Текст книги "Поступление"

Глава 17

– Так, Шумкин, ты у нас один что ли бежишь стольник с барьерами? – Рудольф Александрович Бережной недоумевающе посмотрел на Шумкина, уже вовлачившегося в шиповки.

– Не знаю, – оглядываясь по сторонам, Миша увидел рядом только опоздавших на экзамен по спринту Армена Малкумова и Серика Шандобаева. Юноши наконец-то нашли место, где смогли переодеться, и теперь ждали своей очереди. Никто толком не знал, чем можно заменить недостающий экзамен по спринту. Организовывать новый забег только для двоих Бережной не хотел.

– Эй, аксакалы, идите сюда, – махнул он ребятам, – Барьеры бегать умеете?

Серик первым замотал головой:

– Как не умеете? Канешна умеете. Мой конь Берик их зынаете как перепрыгивает?!

Бережной наморщил лоб, не понимая:

– Какой ещё конь? Ах, да! Ты же у нас… – преподаватель посмотрел на секундомер в руке, подумал, спросил снова, – А без коня сам умеешь через барьеры того?

– Не зынаю, товарищ пыреподавател. Никогда не пыробовал.

– Понятно. А ты? – Рудольф Александрович стал скептически разглядывать белоснежные спортивные штаны Армена с ярко красными лампасами, – По виду ты тоже кавалерист?

– Нэт. Я – спортивное ориентирование, – Армен поднял вверх указательный палец. Бережного это не впечатлило:

– А насчёт барьеров как? Ориентируешься?

– Какая мне разница: барьеры, нэ барьеры. Давай попробуем, – как многие азиаты, Малкумов часто исключал из речи местоимение «вы».

– Понятно, – Бережной, зная особенности восточных языков, на тыканье не обиделся. Категоричным жестом он отмахнул обоих кандидатов в сторону, – Идите тогда на высоту. Записали же вас на мою голову к нам на кафедру! Шумкин бежишь один! – голос Рудольфа Александровича был стартовым.

– Да я – всегда пожалуйста. Но только барьеров-то всего два, – Миша указал на дорожку. Там стояли один за другим барьеры, принесённые самим Бережным до этого.

– А, да… Забыл. Ну, это мы сейчас поправим. Эй, вы, двое, – окликнул Бережной Армена и Серика, уже направившихся по футбольному полю к сектору высоты, – Возвращайтесь!

Ребята послушно повернули назад. Лица их были совершенно невозмутимыми. Подобное безразличие удивляло. Все вокруг волновались, бегали, суетились, а эти двое ходили по стадиону широким шагом, с высоко поднятыми головами, руками в карманах штанов и явно не переживали за то, что предстоят вступительные экзамены.

– Вон того товарища на финише видите? – указал Бережной в сторону Джанкоева.

Тофик Мамедович, плотно окружённый абитуриентами, закончившими экзамены по бегу на средние дистанции, вёл активные разъяснения по результатам забегов и соответствующим им оценкам.

Дождавшись кивка Армена, Рудольф Александрович продолжил:

– Идите к нему и скажите, что я попросил его принести с кафедры ещё восемь барьеров, – Бережной протянул Армену связку ключей.

– А вы – кто? Как вас зовут? – Малкумов смотрел почтительно. Бережной понял, что вопрос задан не просто из любопытства.

– Я – завкафедрой легкой атлетики. Вы – будущие студенты этой кафедры. Значит я – ваш старший преподаватель. Ясно? А зовут меня Рудольф Александрович Бережной.

Серик, согласно кивавший до сих пор, сильно сморщил лоб и брови:

– Пырастите, как вас зовут, товариш нашальник?

– Рудольф Александрович.

– Алекысандрович, – повторил Серик отчество, даже не пытаясь запомнить имя преподавателя, а уж тем более фамилию.

– А гэде мы там их должны взять? – Армен подкидывал ключи на ладони.

