Текст книги "Закованные в броню"

Глава 4
Турнир

Мальборг, земли Ордена, 5 августа 1404 г

Рыцарские турниры в Мальборге традиционно проходили на противоположном от города-крепости пологом берегу Ногаты. В тот день, с самого утра поглазеть на состязание рыцарей, в котором, как правило, с охотой принимали участие не только европейцы, но и отважные поляки, начал потихоньку стекаться народ, как из самого замка, так и из окрестных земель и комтурств.

Приготовления к турниру начались с первыми лучами солнца. Его распорядители деловито, со сноровкой, свидетельствующей об огромном опыте в подобного рода делах, разметили вбитыми в землю колышками пространство ристалища, вокруг которого вскоре разноцветными пятнами запестрели знамена и вымпелы с гербами участников. С левой стороны ристалища были установлены белые палатки с развевающимися на ветру флажками, предназначенные для облачения и отдыха поединщиков. С противоположной стороны, на короткой стороне прямоугольника, который был образован выделенным ристалищем, возвели высокий помост-трибуну для великого магистра и высших сановников Ордена, а также для наиболее знатных гостей и дам. Вдоль дороги, от главных крепостных ворот Форбурга до самого помоста, был выстроен широкий коридор из нескольких цепей ландскнехтов, по которому они должны были пройти, чтобы достигнуть своих мест.

Давно прошли те времена, когда рыцари Ордена Святой Богородицы были воинами-монахами, сражавшимися в простой черной броне, со шлемами и кольчугами, не украшенными ничем, кроме доблестного духа и сердец, которые скрывались под ними. Могущественный Орден ныне был богат и славен, постоянное участие в придворной жизни Европы сделало его рыцарей уже не только монахами, но и придворными. Их боевая броня, теряя первоначальный черный цвет отречения от всего мирского, все чаще заменялась светлыми миланскими латами, украшенными насечками и сложными узорами, представляющими собой подлинные произведения искусства. На их боевых шлемах как-то незаметно появились традиционные для Европы пышные перья, красиво покачивающиеся при движении богато экипированных всадников, а высшие сановники Ордена и члены капитула стали не только надевать на себя всевозможные драгоценности с символикой крестоносцев, но и позволили себе мирскую, дорогую и соответствующую моде одежду. Кроме того, появление на турнирах дам стало отныне уже не исключением, а правилом. Жены и дочери комтуров, европейских гостей, принцев и королей союзных Ордену земель, стали подлинным украшением довольно многочисленного двора великого магистра. И, несмотря на то, что Конрад фон Юнгинген по своему характеру был человеком совсем иного склада – рыцарем-монахом, подчиняющимся только интересам своего Ордена, среди его окружения в Мальборге существовала партия европеизированных светских рыцарей-придворных, возглавляемых его братом, герцогом Ульрихом фон Юнгингеном. Именно она получила в свое распоряжение проведение рыцарских турниров, и делала это блестяще: о богатстве и живописности рыцарских турниров Мальборга гремела слава по всем европейским дворам.

К полудню колыхающееся людское море уже полностью заполонило все пространство на берегу Ногаты, из окон Высокого замка было видно лишь волнующиеся волны людских голов, посреди которых площадка ристалища казалась лишь зеленым прямоугольником, окаймленным трепещущими на ветру полотнами значков и вымпелов.

