Текст книги "Поступление"

Глава 9

На стороне стадиона, противоположной от старта шестидесяти метров, в секторе для прыжков в высоту студенты готовились к экзамену. Через поле тащили стол, стулья, лавочку. Несколько ребят укладывали матрасы на квадрат ямы. Среди них резко отличались два абитуриента: высокий и худой москвич Андрей Попинко и русый красавец из Чебоксар Виктор Малыгин. Трикотажная майка авоськой висела на первом и круто выделяла грудные мышцы второго.

– Пойдём смотреть как девушки бегут? – Андрей пыхтел под весом матраса.

– Зачем? Отсюда тоже видно. – Витя играючи подтаскивал поролоновые квадраты один к другому.

– Видно, да не слышно: смотри, у них там хохот не прекращается.

Витя разогнулся и посмотрел через поле с удивлением:

– Да? А, ну да. Похоже. Перевязать бы их чем-то, – кивнул он на маты, – А то, с высоты можно и между них угодить.

– Ты думаешь? – в глазах Андрея проскользнул испуг.

– Не дрейфь, мужики, – заверил ребят крупный штангист Саша Попович с губами, как вареники, и граблистыми руками. Разговаривая, парень то и дело поигрывал накаченными мышцами верхнего плечевого пояса и даже лица, – Два года учусь; между пока ещё никто не попадал.

– Ну, это с какой высоты падать, – Витя стряхнул с ладоней рыжую крошку, приложил ребро руки к глазам и посмотрел через стадион на девушек, помогающих друг другу прикалывать номера булавками, – М-да, уж… Такое может вредно сказаться на здоровье.

– Это точно. Ты прав. – Попович смотрел туда же, шевеля губами, как сом.

– Но вроде – ничего, а?

– Класс!

– А? Ты про что? – Виктор растерянно оглянулся на штангиста.

– Я – про маты. А ты про что? – Саша усмехнулся.

– А я? Я – тоже про маты, – у Малыгина был совершенно невинный вид, но почти тут же все трое ребят захохотали.

– Ладно, Андрюха, пожалуй, ты тоже прав: пошли поближе, – Виктор поправил майку в трусах, – Поддержим боевых подруг.

Попинав маты со всех сторон, трое молодцев медленно пошли через земляное поле: оно предназначалось для футбола, но, учитывая, что траву на нём никто не садил с момента существования стадиона, в футбол тут играли разве что зимой, на снегу, оберегая в другое время года голеностопные суставы от вывихов: трава на поле росла только по кромке, да и под ней. А вот земля повсюду сбилась в камень.

Глава 10

Дачный посёлок Малаховка, примыкающий к территории института, только просыпался. Летом на дачах жили преимущественно хозяева – уставшие от шума столицы москвичи. Они заезжали, как правило, на всё лето. Днём загорали на озере, собирали в лесу ягоды, вечерами гуляли допоздна, утром просыпались нехотя. Часто на дачи приезжали семьи хозяев – дети с внуками; вечерами устраивали посиделки до утра. И тогда со дворов тянуло шашлыками. В редких случаях москвичи приезжали только на месяц, иногда даже меньше, а дачу продолжали сдавать студентам. Перебраться в общежитие института летом можно было только в августе, когда заканчивались вступительные экзамены и начинался месяц полных каникул. Но именно в августе все обычно разъезжались по домам и институт вымирал, общежитие пустовало, столовая переходила на укороченный режим работы. А в июле студенты, проживающие зимой на дачах и по какой-то причине не уехавшие на каникулы, теснились в комнатах с однокурсниками, проживая на нелегальных условиях.

«Общага трещит сейчас по швам», – думал Владимир Стальнов, маршируя по Шоссейной улице, проходящей от станции и далее вдоль забора института по всей длине посёлка, – Хорошо ещё, что нам повезло с хозяином. Он в июле в Ялте отдыхает, зачем ему эта Малаховка? А через пару дней я сам уеду. Так что…».