– Кого? – Рудольфа Александровича отвлёк от темы разговора внешний вид абитуриентов. Уже сейчас заведующему кафедры было понятно, что на новый учебный год сюрпризы и проблемы из-за новичков ему обеспечены. Поступление Шандобаева и Малкумова было условным: спортсменов со столь редким спортивными специализациями и из «глубинки страны» брали в столичные институты по тому же принципу, что лимитчиков в Москве на работу – по разнарядке. Парни, как видится, тоже об этом знали. Иначе, чем ещё можно было объяснить их олимпийское спокойствие?

– Эти вот, барьеры, – Малкумов указал на Шумкина.

– А-а. В кладовке найдёте, – мужчина сделал жест рукой, приказывающий действовать, – И побыстрее, – крикнул Бережной уже в спину. Время приближалось к одиннадцати утра, и солнце шпарило теперь вовсю. Парни согласно кивнули, но пошли по стометровке всё тем же значимо-неторопливым шагом. Бережной вздохнул и покачал головой, но остался на месте; Бражник был прав – не пристало ему, пожилому заведующему кафедры, самому таскать барьеры, когда стадион ломился от поступающей молодёжи.

Глава 18

В холле общежития института растянулись во все стороны шланги. Приехавшие сантехники откачали воду из душа и обнаружили течь с этажей. Система водоснабжения была никак не новее системы канализационной и построена по тому же типу: со всех труб слив шёл в один «котёл». Теперь сток не справлялся с эвакуацией из-за прорыва. Чтобы избежать продолжения затопления, необходимо было выяснить в каком крыле трубы дали течь. Способ был только один: пойти по всем этажам.

– Э-э, вот чего это вы мне тут устроили? Чего устроили? – дежурная тётя Аня тыкала на грязь и воду из шлангов, заливших не только холл, но и лестницы и этажи, – У нас тут самые экзамены, а вы тут..

– Это не мы тут, это вы сами тут, – старший в бригаде сантехников не особо церемонился с охами старухи. Да и жалобы ему слышать было – не впервой; повсюду в Малаховке только и сетовали то на забитые канализационные люки, то на прорвавшие трубы. Посёлок был давним поселением, старых домов в нём – девяносто процентов построек. Так что, не до иллюзий и отдыха. Подтянув шланги в одну кучу, похожую на клубок змей, мужчина от озлобленности даже огрызнулся, – А не нравится, покупайте спасательные жилеты.

Старуха потянулась ухом:

– Ась? Чего сказал-то?

– То и сказал. Если прорыв не найдём, всплывёте совсем. Латаем вас, латаем… Эх! – рабочий безнадёжно махнул рукой. Хотя повсюду по области и даже по стране трубы ветшали и по требованиям возраста хронически не менялись, отчего привычным было «латать», сантехник всё же расстроился. Он никак не хотел аварии в общежитии. От студентов в посёлке было весело и модерново: дискотека, новый продуктовый, а в нём всегда то, что нужно для души простого работяги, продлённая линия автобуса, учащённый график электричек. Всё это позволило такой глуши, как Малаховка, выбраться на высоту посёлка городского типа. А это означало подорожание цен на землю, выгодное местным жителям, и общий престиж. Сантехник был местным, деньги считал, престижем гордился, а студентам ничего плохого не желал. Свистнув напарникам, он погнал всех на самый верх.

– Начнём, мать, с четвёртого, глядишь, до вечера найдём, – уверил он дежурную с определённой долей оптимизма в голосе. Прогноз был настолько печальным, что тётя Аня, потерев лоб, решила все же доложить об аварии начальству. Завхоз Мирон был в отгуле. Ректор по хозчасти Сергей Сергеевич Блинов, которого все звали не иначе как «Коржик», потому как любую выпечку, от торта до сухаря он называл только коржиком, уже отправили в отпуск. Оставалось надеяться, что удастся кого-то найти в администрации института. После серии безответных звонков, Анна Леонидовна связалась с Горобовой.

