Текст книги "Закованные в броню"

Глава 2
Встреча с магистром

Мальборг, земли Ордена, май 1404 г

Великий Магистр Тевтонского Ордена Святой Богородицы герцог Конрад фон Юнгинген внимательно смотрел на стоявшего в приемной зале его личных покоев в Высоком Замке посла польского короля Владислава Ягелло.

Этот посол, князь Острожский, прибыл в замок Мальборг лишь несколько часов тому назад и сразу же, по его первой просьбе об аудиенции, о нем было доложено магистру. Посол привез не только грамоты о его полномочиях от короля Владислава, но также письмо от плоцкой княгини Александры, супруги мазовецкого князя Земовита, ставшей после смерти польской королевы Ядвиги первой защитницей и покровительницей Ордена перед ее братом, королем Польши. Из писем следовало, что этот молодой человек, прибывший с письмами и поручениями от обеих царственных особ, был для них ближайшим родственником. И хотя он казался довольно молод, неуловимая уверенность в его манере держаться свидетельствовала о том, что он весьма опытен в своем деле, что также импонировало герцогу Конраду фон Юнгингену.

Слушая спокойную гладкую речь князя Острожского, говорившего на безукоризненном немецком языке, великий магистр меланхолически думал, как радикально изменились за эти двадцать лет, с тех пор как они вышли из диких лесов Литвы и приобщились к свету христианства, король и его многочисленная литовская родня. Конечно, этот молодой человек принадлежал к новому поколению поляков и литвинов и даже выглядел настоящим европейским рыцарем, но это становилось уже скорее правилом, чем исключением из него. То, что ему дала рекомендацию княгиня Александра, значило, что он, по крайней мере, лояльно относится к Тевтонскому Ордену. Конрада фон Юнгингена это вполне устраивало. Он знал, что ему снова придется встретиться с королем Владиславом Ягелло за столом переговоров. Как и польский король, он не хотел войны. Идея о проведении переговоров, уже прозванных съездами в Раценже, призванных если не сделать Владислава Ягелло своим союзником в борьбе с восставшей Жемайтией и великим литовским князем Витовтом Александром, то хотя бы примирить его с Орденом, принадлежала все той же мазовецкой княгине Александре. Она даже предложила ему и королю предварительно встретится для обсуждения условий нового мирного договора в столице ее княжества – городе Плоцке. В рамках этого предложения и прибыл в замок неофициальный королевский посланник, князь Острожский, который должен был представить перед капитулом Ордена некоторые принципиальные вопросы будущей повестки дня в Плоцке.

Магистр знал, что главным камнем преткновения на пути переговоров о мире, будет недавний захват крестоносцами принадлежащей Польше Добжинской земли. Это было то, что вызывало недовольство польского короля. Однако, что сделано, то сделано, и по объективным причинам Конрад фон Юнгинген не мог пойти на безвозмездную передачу Добжинской земли назад в пользу польской короны. Он четко сознавал, что за его спиной в капитуле, да и в Ордене, стоят многочисленные сторонники открытых военных действий с Польшей, готовые развязать войну немедленно. Конрад фон Юнгинген, как никто другой в Ордене, понимал, что от открытых военных действий против польской короны в настоящей ситуации будет больше вреда, чем пользы, и что Орден не был готов к войне с христианским европейским государством ни в плане военном, ни в политическом. Не говоря уже о том, что это резко уронило бы престиж Ордена как главного защитника христианства в глазах папы и самого Бога. Конрад фон Юнгинген был убежденным воином-миссионером, классическим типом рыцаря-монаха с мечом в руках и крестом не только на плаще, но в сердце, готового до последней капли крови защищать веру Христову.

