интеллектом <.> мышление и аффект представляют части единого целого – человеческого сознания» (Выготский, 1983б, с. 251, 255).

Решая задачу поиска целостной «неразложимой единицы интеллекта и аффекта» (там же, с. 247), Л. С. Выготский в научный дискурс вводит категорию переживание. При этом акцентируется совершенно особый статус этой объяснительной категории: «Переживание есть единица сознания, то есть такая единица, где основные свойства сознания даны как таковые» (Выготский, 1984б, с. 382; курсив мой. – Е. П.)[5]5
  Представления о переживании как о динамической единице сознания получили дальнейшее развитие в концепции Ф. Е. Василюка, в которой переживание понимается как особая внутренняя деятельность, направленная на перестройку психологического мира, на установление смыслового соответствия между сознанием и реальностью, на смыслопорождение. Деятельность переживания возникает в ситуациях, когда невозможно реализовать внутренние необходимости жизни субъекта: переживание – «борьба против. невозможности за создание ситуации возможности реализации жизненных необходимостей» (Василюк, 1984).


[Закрыть].

Завершая обзор взглядов Л. С. Выготского на проблему эмоций и их регуляции, отметим, что введение представления о переживании как о «единице сознания» и «единице личности и среды» (там же, с. 382–383), презентируемой в единстве «аффективных и интеллектуальных процессов» (Выготский, 1982, с. 22), с теоретических позиций обосновывает принципиальную возможность рассмотрения эмоций и способов их выражения в качестве семиотической системы, выступающей в качестве фактора опосредствования при развитии всех психических функций и личности в целом.

Рассуждая в логике культурно-деятельностной парадигмы развития психики и обращаясь к анализу клинического материала, А. Ш. Тхостов и И. Г. Колымба высказали предположение, что многообразие форм аффективной патологии может быть сведено к двум основным типам: утрате произвольности эмоций и нарушению их связи с предметным содержанием. Утрата произвольности выражается в невозможности управления как переживаниями, так и проявлениями эмоций, которые становятся неподконтрольны субъекту. При этом авторы указывают на психологический механизм расстройств эмоциональной сферы: «овладевающий» характер аффектов является внешней формой проявлений расстройств эмоциональной сферы, а ее скрытый психологический механизм заключается в нарушениях связи с предметом (Тхостов, Колымба, 1998, с. 81–82). При недостаточности опосредствования аффект «овладевает» человеком и становится неподконтрольным; при избыточности опосредствования имеет место минимизация аффективной составляющей переживаний и избыточность «рационализации» (Тхостов, 1997, 2012; Тхостов, Колымба, 1998, 1999).

На основании вышеизложенного можно заключить, что нарушения знаково-символического опосредствования эмоций в соответствии с базовыми положениями культурно-деятельностной парадигмы могут рассматриваться в качестве одного из центральных механизмов нарушений их регуляции.

2.2. Знаковое опосредование высших психических функций как психологический механизм их регуляции (творческое наследие Л. С. Выготского)

В культурно-деятельностном подходе к развитию психики представление о регуляции психических функций тесно связано с тезисом об их знаковом опосредствовании.

В монографии «История развития высших психических функций» Л. С. Выготский последовательно излагает свой подход к исследованию психических функций, определяя его как исторический. Одной из главных особенностей высших психических функций (ВПФ), по Выготскому, является то, что они представляют собой качественно особый класс активности субъекта, которая вызывается не только стимулом. Этот тип активности предполагает наличие во взаимодействии между человеком и окружающей действительностью системы опосредствований, что кардинально изменяет структуру и характер психических функций и поведения. Стимулы-средства, создаваемые человеком для управления своим поведением, Л. С. Выготский называет знаками. «Два момента… существенны для понятия знака, – пишет Выготский, – его происхождение и функция» (Выготский, 1983а, с. 78). Знак – «средство для психологического воздействия на поведение свое или чужое, средство внутренней деятельности, направленное на овладение самим человеком. Знак направлен внутрь» (там же, с. 90), то есть на организацию собственной психической активности. «Между стимулом, на который направлено поведение, и реакцией человека выдвигается новый промежуточный член, и вся операция принимает характер опосредованного акта» (там же, с. 116). Таким образом, механизму психологического опосредствования отводится определяющая роль в понимании психологических механизмов регуляции психических функций и состояний, а также поведения и жизнедеятельности в целом.