– Декан спортфакультета. Слушаю. – Слушать Наталье Сергеевне пришлось долго, прежде чем она поняла суть проблемы. Начав с того, что Мирон, пьяница и плут, никак не хочет выполнять свою работу, дежурная не обошла нелестными характеристиками и строителей здания, и руководство института, глухое к жалобам по общежитию, и даже студентам досталось:

– А чё им-то? Они – молодые, здоровые, только и делают что ходят туда и ходят. И воду льют, и краны не заворачивают. А как их заворачивать, если они расхлябанные?

Поняв из массы выплеснутого негодования, что на место прибыла машина аварийки и что звонок ей адресован все же не из простого желания поболтать, Горобова оборвала логорею звонящей и пообещала явиться на место происшествия.

– Вот только канализациями мне не хватало заниматься, – громко опустила она трубку на аппарат и задумалась.

С одной стороны, можно было не обращать на аварию внимания, дать время рабочим разрешить проблему, понадеяться на то, что Анна Леонидовна, с её известной активностью, не позволит пребывать общежитию «в грязи и дерьме», как она только что доложила, и продолжать заниматься своими непосредственными обязанностями. Наталья Сергеевна раскрыла одну из папок досье, скученных на столе. Начала читать. Но с мыслями собраться не могла. «А с другой, если проблему сегодня не решат, завтра общежитие действительно всплывёт», – сморщилась Горобова от неприятной мысли. Кому, как не ей, представителю администрации, было известно про гнилые трубы и протёртые хомуты на них во всех без исключения зданиях института. Под классификацию «на грани катастрофы» не попадал только дом, в котором проживали несколько семей преподавателей и ректор института. Да и то потому, что все трубы были заменены в доме за счёт проживающих. Остальные же здания на территории ВУЗа, относившиеся к его ведомству, коптели понемногу, норовя того и гляди дать сбой. Капитального ремонта для зданий по причине безденежья не предусматривалось. Вот и приходилось слесарям и сантехникам «кулибить» каждый раз, изобретая немыслимые сооружения для сдерживания всеобщего институтского потопа.

Поняв через несколько минут, что проблема в общежитии не просто отвлекает её от основной работы, но и заново вызывает мигрень, Наталья Сергеевна дерзнула позвонить ректору. Орлов находился в отпуске, но был при этом на месте. Не далее как утром Горобова столкнулась с ним у входа на территорию института. Потому решила доложить по форме: сразу ввести в курс дела, не дожидаясь, пока авария примет глобальный масштаб.

После пробежки Иван Иванович расхаживал по квартире в прекрасном настроении и напевал. Начальные строки песни «Мы красные кавалеристы и про нас…» знали наизусть все обитатели зелёного дома. Это когда-то была любимая песня дедушки Ивана Ивановича. К Орлову она прилипла в раннем детстве и не отлипала всю жизнь, регулярно всплывая в виде вот таких вот ни на что не претендующих соло. Голос у ректора был громкий, звучный, поэтому песня была слышна даже на улице. Тем более, что все окна дома, затянутые сетками от комаров, были открыты.

Иван Иванович Орлов обожал Малаховку, институт, свою работу, коллектив, студентов и вообще весь мир. Он был благодарен судьбе за всё: что живёт в райском уголке, особенно учитывая задымлённость и скученность столицы в сорока километрах от Малаховки, что работает ректором престижного ВУЗа, что может каждый день любоваться из окна квартиры почти дикой природой, и ещё за многое. Иван Иванович был настоящим оптимистом, а женат был на Валентине, которую обитатели дома считали доброй мещанкой с лёгким характером. Когда-то в детстве ректор сильно болел и был обречён на хилость. Сказывался мизер военных лет. Но спорт помог и поставил на ноги. В восемь лет, в самый разгар войны, мальчик Ваня увидел впервые на плакате в бомбоубежище портрет многократного рекордсмена СССР Серго Амбарцумяна и захотел быть таким же сильным и известным. Знаменитым штангистом Орлов не стал, смог только выполнить норматив первого взрослого разряда, но здоровье его заметно улучшилось. Выражая спорту свою признательность, Иван Иванович поступил в МОГИФК сразу после армии в пятидесятые, закончил его, работал тут в начале шестидесятых в школе формирования преподавателей, потом на кафедре тяжёлой атлетики, потом в администрации. Десять лет назад, в 1971 году, когда «ушли с поста» бывшего ректора МОГИФКа, Орлов оказался самой лояльной кандидатурой; он любил всех и все любили его, поэтому назначили на руководящую должность. Которую Иван Иванович тоже полюбил. А когда любишь – бережёшь. Поэтому, услышав от Горобовой про «прорыв» в общежитии, ректор стянул с пуза халат, напялил шорты с майкой и, шлёпая оранжевыми резиновыми сланцами по пыли дорожек, направился к месту катастрофы. Помочь рабочим он мог вряд ли, но подумал, что присутствие главного начальника института наверняка простимулирует их труд. А, значит, ловко прочищенная труба и поставленная очередная заплатка позволят дотянуть до августа. А там уж пусть себе чистят и ладят как положено и везде. Пусть меняют старые трубы на менее старые, варят, пилят, прикручивают, натягивают. Впереди новый учебный год и ректор никак не допустит варианта с новым авралом во время него.

