Текст книги "Закованные в броню"

– Никогда, по своей собственной воле, я не буду принадлежать ни одному мужчине! – вежливо сказала в ответ Эвелина, поравнявшись с ним, и вслед за тем, подняв голову и расправив плечи, вышла на поляну.

– Даже если полюбите его? – бросил ей в спину польский князь.

– Я не могу любить! – не поворачивая в его сторону головы, ответила Эвелина, рассеянно оглядывая поляну в поисках леди Рейвон или Карла фон Ротенбурга, общество которых помогло бы ей избавиться от опасной близости польского посла.

– Разве вы не человек? – тихо удивился князь.

– Нет! Та, кем я когда-то была, умерла несколько лет назад. Я всего лишь красивая кукла-марионетка в руках комтура Валленрода.

– Потому что вы смирились с этим, – сказал Острожский, выходя вслед за Эвелиной из рощицы и делая выражение своего лица надменно-спокойным, любезным и даже скучающим, потому что при его появлении глаза многих придворных на поляне обратились к нему. – Боритесь, Эвелина, но боритесь так, чтобы вас трудно было наказать! И обещайте мне, что вы раз и навсегда выкинете из вашей красивой головки мысль о самоубийстве! Выход есть из любой ситуации, надо только не сдаваться и искать его. Не бойтесь принимать чужую помощь – большинство мужчин готово помогать прекрасной даме если не бескорыстно, то в кредит.

– Как вы, например, – сохраняя маску радушия на своем лице, уточнила Эвелина.

Князь повернулся к ней с выражением непонятного сожаления на его красивом бледном, с чеканным профилем, лице.

– Я не являюсь исключением из общего правила, я всего лишь мужчина, – медленно произнес он с таким выражением, что у Эвелины вспыхнули щеки.

– Всем мужчинам всегда нужно только одно, – сердито сказала она, стараясь контролировать свои эмоции, потому, что на поляне было слишком много людей.

– Не спорю, – спокойно согласился польский посол. – Так о чем же вы хотели меня просить?

Эвелина как можно непринужденнее огляделась по сторонам, чтобы убедиться, что поблизости никого не было, и, видимо, вполне удовлетворенная результатом своего осмотра, тихо, не поворачивая в сторону князя головы и не глядя на него, чтобы сохранять видимость ничего не значащей светской болтовни, сказала:

– Я хочу, чтобы вы увезли меня из Мальборга и помогли добраться до Литвы.

Князь ничего не успел ответить, потому что в это время заиграл охотничий рожок, означавший сигнал к началу охоты, и к ним галопом, красуясь на своем черном, с белым пятном на лбу, жеребце подскакал возбужденный барон Карл фон Ротенбург.

– Острожский, ну что же вы! – закричал он. – Кончайте с любезностями, мы опоздаем к травле!

– Я подумаю над вашим предложением, – обращаясь к Эвелине, сказал поляк.

Расторопный оруженосец уже подвел ему коня, он по-литовски, не касаясь ногой стремян, взлетел в седло, ибо к тому же, в отличие от остальных, не был обременен кольчугой, и разбирая поводья, наклонившись к Эвелине с седла, негромко повторил:

– Мы поговорим сегодня вечером в замке.

– Безопаснее всего говорить о делах в местах скопления людей! – запрокинув голову, не согласилась Эвелина, глядя на него, большими светло-серыми глазами, свет которых, казалось, зачаровывал князя. – Езжайте вперед, Острожский, я присоединюсь к охоте позже, и тогда мы сможем обсудить все серьезно.

– Я не могу обсуждать дела на охоте, – насмешливо сказал молодой князь. – На охоте я думаю только о звере, которого хочу затравить. Будьте благоразумны, Эвелина. Мы поговорим в Мальборге, после ужина. В глухом крыле Среднего замка. И помните, я вам еще ничего не обещал.

Глава 9
Тайный договор

Мальборг,

земли Ордена, конец мая 1404 г

Эвелина отправилась на встречу с польским князем сразу же после того, как покинула трапезную, однако опередить Острожского ей не удалось. Еще только поворачивая в дальний конец коридора, она увидела в его глубине высокую стройную фигуру Острожского. Он обернулся в ее сторону и ждал, пока она приблизится, не сводя с нее взгляда темных, непроницаемых, как ночь, глаз.

