Текст книги "Балканский рубеж России. Время собирать камни"

В-третьих, это поддержка (финансовая, военная, политическая и духовная) идей объединения малых народов бывших империй в одном государстве великими державами. Создание государства южных славян на началах федерации, с одной стороны, виделось единственным способом объединить сербские и хорватские области в одно политическое целое, поскольку население этих территорий не примирилось бы с механическим включением их в одну политическую рамку. Особенно щепетильны в этом вопросы были хорваты, которые в процессе переговоров постоянно обращали внимание на ненасильственное объединение, в чем видели основу действенного и жизнеспособного «национального сербохорватского здания» (Ю. Писарев).

С другой стороны, в общеславянском государстве можно было политически и территориально «размазать» сербов, не только уравновесить их влияние другими народами, но постепенно нивелировать сербский, а значит и русский фактор. Сербы не заметили этот подвох, за что потом жестоко поплатились. Конечно, нужно было укреплять и расширять свое национальное государство, но История сдала крапленые карты. Пророческими оказались слова русского консула в Питтсбурге Г.В. Чиркова о том, что значительная часть хорватов в начале ХХ в. видела в Сербии «лишь благоприятный в настоящее время этап для осуществления своих собственных национальных домогательств». Безусловно, недовольство политикой венского правительства толкало национальные круги словенских и хорватских земель к объединению с Сербией, но отсутствие внешнего врага, как верно отмечает Е.Ю. Гуськова, должно было неминуемо привести к возрождению национальных программ создания собственных независимых государств.

В Белграде идея создания общего югославского государства впервые была официально провозглашена 7 декабря 1914 г. на заседании народной Скупщины (парламента) в Нишской декларации. В документе подчеркивалось, что правительство Королевства Сербии считает своей самой главной задачей обеспечить «освобождение и объединение всех наших зависимых братьев сербов, хорватов и словенцев», создав новое государство южных славян. На основе этой Декларации сербское правительство разработало две программы (в их основе лежали известные идеи И. Гарашанина) – программу-минимум (объединение вокруг Сербии только сербов) и программу-максимум (объединение всех югославян Австро-Венгрии и европейской Турции). О форме государственного устройства вопрос тогда не стоял: обсуждались как централизованная монархия, так и федерация.

Не удивительно, что великие державы (Англия, Франция и США) поддержали идею югославского государства. В результате длительных согласований договорились, как писал Ю.А. Писарев, что «государство сербов, хорватов и словенцев, т.е. страна южных славян, или Югославия, будет свободным, независимым королевством с единой территорией и единым гражданством. Оно будет конституционной, демократической парламентской монархией с династией Карагеоргиевичей во главе…». Таким образом, объединение на началах федерации на официальном уровне изначально не рассматривалось. Кстати, Россия неизменно поддерживала югославянскую программу Сербии, считая, что именно Сербское королевство должно сыграть роль объединителя югославянских территорий – тоже не верно оценили свои и сербские возможности. 1 декабря 1918 г. было провозглашено создание Государства сербов, хорватов и словенцев (СХС), переименованное впоследствии в Королевство СХС, а с 1929 г. – в Королевство Югославию.

Отечественные историки считают, что делегаты Народного веча сознательно пошли на соглашение с сербским правительством, прекрасно понимая, что новое государство не будет союзом равноправных народов. Такая позиция была продиктована интересами формирующихся хорватской и словенской элит, которые приобрели значительно больше, чем могли бы потерять при попытке иного решения хорватского и словенского вопросов, если бы хорваты и словенцы сохранили свою приверженность Австро-Венгрии.

Во-первых, объединившись с Сербией, Хорватия и Словения автоматически перешли в лагерь победителей в Первой мировой войне. Статус же территорий побежденной Австро-Венгрии сулил неизвестные и не совсем радужные перспективы. Во-вторых, в рамках Югославии Хорватия и Словения смогли защитить свои этнические границы, а Хорватия консолидировалась с Далмацией. В случае же независимости Хорватии Далмация была бы аннексирована Италией. В-третьих, этническая близость и языковая общность югославянских народов позволила развивать национальное самосознание.