Когда часы на башне Форбурга пробили полдень, магистр и гости Ордена прошли на свои места на трибуне. Великий магистр дал распорядителю турнира знак начинать. На поле тут же высыпали герольды и, после громкого туша фанфар, объявили имена и гербы рыцарей, которые изъявили желание ради чести своей страны и любви к своим дамам сразиться со всеми, кто готов принять их вызов. Герольды с противоположной стороны, под взрывы аплодисментов зрителей, объявили гербы и имена участников, принявших вызов. Затем вышедший на середину поля главный распорядитель турнира, также под звук фанфар, объявил условия турнира, суть которых была довольно типичной для европейских стран и сводилась к следующему: каждый участник должен был выиграть не менее трех схваток, а общая победа будет принадлежать той партии, которая выиграет наибольшее число боев. Каждой паре рыцарей было предписано сражаться до первой крови или до тех пор, пока у одного из рыцарей не будет явного преимущества над другим. По условиям турнира, тот из выигравшей партии, кто покажет себя лучшим бойцом, должет был получить Золотой Кубок победителя из рук магистра Ордена, а лучший из партии проигравших награждался поощрительным призом в виде денежного вознаграждения.

Под звуки труб и приветственные клики присутствующих участники турнира от каждой партии двинулись вперед цепью, друг за другом, и остановились, образовав полукруг, перед трибуной магистра.

Леди Рейвон, занимавшая место среди гостей турнира по левую сторону от представителей капитула и магистра, со смешком заметила, имея в виду участников, появившихся на ристалище:

– Выглядит очень забавно, не правда ли? Партия гостей и партия хозяев, рыцарей Ордена.

По одну сторону от нее находилась Эвелина Валленрод, по другую – крестоносец и друг Карла Ротенбурга, брат Зигфрид.

– Посмотрите, Эвелина, – продолжала неугомонная англичанка, – там, в тевтонской партии, если мне не изменяет память, сам Ульрих фон Юнгинген, это ведь его герб? Затем – красные львы на золотом поле. Кто это?

– Барон Карл фон Ротенбург, – услужливо подсказал брат Зигфрид, также пристально наблюдая за разворачивающейся на арене красочной кавалькадой. – Слева от него барон фон Дитгейм, затем Дипольд Кекериц, барон фон Дибер.

– А вон те двое, – леди Рейвон перебила его и с живостью обернулась к Эвелине. – Вы только посмотрите, дорогая моя. Это же поляки? Это польские гербы, не правда ли, Зигфрид? Кто этот рыцарь?

Брат Зигфрид внимательно разглядывал фигуру рыцаря в серебристых доспехах с гербом на щите, который представлял собой голубое поле с перевернутой вниз серебристой подковой.

– Кто бы ни был этот парень, – проговорил он, наконец, – он явно королевского происхождения, и явно поляк. Здесь вы правы, сударыня.

– Может быть, это наш красавец-посол? – заинтересовалась леди Рейвон. – Он ведь, если не ошибаюсь, родственник польского короля?

– Это герб Доленга, – медленно сказала Эвелина, в свою очередь пристально рассматривая изображение на щите серебристого рыцаря.

– Да, кажется, я тоже что-то припоминаю, – сказал брат Зигфрид, не сводя с Эвелины странного взгляда, и процитировал наизусть фразу из своего гербовника, который он с завидным упорством собирал в округе уже в течение 10 лет: – «На голубом поле белая подкова изображена, в ее середине стрела, называемая рогатиной, а над ней золотой крест намалеванный».

– Откуда вы знаете этот польский герб? – заинтересовалась леди Рейвон, также страстная любительница рассуждений на подобную тему. – И вообще, вы сразу сказали, что герб польский.

– Фройлян Валленрод? – вопросительно произнес брат Зигфрид, большой знаток геральдики. – Что вы скажете на это?

– Это проклама, – отворачиваясь от поля и, видимо, уже заранее теряя интерес к происходящему, сказала Эвелина.

Брат Зигфрид несколько раз легонько похлопал в ладоши, подражая аплодисментам.

– Очень хорошо, Эвелина! По-видимому, у вас была возможность как следует познакомиться с жизнью и обычаями польского рыцарства во время вашего проживания в Гневно.

Комтур Валленрод, сидевший по другую сторону от Эвелины на той же скамье, обитой бархатом и гобеленами с эмблемами-гербами Мальборга, бросил на Эвелину предостерегающий взгляд.