В полутьме коридора она казалась ему небесным виденьем: все в том же белом платье, отделанном золотыми нитями, с распущенными по плечам густыми светло-русыми волосами, удерживаемыми лишь тонким золотым обручем на голове.

– Вы подумали над моим предложением? – спросила Эвелина, помедлив, остановившись рядом с ним.

Он коротко кивнул и, заложив руки за спину, чтобы удержаться от желания коснуться ее, просто смотрел не нее и ждал, что она скажет.

– Вы поможете мне? – не дождавшись, пока он заговорит сам, снова спросила Эвелина.

– Да, – коротко сказал князь.

В полутьме коридора Эвелина не могла рассмотреть выражение его лица. Тряхнув распущенными по плечам золотистыми кудрями, по которым скользнул взгляд князя, она неизвестно почему досадуя на себя, в очередной раз спросила:

– И какова же будет ваша цена?

На лице поляка показалось задумчивое выражение, в его голосе, когда он, помедлив, ответил на ее вопрос, звучала двусмысленность:

– А у вас есть что предложить?

– Ничего, кроме собственного тела! – вспыхнула Эвелина, награждая его сердитым взглядом. – Не морочьте мне голову князь. Скажите, что вы хотите, и давайте поскорее покончим с этим!

Острожский с непроницаемым выражением посмотрел на нее. Эта странная девушка, казалось, не замечала своей красоты и не понимала, какое действие она производила на мужчин. Он был готов каждую минуту рисковать своей жизнью за то, чтобы получить ее в свое владение, получить ее тело, получить ее душу, получить ее любовь. Он был молод, красив, знатен, богат, он мог выбирать себе невесту при любом европейском дворе, но не мог завоевать любовь этой странной девушки из Орденского замка. Его губы изогнулись в насмешливой улыбке над самим собой, когда он мягко ответил, заставив Эвелину вздрогнуть от изумления и пристально посмотреть ему в лицо:

– В таком случае, я хочу, чтобы вы поклялись мне, что когда я сделаю вам очередное предложение, мы с вами немедленно обвенчаемся.

– Нет! – вырвалось у нее непроизвольно, и она тут же прикусила себе язык.

Острожский остался невозмутим.

– Что ж. Будем считать, что наша сделка не состоялась.

Он повернулся, собираясь уйти.

Эвелина до боли закусила губу.

– Я предлагаю вам себя, князь, – сказала она ему в спину. – Разве этого мало?

– Вы предлагаете мне любовную связь? – уточнил Острожский, с трудом удерживая себя от того, чтобы не обернуться и снова увидеть ее.

– Да, – побледнев, ответила Эвелина.

Острожский обернулся. Она стояла рядом с ним, опустив голову, он видел, как пушистые светлые локоны, упавшие ей на грудь, подрагивали от ее дыхания. Один из них запутался в кружевах низкого лифа ее платья, в котором он с волнением в крови увидел полуоткрытые полушария ее судорожно вздымавшейся от волнения груди. Он поднял к себе ее лицо. Она вздрогнула, как от озноба, когда темные глаза молодого человека вновь изучающе скользнули по ее лицу.

– Вам очень тяжело расстаться с милордом Валленродом, надо полагать? – негромко заметил он.

– Если бы мне не была нужна ваша помощь, я бы плюнула вам в лицо, – сообщила в ответ Эвелина, изо всех сил стараясь сдержать себя.

– Я долго ждал, когда вы это скажете.

Он внезапно улыбнулся, его белые зубы сверкнули в полутьме коридора, красивое с точеными чертами лицо стало еще более привлекательным, вызвав в душе Эвелины непонятное чувство тянущей боли и досады.

– Видите ли, Эвелина, – снова становясь серьезным, медленно сказал он, не сводя с нее глаз. – Вы можете не поверить мне, но, делая вам предложение о замужестве, я оказываю вам большую услугу. Вы сказали, что Валленрод объявил вас своей племянницей, хотя, на самом деле, вы являетесь его пленницей, но он никогда не признается в этом и не захочет взять за вас выкуп.