Прежде чем представлять посла капитулу, он хотел поговорить с ним сам, посмотреть на его поведение и определить, к чему именно он должен приготовиться, когда этот молодой человек предстанет перед советом комтуров. Первый взгляд на посланника Ягайло его вполне удовлетворил: молодой человек выглядел по-европейски, держался в соответствии с правилами европейского этикета и производил приятное впечатление. Конрад фон Юнгинген должен был еще раз признать, что княгиня Александра всегда обладала почти таким же хорошим вкусом в подборе своих людей, как и покойная королева Ядвига.

Князь Острожский, который давно уже завершил свою речь, спокойно ждал, когда великий магистр закончит свои размышления. Он также встречался с Конрадом фон Юнгингеном в первый раз. Уже с первого взгляда на магистра можно было сказать, что он болен – желтизна его лица и сухость утончавшихся черт, обтянутых кожей, словно пергаментом, говорили о том, что Конраду фон Юнгингену оставалось уже недолго восседать в кресле главы Ордена в Высоком замке. Но взгляд его бледно-голубых глаз по-прежнему оставался тверд и проницателен, а сила воли, поддерживающая священный огонь непоколебимого духа воина-крестоносца, вызывала невольное уважение к его усилиям сохранять вырождающийся Орден во всем ореоле его могущества.

Терпение и такт молодого человека, дававшего ему возможность начать беседу первым, также понравились Конраду фон Юнгингену. Он пошевелился, вздохнул и решил, что пришло время начать конфиденциальную беседу.

– Присаживайтесь, князь, – несколько усталым мелодичным голосом сказал он. – Что предпочитаете, красное и ли белое вино? Или вы не пьете, как великий князь Литвы?

Молодой человек опустился в предложенное ему кресло.

– Благодарю вас, ваша светлость, я не умираю от жажды, – непринужденно ответил он. – Честно говоря, меня больше привлекают ваши знаменитые наборы шашек и шахмат, которые я вижу на вашем столе.

Великий магистр удивленно поднял бровь.

– Вы хорошо играете? – несколько меланхолично осведомился он.

– Вполне прилично.

– О! – в голосе Кондрата фон Юнгингена послышалось непонятное удовлетворение. – Может быть, в вашем лице у меня наконец-то появится достойный соперник. Мои рыцари больше предпочитают молитвы или военные забавы.

Конрад фон Юнгинген заметил быструю улыбку, мгновенно промелькнувшую на лице молодого человека.

Князь Острожский хорошо понимал, что именно значила эта личная встреча в покоях великого магистра. Конрад фон Юнгинген встречался с ним сейчас, как с частным лицом, с другом или с потенциальным другом Ордена, с посланником княгини Александры, а также польской партии, не желавшей войны с Орденом. Официальная встреча состоится позже, в главном приемном зале Высокого замка, где перед советом комтуров будет стоять уже уверенный и непоколебимый в своих требованиях посол польского короля Владислава Ягелло. Поэтому он присел на указанное ему место за небольшим, инкрустированные слоновой костью, столиком и вслед за Конрадом фон Юнгингеном принялся расставлять на доске свои фигуры.

– Итак, чего же хочет король? – спросил великий магистр вполне буднично, опровергая все слухи о его воинствующей кровожадности.

– Только того, что, по его мнению, и без того принадлежит Польше – Добжинской земли, – коротко отвечал поляк.

– Барон де Отс передал принадлежащие ему Добжинские земли в безвозмездное пользование Ордена, – пожав плечами, сказал Конрад фон Юнгинген. – Сделка совершена по всем правилам, принятым при заключении подобного рода соглашений, и я право не понимаю, почему богобоязненный и поклявшийся свято блюсти законы христианских государств король Владислав предъявляет претензии братьям Ордена.

Молодой человек слегка заметно улыбнулся, забирая с поля боя выигранную им у магистра ладью.

– Претензии, ваша светлость, – спокойно и благожелательно сказал он, – предъявляет не король Владислав, а сам барон де Отс. Он утверждает, что братья Ордена, узнав о его намерениях присягнуть на верность польскому королю, заманили его в замок, напоили и заставили подписать документ о купле-продаже. Барон, как вам известно, обратился к моему королю, равно как и к вам, ваша светлость, с жалобой на братьев Ордена и просьбой рассмотреть это запутанное дело.