Хрупкость и искусственность новообразования проявилась почти сразу. Кроме некой общности исторических судеб в период раннего Средневековья славянские народы не имели ни равного уровня экономического развития, ни единых политических и правовых систем, а религиозная конфронтация и разные цивилизационные задачи делали невозможным выработку общих целей развития и, соответственно, формирования устойчивого государства. Один из авторов проекта создания югославского государства Иво Войнович еще в 1914 г. предупреждал: различия объединяющихся народов столь велики, «что слияние этих элементов на основе административных принципов, действующих в Сербии по образцу франко-итальянской системы, предполагало бы в скором времени возникновение одной из самых серьезных трудностей и раннее разложение молодого государства, даже гражданскую войну…». Критики политического порядка Королевства СХС, а с 1929 г. Королевства Югославии, считают, что возможность создания успешного общего государства была и заключалась в самоуправлении, широкой автономии, в провозглашении универсальной идеи и общей цели.

Однако прав оказался Э. Хобсбаум, который справедливо отметил, что с «основанием Югославского королевства сразу же обнаружилось, что его жители вовсе не обладают общим «югославским» самосознанием, которое пионеры иллирийской идеи постулировали еще в начале XIX в., и что на них гораздо сильнее действуют иные лозунги, апеллирующие не к «югославам», а к хорватам, сербам или словенцам, и достаточно влиятельные для того, чтобы довести дело до бойни. В частности, массовое хорватское самосознание развилось лишь после возникновения Югославии, и направлено оно было как раз против нового королевства, точнее, против (реального или мнимого) господства в нем сербов. Народы не отождествляли себя с «нацией» именно так, как это им предписывали вожди и вообще те, кто выступал от их имени»».

Процесс формирования национального самосознания среди славянских народов был канализирован и ускорен централизаторскими действиями Белграда. Бан Хорватии был ограничен в своих правах, а компетенции областных правительств Хорватии, Словении, Далмации, БиГ серьезно урезаны. Войдя в состав Королевства, потеряла свою самостоятельность Черногория. Реорганизация государства прошла на основе принципа централизма. Политическая борьба, развернутая рядом хорватских политических партий за самостоятельность Хорватии, постановка вопроса о праве хорватов на самоопределение, требования демократизации политического порядка Королевства СХС, где царили полицейский произвол и правительственный террор, представляются закономерными. Хотя в 1920-е годы идеи унитаризма пользовались поддержкой не только в Сербии, но в Хорватии и Словении, Загреб стал центром борьбы за федерализм, как способ государственного устройства и организации политического порядка.

Тем не менее, в результате государственного переворота в 1929 г. и провозглашения получившей в историографии название монархо-фашистской диктатуры короля Александра, в стране был установлен жесткий авторитарный режим и проведена административная реформа, ставшая унитарным ответом на идеи федерализма. С октября 1929 г. в целях снижения этно-религилзной напряженности в Королевстве были ликвидированы исторически сложившиеся границы между Сербией, Хорватией и Словенией. В результате вместо 33 областей страна делилась на девять бановин (округов), получивших свои названия по названиям рек. Столицей Дравской бановины была Любляна, Савской – Загреб, Врбаской – Баня-Лука, Приморской – Сплит, Дринской – Сараево, Зетской – Гетине, Дунайской – Нови Сад, Моравской – Ниш, Вардарской – Скопье. Белградский округ был оформлен отдельно. Бано-вины в свою очередь делились на срезы. Местные скупщины занимались узким кругом вопросов, а все политические и экономические решения принимались в Белграде. Такая вертикаль власти, по мнению сербской политической элиты, должна была препятствовать росту национализма и стать «апофеозом интегрального югославянства – единства сербов, хорватов и словенцев» (Б. Петранович). Однако при отсутствии горизонтальных связей между сегментами выбранный способ решения национальных проблем лишь способствовал росту оппозиционных настроений и антисербских движений.