Забыв о своей досаде, Эвелина внимательно смотрела на князя, прислушиваясь к каждому его слову.

– Я достаточно знатен, чтобы мое предложение вам было одобрено капитулом Ордена, – продолжал Острожский. – Милорд Валленрод в настоящее время поставлен в ситуацию выбора. С точки зрения капитула, я для вас – выгодная партия, и упрямству Валленрода нет объяснений, ведь рано или поздно он должен отдать вас замуж.

Острожский сделал паузу, а затем все тем же тихим голосом спокойно продолжал:

– Если Валленрод не захочет с вами расстаться даже под давлением магистра и капитула, он потеряет возможность своего карьерного роста. Поверьте мне, он хорошо это понимает. Если им движет страсть, он может заявить, что вы не его племянница, а его пленница, и это и есть причина его отказа. В таком случае, я найду ваших родных или выкуплю вас сам, хотя сумма, которую он запросит, без сомнений, будет огромной. Но дело пойдет по официальным каналам магистра. Не знаю, понимаете вы это или нет, Эвелина, но ваше дело сдвинулось с мертвой точки. Я буду повторять свое предложение снова и снова. Валленрод должен будет что-то предпринять!

Эвелина сжала пальцы так, что хрустнули суставы.

– Если он согласиться на ваше предложение, я должна буду выйти замуж!

– Это так угнетает вас? – небрежно спросил Острожский, стараясь справиться с возбуждением при мысли о том, что Эвелина Валленрод может стать его женой: – Большинство женщин находят это приятным.

– Я не принадлежу к их числу! – резче, чем намеревалась, сказала Эвелина. – У меня нет чувств, за исключением ненависти и желания отомстить. Вы пожалеете о своем браке в тот же день, когда заключите его!

Никогда, мысленно поклялся про себя Острожский. Никогда в жизни я не пожалею об этом браке, моя дорогая Снежная Королева. Но для начала мне надо узнать, что с тобой случилось, узнать твое имя, получить тебя в жены и завоевать твое доверие и твою любовь.

– В таком случае, я, возможно, сначала помогу вам отомстить, а уж затем мы вместе постараемся обнаружить ваши чувства, – задумчиво сказал он.

– Вы?

От неожиданности Эвелина чуть не рассмеялась.

– Почему бы и нет?

– Вы, такой изящный придворный и велеречивый дипломат?

Он усмехнулся.

– Давайте скажем по-другому. Я, который сражался с татарами в Московии и рыцарями в Жемайтии. Под рукой великого литовского князя, которого вы так почитаете.

– Даже если для этого понадобится повернуть ваше оружие против столь возлюбленных вашей королевой рыцарей Ордена? – не без ехидства спросила Эвелина, с удовольствием замечая, что его лицо стало сердитым.

– Вам не кажется, моя дорогая, что вы слишком много обо мне знаете? – угрожающе любезно спросил князь, делая шаг по направлению к ней.

– Вы действительно незаконный сын Ядвиги? – не удержалась от того, чтобы уколоть его Эвелина.

Она видела, как по красивому лицу поляка просквозила тень удивления.

– Я отвечу вам, если вы скажете мне, кто, в таком случае, мой отец, – помедлив, сказал он.

– Герцог Австрийский, кто же еще, – удивилась Эвелина.

– Так вот кто распространяет эти слухи! – заметил Острожский, ничуть не смутившись. – Крестоносцы! Рыцари-монахи! Но почему именно он?

– А вы не знаете? – откровенно забавлялась Эвелина, используя возможность досадить ему и таким образом взять реванш за те минуты унижения, которые он доставил ей ранее. – Во-первых, он несостоявшийся жених и тайная любовь королевы. Это всем известно.

– Во-вторых? – с не предвещавшим ничего хорошего выражением на лице спросил Острожский, видя, что она запнулась и замолчала.

– Во-вторых, все, кто знал короля Людовика Анжуйского, утверждают, что вы на него похожи. Высокий рост герцогов Анжу, изящное сложение при большой физической силе, золотисто-каштановые волосы и этот перстень на вашем пальце.

Эвелина заметила, как напряглось лицо молодого человека при упоминании о перстне.