– Ну, а что вы скажете о втором гербе? – прекрасно заметив неудовольствие комтура, тем не менее, как ни в чем ни бывало, спросил брат Зигфрид, обращаясь к Эвелине. – Только я что-то не вижу рыцаря с таким гербом на поле.

– Этот герб принадлежит тому же самому польскому рыцарю, – даже не утруждаясь повернуть свою изящную головку в сторону всадников, гарцующих на конях на поле ристалища в предвкушении поединков, холодно и словно безразлично отвечала Эвелина. – Это литовский герб с изображение Погони, и это герб литовского великокняжеского дома. Только не спрашивайте меня, откуда я это знаю, Зигфрид! – предупреждая вопрос крестоносца, быстро сказала она, указывая глазами на мрачное лицо дяди.

– Ну что ж! – сказал молодой монах, поднимаясь с места. – Вы меня ужасно заинтриговали, но если вы больше не хотите говорить со мной об этом, я лучше пойду и спрошу господина гофмаршала. Может быть, он будет более снисходительным и объяснит мне все тонкости польской геральдики.

– Я готова держать пари, что серебристый рыцарь с голубым гербом – очаровательный польский принц! – воскликнула леди Рейвон, вполуха слушавшая их разговор и все это время не сводившая глаз с поля ристалища. – Эвелина, посмотрите, он едет сюда!

Комтур Валленрод недовольно покрутил головой, со стороны это выглядело так, словно ему жал золотой обруч шейного украшения, положенный поверх одежды, возле основания его воротника. В свою очередь, Эвелина, по обыкновению, осталась холодной и бесстрастной.

– Действительно, – только и ответила она англичанке.

Рыцарь в серебристых доспехах, картинно осадив белого арабского жеребца перед барьером из колышков, вымпелов и флагов, ограждавших ряды зрителей от арены, открыл забрало своего шлема и отсалютовал дамам легким кивком головы и поднятым к небу острием меча.

– Это поляк! – с удовольствием воскликнула леди Рейвон. – Я была права!

Она приветственно помахала рыцарю рукой, он еще раз склонился в полупоклоне к гриве своего коня, приложив руку, закованную в сталь перчатки, к своему серцу, но глаза его были устремлены на Эвелину. Леди Рейвон склонилась к ней и негромко сказала:

– Он явно неравнодушен к тебе Эвелина.

Эвелина выразительно указала ей на сидевшего рядом гневского комтура Карла Валленрода, своего дядю. Англичанка понимающе улыбнулась и сказала, обращаясь уже к гневскому комтуру, с самым чарующим выражением, создавать которое она была такая мастерица:

– Сир, вы не позволите своей дорогой племяннице отдать свой шарф нашему милому гостю, господину послу, принцу польского королевского дома. Он явно отличает Эвелину среди других прекрасных дам, и это послужит нашему общему делу – посол будет польщен, а мы, как известно, в настоящее время только и делаем, что пытаемся задобрить короля Владислава Польского.

– Вздор! – буркнул комтур, но, тем не менее, сказал Эвелине: – Хорошо, дайте ему свой шарф. Эти варвары чрезвычайно падки на все блестящее и показное, как сороки.

Эвелина встала и, привлекая внимание польского князя, не спускавшего с нее глаз, подняла руку, в которой затрепетал на ветру ее бледно-голубой шарфик, снятый ею с полуобнаженных платьем плеч. Сорвавшись с места, арабский скакун Острожского, как вкопанный, остановился внизу под трибуной, нетерпеливо перебирая тонкими ногами и пофыркивая. В ту же секунду Эвелина разжала пальцы, и легкое газовое облачко шарфа опустилось почти на плечи поляка. Он взял его в свою закованную в латы перчатку, поднес его к губам, затем поднял голову, и взглянул на Эвелину. Она на мгновение увидела его ослепительную улыбку, блеск темных искристых глаз. Он поднял руку, салютуя ей ее шарфом, а затем прикрепил его к своему боевому копью, чуть пониже значка со штандартом польского короля. Снова отсалютовав ей, князь развернулся и поскакал к центру ристалища, куда уже сзывали рыцарей звуки труб и звонкие голоса герольдов.