Стальнов поправил сумку на плече и свернул на одну из улочек дачного посёлка на противоположной стороне от института. Пройдя минут пятнадцать среди сосен и елей, густо росших в этой части, он остановился у ворот дачи. За высоким деревянным забором стоял дом с конусообразной крышей, деревянными ставнями, бревенчатыми стенами, проконопаченными паклей. Дом был похож на маленькую избушку из сказки, тем более, что утопал в глубине двора, окружённый взрослыми деревьями.

Не успел Володя взяться за железное кольцо двери, как калитка открылась навстречу. В проходе показался Виктор Кранчевский – аспирант института физкультуры и сожитель по даче.

– О! Привет, Витёк, – Стальнов был рад встрече. Последний раз он видел Виктора три дня назад. Днями Кранчевский пропадал на кафедре, писал кандидатскую диссертацию, вечерами Стальнов уезжал в Москву на тренировки. Утром пересекаться не получалось тоже. Тренироваться в Малаховке не позволяли условия стадиона. Тут можно было только бегать кросс вокруг озера или заниматься ОФП в зале штангистов. Ректор Орлов, сам бывший тяжелоатлет, привёл тренировочный зал в образцовый вид, экипировав его самыми универсальными тренажёрами. В зал штанги ходили на тренировки в основном легкоатлеты. А вот технические тренировки проводили в столице на разных стадионах в зависимости от того, какой был арендован тем спортивным обществом, за которое выступали. Стальнов состоял в рядах «Спартака» и тренировался в Лужниках на Малой спортивной арене.

– Здорово, Стан, – Кранчевский ответно протянул руку, – Ты в Москве что ли ночевал?

– Ну… да, – Володя заметно смутился, стал дёргать за железное кольцо ворот.

– У девушки, небось? – Виктор хитро заулыбался. Длинная редкая чёлка сползла на очки. Виктор, отпустив дверь, заправил волосы за ухо с одной стороны.

– Да… нет, – видно было, что Стальнов уклоняется от ответа, – Я там… к парню из группы пошёл. Тренировку вчера в Лужниках поздно закончили. Вот и поехал, – Стальнов избегал смотреть другу в глаза.

– Ну если так, то ладно, – Виктор вышел из калитки, – А я вот в библиотеку пошёл. Скоро уезжать, а у меня ещё третья глава диссертации не доработана. Ломов недоволен. Сказал до каникул всё сдать.

Ломов Виктор Николаевич – заведующий кафедрой спортивных игр, был научным руководителем Кранчевского. Виктор тоже был игровиком – когда-то играл в гандбол и даже за сборную своего родного Бийска. Но, поступив в Малаховку, спорт забросил, оставив в жизни только физкультуру и обязательные практические занятия по разным видам. Учился хорошо, но фанатом в штудировании не был и в аспирантуру попал случайно.

Поменявшись местами, парни снова обменялись рукопожатиями.

– Добро. Удачно тебе поработать, значит, – пожелал Стальнов, – Дома кто есть?

– Нет. Юрок ушёл смотреть экзамены абитуры. А Стас три дня как домой уехал.

– Уже?

– Дома ночевать нужно. А то повадились чужие матрасы мять: то ты, то он.

Стальнов поправил волосы теперь с другой стороны: именно потому он давно и не видел Стаса Доброва, ещё одного из сожителей, что тот последние несколько дней на даче не ночевал.

– Завидуешь? – проговорил Стальнов задумчиво, размышляя куда мог ездить Стас. Кранчевский безразлично пожал плечами:

– Мне-то что? Да, у нас новость: с сентября надо искать новую дачу.

– С какой радости?

– Хозяйский сын женился, ждёт пополнения, жить негде.

– Вот ещё проблема, – Стальнов свёл брови, – Так просто новую дачу не найти. А куда нам вещи на лето девать?

Виктор опять пожал плечами:

– Не знаю. Может договоримся на чердак забросить?