В том же 1929 г. была создана радикальная националистическая организация усташей под руководством Анте Павелича и Дидо Кватерника. Хорватских и словенских националистов поддерживал лично Бенито Муссолини. Центры усташей находились в Венгрии и Италии. Югославский унитаризм стал не решением, а катализатором многих внутриполитических кризисов, точкой бифуркации которых постепенно стали сербохорватские противоречия.

Непрекращающаяся борьба хорватов с центральным правительством принесла свои плоды – 6 августа 1939 г. была образована автономная Хорватская бановина, ставшая ядром созданного в 1941 г. фашистского государства – Независимое государство Хорватия (НГХ). Во время Второй мировой войны национальная вражда близких славянских народов приобрела невероятные масштабы и достигла пика человеческой жестокости, который был определен Нюрнбергским трибуналом как геноцид. Сказать «нацистская политика на Балканах, нацеленная на стравливание народов, оставила мрачное наследие в их национальной психологии» – значит, ничего не сказать. Факты того периода, причины невиданной по силе ненависти друг к другу близких народов (сербов, хорватов и боснийских мусульман) требуют не оценочного, а серьезного научного исследования.

Важно помнить, что именно события Второй мировой войны разделили народы Югославии на два непримиримых лагеря: борцов с фашизмом и национал-социализмом за свободу и независимость и борцов против сербского гегемонизма и коммунизма, что нашло отражение в территориальном оформлении, в создании фашистских и коллаборационистских режимов и мощного антифашистского движения во главе с коммунистической партией. Важнейшей особенностью истории народов того периода оказалось то, что раскол, определенный не только идеологическим, но и этно-религиозными параметрами, проявился с новой силой уже в социалистической Югославии.

Продукт Ялтинских соглашений: социалистическая Югославия

Вторая – социалистическая – Югославия была продуктом Ялтинских соглашений. Как верно заметил Т. Джадт, «Вторая мировая война была первой войной, в которой военный результат определял социальную систему, а, например, не религиозную принадлежность, как это было после Аугсбургского мира 1555 г. с его принципом «cujus region, ejus religio» – «чья область, того и вера», и не форму власти, как в случае с наполеоновскими войнами, революционным способом устанавливавшими новый политический строй».

Это прекрасно понимали политики, творившие политическую карту послевоенной Европы. Как вспоминает М. Джилас, Сталин в апреле 1944 г. в разговоре с Тито сказал следующее: «В этой войне не так, как в прошлой, а кто занимает территорию, насаждает там, куда приходит его армия, свою социальную систему. Иначе и быть не может». Следует уточнить, что в Югославии «иначе быть не могло» не только потому, что к концу войны практически всю территорию контролировала Народно-освободительная армия во главе с И.Б. Тито, но и потому, что эта территория входила в зону интересов СССР, очерченную в Тегеране и Ялте.

В то же время возникновение социалистической Югославии продолжает логику формирования югославской государственности по итогам Первой мировой войны и еще раз подтверждает концепцию о войне как основе национального строительства. Вряд ли требует доказательства тезис о том, что процессы нацие– и государствостроительства на европейской периферии протекают гораздо медленнее. Поэтому многие факторы формирования национальной государственности, характерные для западноевропейского процесса ХIХ в., работают в периферийных обществах не только во второй половине века ХХ, но и в ХХI веке.

Возникновение национальных государств, согласно Ч. Тилли, являются побочными эффектами войн. Э.Д. Смит, разделяя эту точку зрения, пишет, что война – «это двигатель процесса создания государств, но также и процесса формирования нации». Схожую позицию занимает М. Манн, считающий, что создание эффективной милитаристской системы и военные факторы обладали несомненной важностью в процессе формирования национальной государственности.