– Перстень? – в его голосе, мягком и бархатном, послышалась сталь. – Что в нем особенного?

Эвелина посмотрела прямо ему в глаза.

– На обратной стороне камня печать Анжуйского дома, – тихо и отчетливо сказала она.

Внезапно насторожившись, князь Острожский, в свою очередь, испытывающе взглянул на Эвелину, но потом, покачав головой, расслабившись, заметил:

– Его видели только вы, не правда ли, сударыня? Никто другой не был со мной столь близок, чтобы так хорошо рассмотреть перстень на моем пальце.

– Это правда, – шепотом сказала Эвелина. – Теперь ваша очередь. Я сказала вам имя вашего отца. По происхождению вы знатнее вашего короля!

Острожский в удивлении смотрел на нее. Кем бы ни была эта прекрасная загадочная девушка, даже если она полячка из хорошего рода, как утверждал Гойта, она должна принадлежать к верхушке польской или литовской знати, чтобы обладать такими познаниями в генеалогии европейских королевских дворов и таким развитым уровнем логического мышления. Впрочем, она могла получить все эти знания в замке, подумал про себя он, и тут же мысленно усмехнулся тому, как глупо это прозвучало. Еще раз посмотрев в лицо ожидавшей его ответа Эвелины, он, тем не менее, спокойно опроверг ее умозаключения:

– Вы ошибаетесь, Эвелина. Все это слухи. Королева была слишком молода, чтобы быть моей матерью. Хотя она и относилась ко мне, как мать, а я, я ее очень любил и уважал.

Эвелина вздохнула, внезапно теряя интерес к разговору, и устало и рассеянно сказала:

– Какое это имеет значение! Королева действительно была прекрасной женщиной, но, на мой взгляд, немного деспотичной.

В глазах Острожского вспыхнул неподдельный интерес.

– Вы встречались с Ядвигой при дворе? – вкрадчиво спросил он, чувствуя себя как никогда близким к разгадке ее тайны.

– Да! – вскричала Эвелина, неожиданно для самой себя, раздражаясь от его неотступных вопросов. – И не один раз, милорд ищейка! Ваш король гладил меня по головке и говорил, что я вырасту красавицей! Я не единожды была при дворах Януша и Земовита Мазовецких, после смерти королевы мне было приготовлено место при дворе княгини Александры Плоцкой! Мой отец богат, знатен и могуществен! Но это не спасло меня от насилия и позора! Вы довольны?

Она смахнула со щеки слезу и вызывающе уставилась в наглое, красивое лицо этого самодовольного поляка. Он уже не улыбался.

– Я убъю этого мерзавца! – холодно сказал он.

– Слишком поздно! Лучше помогите мне. Сделайте то, что я прошу! Увезите меня из замка!

Молодой князь неожиданно протянул руки и привлек Эвелину к себе. Она почувствовала сухое тепло, исходившее от его тела, и выставила вперед ладони, упершись ему в грудь. Ее голова едва доходила ему до подбородка. Он наклонился, и в следующую минуту Эвелина ощутила на своей щеке его дыхание, а затем его губы нежно и страстно прижались к ее рту. Она не могла удержаться от искушения вернуть ему поцелуй. Его губы были неожиданно мягкими и нежными. Эвелина слишком хорошо помнила удивительное открытие прошлой ночи – сладость и сводящее с ума наслаждение его поцелуев. Ее руки ослабли, она уже без возражений позволила ему прижать себя к своей груди и, согретая теплом его тела, разрешила себе на короткий миг окунуться в спасительную атмосферу его пылкого влечения.

Призывая себя к сдержанности, князь старался не думать о ее роскошном теле, все изгибы которого он чувствовал через тонкое сукно своей туники и мягкий шелк ее легкого одеяния. Готовность, с которой Эвелина сначала робко, а потом все смелее и смелее откликалась на его поцелуи, удивляла его и одновременно лишала сил сопротивляться жгучему желанию немедленно бросить ее на постель и насладиться близостью ее тела, сводившего его с ума. Но он слишком хорошо помнил, как напряглось и затвердело такое гибкое и желанное тело Эвелины после того, как пылкие поцелуи и сдержанные ласки сменились прошлой ночью физической близостью. Ее лицо исказилось страданием, хотя он был очень нежен и осторожен с ней, и с той минуты, как ему показалось, она словно ушла от него, ушла в себя, предоставив ему в распоряжение только свое прекрасное тело манекена, не способное ни чувствовать, ни получать наслаждение. «Во всем виноват этот изверг Валленрод! – с холодным бешенством вновь подумал он. – Придет день, и этот подонок сполна заплатит за все! Это будет несравненно легче, чем завоевать доверие и любовь Эвелины!».