– На какой чердак? Там пыли по самое не хочу. Хорошие вещи на чердак – всё пропылится! – Стальнову стало неуютно. Найти в июле дачу на весь следующий учебный год представлялось задачей невыполнимой. От мысли, что на последнем курсе придётся перебираться жить в общежитие, у Стальнова заломило в пояснице. Парень схватился за спину.

Виктор внимательно посмотрел на Володю, потом на крышу дома, пожал плечами в очередной раз:

– Не думаю, что чердак пыльный. Дому всего лет сорок. Ветрами продувает. А не хочешь на чердак – сдай в общагу своим из группы.

– Ну да, скажешь тоже. Лучше сразу выбросить, – расстроился Володя совсем откровенно, – Я как-то оставил сумку с вещами своим одногруппникам… – даже плавки мои вытащили и купались в них. А про полотенца и рубахи вообще молчу. И книги потом по всей общаге год собирал. Нет уж! Лучше на чердак!

– Ну, тогда на чердак. И Стаскины тоже собрать придётся, – Виктор смотрел на проблему спокойнее; его вообще вывести из себя было трудно, – Давай! Я пошёл.

– Кто у нас сегодня дежурный по кухне? Я помидорок купил на салат.

– Как помидорок? Тебе же Юрок вчера написал в записке огурцы купить.

– Почему огурцы? – про записку Стальнов вспомнил только сейчас.

– Вечером на окрошку. Он уже с утреца за квасцом и редиской сгонял, а я в деревню за яйцами.

– А картошка?

– Картошку мы с ним с вечера не доели; хватит.

– Во блин, придётся опять идти на рынок. А чёго мне тогда с помидорами делать?

– Хм, тоже проблема; на салат оставь, Виктор вдруг вспомнил о чем-то, открыл портфель, который нёс с собой, стал что-то там искать. Володя помолчал, осмотрел дачу; жаль было отсюда съезжать, проговорил без настроения:

– Ладно. Разберёмся. Ты на обед приходишь?

Виктор, найдя в портфеле ручку и обрадованно вытащив её и показав другу, ответил на вопрос отрицательно:

– Вряд ли. Скорее в столовке поем, чтобы время не терять.

– Ну, как знаешь, согласился Володя. История с огурцами раздосадовала Стальнова и он захлопнул за собой калитку с шумом. С ели во дворе слетела сорока, перепугав парня своим взбалмошным криком.

– Фу ты, гадина! – кинул Володя вслед и для верности похлопал в ладоши, отпугивая птицу, – Прикормил тебя Юрок хлебом, вот ты и повадилась. В пору пугало ставить.

Юноша шёл к дому и ворчал. Свернул с дорожки за угол, обошёл дом, взошёл на крыльцо, нашёл ключ в тайнике и все равно ещё ворчал. Непредвиденные обстоятельства отравляли Стальнову жизнь. А он очень любил, когда всё в жизни идёт по плану.

Глава 11

Тофик Мамедович свистнул и дал отмашку стартовым флажком отдновременно. Так было принято: звуковой старт всегда дублировался зрительным. По взмаху флажка судьи на финише включали секундомеры. Сейчас на финише забег принимал один Михайлов. Технические возможности секундомера позволяли фиксировать точное время лишь первых двух прибежавших; остальным время добавлялось «на глазок». Пять девушек сорвались по свистку Тофика Мамедовича. На шестом шаге Николина, лидирующая со старта, шаркнула шипами о битум и потеряла не только равновесие, но и ритм. Это позволило Кашиной обогнать соперницу. Цыганок спокойно обошла обеих высотниц. Маршал шумно пыхтела сзади. Сычёва еле-еле согнулась в позиции верхнего старта и, пренебрегая позицией «внимание», тяжелой поступью и так и не разгибаясь до конца, не побежала, а потопала, вбивая кеды в битум.

– Она хоть знает, что бэжать – это впэрёд и па-аднимая ка-алени, – взволнованно спросил Тофик Мамедович у себя самого.

– Зачем? Она же сказала, что одной грудью побежит, вот – выполняет, – ответил преподавателю подошедший Кирьянов. В тени берёзы остался наблюдать за забегом только Галицкий, – Откуда такой экземпляр, Тофик Мамедович?