– А ректора по хозчасти отзовите, Наталья Сергеевна, из отпуска моим приказом уже сегодня, – Орлов говорил, сдвинув брови и предельно сжав губы. На него смотрели со всех сторон поварихи, рабочие, студенты, родители абитуриентов, приехавшие с чадами на экзамены. Толпа собралась перед входом в общежитие на улице: кто загорая, кто разинув рот от любопытства, кто просто от нечего делать; воду-то всё одно отключили. Перед столь обширной аудиторией терять лицо Иван Ивановичу было ни к чему. И он строжился, хотя глаза у него оставались добрыми, какими они бывают у некоторых больших собак, вроде лабрадоров, – Пусть Коржик знает что такое потерять отпуск. Раз это его головотяпство, ему и отвечать. Пока порядок не наведёт, никакого ему отдыха.

– Правильно, Иван Иванович, – дерзнула поддержать ректора дежурная по общежитию. Ещё час назад положение казалось Анне Леонидовне безысходным. Теперь же, с появлением большого начальства, выход будет найден; женщина знала это по опыту. В такой стране, как СССР по приказу начальства даже ветер облака мог повернуть в нужную сторону, не то что сантехники трубы починить.

Посмотрев поверх очков на дежурную и поняв, что в данной ситуации она – основной рулевой элемент, ректор ничего не ответил. Он снял очки, по разу дыхнул на стёкла и стал вытирать испарения краем майки.

– Правильно, Иван Иванович, – согласилась Наталья Сергеевна и записала что-то в блокнот, который держала в руках. Сразу за ней стояла с ведром и шваброй повариха тётя Катя, – А то я, вместо того, чтобы следить за ходом экзаменов, должна бегать тут с тряпкой и шваброй, а Коржик.., то есть Блинов, на даче, небось, прохлаждается. Горобова отступила, повариха вышла на первый план, протягивая ведро деканше. Наталья Сергеевна решительно взяла ведро и высоко подняла его для показа толпе.

– Безобразие. И только, – Орлов публично проникся к жалобе, жестом задвигая повариху на прежнее место. Ни с какой тряпкой и шваброй Горобова и в помине не бегала, это-то уж Иван Иванович знал, не той она была породы, но, по сути своей, декан лучшего факультета его института была права. А так как Горобова умела работать и головой отвечала за качество труда на факультете, и это ректор тоже знал, то обязан был посочувствовать и поддержать, – Идите, Наталья Сергеевна,.. куда вам положено, – ректор махнул на ели, окаймлявшие дворик перед входом в общежитие. Где-то там за ними находились стадион и кафедры, – И верните рабочий материал профессионалам, – ректор самолично отобрал ведро у деканши и передал поварихе. Тётя Катя приняла бадью как дорогой подарок и даже слегка кивнула в благодарность. Уж если сам ректор не отворотил нос от ёмкости для грязной воды, ей, ложкомойке, и подавно было за честь нести его.