Итак, формирование государственности в социалистической Югославии непосредственным образом связано с войной и с характером политического порядка ею порожденного. Этот процесс прошел в своем развитии три неравнозначных, как в хронополитическом, так и в сущностном плане, этапа. 1945-1953 гг. – становление «подлинной социалистической федерации» (М. Биннс). C 1953-го до 1974 г. страна переживала формирование «сегментированной государственности» (Ф. Рёдер). Период с 1974-го и до 1991 г. можно назвать агонией системы, закончившейся полным крахом общего государства. Внешний фактор – распад мировой системы социализма и СССР, ускорил процесс выхода сегмент-государств из общего политического пространства.

На генезис и эволюцию социалистической Югославии непосредственное влияние оказал советский опыт. Согласно конституции 1946 г., во многом копирующей конституцию СССР 1936 г. и базирующейся на праве наций на самоопределение, Федеративная народная республика Югославия состояла из шести национальных республик: Боснии и Герцеговины, Македонии, Сербии, Словении, Хорватии и Черногории, т.е. каждая из наций получила свой территориальный предел. Исключение составляла БиГ, на территории которой на момент создания республики титульной нации не существовало. Нация мусульман была создана в социалистический период. Югославский эксперимент породил еще один феномен, который нарушил принцип Дж. Мадзини: «Каждой нации по государству, но не более одного государства». В Сербии были выделены два автономных края – Косово и Метохия и Воеводина, т.е. компактно проживающие национальные меньшинства (албанцы и венгры) получили автономию. Как известно, Косово 17 февраля 2008 г. стало вторым албанским государством.

Политический порядок первого этапа формирования югославского государства базировался на коммунистической идеологии, революционной диктатуре и харизматическом лидере. В стране был сформирован единый, монолитный центр власти. Протогражданские структуры (Союз трудового народа Югославии, Союз молодежи и т.п.), функционировавшие под партийным присмотром, способствовали установлению контроля над всеми социальными слоями и выявлению оппозиции. Идеология, освещавшая строительство коммунистического общества на основе идеи «братства и единства народов», выходила за рамки обоснования политической программы и включала в себя претендующие на универсальность толкования социальной реальности, высшей цели и смысла существования человека.

Известный политический деятель, соратник Тито, впоследствии диссидент М. Джилас охарактеризовал югославский коммунизм этого этапа как тип тоталитаризма, «где три составных фактора господства над людьми – власть, собственность и идеология – представляли собой монополию одной-единственной политической партии, или … нового класса. Ни одному прежнему либо нынешнему, кроме коммунистического, тоталитарному режиму не удалось в такой мере овладеть одновременно всеми тремя факторами господства над людьми». Конечно, никакого тоталитаризма в титовской Югославии не было и быть не могло, но такая трактовка событий и процессов получила одобрение на Западе и широко транслировалась во всех учебниках и научных работах, т.к. работала не столько против Югославии, сколько против Советского Союза.

Справедливости ради следует отметить, что в отличие от других социалистических стран Центральной и Юго-Восточной Европы политический режим в Югославии обладал высокой степенью легитимности – в 1945 г. подавляющее большинство населения поддержало программу Народного фронта, возглавляемого Коммунистической партией Югославии (КПЮ). Доверие, которое получили коммунисты, было завоевано героической борьбой с фашистскими захватчиками на протяжении всего периода оккупации страны, обусловлено привлекательной силой лозунгов о «братстве и единстве народов Югославии» и о создании справедливого народного государства. Именно мощная поддержка режима внутри и заинтересованность в общем югославянском государстве ведущих игроков мировой системы в момент его становления создали благоприятные условия для институционализации монолитного партийно-государственного политического порядка. Да, он был жесткий, но не тоталитарный. Кстати, весьма показательно, и что замалчивают западные коллеги, Зб. Бжезинский, который первым предложил использовать против СССР и его союзников концепцию тоталитаризма, уже в 1960 г., когда К. Фридрих предложил переиздать книгу, написанную в соавторстве с Бжезинским, «Тоталитарная диктатура и автократия», отказался, сказав, что после ХХ съезда КПСС (1956 г.) концепция тоталитаризма не адекватна советскому обществу. Тем самым он еще раз подтвердил политизированность концепции. Автор глобальной стратегии антикоммунизма, теории технотронной эры и концепции американской гегемонии нового типа в вопросах научной оценки советского опыта оказался честнее своих коллег.