– Сделка оформлена по всем правилам, – возразил магистр, совершая рокировку. – Мне ничего не известно о том, что действительно случилось с бароном. Возможно, это очередные проделки приграничных комтуров, до которых просто не дотягивается справедливая карающая длань правосудия Ордена. Но сделка была совершена согласно букве закона и потому считается законной. Я ничего не могу с этим поделать. Закон есть закон, мой дорогой князь.

Он умолк. Польский князь также сидел в кресле напротив магистра и казался сосредоточенным на шахматной игре.

– Я не могу отдать Добжинскую землю, – сделав свой ход, снова начал говорить первым великий магистр. – Даже если бы я захотел. Капитул никогда не позволит мне этого, я должен считаться с мнением высших сановников Ордена. Но вы можете поднять этот вопрос на совете комтуров.

– Это основное требование короля, – заметил польский князь. – Так или иначе, этот вопрос будет рассматриваться в числе первых. И от способа решения этой проблемы зависит дальнейшее развитие переговоров. Мой король довольно категоричен относительно Добжинской земли.

Магистр некоторое время молчал, барабаня пальцами по подлокотнику кресла, и казался полностью погруженным в обдумывание нового хода.

– Единственный выход, который представляется мне реальным в данной ситуации, – наконец сказал он, – это выкуп. Совет комтуров может согласиться продать Добжинские земли Польше. Король Владислав купит их, и проблема будет решена. Не пострадает ни законность этой сделки, ни интересы обеих сторон. Абсолютно все, таким образом, будут удовлетворены.

Теперь уже польский князь выглядел задумчивым.

– Со своей стороны, категорическим требованием Ордена является прекращение поддержки князем Витовтом-Александром повстанцев в Жемайтии, – пошел в наступление великий магистр. – Король должен найти возможность отозвать Витовта из Жемайтии и восстановить в этой провинции справедливость! Наместничество в Жемайтии по праву принадлежит князю Скирвойлу, брату короля, который в настоящее время обратился к нам за помощью в восстановлении его прав, так как происки Витовта заставили его покинуть страну. Король Владислав Ягелло должен обратить на эту проблему весьма серьезное внимание, пока рыцари Ордена не вынуждены взяться за ее решение самостоятельно.

– Это внутреннее дело польского государства, – заметил князь Острожский, нападая на короля магистра одновременно ладьей и ферзем.

– До тех пор, пока они не затрагивают интересов Ордена! Князь Витовт Александр передал Жемайтию под управление рыцарей церкви, и уж если он и вправду почитает себя христианским государем, он должен вести себя как таковой.

– Боюсь, что князь Витовт ведет себя не так, как он должен, а так как ему нравится. Вам хорошо известно это по прошлому, ваша светлость, не правда ли? – уронил польский князь, не отрывая глаз от шахматной доски. – К тому же, Литва, как известно, получила суверенитет от Польши в 1392 году, а в 1401 году Витовт был провозглашен великим князем.

– Какова же позиция короля Владислава в этом деле? – спросил Конрад фон Юнгинген, впервые с начала беседы поднимая глаза на молодого человека. – О чем вам поручено говорить завтра на совете комтуров?

– О том, что вы называете законностью, ваша светлость. По договору, заключенному в Острове, князь Витовт-Александр был провозглашен великим князем литовским, и все бояре и князья Литвы присягнули ему на верность.

Магистр склонил голову, давая понять, что он слушает и соглашается со справедливостью слов молодого польского князя. Все так же вежливо, негромким спокойным голосом польский посол продолжал:

– Теперь я призываю вас, ваша светлость, постараться сконцентрировать свое внимание на принципах законности. То, что произошло со Скиргайло, можно вкратце охарактеризовать как следующее. Неважно, по каким причинам, мы ведь говорим о законе, а не о справедливости, не так ли, но он восстал против своего законного христианского суверена и бежал к его, извините, противникам, к которым обратился с просьбой помочь ему свергнуть законного государя Литвы и занять престол самому. О какой законности может идти речь в данном случае?