– Так вы поможете мне? – прошептала Эвелина, сгорая от непонятного внутреннего огня, начинавшего разгораться в ее теле от его поцелуев. Его длинные пальцы сдвинули платье с ее правого плеча, и она вздрогнула от целого всплеска ощущений, когда они коснулись моментально затвердевшего соска ее груди.

– Вы же знаете Эвелина, – его голос прервался, – я сделаю для вас все, что в моих силах и даже свыше того.

– Вы увезете меня из замка?

– Я попытаюсь.

«Черт бы тебя побрал! – с досадой подумала Эвелина. – Он достойный ученик крестоносцев скользкий, как угорь!»

– Вы дадите мне слово? Вы поклянетесь мне? – слегка оттолкнув скользящую по ее груди руку молодого человека, взволнованно спросила она, уклоняясь от его губ.

– Вы хотите, чтобы я поклялся на Библии? – с неуловимой иронией в голосе спросил он.

Эвелина почувствовала, что его настроение изменилось, в то время как его руки все так же крепко держали ее за талию, не давая освободиться.

– У вас есть меч, – едва слышно сказала она, стараясь, чтобы ее голос звучал умоляюще, но не был полным страха перед тем, что он не согласится, и ей снова придется жить в аду, без всякой надежды на освобождение.

– Что вы имеете в виду? – внимательно посмотрев ей в лицо, спросил Острожский.

Выражение светлых серо-голубых глаз Эвелины было озабоченным и умоляющим и только, в них не было ни намека на расчетливое лукавство или какую-то игру.

– Литвины приносят клятвы верности на мече, – также негромко сказала она.

– Это язычество.

Холодное лицо Эвелины озарилось неожиданно мягкой улыбкой, от которой у Острожского остро защемило в груди: такой сказочно красивой и юной выглядела она, когда улыбалась.

– У меня была подруга, князь, – с каким-то мечтательным выражением на лице сказала она. – Просто очаровательное создание! Честная, пылкая и язычница до мозга костей. Единственный человек на этой земле, которому я смогла бы доверить любую тайну. Мне нравятся язычники. Если они дают клятву, они держат ее. Могу я обратиться к языческой части вашей души?

Острожский помедлил, прежде чем ответить, но удержался от искушения.

– Я христианин.

– Тогда идите к черту! – резко сказала Эвелина, стряхивая со своей талии его руки. – Я не верю в клятвы рыцарей и крестоносцев!

На глазах у изумленного таким поворотом дел Острожского она подобрала юбки своего платья и побежала прочь от него по коридору.

– Мне показалось, что вы просили меня о помощи! – опомнившись от внезапной смены ее настроения, бросил вдогонку убегающей девушке Острожский.

Эвелина остановилась. Даже на таком расстоянии от него князь с сердечной дрожью видел, как вздымается от волнения ее наполовину открытая глубоким вырезом фасона модного платья грудь.

– Мне показалось, что вы отказали мне! – слегка запыхавшись, ответила она.

Он быстро приблизился к ней и снова властным жестом положил ладони на ее талию.

– У меня тоже есть литовская кузина, – слегка насмешливо сказал он, не сводя глаз с тонкого прекрасного лица Эвелины, безупречно совершенного, словно лицо мадонны. – Тоже весьма замечательная личность. Кстати, чем-то напоминает мне вашу подругу. Может быть, вы с ней знакомы? Ее зовут Эльжбета Радзивилл.

– Эльжбета! – Эвелина быстро отвернулась, чтобы он не заметил выражение панического страха, на миг захлестнувшего ее с головой. Эльжбета Радзивилл, ее лучшая подруга детства, которую она только упомянула в разговоре, не называя ее имени. Он словно читает ее мысли!