Социалистическое государство рождалось при безусловном приоритете центральной власти. Югославские коммунисты пытались в первые годы существования республики «диалектически» соединить право наций на самоопределение с установкой на то, что «нациям в системе общественных интересов не принадлежит какая-то особая роль» (Е.Ю. Гуськова). В результате югославская федерация первых послевоенных лет характеризовалась сильной централизацией, а границы республик и краев рассматривалась как административные. Жесткая внутренняя политика, получившая в историографии название «революционный этатизм» или «революционный коммунизм» (М. Джилас), объяснялась необходимостью быстрого восстановления разрушенного войной хозяйства, создания единой экономической системы, консолидации перед лицом иностранного давления, реакцией на сербохорватский этнический конфликт, проявившейся во всей остроте в период Второй мировой войны. Этатизм политического режима проявил себя в федеративном строительстве, словами Х. Ортеги-и-Гассета, как «высшая форма политики насилия и прямого действия» (жесткая градация на нации и народности, создание новых наций, произвольное определение границ, дробление единых исторических и национальных организмов и т.д.).

Качество и функциональность политических институтов зависит от политической культуры конкретного социума, от исторического контекста и конкретных качеств политической элиты и лидеров. Последствия войны, ликвидация прежнего политического аппарата, отсутствие автономии публичной сферы и механизма рекрутирования элит, выход на политическую арену масс – эти и ряд других факторов определили вектор развития страны и элиты в послевоенные годы. М. Джилас писал, «сырьем, из которого произрастал, формировался новый класс – был пролетариат слаборазвитой страны, и сам отсталый», поверивший в идеологический миф об «отмирании государства» и всеобщем равенстве, в господство будущего над настоящим. Могущество и привилегии нового политического класса определила полная национализация средств производства, начатая еще во время войны по мере освобождения территорий, и коллективная собственность, рычаги управления которой находились в руках партии. Становление революционной диктатуры сопровождалось введением всеобщей трудовой повинности; жесткой интенсификацией труда, созданием социалистических бригад и введением института социалистического соревнования; созданием сельскохозяйственных рабочих коллективов (задруг); проведением принудительных народных займов; широкими репрессиями.

Каждое «государственное устройство есть продукт и манифестация естественного духа народа и ступени развития его сознания» (Э.А. Поздняков). В Югославии жесткий этатизм оказался явлением кратковременным. Именно в связи с культурной идентификацией, историческим опытом взаимоотношений власти и народа, особым пониманием свободы трансформация политического режима выглядит как естественный, закономерный процесс. Однако реформы, затронувшие базовые принципы организации власти и социальной системы, подорвали не только монолитность режима, но и обусловили трансформацию общего государства, в лоне которого вызревали, формировались национальные сегменты-государства (республик).

В основе государства как индивидуальности лежит присущая только ему идея в форме религии, идеологии, набора ценностей, установок, принципов организации политического и социоэкономического пространств. Главной политической идеей и целью югославского общества долгие года была теория самоуправления. Разрыв отношений с Советским Союзом в 1948 г. ускорил поиски собственной институциональной модели. Политика антисталинизма стала политикой трех «Д» – децентрализации, дебюрократизации и демократизации. Отбросив ленинские и сталинские установки, вернувшись к Марксу, главные идеологии страны Э. Кардель и М. Джилас выдвинули идеалистическую, но интересную теорию «рабочего самоуправления». По логике реформаторов система должна была отказаться от сталинского «бюрократического этатизма» в пользу народного самоуправления через ассоциации производственных объединений.