– О! Вы действительно серьезный противник, мой дорогой князь, – заметил магистр, с трудом уклоняясь от очередной угрозы мата его королю. – Давно я уже не получал такого удовольствия от шахматной игры.

– Благодарю вас, ваша светлость.

– Думаю, это влияние ваших дам, королевы Ядвиги и княгини Александры, – рассеянно сказал магистр, все еще раздумывая над следующим ходом. – Поляки, как правило, не знают этой игры.

Молодой князь неожиданно усмехнулся.

– Уроки шахматной игры давал мне в своем походном шатре во время Крымской кампании князь Витовт, – в ответ на удивленный взгляд магистра пояснил он.

Конрад фон Юнгинген приподнял брови в знак неожиданности для него подобного заявления и не удержался от вопроса:

– Так вам уже приходилось воевать вместе с этим замечательным христианским владыкой, изменником и клятвопреступником? В Крымском походе погиб весь цвет польского рыцарства, если не ошибаюсь?

– Думаю, что не весь, – вежливо возразил князь Острожский. – Но народу погибло много. В том числе и 500 рыцарей Ордена и его гостей.

– Многие из поляков после этой кампании остались в Литве и в настоящее время воюют там против Ордена, сражаясь на стороне восставших жемайтов и Витовта, – обвиняющим тоном сказал магистр. – Как быть с законом в данном случае, дорогой князь? Разве мы в состоянии войны с Польским государством?

– Многие подданные польского короля принадлежат по своим корням равно как Польше, так и Литве. Король не может запретить им посещение своих литовских владений, а в некоторых случаях они делают свой выбор самостоятельно, подчиняясь слепому гневу на поведение некоторых комтуров в пограничных землях, которые воруют ради выкупа детей богатых родителей или молодых девушек из хороших семей. Для примера могу привести историю шестилетнего Яська из Кречетова, Дануты, дочери главы из Спыхова, и многих других. Хотя король и не одобряет подобного поведения своих подданных, он может их по-человечески понять и оправдать. Думаю, вы тоже, ваша светлость.

Они снова помолчали, занятые обдумыванием ситуации на шахматной доске. Позиции поляка были лучше, с неудовольствием констатировал для себя великий магистр. Он никогда не вел себя смешно в отношении игры, игра – это игра, жизнь – это жизнь. До тех пор, пока он побеждал в жизни, нет никакого смысла побеждать также и в игре. Все это, в конце концов, суета сует, но он принадлежал не только к церкви, но и к миру, и не мог обходиться без использования в светской жизни всех ее атрибутов и аксессуаров. Раздумывая, признать ли ему поражение или постараться свести партию вничью, он задал поляку вопрос, ответ на который волновал его особенно:

– Будет ли в такой ситуации король Владислав продолжать оказывать попустительство и, тем самым, негласную поддержку князю Витовту в войне за Жемайтию? Или он встанет в ряд с защитниками веры Христовой и законными владельцами этой земли – Тевтонским Орденом Святой Богородицы?

Польский князь посмотрел в лицо магистра своими темными искристыми глазами и мягко сказал:

– Я думаю, что об этом вам и придется говорить в Плоцке с королем Владиславом. Одно могу сказать определенно – король не желает войны с Орденом, но если обстоятельства будут подталкивать его к войне, он пойдет на это под давлением своих сановников и шляхты, рвущейся в бой. Я не получал никаких инструкций об обсуждении этого вопроса. Боюсь, что король не имеет четкого мнения относительно Жемайтии, литовские дела всегда были прерогативой князя Витовта, и Владислав Ягелло предпочитал в них не вмешиваться. Не думаю, что что-то изменилось теперь.