– Вы знакомы! – с удовлетворением сказал Острожский, не сводя испытывающего взгляда со стоявшей к нему вполуоборота Эвелины. – У меня странное впечатление, что при таком количестве общих знакомых мы тоже должны быть знакомы с вами в вашей той, прошлой жизни. Я не прав?

Сверкнув глазами, Эвелина сердито отчеканила прямо ему в лицо, сама внутренне холодея от своей дерзости:

– Конечно же, вы правы, князь! Еще минута и я сознаюсь, что я – ваша пропавшая без вести невеста!

Вместо того чтобы разозлиться на подобную бестактность, польский князь лишь на минуту, словно от нестерпимого света или боли, прикрыл глаза, а затем, покачав головой, мягко и не без сожаления сказал:

– Это было бы слишком хорошо, чтобы быть правдой!

– В самом деле?

Эвелина почувствовала себя неимоверно уставшей. События этого долгого дня измотали ее. Было уже довольно поздно, и хотя комтур все еще отсутствовал по своим делам, приставленные к ней наблюдатели, пожалуй, уже начали беспокоиться, куда она пропала после ужина. Кроме того, следовало навестить и справиться о здоровье несчастного Бартоломео.

Вспомнив об этом, Эвелина заторопилась.

– Словом, вы не хотите мне ничего обещать, князь? – быстро и с некоторой долей раздражения сказала она, подводя итог разговору.

– Я не хочу приносить никаких клятв, – бесстрастно уточнил молодой человек. – Если мне представится малейшая возможность вам помочь, я помогу.

Эвелина вздохнула.

– Тогда прощайте князь. Ждите своей возможности. У меня нет времени ждать.

В мгновение ока молодой князь оказался рядом с ней, словно по волшебству, и его пальцы отнюдь не с нежностью прекрасного принца сжали ее предплечье.

– Надеюсь, вы не собираетесь делать глупости, Эвелина? – тихо и угрожающе спросил он. – Например, в очередной раз пытаться свести счеты со своей жизнью или подсыпать яду в тарелку комтура? И потом вспомните, вы обещали мне себя!

– Всего лишь свое тело, – машинально поправила его Эвелина, удивленная выражением тихой ярости, написанной на его лице.

– Помните, мы заключили сделку! – сказал он, разжимая пальцы. – Отныне вы целиком и полностью принадлежите мне, и вы будете делать все, что я вам скажу, чтобы выбраться из замка, даже если вам потребуется ради этого выйти за меня замуж.

– Мы говорили об адюльтере, а не о рабстве, – заметила Эвелина из чувства противоречия его повелительному тону, потирая свою руку в том месте, где кожа все еще горела от прикосновения его пальцев. – И, кроме того, все это действительно лишь в том случае, если вы поклянетесь увезти меня из замка!

Польский князь уже открыл рот чтобы ей ответить, как в конце коридора послышалось гулкое эхо шагов. Эвелина инстинктивно бросила быстрый взгляд на Острожского, в ее глазах явственно отразились беспокойство и страх – по коридору необитаемого левого крыла Среднего замка определенно шли два или три человека, и, судя по звяканью лат и оружия, это были рыцари. Князь взял в свою руку холодные тонкие пальцы Эвелины и указал ей глазами в направлении глухой внешней стены. Не понимая, что он имеет в виду, Эвелина вопросительно посмотрела на него, он прошел несколько шагов вперед и, прежде чем сумел коснуться вытянутой рукой стены, словно испарился. Озадаченная Эвелина не успела удивиться, в следующий момент его крепкая ладонь, появившись словно ниоткуда, обхватила ее запястье, он сильно дернул ее по направлению к себе, и она очутилась рядом с ним в небольшой нише, сделанной между внешеней стеной замка и внутренней стеной покоев. Тот, кто не знал о существовании этой ниши, никогда не смог бы догадаться о превосходном убежище, которое она собой представляла. Единственным неудобством был ее небольшой размер. Эвелине пришлось стоять почти вплотную к молодому человеку, который при своем изящном сложении был рослым и крепким мужчиной.