По конституционному закону 1953 г. были существенно расширены права республик в рамках концепции самоуправления, призванной, прежде всего, реформировать централизованную экономическую систему. Реформы ознаменовали отказ от модели мобилизационной экономики, что требовало и институциональных изменений: парламент ФНРЮ теперь состоял из Союзного вече и Вече производителей.

Конституция 1963 г. изменила не только название государства, которое теперь стало называться Социалистическая Федеративная Республика Югославия, но и существенно расширила экономические и политические права субъектов федерации. Республики и края имели свои конституции, законодательные и исполнительные органы власти. В очередной раз была изменена структура федерального парламента. Скупщина стала включать пять палат: Союзное вече или Вече национальностей, Хозяйственное вече, Вече по вопросам социальной политики и здравоохранения, Общественно-политическое вече и Вече по вопросам просвещения и культуры.

Однако самые существенные последствия для развития Югославии имело сокращение полномочий федерального центра. Теперь он обеспечивал лишь суверенитет, независимость и территориальную целостность, безопасность и оборону страны, единство хозяйственной, денежной и кредитной систем, определял внешнюю политику, утверждал общее направление хозяйственного развития страны, образовывал специальный фонд федерации для кредитования более быстрого развития недостаточно развитых республик и краев.

Политике индустриализации и выравниванию уровней межрегионального развития Союз коммунистов Югославии (СКЮ) придавал большое значение, т.к. таким способом предполагалось заложить экономические предпосылки для решения социальных проблем и укрепить международный статус страны. Однако, несмотря на предпринятые меры, сократить разрыв в социально-экономическом развитии республик и краев не удалось, кроме того, политика кредитования слаборазвитых регионов дала противоречивые результаты. Ориентация на использование сырья и энергоносителей из слаборазвитых районов способствовала решению структурных проблем югославской экономики, увеличению возможностей для расширенного воспроизводства, сокращению импорта, а, следовательно, и дефицита платежного баланса. В целом экономика СФРЮ выиграла, но возникло реальное и объективное противоречие между интересами различных сегментов федерации, которое в условиях многонациональной страны приобретало националистическую окраску. Словения и Хорватия при значительных свободах, которые они получили по конституции 1963 г., расценивали такую государственную политику как ущемление не только своих экономических, но и политических интересов. К концу 1960-х годов кризисные явления в стране стали настолько очевидными, что это потребовало серьезной трансформации политического режима.

Сложившаяся внутриполитическая ситуация подготовила принятие очередной конституции. Основной закон 1974 г. окончательно превратил Югославию в сегментированное государство. Структура федеральной Скупщины опять претерпела изменения. Двухпалатный парламент теперь представлял интересы «самоуправляющихся организаций и содружеств и общественно политических организаций республик и краев» посредством Союзного вече, а республиканских и краевых скупщин – через Вече республик и краев. Изменился принцип политического порядка. Теперь Скупщина принимала решения единогласно. Все экономические вопросы перешли в компетенцию республик и краев. Центр более не располагал какими-либо действенными средствами воздействия на субъекты федерации.

Все эти изменения вытекали из провозглашения республик государствами, «основанными на суверенности народа». Согласно этому положению, права республик были расширены до пределов, угрожающих единству и целостности страны. Иными словами, если по конституции 1963 г. в компетенцию республик входило все то, что не относилось к сфере деятельности федерации, то с 1974 г. в компетенцию федерации входило лишь то, что ей было передано республиками. Если на первом и втором этапе формирования социалистической государственности федеральные органы имели надреспубликанский характер, то по конституции 1974 г. они были превращены в межреспубликанские органы. Даже по жизненно важным для страны вопросам решения принимались лишь после согласования с республиканскими и краевыми скупщинами.

