Текст книги "1953 год. Смертельные игры"

Первый орден Лидии Тимашук

Вернемся теперь к доктору Тимашук, ее письмам и наградам. Орден, полученный ею в январе 1953 года в связи с «делом врачей», был не первым. В 1950 году ее наградили орденом «Знак Почета». Она по-прежнему работала в Кремлевской больнице, где начальником был все тот же Егоров, имевший могучие основания не любить доктора Тимашук. И тем не менее, она получила орден, причем в тот самый год, когда осудили «ленинградцев» (к сожалению, не знаю, в каком месяце)… Это еще не связь – но тень связи…

Считается, что доктор Тимашук была секретным сотрудником МГБ. Но так ли это? Едва ли. Если бы она являлась осведомителем МГБ, ей не было бы нужды советоваться с майором Беловым, кому адресовать свое письмо. Она бы отлично это знала и мгновенно отрапортовала куда следует. Судя по тому, что письмо, после долгих колебаний по части адресата, было по совету майора послано Власику, показывает, что осведомителем Тимашук не была.

Тем не менее, после разговора с Егоровым 4 сентября доктор пишет еще одно письмо в МГБ, на сей раз некоему Суханову. Существует и ее рапорт от 8 числа, на который при допросе ссылается Власик. Да, но если Тимашук не была сотрудником МГБ, зачем она пишет эти письма? Тем более, какому-то Суханову – кто он такой?

Давайте задумаемся: а что еще должен был сделать Абакумов, получив письмо и указание Сталина его проверить? Да проще простого: встретиться с самой Тимашук! Не обязательно лично – но по ходу проверки ее встреча с кем-то из МГБ должна была состояться непременно. Возможно, работал по этому делу как раз тот самый Суханов. И логично было использовать для проверки (кроме прочих источников, разумеется) и саму Тимашук. В этом случае она, вполне естественным образом, писала бы отчеты в МГБ.

Итак, 7 сентября Тимашук перевели во второразрядную клинику. До сих пор она реагировала на все происходящее незамедлительно, и теперь тоже написала рапорт в МГБ. А 15 сентября она вдруг отправляет еще одно письмо, где тщательнейшим образом излагает историю на Валдае, действия свои и Егорова, и просит о помощи. Адресовано письмо… Кузнецову! И вот вопрос: почему именно ему? Если продолжать жаловаться, логичнее было бы писать Абакумову, Мехлису, в конце концов, даже Сталину. Но почему Кузнецову? Потому что он был начальником Управления кадров? Первое письмо Тимашук вообще собиралась адресовать «на деревню дедушке», то есть просто в ЦК, а тут вдруг такое точное знание, к кому следует обращаться. Быстрая, однако, эволюция!

…В хронике 31 августа есть один неясный момент. Известно, что на вскрытии присутствовали Кузнецов, Попков и Вознесенский. До сих пор предполагалось, что они прилетели вместе с Егоровым. Но в книге Брента и Наумова я наткнулась на упоминание, которое все меняет. Оказывается, Вознесенский приехал на Валдай, когда Жданов был еще жив. Зачем? Может быть, их связывали особо теплые отношения, и Вознесенский, узнав о тяжелом состоянии Жданова, примчался проститься? Может, конечно, и так…

Однако Хрущев все на том же заседании партактива в Ленинграде снова изронил золотое слово: «Очень многие члены Политбюро не уважали Вознесенского за то, что он был хвастлив, груб, к подчиненным людям относился по-хамски». Мог скромный и деликатный Жданов испытывать симпатию к такому человеку? Едва ли…

И сразу возникает еще один вопрос: а это точно, что Кузнецов с Попковым появились там уже после смерти Жданова?

И третий вопрос: имел ли Кузнецов основания не хотеть, чтобы к этому визиту было привлечено особое внимание? Если нет – значит, нет. А если да, то у нас развивается совершенно замечательная интрига.

…Давайте подумаем: что знал и чего не знал Кузнецов о скандале в Лечсанупре? Во многом это зависит от того, в каких отношениях он был со Ждановым и его семьей. Если в хороших, то супруга Жданова, уж верно, рассказала бы ему про споры вокруг диагноза. Если в плохих – нет. Кузнецов должен был знать, что существовала какая-то жалоба, что Егоров собирал совещание, которое признало его правоту, после чего инцидент был исчерпан.