– Кого мы ищем, черт побери! – раздался почти под ухом у Эвелины раздраженный голос барона Карла фон Ротенбурга.

– Не знаю! – не менее любезно отвечал ему рыцарь Фалавье. – Мне приказано осмотреть пустующее крыло замка. Похоже, господин казначей намерен отремонтировать его заново и размещать здесь все пребывающее и пребывающее европейское рыцарство.

– К черту приказы! – с апломбом заявил барон Ротенбург. – Надеюсь, ты не собираешься открывать здесь каждую дверь и вымазаться в паутине? Я бы с удовольствием вернулся домой и что-нибудь выпил.

Фалавье ответил ему что-то, но Эвелина уже ничего не слышала. Тесно прижав ее к своему сильному крепкому телу, польский князь наклонился к ее уху и прошептал:

– Я вам клянусь, что увезу вас отсюда, Эвелина! Только, ради бога, будьте осторожны, когда обстоятельства заставят меня на некоторое время покинуть замок и вернуться в Краков.

– Вы уезжаете? – вздрогнув, спросила Эвелина, рассеянно прислушиваясь к звукам удаляющихся шагов.

– Ненадолго, – быстро сказал он.

– Когда?

– Через пару часов.

– Один?

– Я не могу взять вас с собой сейчас, – помедлив, мягко сказал он.

– Я не это имела в виду.

Эвелина вздохнула и отвела с лица упавший локон светлых волос, выбившийся из-под придерживающего газовое покрывало золотистого головного обруча. Руки князя по-прежнему лежали на ее талии, ее грудь была прижата к его груди, на своей щеке она чувствовала тепло его дыхания.

– Поляки, которые приехали за пленными, – осторожно спросила она, помолчав, – они останутся в замке? Вы уедете один?

– Они уедут завтра утром, – отвечал князь. – Обмен состоялся, их миссия завершена. Все, за исключением пана Ставского, удовлетворены.

Резко подняв голову, Эвелина успела заметить тень, скользнувшую при упоминании имени отца по красивому подвижному лицу Острожского, на какую-то долю секунды словно затвердевшему в чертах. Решив не испытывать судьбу, Эвелина сдержала рвавшийся с языка вопрос об отце и благоразумно промолчала.

– Ну, что ж, – вежливо сказала она, потихоньку высвобождаясь из его рук, так как в коридоре стало тихо, и им уже не было необходимости скрываться в узкой нише. – Я буду с нетерпением ждать вашего возвращения, князь!

Двумя часами позже, полностью экипированный и готовый к путешествию в Польшу, князь Острожский в ожидании своих людей вышел на широкий двор Форбурга.

Стояла прозрачная июньская ночь. На стенах внутренней галереи чадили факелы, где-то негромко перекликались часовые. Прислонившись спиной к баллюстраде, Острожский смотрел на усыпанное звездами небо и думал о Эвелине.

В конце галереи внезапно скрипнула дверь, послышался голос Гойты, затем другого мужчины, а затем отчетливо прозвучал нежный, мелодичный голос Эвелины:

– Вы плачете?

«У меня начинаются галлюцинации, – со вздохом подумал Острожский. – Каждый женский голос напоминает мне голос Эвелины. Я слишком много думаю о ней».

– Благослови тебя бог, деточка! – ответил дрожащий голос воеводы Ставского.

Острожский оторвался от перил и, оставаясь в тени, пошел в направлении отчетливо раздававшихся в тишине голосов. Он сделал всего лишь пару десятков шагов, как в колеблющемся свете факелов увидел на галерее фигуры пана Ставского и Эвелины. Он не ошибся. Это была она. Скрытый темнотой, он остановился почти в двух шагах от них, наблюдая за выражением лиц обоих, которые он четко мог видеть в свете факелов. Суровое лицо воеводы Ставского было скорбным и печальным, на одной его щеке виднелся след, оставленный слезой. В следующую минуту Острожский с изумлением увидел, как всегда такая холодная, надменная племянница комтура Валленрода вдруг протянула руку и коснулась пальчиками шершавой щеки воеводы, останавливая катящуюся из глаз того слезинку.

– Что случилось? – ее голос звучал непривычно мягко и нежно, так, как она никогда не говорила с ним.