– Из списка, – шепнул преподаватель, – Сейчас точно завалится, – взмок мужчина мгновенно, явно страдая при наблюдении за бегом абитуриентки. Разбалансированная в движении мощными движениями верхней части туловища, Сычёва мотылялась вправо-влево, заступая на соседние дорожки. На любых соревнованиях за такое нарушение судья давно бы уже снял участницу забега с дистанции. Но вступительные экзамены допускали закрывать глаза на подобное. Иначе снимать пришлось бы многих: стадион сам по себе не соответствовал никаким техническим стандартам, – Только этого нам не хватало, – мужчина утёр лоб. Во всех ВУЗах и в разные времена существовали так называемые «льготные списки», состоящие из фамилий студентов, поступление которых курировалось начальством с особой тщательностью, либо давало преимущество при сдаче экзаменов. В физико-математических институтах в них вносились победители разного рода Олимпиад: от городских и республиканских, до Всесоюзных. В МГИМО – дети дипломатов. В театральных ВУЗах – потомки знаменитых деятелей искусства. В Политехах, строительных, авиационных, автодорожных, куда поступало девяносто процентов ребят, – представительницы слабого пола. В спортивных – мастера спорта, а также участники важных соревнований Союзного или международного масштаба. И повсеместно – дети или родственники профессорско-преподавательского состава. Услыхав про списки, Кирьянов выпучил глаза:

– Только не говорите мне, что она тоже была на Спартакиаде школьников?!

Соревнования, о которых шла речь, проводились каждые два года по принципу мировых Олимпиад, только для самой талантливой спортивной молодёжи, в пределах СССР, и в этом году всего месяц назад закончились в Вильнюсе. Это был тот самый важный международный старт, попасть на которой в возрасте до восемнадцати лет являлось престижным показателем, и который позволял его участникам, будущим абитуриентам спортивных ВУЗов, поступать со льготами. Принципом такого неравенства являлось мастерство спортсменов, определённое попаданием на Спартакиаду. Предпочтение ему отдавалось беспрекословно. Что позволяло с одной стороны, атлетам, занятых спортом высокого уровня по нескольку часов в день, получать высшее образование, а с другой, пополнять списки студентов ВУЗов знаменитыми фамилиями, что определяло в какой-то степени престиж институтов. Методы набора «льготников» были разными: в одних институтах они освобождались от ряда теоретических экзаменов, в других им намеренно завышали оценки, дотягивая вступительный балл до проходного.

– Из другого списка, – прошептал Тофик Мамедович и выдохнул, как только забег закончился, гарантируя железную тройку при любом, даже самом плохом результате, – Фу, ну слава Аллаху!

Все спортсменки благополучно закончили дистанцию. Первой прибежала Цыганок, за ней Кашина: сбой Николиной позволил выиграть у соперницы по прыжкам в высоту. Остановившись сразу после финишной черты, дистанция не утомила и дыхание не перебила, Ира оглянулась на Лену, встала в позу «руки в боки» и насмешливо улыбнулась:

– Подточи шипы, подруга.

Не дождавшись ответа, Ира пошла, широко покачивая бёдрами, в сторону Михайлова сзади которого толпились и старшекурсники, и абитуриенты, – Это всё, товарищ преподаватель? – Кашина смотрела насмешливо.

– Нет. Меня зовут Михаил Михайлович, фамилия – Михайлов, абитуриентка Кашина. Отдай булавки и сразу иди на высоту, готовься.

– Да, с именем ваши родители явно не заморачивались, – Ира с издевательской улыбкой отстегнула от футболки номер, свернула его трубочкой и пошла по виражу стадиона, всё также призывно виляя бёдрами.

– Ну прямо Дом моделей на Кузнецком мосту, – громко бросила вслед воображале Николина. Ребята и преподаватель засмеялись. Кашина оглянулась, как ужаленная:

– Батюшки, какие мы в провинции продвинутые, оказывается, – ноздри Иры были раздуты до максимума, полоска тонких губ почти исчезла.