Едва ли Кузнецов вникал в существо конфликта, возможно, даже не знал, что жалоба была адресована в МГБ.

И тут он получает письмо Тимашук, где та подробнейшим образом рассказывает о ходе конфликта.

Док. 10.5.

«28/VIII с/г по распоряжению начальника Лечебно? Санитарного Управления Кремля, я была вызвана и доставлена на самолете к больному А. А. Жданову для снятия электрокардиограммы (ЭКГ) в 3 ч.

В 12 час. этого же дня мною была сделана ЭКГ, которая сигнализировала о том, что А. А. Жданов перенес инфаркт миокарда, о чем я немедленно доложила консультантам академику В. Н. Виноградову, проф. Егорову П. И., проф. Василенко В. X. и д-ру Майорову Г. И.

Проф. Егоров и д-р Майоров заявили, что у больного никакого инфаркта нет, а имеются функциональные расстройства сердечной деятельности на почве склероза и гипертонической болезни и категорически предложили мне в анализе электрокардиограммы не указывать на инфаркт миокарда, т. е. так, как это сделала д-р Карпай на предыдущих электрокардиограммах.

Зная прежние электрокардиограммы тов. Жданова А. А. до 1947 г., на которых были указания на небольшие изменения миокарда, последняя ЭКГ меня крайне взволновала, опасение о здоровье тов. Жданова усугубилось еще и тем, что для него не был создан особо строгий постельный режим, который необходим для больного, перенесшего инфаркт миокарда, ему продолжали делать общий массаж, разрешали прогулки по парку, просмотр кинокартин и пр.

29/VIII после вставания с постели у больного Жданова А. А. повторился тяжелый сердечный приступ болей, и я вторично была вызвана из Москвы в Валдай. Электрокардиограмму в этот день делать не разрешили, но проф. Егоров П. И. в категорической форме предложил переписать мое заключение от 28/VIII и не указывать в нем на инфаркт миокарда, между тем ЭКГ явно указывала на органические изменения в миокарде, главным образом, на передней стенке левого желудочка и межжелудочковой перегородки сердца на почве свежего инфаркта миокарда. Показания ЭКГ явно не совпадали с диагнозом "функционального расстройства".

Это поставило меня в весьма тяжелое положение. Я тогда приняла решение передать свое заключение в письменной форме Н. С. Власик через майора Белова А. М. – прикрепленного к А. А. Жданову – его личная охрана.

Игнорируя объективные данные ЭКГ от 28/VIII и ранее сделанные еще в июле с/г в динамике, больному было разрешено вставать с постели, постепенно усиливая физические движения, что было записано в истории болезни.

29/VIII больной встал и пошел в уборную, где у него вновь повторился тяжелый приступ сердечной недостаточности с последующим острым отеком легких, резким расширением сердца, что и привело больного к преждевременной смерти.

Результаты вскрытия, данные консультации по ЭКГ профессора Незлина В. Е. и др. полностью совпали с выводами моей электрокардиограммы от 28/VIII-48 г. о наличии инфаркта миокарда.

4/IX-1948 г. начальник ЛечСанупра Кремля проф. Егоров П. И. вызвал меня к себе в кабинет и в присутствии глав. врача больницы В. Я. Брайцева заявил: "Что я Вам сделал плохого? На каком основании Вы пишете на меня документы. Я коммунист, и мне доверяют партия и правительство и министр здравоохранения, а потому Ваш документ мне возвратили. Это потому, что мне верят, а вот Вы, какая-то Тимашук, не верите мне и всем высокопоставленным консультантам с мировым именем и пишете на нас жалобы. Мы с Вами работать не можем, Вы не наш человек! Вы опасны не только для лечащих врачей и консультантов, но и для больного, в семье которого произвели переполох. Сделайте из всего сказанного оргвыводы. Я Вас отпускаю домой, идите и подумайте!"

Я категорически заявляю, что ни с кем из семьи тов. А. А. Жданова я не говорила ни слова о ходе лечения его.