– Не вмешиваться даже как посредник между Орденом и Литвой? – уточнил магистр.

– Возможно, вам удастся заставить его выступить в таком качестве, – спокойно согласился молодой князь.

– Пойдет ли король навстречу Ордену?

– Если Орден, в свою очередь, пойдет навстречу королю.

Магистр откинулся на спинку своего кресла.

– Дадите ли вы мне закончить партию вничью? – спросил он, указывая глазами на шахматную доску.

Темные, внимательные, весьма необычные для светловолосых и светлоглазых поляков, заметил про себя Конрад фон Юнгинген, глаза польского князя скользнули по положению фигур на шахматной доске.

– У вас мало шансов, ваша светлость, – через минуту уверенно сказал он. – Через два хода вас ожидает шах и мат. Но до тех пор, пока вы не сделали эти два хода, ваше положение остается вполне стабильным. Давайте просто отложим партию.

Выслушав его ответ, Конрад фон Юнгинген сначала нахмурился, а потом покачал головой.

– Это самое оригинальное решение шахматной партии, которое я когда-либо видел в своей долгой жизни, – сказал он. – Оно не только спасает мою репутацию, как игрока, но и дает мне возможность оценить ваши взгляды и вашу позицию на переговорах, принц.

Он неторопливо поднялся со своего места, давая понять, что аудиенция закончилась.

– Вы предстанете перед капитулом Ордена, как только это представится возможным, – протягивая польскому князю руку на прощание, сказал великий магистр.

Он уже принял решение. И в этом была несомненная заслуга этого красивого, спокойного молодого человека, посланника короля и княгини Александры. Он непременно напишет плоцкой княгине и поблагодарит ее за прекрасный выбор, а также намекнет на то, что хотел бы иметь этого твердого, но вежливого в своих манерах князя поблизости от короля на переговорах. С ним приятно иметь дело и он ему понравился. Кроме того, он великолепно играет в шахматы. Поэтому великий магистр даже позволил себе слабую улыбку, ощутив вежливую крепость рукопожатия польского князя.

– Желаю вам удачи, молодой человек, – в его устах это прозвучало неожиданно по-человечески тепло. – Надеюсь, мы с вами еще не раз встретимся за столом в Большой трапезной. Будьте моим гостем, князь.

Глава 3
Прием в честь посла польского короля

Мальборг, земли Ордена, июль 1404 г

Цвет вернулся в жизнь Эвелины неожиданно, как когда-то померк в ее глазах. Она стояла на пустом турнирном поле под Мальборгом, где завтра утром ожидался турнир в честь приезда в замок польского посла, ожидая, когда за ней вернется комтур Валленрод, один из организаторов будущего турнира и, от нечего делать, безразлично смотрела по сторонам. Предложение комтура отправиться вместе с ним на турнирное поле Мальборка, чтобы провести последнюю проверку готовности к празднеству, застало ее врасплох, но она не возражала. Прогулки на свежем воздухе всегда действовали на нее благотворно.

Комтур задерживался. Уже в который раз, оглядывая взором ристалище, с полем для боев, обильно посыпанным песком, чтобы скрыть свежие следы крови, и установленными палатками, она внезапно услышала раздавшиеся почти в нескольких шагах от нее, смех и молодые голоса, принадлежащие оруженосцам или молодым рыцарям, гостям крестоносцев. Повернув голову, она рассеянно взглянула в их сторону. И замерла от удивления при виде странного зрелища.

Два молодых рыцаря, в латах, но со снятыми боевыми шлемами, усевшись на траве перед крайней палаткой, весело болтая, ели вишню. Первое, что поразило ее до глубины души, был цвет этой вишни – темно-бордовой, блестящей полированными боками на солнце, крупной и гладкой. Перед молодыми людьми на траве стоял боевой шлем одного из них, доверху наполненный этой удивительной крупной, яркой вишней.