Николина повела плечами и рассмеялась на такую злобу:

– А я, кстати, не из провинции.

– Да? А откуда же? – Ире было не до смеха.

– Я – местная, как и ты, – Лена отстегнула номер и размахивала им.

– Вряд ли. Я в сборной Москвы всех знаю.

– При чём тут сборная Москвы. Я – из Химок.

Кашина снова презрительно скривила рот и загнусавила по-столичному:

– А-а, я так и поняла. Химки, к твоему сведению – это не Москва, голубушка. Химки – это Мособласть. Удивительно, что там Зайцева знают, – сарказм пёр в отместку насмешке.

– И Зайцева, и Волкова, и даже Медведева, – Лена парировала, держа стойку боксёра: наготове. Во взгляде Иры почувствовалось замешательство:

– Волкова? Это Костю-то? Шестовика? Фи! Я тоже его знаю, – речь шла об Олимпийском чемпионе 1980 года, которая проходила год назад в Москве. Ира провиляла несколько метров и снова обернулась с озабоченным видом, – А кто такой Медведев?

Лена коротко подмигнула Попинко, улыбающемуся широко:

– Есть такой парень, да, Андрей? Талантливый. Перспективный. Но он – не из Москвы.

Тон Николиной на последней фразе повторял пренебрежение Кашиной. Ира вытянула сложенные губы.

– М-да? Тогда всё понятно: откуда мне тогда его знать бы? И вообще, понаедет тут лимиты разной и все себя москвичами мнят, – сунув не глядя булавки в руки участницы следующего забега, Ира продолжила путь к прыжковой яме и на ходу вправила номер в трусы сзади. Плотная ткань отстукивала по ягодицам при каждом шаге, как настоящая картонка. Даже спиной Ира ощущала ненавистные взгляды ребят и девушек, большинством своим приезжих. Но это было Кашиной глубоко безразлично; она вне всякого сомнения считала, что высшей меркой родового каста может являться только московская прописка.

– Во дура, – не удержался Попинко, выражая своё мнение тихо и для Николиной. Лена весело подмигнула парню:

– Ничего, лимита, не переживай. Мы ещё и не таких делали. Правда? – намеренно повторяя мимику соперницы, Николина таким образом и осуждала её, и надсмехалась над скудостью суждений таких, как Кашина.

– Точно, – смущённо улыбнулся Попинко, не продолжая дискуссию. С первого слова Лена понравилась парню. Но в данной ситуации ничего о себе рассказывать он не стал, принимая позицию красивой блондинки.

Глава 12

– О, батюшки! О, батюшки! Да что же это такое? – дежурная институтского общежития тётя Аня кудахтала как курица перед закрытой дверью душа, из-под которой вытекала вода. Лужа медленно растекалась по холлу первого этажа.

– Давайте откроем дверь и посмотрим. Наверное кто-то забыл закрыть кран, – предложил студент с полотенцем на плече, топтавшийся у дверей душа. Это именно он привлёк внимание дежурной на протечку: пришёл помыться, а тут такая незадача…

Душ на всё четырёхэтажное общежитие был один и общий: и для юношей, и для девушек. Пользовались им круглосуточно, карауля очередь в холле. Так как само строение общежития относилось по возрасту к началу столетия, надеяться на свежесть коммуникаций не приходилось. Никто не знал, что тут было до того, как здание отдали под общежитие, но фактом являлось что не только душ, но и туалеты, по две комнаты в три отхожих места в каждом крыле, явно не были рассчитаны на проживающее количество студентов. Борьба за «место» у мойки и в кабинах начиналась с раннего утра и не заканчивалась до позднего вечера. Успевшие помыться студенты могли считать себя счастливчиками, ибо частенько к десяти часам дня в трубах исчезал напор, а с ним и вода. А так как естественные потребности каждого никто не отменял и отсрочить не мог, то часто туалетами пользовались и при отсутствии смыва. Это придавало всему помещению особый ольфактивный профиль, спутать который нельзя было ни с чем и, представив который в виде треугольника, как при схеме отображения летучести запахов пахнущего состава, все три ступени восприятия можно было выразить только одним словом – дерьмо. К нему присоединялись ароматические нюансы испарений, поднимавшихся на этажи из столовой; оттуда несло то кислым, то пряным, то жареным, то варёным. Тяжёлая смесь всех этих вонищ достигала с успехом второго этажа, слегка рассеивалась на третьем и почти не чувствовалась на четвёртом. Но, учитывая что именно верхние этажи чаще всего сталкивались в проблемой напора в трубах, избавлены от витающих газовых эрзацев они не были совершенно.