6/IХ-48 г. начальник ЛечСанупра Кремля созвал совещание в составе академ. Виноградова В.Н., проф. Василенко В. X., д-ра Майорова Г. И., патологоанатома Федорова и меня. На этом совещании Егоров заявил присутствующим о том, что собрал всех для того, чтобы сделать окончательные выводы о причине смерти А. А. Жданова и научить, как надо вести себя в подобных случаях. На этом совещании пр. Егоров еще раз упомянул о моей "жалобе" на всех здесь присутствующих и открыл дискуссию по поводу расхождения диагнозов, стараясь всячески дискредитировать меня как врача, нанося мне оскорбления, называя меня "чужим опасным человеком".

В результате вышеизложенного, 7/Х-48 г. меня вызвали в отдел кадров ЛечСанупра Кремля и предупредили о том, что приказом начальника ЛечСанупра с 8/Х с/г я перевожусь на работу в филиал поликлиники.

Выводы:

1) Диагноз болезни А. А. Жданова при жизни был поставлен неправильно, т. к. еще на ЭКГ от 28/VIII-48 г. были указания на инфаркт миокарда.

2) Этот диагноз подтвердился данными патолого?анатомического вскрытия (д-р Федоров).

3) Весьма странно, что начальник ЛечСанупра Кремля пр. Егоров настаивал на том, чтобы я в своем заключении не записала ясный для меня диагноз инфаркта миокарда.

4) Лечение и режим больному А. А. Жданову проводились неправильно, т. к. заболевание инфаркта миокарда требует строгого постельного режима в течение нескольких месяцев (фактически больному разрешалось вставать с постели и проч. физические нагрузки).

5) Грубо, неправильно, без всякого законного основания профессор Егоров 8/IХ-с/г убрал меня из Кремлевской больницы в филиал поликлиники якобы для усиления там работы.

Зав. кабинетом электрокардиографии Кремлевской больницы врач Л. Тимашук».

Я не зря привожу это письмо целиком – оно очень умно составлено. На самом деле все было так, да чуть-чуть не так. Консультанты не подтвердили вывод Тимашук, не подтвердил его напрямую и патологоанатом. Мы рассматривали события, как они происходили в действительности, и нас не удивило, что делу не был дан ход. Однако в изложении Тимашук ситуация выглядит немного по-другому, но это «немного» приводит к вполне однозначному выводу: МГБ просто обязано провести следствие по делу о возможном убийстве Жданова (напоминаю, дело «кремлевских врачей» образца 1938 года было у всех на памяти). А раз обязано – значит, следствие идет. И в его поле зрения обязательно попадут «ленинградцы», неизвестно зачем оказавшиеся возле Жданова в его последние дни.

(Кстати, к вопросу о том, в каком архиве хранилось письмо Тимашук. В 1952 году следователи МГБ вовсе не обязательно пользовались первым письмом. Возможно, они использовали ее письмо Кузнецову, которое вполне могло попасть в «ленинградское дело».)

Следствие по делу об убийстве – это не рутинная проверка. Тут будут копать глубоко, по всем направлениям, отслеживать все контакты. И что в итоге найдут?

Как известно, невинные и виновные ведут себя в одних и тех же ситуациях совершенно по-разному. Недаром говорят, что у страха глаза велики. Если за человеком числится что-то неположенное, ему все время кажется, что его подозревают, что спокойствие обманчиво, там, в глубине, плетутся против него тайные сети…Если Кузнецов имел причины скрывать факт визита к Жданову в день его смерти – пусть не себя, так Вознесенского – у него сразу же должно было возникнуть подозрение, что на самом деле все это хитрые маневры, следствие идет, и если внимание Абакумова и Сталина привлечет этот визит, неизвестно, до чего они докопаются.

Мы говорим: «если за человеком числится что-то неположенное». Но ведь за Кузнецовым оно и в самом деле числилось! Короче говоря, если это письмо написано, чтобы пугнуть Кузнецова, оно должно было достичь цели.

Да, но зачем МГБ понадобилось пугать Кузнецова? А вот тут надо знать некоторые особенности тогдашнего государственного устройства.

Питерский исследователь, коммунист Владимир Соловейчик рассказал мне, что первый компромат на Кузнецова Сталин получил еще в начале 1948 года. Предоставил его человек, против которого даже у секретаря ЦК средства не было – министр госконтроля Мехлис, бывший секретарь Сталина, один из тех людей, кому вождь доверял безгранично. О Министерстве госконтроля известно мало, но есть основания считать, что это была личная спецслужба главы государства.