Первым был объявлен поединок на копьях. Со стороны партии крестоносцев его начал герцог Ульрих фон Юнгинген, без каких-либо усилий выбивший из седла Генриха де Фалавье из партии европейских рыцарей. Затем Карл фон Ротенбург выбил из седла бургундца сира де Альбера, а другой француз, рыцарь де Лорж, возродил надежды партии европейских рыцарей, сразив копьем крестоносца барона Дитгейма. Многоопытный тевтонец, рыцарь Дипольд Кекериц, барон фон Дибер, был также вынужден уступить огромному, как скала, нормандцу, при схватке с которым у него неожиданно переломилось копье.

В это время при установившемся внезапно тяжелом молчании среди зрителей, большинство которых болело за крестоносцев, со стороны партии гостей выехал суровый рыцарь в вороненого цвета доспехах с насечками из серебра и гербом, который слишком хорошо знали многие из собравшихся.

– Сеньор Лопес де Мендоса! – с удовлетворением сказал брат Зигфрид, успевший вернуться на свое место сразу перед поединком. – Один из лучших рыцарей воинственного Арагона, прославившийся в боях с маврами. Клянусь, вашему изящному поляку придется с ним несладко!

– Что? – удивилась леди Рейвон. – Польский принц сражается в партии Ордена? Конрад, случайно, его не усыновил?

Брат Зигфрид не удержался от улыбки.

– Не совсем так, моя дорогая леди. Господин гофмаршал объяснил мне это следующим образом. Поскольку в схватке принимают участие партия гостей и партия хозяев, то польский князь, по логике вещей, должен быть в партии хозяев, поскольку вместе с союзным Польше Орденом Пресвятой Богородицы он защищает в этих краях правое дело христианства, предоставив рыцарям церкви свои земли, свое покровительство и свою дружбу. Магистр и капитул собираются заключать с Польшей мирный договор по всем правилам и на этот раз, похоже, без дураков. Поэтому в качестве будущего союзника магистр и распорядился включить польского князя в число партии хозяев.

Вылетевшая на арену с противоположносй стороны от испанца казавшаяся изящной игрушкой фигура серебристого рыцаря в плотно пригнанных легких доспехах миланской работы, на горячем белом арабском скакуне, с развевающимся на ветру бледно-голубым шарфом Эвелины, была встречена звуками труб и приветственными криками сторонников крестоносцев.

– Вы удовлетворены? – ядовито спросил комтур у Эвелины. – Теперь он будет сражаться за честь польского короля с шарфом прекрасной Эвелины Валленрод на стороне Ордена крестоносцев!

Его губы сложились в ироническую ухмылку над смыслом сказанного, который был понятен только ему и Эвелине. Она промолчала. Ее шарф разыгрывался практически при каждом турнире, и ей было абсолютно без разницы, кто с ним сражался. Если поляк выиграет, она просто положит корону победителя на его голову, и все. Большего от нее, слава богу, и не требовалось.

– А вы не сражаетесь сегодня? – мило полюбопытствовала между тем леди Рейвон у комтура.

– Нет, – коротко отозвался тот.

– Плохо себя чувствуете?

Эвелина слабо усмехнулась. Леди Рейвон взяла ее под свое покровительство практически с момента появления в замке, и всегда сильно возмущалась тем, как деспотично обращался с ней дядя, тем не менее, не догадываясь об истинной подоплеке отношений между ними. При каждом удобном случае она старалась уколоть самолюбивого и осознающего, что он начинает стареть, гневского комтура, делая это строго в рамках приличий, и оттого еще более раздражая его, особенно когда он находился в обществе Эвелины.