Сбегав в подсобку за веником, ведром и тряпкой, дежурная по общежитию подоткнула лужу, для верности туркнула в тряпку веник и даже подпёрла веник ведром. Помочь остановить потоп подобное инженерное творение могло вряд ли, но тёте Ане так было спокойнее. Обеспечив себе временную фору, она бросилась к телефону вызывать аварийку. Студент сморщил нос, из-под двери душевой несло плесенью, почесал грудь и стал прохаживаться по холлу, прислушиваясь. После пятого звонка дежурной по инстанциям, куда её направляли по телефону, парню стало ясно, что пригодность общежитского душа будет восстановлена не скоро.

– В озере помойся, – посоветовала тётя Аня.

– Ага и побреюсь заодно там же, – съязвил студент, отправляясь обратно на этаж, чтобы оставить в комнате ненужные для пляжа туалетные принадлежности и взять то, что, наоборот, могло пригодиться на природе.

Глава 13

За спиной спортсменов, прыгавших в длину около первого виража четырёхсотметрового круга, громко хлопнул стартовый флажок и прогремел голос Рудольфа Александровича Бережного.

– Марш!

Шестеро бегунов ринулись скопом на полторы тысячи метров. Лиза Воробьёва, оказавшаяся единственной бегуньей на средние дистанции, которой предстояло сдавать экзамен по этой специализации, побежала с ребятами. Толик Кирьянов, нервно ходивший до старта по полю, по сигналу свистка подбежал по кромке шестой дорожки к месту только что стартовавших.

– Рудольф Александрович, как он? – вопрос касался Кирилова. Оба парня тренировались у Бережного.

Пожилой преподаватель глянул на секундомер в левой руке, потом на другой в правой:

– Пока во времени. На! Держи Толика сам, – Бережной протянул один из хронометров через время, – Мне Воробьёву вести нужно. Талантливая, скажу тебе, девушка. К себе возьму, факт. Полгодика, и мастера на полторахе выполнит, вот увидишь, – поделился Бережной планами, осматривая бегунов. Лиза легко держалась около ребят: не выходя вперёд, но и не отставая. Кучка бегунов заканчивала круг и приближалась к ним.

– Давай, Толян, давай, – прокричал Кирьянов Кириллову, уверенно возглавившему группу бегунов, – Да, ничего эта ваша Воробьёва. Шаг лёгкий, – высказал Кирьянов своё мнение по абитуриентке.

– Не рви, Толик, ты – во времени, – добавил Рудольф Александрович, сложив руки рупором. Именно он тренировал в институте группу бегунов на средние и дальние дистанции. Кириллов был любимцем Бережного, так как подавал большие надежды на успех, – Хороший у неё шаг. И дыхалка, что надо, – ответил преподаватель на предыдущий комментарий, – Пошли на приём, – тренер подтолкнул Кирьянова к финишу, где только что завершился второй спринтерский забег девушек.

После второго круга в группе бегунов произошли изменения: Кириллов переместился на второе место. Следом за ним держалась Воробьёва.

– Зачем он попёр с самого старта? – взволнованно произнёс преподаватель, оттягивая на шее свисток, – Теперь тяги не хватает. И Лизу своим темпом загонит. О, смотри, опять их обогнали. Т-о-олик, держись. Ли-иза, не отрывайся, – Рудольф Александрович кричал, отсылая слова поддержки по диагонали, на вираж двухсот метров.