Мехлис и раскопал огромную кучу компромата на ленинградских лидеров – в основном, чисто экономического. Воровали в славном городе на Неве так, что жуть брала. На неучтенных трофеях делались совершенно умопомрачительные бабки, и это был не единственный источник дохода. Пустячок, а приятно: директор одного из ленинградских заводов преподнес товарищам Кузнецову, Попкову и кому-то еще по большой золотой шашке для них лично и по маленькой шашечке для сыновей. А где воровство по-крупному, там редко обходится без политического криминала. Мало кто знает, но основной причиной развала СССР в 1991 году было желание первых лиц республик уйти от ответственности за экономические злоупотребления совершенно фантастических масштабов. После того, как на всю страну прогремело «дело Рашидова», первого секретаря компартии Узбекистана, которого даже высокий партийный пост не спас от ответственности, прочие первые секретари и брызнули в разные стороны вместе с вверенными им республиками…

…Мехлис свое дело сделал, а заниматься политической частью должен был МГБ. Вот только МГБ не имел права разрабатывать людей, входивших в партийную номенклатуру, без санкции Политбюро. А Политбюро для санкции нужны были железные основания. Но как можно предоставить эти самые основания, если нельзя производить никаких мероприятий, даже вести агентурную разработку? Получался замкнутый круг. Можно, конечно, махнуть рукой и привлечь ленинградских руководителей за экономические преступления – но почему они ведут такие упорные разговоры о создании РКП?

МГБ оказалось в оперативном тупике. Но Абакумов, мастер игры, имел в арсенале самые разнообразные приемы. В том числе и очень простой, но эффективный: пугнуть подозреваемого и посмотреть, что получится. И если Кузнецов был на подозрении, то письмо Тимашук вполне могло сыграть роль такой вот пугалки. Если человек не виноват – он примет меры по письму и забудет о нем. Но коли виноват, то неминуемо занервничает. И что дальше? А дальше все зависит от опыта. Старый конспиратор уйдет на дно, будет вести себя тише воды, ниже травы, никуда не ходить, ни с кем не общаться. А неопытный поступит с точностью до наоборот – пойдет на поводу у настоятельной потребности посоветоваться. Тем более ситуация неоднозначная – может быть, все кончится ничем, а возможно, они на пороге провала. Кузнецов – начальник Управления кадров, он имел возможность рассадить своих сторонников по всей стране и теперь попытается их собрать. Стало быть, надо отслеживать массовые мероприятия, в которых…

И тут грянула Ленинградская оптовая ярмарка. Недозволенная, нелепая, разорительная затея, организаторы которой отлично знали, что за такое мало не покажется. Зато позволяющая собрать людей со всей страны.

Если эти рассуждения верны, то ярмарка и в самом деле явилась стартом «ленинградского дела». Дальнейшее было уже чисто техническим вопросом. Кузнецова со товарищи сняли с высоких постов, а когда они вышли из-под защиты номенклатурных привилегий, стали разрабатывать, как простых смертных.

Косвенно в пользу этой версии свидетельствует еще один совершенно замечательный документ, который 29 января 1952 года Игнатьев прислал на утверждение Маленкову.

Док. 10.6.

«В архивах некоторых органов МГБ хранятся дела на лиц, занимающих в настоящее время ответственные посты в партийном и советском аппаратах. Дела эти состоят в основном из показаний арестованных за 1937–1938 гг., анонимных заявлений и других материалов, трудно поддающихся проверке.

Есть дела производства бывших экономических отделов НКВД – УНКВД, в которых неудачные мероприятия честных советских специалистов преподносились агентурой, как вредительские акты, ничем впоследствии не подтвердившиеся.

Все эти материалы при выдвижении проходящих по ним лиц на ответственную партийную и советскую работу, как правило, партийными органами учитывались.

МГБ СССР считает целесообразным:

1 Изъять из архивов органов МГБ дела на лиц, занимающих в настоящее время ответственные посты в партийном и советском аппаратах (секретарей и заведующих отделами ЦК компартий союзных республик, крайкомов, обкомов и горкомов ВКП(б), председателей советов министров республик, председателей краевых и областных исполкомов, министров СССР, их заместителей и им равных) и снять их с общего оперативного учета в органах МГБ.