Воевода Ставский, растроганный ее жестом, живо напомнившим ему любимую дочь, сжал в своей руке ее тонкие пальчики и по очереди коснулся губами каждого из них.

– Ты словно святая, деточка, – пробормотал он, вглядываясь в безупречно красивое лицо молодой девушки, стоявшей перед ним. – Глядя на тебя, я все время вспоминаю мою несчастную дочь.

– Она умерла? – спросила Эвелина, испытывая сердечную боль при виде несчастного лица отца и редких слез, катившихся по его изборожденному морщинами лицу.

– Думаю, что да, – тяжело вздохнул воевода. – Я ищу ее уже пять лет, и никак не могу найти. Вполне вероятно, что ее и в живых-то давно нет.

– Мне очень жаль!

Эвелина взволнованно покрыла своей ладонью дрожащую руку отца.

– Не отчаивайтесь, милостивый пан! Пути Господни неисповедимы. Может быть, она жива.

– Благослови тебя бог за такие слова, деточка! – поднял голову Ставский. – Она была для меня всем, такая милая, добрая, горячая, честная. А потом сбежала из дома с крестоносцем, и думать об отце забыла!

У Эвелины потемнело в глазах, она уже жалела о том, что затеяла этот разговор с отцом, увидев, как он одиноко плачет, привалившись спиной к стене нижней галереи.

Никем не замеченный, Острожский стоял в тени и через своды галереи отлично видел при свете факела лица обоих: седого сурового воеводы и красивой молодой женщины. Прекрасное, обычно холодное и отрешенное, лицо Эвелины было искажено страданием.

– Может быть, все не так, как вы думаете, – осевшим голосом сказала она, наконец. – Может быть, с ней случилось несчастье? Может быть, кто-то хотел того, чтобы все это выглядело так, как будто она сбежала?

– Что толку гадать, – горько сказал воевода. – Главное, что она не со мной. Даже если с ней случилось несчастье, почему она не дала мне об этом знать? Я бы всегда ей помог, независимо от того, что с ней произошло.

Эвелина покачала головой, чувствуя, что отец, насторожившись, смотрит на нее, но уже не могла остановиться, стараясь только, по возможности, контролировать свои эмоции.

– Вы не понимаете, милостивый пан! С молодой девушкой может случиться такое несчастье, что она скорее наложит на себя руки, чем сознается в этом кому-либо, даже отцу.

– Что ты имеешь в виду, деточка?

– Ее могли изнасиловать, – с трудом подбирая слова, медленно сказала Эвелина. – Запугать, да мало ли что?! Или, может быть, она слишком горда, чтобы навлечь на вас позор, рассказав о своих несчастьях.

– Ты думаешь, она жива? – вскричал воевода, сжимая в руках ее узкую ладошку и с надеждой заглядывая ей в лицо.

– Я не знаю! – уклончиво сказала Эвелина, жадно вглядываясь в такие родные черты лица отца, словно стараясь запечатлеть их в своей памяти на долгие годы. – Только на вашем месте, я бы не стала так жестоко судить вашу дочь. До тех пор, пока вы не узнаете всей правды о том, что с ней случилось.

– Я не могу ее найти! – не помня себя от волнения, вскричал воевода. – Я уже давно ее за все простил. Мне все равно, что с ней случилось! Я лишь хочу прижать ее к своей груди и никогда больше не отпускать!

Эвелина почувствовала, что на глаза ее тоже наворачиваются слезы. Она уже открыла рот, чтобы еще раз повторить отцу о необходимости положиться на волю Господа, как обеспокоенный голос Гойты окликнул ее от дверей:

– Эвелина, вам пора! Охрана будет беспокоиться.

– Эвелина? – повторил за ним воевода Ставский. – Тебя зовут Эвелина, дитя мое? У тебя есть родители?

Легкая, как тень, фигура девушки в светлом платье скользнула к дверям. На пороге она остановилась и обернулась к взволнованному донельзя воеводе, в сердце которого внезапно вспыхнула искра безумной надежды. Он снова увидел ее бледное, кроткое лицо, обрамленное белокурыми, серебристыми при свете факела, волосами, слегка вьющимися у висков.