– Думаете сдох? – на Кирьянове не было лица и его интересовала только судьба друга.

– Ещё шестьсот метров бежать. Посмотрим. Может просто паузу взял, – предположил Бережной, понимая, что скорее всего никто не стал бы просто так рисковать нужными секундами на вступительном экзамене. И, скорее всего, Кириллов действительно не рассчитал своих сил. Когда ещё через полминуты спортсмены подбежали к финишу и тот же Рудольф Александрович прокричал, что остался последний круг, положение Кириллова в группе было ближе к замыкающим. Для Лизы, преследовавшей Кириллова, даже последний результат в мужском забеге стал бы гарантией хорошей оценки. А вот для парня… Кирьянов вцепился руками в голову:

– Да, сдох Толик. Зачем он так шуранул с самого начала? Как там по времени, Рудольф Александрович? – Кирьянов почти стонал, отказываясь верить показателям хронометра в своих руках.

Бережной сжал губы, лицо было суровым:

– Пока на четвёрку.

– М-да. А надо бы на пятёрку. Всё-таки – спецуха. Давай, Толян, потерпи! Последний круг пошёл, – крикнул Кирьянов вслед Кириллову, пересёкшему линию финиша для прохождения последнего круга.

– Да я как могу, Саныч, – ответил Кириллов на бегу.

– Не болтай, Толян. Дыхалку береги, – посоветовал друг и с секундомером добежал стометровый вираж по кромке, затем, пока спортсмены добегали последние триста метров, вернулся к финишу. Лицо его было красным. Пот катился градом. Волосы вздыбились. Очки то и дело норовили сползти.

– Зачем мастерам спорта, к тому же спартакиадникам, вообще сдавать спецуху? – крикнул Кирьянов в сердцах, заметив, что Кириллов сместился на пятую позицию. – У них квалификация в Вильнюсе была по КМСнику, а тут на пятёрку им надо всего по первому пробежать. Могли бы автоматом зачесть, – Кирьянов от Кириллова знал про требования Спартакиады школьников, согласно которым отбор в финальные забеги шёл на уровне результата, определяющего звание кандидата в мастера спорта, того самого КМСника, о котором только что упомянул и того, что был выше уровня первого спортивного разряда.

– Да не бойся, пройдёт он. Даже с тройкой пройдёт. Он же – в списке, – успокоил Бережной.

– Да какая фиг разница, в списке, не в списке. Чего людей мучить? Перегорел Толян, что говорить. Утром ещё в норме был на пробежке, а потом в столовке паниковать начал, отказался завтракать, только чаю выпил.

– Это он зря. Надо было съесть бутерброд с маслом и вареньем. Или булку, – Бережной рассуждал сухо, но профессионально.

– Нет, ну зачем их мучить?

– Положено так.

– Да уж, у нас что законом положено, то никак уже не поставить, пробубнил Кирьянов.

– Зато посадить можно запросто, – тихо добавил преподаватель и сделал выразительный взгляд. Уголовная ответственность за критику линии правящей партии была до 1947 года расстрельной. Бережной, у которого в семье были «антисоветские шпионы и предатели Родины», хранил об этом генную память. Тяжелый взгляд преподавателя приказывал замолчать.

– Понял, – коротко прошептал Кирьянов, но тут же увидел, что «тяга», похоже, закончилась не только у его друга: первые четверо спортсменов, бежавшие до этого с интервалом, как-то резко осели и поползли. Это вдохновило Кирьянова:

– Саныч, гляди, гляди, кажется головные сдыхают, – Толик радостно толкнул Бережного в плечо, – Дава-а-й, Толян. Накати-и!

– Ничто так не радует, как неудача товарища, – прокомментировал поведение Кирьянова Гена, наблюдающий за забегом тут же, около финиша, на траве в тени деревьев.

– Накати, Толян, – басанул из-под берёзы Галицкий, – И девушку подтащи, – добавил он потише, имея в виду Лизу.