2 Поручить министрам государственной безопасности республик, начальникам УМГБ краев и областей лично просмотреть указанные дела и при отсутствии в них материалов, дающих основание подозревать проходящих по делам лиц в проведении вражеской или иной преступной деятельности, и если на них после сдачи дел в архив не поступило других компрометирующих материалов, вынести соответствующее заключение и направить дела в МГБ СССР для хранения в особом фонде.

Материалы, не подтвердившиеся, а также не представляющие никакого оперативного интереса, вследствие их малозначительности и давности, уничтожить по акту.

Дела, в которых имеются материалы, вызывающие сомнение, либо требующие проверки по другим мотивам, а также на лиц, в отношении которых дополнительно поступили другие компрометирующие материалы, подвергнуть тщательной оперативной проверке. О результатах проверки доложить Первым секретарям ЦК компартий союзных республик, краевых и областных комитетов ВКП(б) и поступить по их указаниям.

1 По делам, хранящимся в особом фонде МГБ СССР, справки выдавать только по запросам Центрального Комитета ВКП(б).

2 Обязать МГБ СССР, в случае поступления новых заслуживающих внимания материалов на лиц, проходящих по делам, хранящимся в особом фонде, предоставлять Центральному Комитету ВКП(б) исчерпывающую информацию по всем материалам. На лиц, снятых с ответственной работы в партийном и советском аппаратах, материалы из особого фонда передавать соответствующим органам МГБ для оперативного использования в общем порядке.

3 Еще раз строго предупредить руководителей местных органов и центральных управлений МГБ СССР о том, чтобы агентура не направлялась на разработку лиц, работающих в партийных органах или занимающих ответственное положение в местных органах советской власти. Если от агентуры или из других источников в органы МГБ на указанных лиц будут поступать материалы инициативно, докладывать их Первым секретарям ЦК компартий союзных республик, крайкомов, обкомов ВКП(б) и поступать с такими материалами по их указанию».

Особо, конечно, интересен п. 4, но и остальные неплохи. И тут ко времени будет вспомнить странные командировки в Узбекистан заместителей министра ГБ – сперва Гоглидзе, а потом Огольцова. Записка датирована 29 января, а Огольцов назначен министром ГБ Узбекистана в середине февраля. Случайность? Или он рванул в Ташкент срочно отсматривать и уничтожать материалы, уличающие хозяина и его друзей?

А в целом этот документ можно рассматривать как свидетельство заботы о том, чтобы «ленинградское дело» не могло повториться. Убрать из архивов «органов» весь компромат на партийных деятелей, даже устаревший – кто знает, как все эти невинные с виду сведения станут «работать» в случае появления нового компромата? Собрать всю информацию в особом архиве (заодно почистив), поставить работу по ней под тщательный контроль партийных деятелей. И вывести на будущие времена их всех из сферы действия МГБ.

При том, что практически все заговоры в СССР зарождались в партийно-государственной верхушке.

Глава 11
Смертельные игры

Делла, это настолько нелепое предположение, что, на первый взгляд, оно полностью лишено смысла. Но только так можно объяснить все до единого факты в деле. Выслушав, ты сама будешь удивлена, почему мы раньше до этого не додумались.

Эрл Стенли Гарднер

На девяносто процентов конспирология – это, конечно, шиза. Но заговоры все же случаются – сие есть объективная реальность, спорить с которой бессмысленно.

Сразу после революции их развелось очень много, ибо в России и за ее пределами существовало огромное количество людей, которые не прочь были бы вернуть то, что отняли у них большевики. До конца 20-х годов заговорщиков, связанных с прежней Россией, постепенно вылавливали, пока они не закончились – поскольку любая группа, которая убывает и не воспроизводится, когда-нибудь приходит к концу.

Но одновременно формировалась другая питательная почва для заговоров – причем это была система, которая воспроизводилась ровно в той мере, в какой убывала. Называлась она «аппарат ВКП(б)» – пользуясь терминологией Оруэлла, «внутренняя партия», члены которой часто занимали и государственные посты.