Оба были молоды, может быть, чуть старше Эвелины. Одного из них, барона Карла фон Ротенбурга, она знала. Он был рыцарем Тевтонского Ордена Богородицы, еще не принявшим монашеский обет. Его рыжие волосы золотились на солнце, светлые глаза улыбались, как улыбался он сам, подставив солнцу и ветру свое мальчишеское лицо с четкими, крупными чертами. Второй, по-видимому, принадлежал к гостям крестоносцев. Эвелина затруднялась сказать сразу, какой национальности он был. Примерно того же возраста, что и Ротенбург, он отличался холодной красотой кельтского бога из ранних легенд средневековья. Она не сумела удержаться и некоторое время с любопытством разглядывала его. Этот незнакомый молодой человек был одарен той редкой привлекательностью, которая при первом взгляде на него заставляла невольно оборачиваться, чтобы снова взглянуть. Тем не менее, его нельзя было назвать исключительно красивым в обыденном смысле этого слова. Его лицо казалось столь примечательным благодаря редкому сочетанию холодной царственной пропорциональности черт, с ярким живым пламенем в темно-фиалковых искристых глазах, составляющих необычный контраст золотистому оттенку его темно-каштановых волос и бледному цвету твердо очерченного, с правильными чертами лица, отмеченного неуловимой печатью изысканности принца крови.

Почувствовав ее взгляд, он поднял голову и его необыкновенные темно-фиалковые искристые глаза случайно встретились с ее испуганным, заметавшимся во все стороны взглядом. В следующую минуту его глаза удивленно расширились, остановившись на ее лице. Затем, с легкостью и грацией молодого хищника, он поднялся с травы и неторопливо приблизился к ней, миновав широкий барьер из воткнутых в землю флажков, отделявший ристалище от трибун, отведенных для зрителей. Высокий, молодой и сильный, в полном боевом снаряжении, с непокрытой головой, он остановился перед Эвелиной, дерзко и лениво улыбаясь, держа в руках все тот же, по-видимому, его шлем, полный вишни.

Эвелина не успела сообразить, чего он хочет от нее, как рыцарь опустился перед ней на одно колено, склонил в полупоклоне голову и протянул ей свой шлем с блестящей на солнце, крупной спелой ягодой.

– Князь Острожский, к вашим услугам, сударыня, – помедлив, подняв на нее глаза, представился он.

Эвелина сначала увидела ровный пробор в его коротко подстриженных густых, волнистых каштановых волосах, шапкой обрамлявших бледной матовости лицо с классически правильными чертами. Затем из-под полуопущенных густых, темных ресниц блеснули темно-синие, фиалкового цвета глаза, а раздвинутые в улыбке пурпурные губы продемонстрировали его великолепные белые зубы. Сама не зная, зачем она это делает, Эвелина взяла из протянутого ей шлема несколько ягод с самого верха и положила одну из них себе в рот.

Инцидент скоро забылся, но само имя, произнесенное молодым рыцарем по-немецки и на немецкий манер, еще долго сидело в ее памяти щемящей занозой. Она слышала это имя. Она была уверена, что она знала этого молодого человека в своей той, полузабытой, польской жизни.

– Кто она такая? – удивленно спросил князь Острожский после того, как Эвелина ушла в сопровождении подоспевшего комтура из Гневно.

Барон Карл фон Ротенбург ехидно осклабился.

– По официальной версии, племянница комтура Валленрода, – немедленно, с готовностью отвечал он.

– Есть еще неофициальная версия? – поинтересовался поляк, снова присаживаясь рядом с бароном на траву.

– Разумеется, – отвечал Карл, налегая на вишню. – По неофициальной версии, она его любовница.

Князь задумчиво приподнял бровь.