– Давай, Толян, давай! – Савченко всё же поддержал общий крик; не из симпатии к бегунам, а скорее из солидарности к болельщикам. Просто сидеть и смотреть было скучно.

– Таля-яй дава-ан, – прокричал над ухом Кирьянова худенький рыжеволосый паренёк, тоже в очках.

Толик удивлённо оглянулся, нахмурился, пытаясь понять фразу, но, увидев энергичную улыбку и взмахи руки незнакомого коротышки, откровенно болевшего за Кириллова, ничего спрашивать не стал. Но на всякий случай снова прислушался. Рыжеволосый кричал теперь как и все:

– Дава-ай! Дава-ай!

«Послышалось, похоже», – решил Кирьянов и зашёлся в общем крике.

Ажиотаж зрителей на финише передался всему стадиону, и теперь, уже из разных секторов, понеслись разрозненные и групповые крики:

– Поднажми!

– Немного осталось!

– Бей его!

– Накати-и!!!

Миша Шумкин, красный от жары и возбуждённый от зрелища, молчал в толпе болельщиков, только и делая, что взмахивая руками, сжатыми в кулак. «Давай, давай, немного осталось», – желал парень Лизе, сочувствуя и откровенно желая помочь. Он не раз пробегая дистанцию восемьсот метров, включённую в комплекс программы многоборья, в котором специализировался, по себе знал, что такое средняя дистанция: когда на последних метрах ноги обрубает так, что хочется упасть и никогда больше не выходить на старт.

Услышав общий гул, Кириллов предпринял на последней стометровке решающий рывок, обошёл четвёртого бегуна и достал третьего в группе. Так кучкой из четырёх лидеров ребята и закончили дистанцию. Лиза пришла последней, заметно отстав от ребят за двести метров до финиша.

– Твёрдая четвёрка у Толика, – гордо объявил Рудольф Александрович Кирьянову.

– Лучше бы шаткая, но пятёрка, как у Лизы. Она по кандидату пробежала. Молодец, девчонка! – Толик потёр секундомер о карман шортов. Он дышал так, словно сам бежал, – Ладно, пойду, сгоняю в столовку; выпрошу для Толяна и Лизы молока, кислоту «забелить». – Среди средневиков ходило поверье, что молоко помогает быстрее нейтрализовать молочную кислоту, активно вырабатывающуюся в мышцах после бегов. Девушку Кирьянов уже заранее принял в их группу, потому и проявил заботу и о ней тоже. Заметив одобрение, граничащее с любопытством, если не сказать хитрецой, в глазах Бережного, заулыбавшегося при имени Воробьёвой, Толик-старший буркнул, отводя внимание от собственной персоны, – Ноги после этого битума железобетонные будут. Нашли где экзамены принимать.

– А где ты хочешь, чтобы мы их принимали? – удивился такому заявлению Бережной, оглядывая стадион; общий кадр картины казался идиллическим: солнце, зелень, тень деревьев и стадион – уютный, хотя, безусловно, мало ухоженный, – Не на берегу же озера полтораху бегать? Там – только кроссы идеально. И вообще, у нас в институте, скажу тебе, между прочим, ещё не худший спортивный комплекс. Вот съездил бы ты в Воронеж в наш филиал… Там стадион можно только по техническому плану найти – весь зарос.

– Зависти мало. Держите, – Кирьянов отдал преподавателю секундомер, – Я скажу Толяну, что вечером тренировки не будет?

Бережной согласно махнул рукой:

– Какая тренировка? У них с Лизой ещё плаванье завтра. Пусть приходят в себя. Особенно Толик.

Тренер и друг с жалостью посмотрели на Кириллова. Он, как другие участники, медленно и одиноко трусил по стадиону, восстанавливая дыхание после забега. Парень уже понял, что экзамен по специализации «запорол», отчего отказался от присутствия рядом Воробьёвой, тоже семенившей по полю, но намного сзади.

«Чего я не баба?» – жалел себя Кириллов, откровенно завидуя высшей оценке Лизы, полученной за специализацию, и поэтому злившемуся на девушку.