Глава 19

Тофик Мамедович бестолково толкался от двери к двери кафедры лёгкой атлетики, отыскивая кладовку. Глядя на безрезультатные поиски молодого преподавателя по лыжному спорту, Армен и Серик включились в поиск. Вскоре кладовка была отыскана под лестницей со стороны задней двери деревянного домика. Отворив дверь, Джанкоев приказал:

– Так, берите каждый по четыре барьера и вперёд, – он помог повесить тяжелющие барьеры, по два на каждое плечо ребят, и скоренько препроводил их до выхода с кафедры. Ему нужно было туда, куда никто вместо него сходить не мог. Там спешка и объяснялась. Сопроводив абитуриентов ручными объяснениями, указывающими самую короткую дорогу к стадиону, Тофик Мамедович закрыл дверь изнутри и направился по своему важному делу.

Отойдя от кафедры добрых двадцать метров, Армен оглянулся:

– Как он сказал? Прямо, потом мимо кафедры лыжного спорта и потом туда, куда все идут?

– А гыде лышного сыпорта? – Серик поправил сползающие барьеры справа.

– Вон, впереди. Тут все они похожие. Хоть бы в краски разные покрасили, – Армен поправил сползающие барьеры слева.

Деревянные домики стояли окружённые густой растительностью и действительно походили друг на друга. Ребята продолжили путь. Дойдя до кафедры лыжного спорта, домика-близнеца кафедры лёгкой атлетики, они решили передохнуть, скинули барьеры с грохотом на землю и оглянулись. От деревянного домика шло четыре аллеи, плотно усаженных по обеим сторонам хвойными деревьями.

– Нишего из-за ёлка не видать. Куда тепер ходить? – Серик пробрался к елям и попробовал раздвинуть их. Разросшиеся взрослые деревья не поддались.

– Не переживай, – Армен зачем-то наслюнявил указательный палец и выставил вверх, – Будем по ветру ориентироваться. Откуда он дует?

Понять хоть что-то насчёт ветра оказалось невозможным: стояло полное затишье. Серик посмотрел на Армена недоверчиво. Малкумов опустил палец и стал рассматривать дорожки. На передней от домика ребята стояли. Та, что уходила влево, вела к столовой, это парни поняли сразу: ели тут были приметные, и подсказали просветы общежития в самом конце аллеи. Оставалось решить идти ли им вправо или продолжить путь прямо, по дорожке за домиком.

– Раз нужно идти туда куда все, значит идём направо, – Армен указал на девушек, прошедших перед ними слева направо.

– Ты тошно зынаеш? – девушки, как ориентир были для Шандобаева фактором неубедительным.

– Чего тут гадать: куда все, туда и мы. Пошли! – Малкумов начинал злиться; он сюда зачем приехал? В институт поступать. Сдавать экзамены. Пусть прыгать, бегать, но ведь не таскать на себе тяжести.

– А мошет сыпыросим? – скорее попросил Серик.

Его неуверенность рассмешила Армена:

– Зачем, брат? Мене не доверяешь? Я же – спортивное ориентирование. Всё знаю.

Серик, рассматривая руки, на которых сразу же наметились мозоли, снова попросил:

– Не обишайся, бырат. Но давай сыпыросим. Ошень тяшёлый этот шелезка.

Армен посмотрел на барьеры и согласился. По дорожке слева к ним приближался белобрысый паренёк в длинных шортах и шлёпанцах. На его голом плече болталось полотенце. На глазах были надеты солнечные очки. Подойдя к «носильщикам», парень перестал насвистывать и кивнул на барьеры:

– Здорово, дорогая редакция! Ну что, мужики, устали?

– Зыдыраствуй, дорогой, – Серик ответил только на приветствие; остального не понял.

– Да нэт, брат, просто не помним где готовятся к экзаменам.

Армен показался парню с полотенцем слишком нарядным. Белые штаны с ярко-красными полосами приковывали взгляд. Голопузый блондин замычал:

– Мэ-э. Так это. Вон там, – он ткнул рукой в сторону правой дорожки, по которой удалялись студентки, только что прошедшие мимо носильщиков барьеров.

– Это туда все идут? – Армен говорил почти радостно.