Из сказанного можно сделать несколько принципиально важных в теоретическом плане выводов.

Во-первых, опосредование ВПФ в процессе жизнедеятельности кардинально меняет характер и структуру не только ВПФ, но и поведения, жизнедеятельности субъекта в целом.

Во-вторых, знак (искусственно созданное человеком в процессе культурно-исторического развития стимул-средство) помогает ему овладеть своим поведением, и тогда «.знак становится подлинным психологическим орудием. он насыщается значением» (Эльконин, 1989, с. 474).

В-третьих, опосредствуя свое поведение, человек получает возможность создавать новые мотивы, благодаря чему его поведение становится более рефлексируемым и произвольным (Зейгарник, 1981).

В-четвертых, в соответствии с вышесказанным можно заключить, что этот подход предполагает возможность моделировать возникновение и развитие исследуемого психического процесса в специально созданных экспериментальных условиях (Эльконин, 1989).

Обозначенные положения представляются значимыми, поскольку они, на наш взгляд, могут быть экстраполированы и использованы применительно к рассмотрению проблемы регуляции эмоций.

2.3. Психологические механизмы регуляции эмоций: культурно-деятельностный подход

Итак, механизм знаково-символического опосредствования в соответствии с базовыми положениями культурно-деятельностного подхода рассматривается в качестве центрального психологического механизма регуляции ПФ, в частности эмоций, а также поведения и жизнедеятельности в целом.

Б. В. Зейгарник, обращаясь к рассмотрению вопроса о связи процессов регуляции и саморегуляции с опосредствованием, подчеркивала, что опосредствование – сложный психологический процесс, который совершается на всех уровнях психического отражения, и что овладение поведением представляет собой опосредствованный процесс (Зейгарник, 1981). Тем самым указывается на «двойственный статус» опосредствования как психологического явления: «…опосредствование, с одной стороны, участвует в иерархизации мотивов человека, а с другой стороны, оно является, в свою очередь, продуктом этой иерархизации» (там же, с. 11).

Раскрывая психологическую суть процесса опосредствования и его роли в саморегуляции и регуляции ПФ, Б. В. Зейгарник обращается к базовым положениям культурно-деятельностной концепции и использует известное положение о том, что значения усваиваются человеком в процессе общения и обучения, однако если человек «сознательно оперирует ими, они предстают перед ним в виде элементов его смысловой системы. <…> Именно благодаря наличию смысловых образований оказывается возможной саморегуляция при постановке целей, при осознании своих поступков» (там же). При этом опосредствование смысловыми образованиями рассматривается Б. В. Зейгарник в качестве высшего уровня опосредствования: «Только тогда, когда поведение человека опосредствуется. структурой согласованных дальних и ближних целей, можно говорить о зрелости его личности» (там же, с. 12).

Таким образом, опосредствование понимается в культурно-деятельностном подходе как сложная диалектическая категория. Опосредствование системно и осуществляется, как минимум, на двух уровнях: операционально-техническом и мотивационно-смысловом. Без исследования способности личности к психологическому опосредствованию на обоих уровнях, но прежде всего на мотивационно-смысловом, а также без изучения психологических механизмов, обеспечивающих возможность опосредствования, в соответствии с точкой зрения Б. В. Зейгарник невозможно понимание зрелости личности и развитости системы регуляторных процессов.

Обсуждаемая работа Б. В. Зейгарник является, пожалуй, одной из немногих, где целенаправленно поднимается и обсуждается вопрос о «многоуровневости» психологического опосредствования и невозможности сведения этого процесса к опосредствованиям только операционально-технического уровня. В этой же работе Б. В. Зейгарник подчеркивает, что для эффективной саморегуляции необходимо «помочь пациенту осознать истинный смысл своих действий, увидеть себя со стороны» (там же, с. 13), тем самым подходя к обозначению психологических механизмов мотивационно-смыслового уровня саморегуляции – рефлексии и смыслового связывания, разработка которых представлена в более позднем исследовании Б. В. Зейгарник, А. Б. Холмогоровой и Е. С. Мазур (1989). Авторы показывают, что использование знака для управления своим поведением характерно как для смыслового, так и для операционально-технического уровней саморегуляции.