Новая экономическая система на практике не привела к модернизации экономики, а лишь осложнила и без того проблемные межреспубликанские отношения, способствовала региональной замкнутости, усилению автаркии республик и краев, которые в условиях свободного выхода на мировой рынок предпочитали сотрудничество с зарубежными странами более, чем друг с другом. Национальные элиты и бюрократия тормозили межреспубликанскую интеграцию, опасаясь ослабления своего контроля над экономикой республик, и, соответственно, над политической системой субъектов федерации. Таким образом, преобладание национальных/республиканских интересов над общегосударственными с первой половины 1960-х годов определило сегментированную государственность Югославии. Подавляющее большинство сербских, словенских и хорватских ученых считают, что с середины 1960-х годов СФРЮ представляла собой формальное соединение «политических национальных объединений».

Как отмечал Р. Дарендорф, слабость политического центра – одна из причин возобновления старых религиозных, этнических и территориальных конфликтов. С расслоением СКЮ по национально-республиканскому признаку «не просто ослабла сила, сплачивающая Югославию изнутри, но и погасла, «выветрилась» идея югославянства» (М. Джилас). Сохранив за собой право регламентации политической и духовной жизни, коммунистическая партия, как центральный институт политической системы, отказалась от жесткого контроля и централизации в экономической сфере. «Уход партии из экономики» привел к медленному, но неуклонному ослаблению ее политической власти на федеральном уровне при усилении республиканских и краевых партийных организаций, что дало основание говорить о «федерализации» партии. На IX съезде СКЮ (1969 г.) была окончательно утверждена автономность республиканских партийных организаций. Они стали «самостоятельными организациями в едином Союзе коммунистов Югославии». Это был очередной шаг не только по пути трансформации политической системы, но и к эскалации сегментации страны. Как только принцип «демократического централизма», определявший существование массовой партии, был нивелирован, СКЮ перестал быть связующим звеном политической системы, став «коалиционной партией», «союзом девяти организаций». Итогом этого стала постепенная трансформация режима, а затем и распад государства. Как все эти процессы похожи на те, что развивались в Советском Союзе.

Партия пыталась найти новое место в обществе. Был даже поставлен вопрос о «разъединении партии и власти» (Э. Кардель), предприняты попытки увеличения роли государственных институтов за счет сокращения дублирующих партийных структур. Однако югославское «рабочее управление и самоуправление, задуманное во времена конфликта с советским империализмом как далеко идущая демократическая мера» (М. Джилас) лишь способствовало обособлению республик и краев, углублению кризисных явлений и децентрализации общего политического и социо-экономического пространства, росту национализма и сепаратизма.

Политические процессы, разворачивавшиеся в социалистической Югославии, стали еще одним доказательством того, что национализм не сводится только к непрерывному проявлению исконной примордиальности. Коллективные идентичности, в которых формируется согласие относительно модели развития и характера политической системы, как таковые не даны изначально, а культурно конструируемы и представляют собой базовый конструкт измерения общества. Они (коллективные идентичности) конструируются через создание культурных границ, которые позволяют различать «своих» и «чужих». Поддержание этих границ в то же время требует стабильной интерпретационной модели, воспроизводящей чувства солидарности и доверия среди членов социума. Центральным аспектом этого является определение и утверждение критериев «подобности» последних. Такое различение, в свою очередь, создает проблему регуляции процедур «перехода» установленных границ. Чужак может стать своим, а свой может быть чужаком. Например, серб-православный будет чужаком для серба-мусульманина, и наоборот, араб может стать своим. Итак, конструирование коллективных идентичностей определяется и формируется не только на основе примордиальных (первичных, заложенных при рождении национального организма) кодов, но с помощью кодов гражданских и политических.