– А куда ж ещё идти в такое время. Ну ты даёшь, дорогая редакция! – словарный запас блондина не изобиловал.

– А пошему с полотенсем? – в вопросе Серика был определённый резон.

Блондина он не задел:

– Чтобы удобнее было готовиться к экзаменам. Пошли, покажу. – Парень помог взвалить барьеры на плечи ребят и, раскачиваясь в ходьбе, возглавил колонну. Он шёл и широко размахивал руками, взяв на себя роль гида. Двое сзади слушали и пыхтели.

– Это – кафедра лёгкой атлетики. Так, ничего себе спорт, – прокомментировал блондин, сморщив презрение на лице.

– Знаем уже, – Армен не стал оглядываться.

– Хорошо, что знаете. Вон впереди – кафедра гимнастики. Вы новички?

– Да. Новишики, – Серик пыхтел изо всех сил. Парень оглянулся на него, посмотрел с удивлением:

– Гимнастику уже сдавали?

Армен резко выдохнул; у него чуть не упал барьер:

– Нэт.

Не обращая внимания на муки двоих, третий махнул лёгким жестом руки:

– Халява. Два раза по бревну пройти и покувыркаться на ковре. Фигня. Сдадите. А куда поступаете?

– Конный сыпорт.

– Спортивное ориентирование.

– У-у, – белобрысый опять оглянулся и задержал взгляд на ребятах, – Серьёзное положение, дорогая редакция. Я и не знал, что тут такое бывает.

– Как не бывает, если мы есть? – Малкумов был на грани бросить барьеры даже без разговоров, а тут ещё нужно было отвечать на глупые вопросы некоторых. Парень с полотенцем понял, что кавказец раздражён:

– Ну да. Ты, ара, не обижайся, – улыбка юноши от уха до уха исключала злодейство, – Лучше давай познакомимся. Меня Миха Соснихин зовут. Хоккей!

– Хоккей. Армен.

Миша громко засмеялся. Где-то далеко затрещали ветки ёлок. Трое ребят оглянулись на хруст.

– Белка, – объяснил Миша, – А я – хоккей, не в смысле, х’ок-кей, а в смысле спорт такой.

В ответ на протянутую руку Армен сунул свою и со всей высоты своего роста уронил барьеры. Грохот привлёк внимание девушек, шагавших впереди.

– Серик, – представился Шандобаев, осторожно ставя барьеры на землю и извинительно улыбаясь девушкам.

– Серик, так Серик. Тоже имя, – Соснихин снова беззлобно улыбался, – Перекур, мужики, – произнёс он так, словно был в этой компании старшим, – И кто вас этими бандурами наградил?

– Рудольф.

– Алекысандрович.

– Ясно, – белобрысый оттянул очки и посмотрел поверх них, как в фильмах, когда хотят сказать что-то важное. – С таким именем-отчеством не шутят.

– Нэ шутят, – согласился Армен. Серик злобно глянул на барьеры:

– Вот идём теперь, как ишаки.

– Как кто? – хоккеист снял очки вообще и стал смотреть пристально, ожидая ответа.

– Как ишаки. Ну, зыверь такой, – Серик страшно выпучил глаза, но напугать друзей ему не удалось. Соснихин почесался. Армен отряхнул штаны.

– Никогда не слышал, – признался Соснихин, снова натягивая аксессуар на глаза. Ответ изумил Шандобаева:

– Как это не сылышал? С ушами такими и сапсем без былшого хывоста.

– Без хвоста? С ушами? – Миша сопровождал слова жестами рук, то показывая ими хвост, то рисуя уши. Он так смешно это делал, что Серик рассмеялся:

– Ниет, хывост ест, толка маленкий. У коня – ба-альшой. А у ишак – маленкий. Как у овса. Понимаешь?

– Как у овса? А это ещё кто? – за помощью Соснихин обратился взглядом к Малкумову. Армен неопределённо пожал плечами. Серик старался, как мог:

– Ну это не овса, который в поле сеют, а овса – жена барана. Понимаешь?

– А, овца! Овца, – Соснихин радостно оглянулся на Армена. Тот закивал.