Операционально-технический уровень саморегуляции описывается как связанный с сознательной организацией действия с помощью средств, направленных на его оптимизацию; а мотивационносмысловой – с организацией общей направленности деятельности с помощью осознанного управления своей мотивационно-потребностной сферой (там же, с. 122).

Рефлексия понимается как обращенность субъекта на себя и свою деятельность и рассматривается в качестве универсального механизма процесса саморегуляции на обоих уровнях, он останавливает (фиксирует) процесс деятельности, отчуждает и объективирует его, что позволяет человеку «выйти во внешнюю позицию по отношению к себе и своим действиям, что и делает возможной их сознательную регуляцию» (там же, с. 125). Выделяется две формы рефлексии – предметная и личностная. Предметная рефлексия реализуется на уровне действия и на операционально-техническом уровне саморегуляции. Личностная рефлексия направлена на собственное Я субъекта, на осознание смыслов, отношений, конфликтов (там же) и является необходимым психологическим механизмом мотивационно-смыслового уровня саморегуляции.

Рефлексия является необходимым условием процесса смыслопорождения в трудных ситуациях, выступая в качестве составляющей процесса переживания (Зейгарник, Холмогорова, Мазур, 1989). Дефицит рефлексии делает человека неспособным к самоперестройке, необходимой для разрешения затруднения и преодоления критической ситуации. Развитая способность к рефлексии, напротив, является мощным источником устойчивости, свободы и саморазвития личности (Зейгарник, Холмогорова, Мазур, 1989; Зинченко, 1990, 1991; Николаева, 1992; Россохин, 2010; Соколова, Николаева, 1995).

Как уже говорилось выше, в соответствии с базовыми положениями культурно-деятельностного подхода, возможность сознательной регуляции всегда задается структурой смысловых образований личности, представляющих собой единство аффективных и когнитивных компонентов (Выготский, 1984б; Зейгарник, Холмогорова, Мазур, 1989; Леонтьев, 1975). Условием возможности перестройки смысловых образований, произвольного изменения смысловой направленности, формирования новой смысловой системы является способность субъекта к осознанию смыслов, что предполагает определенную когнитивную и личностную зрелость. В случае волевого поведения речь идет об усилении уже существующих смыслов и увязывании их с другими мотивами и ценностями, тогда как в критических ситуациях, в контексте деятельности переживания, происходит формирование новой смысловой системы (Зейгарник, Холмогорова, Мазур, 1989, с. 127).

Сформированность системы значений создает возможность для разведения личностных смыслов и значений в конкретной ситуации. Однако в случае повышенной эмоциональной значимости события могут возникнуть трудности в таком разведении и, следовательно, затруднения выхода субъекта в рефлексивную позицию.

В. В. Николаева, обращаясь в проблеме анализа психологических механизмов саморегуляции, подчеркивает, что рефлексия «направлена на осознание смысла собственной жизни и деятельности. Она позволяет человеку охватить собственную жизнь в широкой временной перспективе, соотнести настоящее с прошлым и будущим… позволяя субъекту сохранить или восстановить внутреннюю гармонию.» (Николаева, 1992, с. 10). В ее представлении о рефлексии, таким образом, акцентируется обращенность рефлексии к смысловым образованиям личности как ее важнейшему свойству.

Необходимо отметить, что в отечественной психологии последних десятилетий проблема рефлексии часто становится предметом как теоретических, так и эмпирических исследований, что обусловлено во многом возрастающими практическими запросами и необходимостью ответа на вопрос о поиске путей психологической превенции личностных и эмоциональных нарушений и повышения стрессоустойчивости личности.