– Ты хочешь составить конкуренцию нашему комтуру? – не сдавался барон. – Сразу скажу, не советую. Уже пробовали. До тебя. Безрезультатно. То ли он действительно ее любовник, причем, крепко ее поколачивает, то ли она просто холодная, манерная, красивая кукла, не более, и наш общий друг комтур Валленрод подыскивает ей богатого жениха. Кстати, через полчаса ужин в Большой трапезной по случаю турнира и твоего приезда. То есть наоборот, твоего приезда и турнира. Тебе, конечно, это не впервой, князь, говорили, что сам магистр принимал тебя лично в Высокой зале со всеми комтурами и послом герцога Бургундского.

Польский рыцарь промолчал, ограничившись легким кивком головы и сосредоточив все свое внимание на содержимом его боевого шлема.

– Черт, надеюсь, мы не должны тащиться на ужин во всей этой боевой сбруе? – внезапно забеспокоился барон фон Ротенбург. – Я, черт возьми, устал носить на себе весь этот хлам!

– Ты монах, Карл? – подал голос князь Острожский.

– Почти. Еще немного осталось до монаха. А что, не похож?

– Да ты ругаешься хуже, чем Свидригайло.

– А, черт, мне не до церемоний! Кроме того, я не знаю, кто такой Свидригайло. Если ужин в доспехах, по этой чертовой рыцарской моде, чтобы продемонстрировать нашу военную доблесть, то я должен подняться в замок и переодеться, потому что мой нагрудник абсолютно разбит, просто в ужасном состоянии, и мой дражайший дядюшка со своей кислой монашеско-рыцарской физиономией не преминет указать мне на это. Пойдем со мной, князь! Ты тоже сможешь переодеться, ты ведь должен выглядеть на ужине как настоящий представитель своего грозного короля. Кем он там тебе приходится? Черт возьми, память совсем никуда от этих вечных зубрежек молитв. Кузен, брат?

– Дядя, – подсказал поляк.

– О господи! – с притворным отчаяньем вскричал барон. – Так у тебя тоже дядя! Пойдем, несчастный, я научу тебя, как жить с такой бедой. Надо же, дядя! И у каждого свой. Не удивляюсь, почему эта красотка Эвелина Валленрод всегда такая грустная. У нее ведь тоже дядя, хоть не великий комтур и не польский король, не чета нашим, но – дядя!

Барон Карл фон Ротенбург приходился племянником великому комтуру Куно фон Лихтенштейну. В противоположность суровому, аскетическому комтуру, барон Карл был молод, легкомыслен, происходил их хорошего германского рода и любил все то, что нравится в его возрасте всем его ровесникам – вино, турниры, карты, женщин и войну. Для него не было никакой разницы, с кем воевать. Война представлялась ему большим рыцарским турниром, с той разницей, что он продолжался немного дольше по времени. В его голове царила полнейшая неразбериха. До недавнего времени он ненавидел поляков и всерьез готовился к крестовому походу на Польшу, но только до тех пор, пока в замке не появился польский посол, князь Острожский, который выглядел вовсе не грубым варваром в волчьей шкуре, а настоящим европейским принцем. Как оказалось, сам правитель Самбийский, ныне маршал Ордена герцог Ульрих фон Юнгинген, не жаловавший поляков, предпочитал его общество обществу рыцарской братии. Более того, вскоре выяснилось, что этот странный польский князь мог с легкостью говорить на латыни с дядей Карла, великим комтуром Куно фон Лихтенштейном; на немецком языке с Карлом и герцогом Ульрихом фон Юнгингеном; на французском – с рыцарями-гостями Ордена из Франции; и даже на итальянском – с богатыми итальянскими рыцарями из солнечной Флоренции и Венеции, прибывшими под стены Мальборга для крестового похода против язычников и предпочитавшими держаться особняком от остальных. Польский князь оказался не только полиглотом, но и изрядным фехтовальщиком. После того, как он хладнокровно победил в поединках нескольких задир из младших рыцарей, остальные предпочли внять строгому предупреждению великого магистра и больше не провоцировать польского посла. Он жил вместе с другими рыцарями хорошего происхождения в казармах на территории Среднего замка и выбрал это место проживания для себя сам, хотя почти каждый день, будучи посланником польского короля ко двору Ордена, обедал в компании магистра и великих комтуров в Высоком замке. С его помощью Карл обзавелся прекрасной, миланской работы, броней, которой цены не было, и которую поляк предложил ему небрежно, как товарищу по казарме. Благодаря его обществу, за столом в Большой трапезной Карл уже не чувствовал себя так невыносимо скучно – у польского посла был неплохо подвешен язык, и сам великий магистр, к удивлению рыцарской братии симпатизировавший князю Острожскому, пользовался любым поводом для того, чтобы пригласить его разделить трапезу в мрачном зале Высокого замка.