– Про овцу я понял. Нэ понял про ишака, – Армена начинал разговор утомлять. Хотелось, чтобы Серик поскорее закруглялся со своими объяснениями.

– Ну как тебе сыказать? – задумался казах, – Басню пыро зыверей помнишь? – он посмотрел на Мишу. Соснихин почесал пузо, тоже не особо проявляя интерес:

– Какую? Их много?

– Ну пыро зыверей.

– Про лису и ворону? – из басен Армен знал только эту.

– Ниет.

Миша чесал голову пятернёй и силился хоть что-то вспомнить из школьной программы, но не мог. Малкумов радостно предложил другой вариант:

– Про мартышку и очки.

– Да ниет же, Армен, какой ошки? Пыро зыверей, говорю, – от досады Серик взвалил барьеры на одно плечо, сделал Мише знак повесить снаряды на другое и пошёл вперёд. Малкумов потащил сразу четыре барьера, продев под них предплечья. Соснихин мельтешил между двумя новыми знакомыми. Серик начал громко декламировать:

– «Быздын козёл. Быздын ишак. Быздын лохыматый мышка и кышкинтай марытышка под липушкой курады кывартет балады». Высыпомнили?

– Грубо как-то, но вроде на басню похоже, – Соснихин оглянулся на Армена. Тот сначала удивился, но потом согласно кивнул. Серик опротестовал:

– Нишево ние грубо: быздын, знашит по-казахски «наш».

– Ну, брат, так я с тобой скоро на казахском заговорю и армянский забуду, – Армен точно устал, даже без всяких барьеров, – А дальше?

– А шыто далше? Не ошен помню. Но в консе кашется так, – Серик расставил руки, вошёл в творческий имидж и не заметил кочку на дороге. Споткнулся. Барьеры с грохотом полетели теперь с его плеч. Серик упал вслед за ними. Поднялся, извинительно улыбнулся парням. Армен с досадой бросил свои:

– Слюшай, давай уже говори, ну. Замучил своим ишаком.

Серик посмотрел на разгневанного Армена и утёрся:

– А я при шём? Надо помошников позыват, – Серик сел на свои барьеры. Армен на свои.

– Точно, пошли кого-то из ребят позовём. Помогут вам донести эти драндулеты. – Соснихин принимал в организации труда активное участие; организовывать – это не делать. От работы Миша бежал как от пожара: наутёк, – И чего вы их на озеро тащите? – развёл он руками, не понимая.

– Куда? – обернулся на него Армен.

– На озеро? – Серику показалось, что он не понял или не расслышал.

Парни приподнялись. У обоих представителей малых наций от удивления исчезли даже акценты. Соснихин ответил невозмутимо, скорее всего думать ему было некогда:

– Ну да. Вы же спрашивали где к экзаменам готовятся?

Серик встал и пошёл на Мишу с бычьим взглядом:

– Сыпырашивали.

– Так вот я вас на озеро и веду, вид у парня с полотенцем был беспечный и абсолютно безвинный.

Армен встал и пошёл на Соснихина с другой стороны, в руке он подкидывал камень, только что поднятый с дорожки, и смотрел угрожающе:

– Зачэм, брат?

Только теперь Миша понял, что попал впросак и завертелся лисой:

– Так у нас, Армен, все на озере к экзаменам готовятся. Это ты просто новенький, не знаешь. А я-то – местный! – маслянистые глаза хоккеиста подкупали, но Армен кипел. Возможно, от солнца:

– Да какой новенький, какой мэстный? Нам нэ на озэро надо, нам на стадион надо.

– Стадио-он? – Соснихин присвистнул и с неразумением покрутил головой налево, туда, откуда они пришли, потом направо, туда куда они шли, потом снова налево, – Стадион – это там, – он ткнул за ёлки в сторону. Шандобаев чуть не заплакал:

– Там? Ты шито, Мыша, шутишь?

– Нет, Серик. Стадион – там, – сказал Соснихин твёрдо, совсем не понимая в чём его вина.