В исследованиях последних лет была показана целесообразность выделения следующих видов рефлексии:

– Ситуативная рефлексия выступает в виде «мотивировок» и «самооценок», обеспечивающих непосредственную включенность субъекта в ситуацию, осмысление ее элементов, анализ происходящего. Включает в себя способность субъекта соотносить с предметной ситуацией собственные действия, а также координировать и контролировать элементы деятельности в соответствии с меняющимися условиями.

– Ретроспективная рефлексия служит для анализа уже выполненной деятельности и событий, имевших место в прошлом.

– Проспективная рефлексия включает размышления о предстоящей деятельности, представление о ходе деятельности, планирование, выбор наиболее эффективных способов ее осуществления, а также прогнозирование возможных результатов (Карпов, 2004; Россохин, 2010).

Анализ выделенных видов рефлексии позволяет сделать вывод о том, что для эффективного решения задач произвольной регуляции эмоций и саморегуляции необходима достаточная степень развития всех трех видов рефлексии, однако очевидно, что проспективная рефлексия является самой сложной и предполагает способность субъекта к ситуативной и ретроспективной рефлексии.

В силу присущего эмоциям качества субъектности и тесной связи с мотивационно-смысловой сферой можно считать методологически оправданным заключение, что механизмы саморегуляции, выделяемые при культурно-деятельностном подходе (механизм знаково-символического опосредствования, а также рефлексия, имеющие в своей основе систему личностных смыслов), могут рассматриваться в качестве механизмов регуляции эмоций.

Обозначенные теоретические положения выступили в качестве теоретико-методологического базиса при разработке методического подхода, релевантного поставленным задачам: изучению особенностей РЭ, вскрытию психологических механизмов РЭ и созданию типологии стратегий РЭ.

* * *

Обобщая представления о психологической сущности эмоций и их регуляции в норме и патологии, сформулированные в работах представителей культурно-деятельностного подхода, необъходимо отметить следующее.

1. Эмоции могут быть отнесены к классу ВПФ с такими характеристиками, как прижизненное социальное развитие, опосредствованное строение и произвольность способов функционирования, несмотря на наличие натуральной «вегетативной составляющей» в структуре эмоциональных реакций.

2. Вводимое Л. С. Выготским представление о переживании как о системной динамической единице сознания и «единице личности и среды», обладающей одновременно качествами предметности и субъектности, презентируемой субъекту в смысловых образованиях в единстве «аффективных и интеллектуальных процессов», аргументирует необходимость рассмотрения отношений между явлениями интеллектуальной и эмоциональной жизни в их системном взаимодействии в качестве одного из основополагающих принципов для понимания психологических законов развития и становления процессов регуляции.

3. Признание тезиса о социальной детерминации эмоций и их знаковом опосредствовании открывает возможность использования экспериментально-генетического метода, предложенного Л. С. Выготским, для изучения стратегий РЭ и рассмотрения знаково-символического опосредствования как центрального психологического механизма, обусловливающего их становление и развитие.

4. Представление о переживании как о системной динамической единице сознания отчетливо иллюстрирует психологическую сложность понятия «опосредствование» и может служить доказательством включенности «системной динамики» опосредствований разного уровня в процесс развития эмоций и становление их регуляции. В логике конкретного эмпирического исследования это аргументирует правомерность использования приемов моделирования, увеличения рефлексивной нагрузки и смыслового опосредствования для изучения регуляции эмоций.

5. Вывод о том, что опосредование психических функций в процессе жизнедеятельности кардинально меняет характер и структуру не только самих психических функций, но и поведения и жизнедеятельности субъекта в целом и что человек, опосредствуя свое поведение, получает возможность актуализировать и создавать новые мотивы, благодаря чему его поведение становится более рефлексируемым и произвольным.

6. Исходя из вышеизложенного, логично следует общий вывод о том, что представления о психологическом опосредствовании и о рефлексии как о значимых механизмах регуляции психики, вводимые в трудах Л. С. Выготского, должны занять центральное место при разработке концептуальной модели РЭ и методического подхода к изучению РЭ в теоретико-методологических рамках культурно-деятельностной парадигмы.