Сам Карл предпочитал дружескую раскованную атмосферу общей трапезной. Благодаря его мальчишескому обаянию и легкому характеру у него было много друзей. Француз Генрих де Фалавье, немец Дитрих фон Дитгейм и молодой госпитальер брат Зигфрид были его любимыми сотрапезниками за большим столом. Все они были молоды, честолюбивы и жизнерадостны. Генрих де Фалавье был прирожденным военным. Он мог часами с упоением пересказывать детали знаменитых сражений всех времен и народов. Библиотека в покоях гостей Среднего замка и поле ристалища были любимыми местами его времяпровождения. Как и Карл, он обожал турниры и поклонялся физической силе, будучи весьма субтильным по части своего телосложения. В противоположность им, Дитрих фон Дитгейм был настоящим богатырем. Будучи вынужден служить Тевтонскому Ордену как младший сын в своем многочисленном семействе, Дитрих четко понимал, что его судьба и карьера находятся в его собственных руках, и использовал малейшую возможность для того, чтобы улучшить свою долю и урвать кусок пожирнее. Однако в глубине души он был сентиментален и отзывчив. Женская красота и слабость повергали его в замешательство. Необыкновенно сильный от природы, он относился к своей физической силе несколько пренебрежительно, воспринимая ее как нечто само собой разумеющееся для мужчины, и не был сторонником длительных упражнений на ристалище. Ежедневные тренировки рыцарей в утренние часы он принимал как должное, но вне этого времени никакая в мире сила не могла заставить его взяться за оружие.

Брат Зигфрид был самым старшим из друзей Карла. По своему духу, по целеустремленности и честолюбию, он был истинный сын Ордена, к которому принадлежал. Брат Зигфрид был рыцарь-монах в высшем и лучшем смысле этого слова, готовый отдать свою жизнь для блага Ордена в любую минуту и ставивший его интересы превыше всего. Насмешливый Карл фон Ротенбург даже прозвал его в шутку «псом господним», и это прозвище, как ничто другое, отличало самую сущность его натуры.

Карл Ротенбург казался самым легкомысленным из друзей. Он жил одним днем и признавал высшим авторитетом только свои собственные желания. В отличие от остальных, он был влюбчив и переменчив, как девушка. Присутствие в общей трапезной женщин волновало его кровь и вдохновляло на странные сумасбродства. Англичанка леди Рейвон и племянница гневского комтура Эвелина Валленрод наиболее полно отвечали его идеалам женской красоты, строгой, неприступной, холодной, требующей поклонения. Только этих двух женщин из многочисленной армии знатных дам и простолюдинок, связанных узами дружбы, подчинения и обслуживания нужд рыцарей Ордена, никто в замке Мальборг не мог назвать доступными.

В тот вечер в Большой трапезной на ужине, который давался в честь польского посланника, которому предстояло пробыть некоторое время при дворе магистра в Мальборге из соображений государственного порядка, Карл Ротенбург увидел за столом в числе немногих официально приглашенных дам обеих своих муз, леди Рейвон и фройлян Эвелину Валленрод.