Носильщики барьеров снова осели на спортинвентарь. Серик выдохнул:

– И шито нам тепер делать, Армен?

Малкумов запустил камешек далеко-далеко. Ветки на одной из елей качнулись и снова хрустнули.

– Белка… – опять решил Соснихин, бодрым голосом пытаясь поднять настроение ребят.

– Что делать? Что делать? – переспросил у себя кавказец, – А ничего нэ делать. Вот сейчас ты стих свой догавариш, и пойдём за помощью. Давай, рассказывай конец.

– Как хошеш, Армен. Слуший, – и Серик снова начал читать вслух:

«Эге-ге-гей!» – кричит козёл.

«Чего вопишь?» – говорит ишак.

А соловей сказал: «Кеты, быздын квартет аяк талды». Шито зынашит канес, – парень нарисовал пяткой кроссовки крест на дорожке.

Миша задумчиво впёр взгляд в рисунок:

– Точно на басню похоже. Про квартет. Вот только не помню кто там из зверей? – Соснихин нахмурил лоб и посмотрел на Армена. Тот отрицательно покачал головой, также не в силах вспомнить творчество Крылова. Встав с барьеров, Малкумов решительно затёр крест ногой:

– Дело ясное, что ничего я в твоей истории не понял, братан Серик. Так что останется твой «ишак» неизвестным науке зверем.

– Как чебурашка, – улыбнулся Миша.

– При шём тут шебурашка? – Серику было все-таки обидно. Соснихин снова улыбнулся; весёлый он был малый:

– Не знаю. Так в мультике говорят: «чебуреки, чемоданы, Чебоксары… Никакого чебурашки тут нет». Значит – неизвестный науке зверь.

Шандобаев грустно покачал головой. Он никак не мог вспомнить как зовут «ишака» по-русски. Армен, заметив грусть в глазах товарища, сжалился:

– Ладно, Серик, не переживай. Вставай, пошли!

Через двадцать минут, когда барьеры были принесены на стадион студентами, вызванными Соснихиным на помощь, Миша Шумкин гордо стартовал на стометровке с барьерами. Он пронёсся по дистанции вихрем, сметая всё на своём ходу. После финиша стоять на дорожке осталось только четыре барьера.

– Во дал! – оценил мастерство Шумкина Гена Савченко, – Если это называется бег с барьерами, то я – космонавт в скафандре, – парень со смехом оттянул тонкую маечку на безволосой груди.

– Зачем смеёшься, может ему больно? – голос Лизы Воробьёвой, устроившейся в толпе болельщиков, дрожал.

– И на фига мы надрывались и тащили столько барьеров, как ослы? – произнёс Армен с досадой. С травы вдруг радостно вскочил Серик:

– Во! Осылы! Осиёл. Это ишак! – казах затряс Армена за плечи и даже заплясал на месте, – Осылы, осылы. А я забыл. Это же осылы.

– Так бы и сказал, – было похоже, что Малкумов расстроен, – А я тут голову ломал. «С ушами… бэз хывоста», – передразнил он товарища.

– Э, мужики, шо это с вами? – Гена насторожился.

Армен нервно вскочил с травы и замахал руками в сторону дорожки.

– Да ничего! Осёл! Ишак! Зачем восемь барьеров тащили, если можно было только два? – И хотя Малкумов говорил о только что случившемся, в этот момент поняли его не многие.

– Почему два? Положено десять, – Галицкий попытался объяснить правила спортивной дисциплины.

– А, да ну вас, – кавказец досадливо махнул рукой и вышел из тени деревьев. След от травы отпечатался на белоснежных штанах Армена.

– Чёго это с ним? – качнул Серика за плечо штангист Саша Попович.

– Это он из-за зыверя рассытыроился. В сытихотворении, – Шандобаев пошёл догонять Малкумова.

– Вот и пойми этих приезжих, – подвела итог ситуации Кашина.

– Мужчины – это всегда сложно, – вздохнула Цыганок, философствуя.

– Жалко штаны Армена. Они же белые. Зелень точно не отстирается, – Сычёва даже о травяной кляксе говорила мечтательно.