Смерив леди Рейвон неодобрительным взглядом, комтур Карл Валленрод, стараясь оставаться любезным, ответил:

– Сегодня я не в том настроении, чтобы сражаться. Завтра утром я должен съездить на неделю в Гневно, решить там кое-какие проблемы. Надеюсь, вы не откажете мне в любезности присмотреть за моей племянницей во время моего отсутствия, леди Рейвон? Признаться, я хотел забрать ее с собой, но магистр просил меня оставить Эвелину в Мальборке, он чрезвычайно высоко ценит ее присутствие в замке.

По тону Валленрода можно было догадаться о его отношении к подобному распоряжению Конрада фон Юнгингена, но ему не оставалось ничего иного, как смириться с ним, сделав это по возможности с максимальной вежливостью и демонстрируя свою добрую волю и отеческую заботливость о безопасности племянницы.

– Со всем моим удовольствием, сир Валленрод! – живо отозвалась леди Рейвон, действительно чрезвычайно обрадованная тем, что хмурый дядя-тюремщик Эвелины на какое-то время исчезнет со сцены, и она, возможно, сможет наблюдать, как без всяких помех расцветет цветок романтических взаимоотношений между холодной красивой Эвелиной Валленрод и сдержанно-пылким, очаровательным польским послом.

Отослать комтура в Гневно была ее идея, которой она поделилась вчера вечером за карточной игрой с леди Амалией, на протяжении многих лет остававшейся тайной пассией великого магистра, намекнув при этом о явном расположении молодого поляка к прекрасной племяннице Валленрода. Леди Рейвон даже показалось, что создавшаяся ситуация забавляет магистра и, возможно, за нынешним отъездом Валленрода стоит желание столпов Ордена немного поразвлечься, одновременно поощряя сердечную склонность польского посла с тем, чтобы после проследить, как возможность какого-либо продолжения романа будет отрезана раз и навсегда. Впрочем, может быть, они и отдадут ему Эвелину, подумала леди Рейвон, взглянув на непроницаемое лицо, с каким наблюдал за поединком один из великих комтуров, Ульрих фон Юнгинген, сам увлеченный турнирный боец, оказывающий свое явное расположение польскому послу за его выдающие качества подлинного стратега ристалищных поединков. Кроме того поляк – племянник короля Владислава, и что особенно важно, плоцкой княгини, покровительницы крестоносцев. Он красив, умен, он умеет делать друзей, и даже не просто друзей, а влиятельных друзей, с циничным смешком поправила она сама себя, в его активе не только дружба с братом великого магистра, но также с племянником нового великого маршала, бароном Карлом фон Ротенбургом. Плохо только то, что Эвелина не интересуется мужчинами вообще, а польским князем – в частности. Впрочем, если дело дойдет до серьезного, ее согласия даже не спросят, как не спросят и согласия ее дорогого дядюшки, гневского комтура Карла Валленрода.

Взглянув на сосредоточенно-отрешенное выражение ее лица, словно озаренного светом невидимого вдохновения, комтур Валленрод еще сильнее нахмурился, как будто сумел прочитать ее мысли.

– Весьма вам за это признателен, – тем не менее, стараясь казаться вежливым, сказал он.

Толпа зрителей внезапно с силой в несколько тысяч глоток сделала громкий вздох. Леди Рейвон бросила взгляд на ристалище и тут же воскликнула:

– Господи Всемогущий! Он победил де Мендосу!

Польский рыцарь столь метко направил свой удар, что заостренный конец его копья вошел в забрало испанца, снес переднюю часть его шлема и буквально оглушил сеньора де Мендосу. Покачнувшись на коне, он накренился в седле и через минуту тяжело рухнул на арену. Партия крестоносцев заревела от восторга, в воздух полетели тысячи шапок простонародья, в то время как по многочисленным рядам рыцарей-гостей из Европы гулял легкий ропот удивления и недоверия.

– Клянусь святым ковчегом! – вскричал брат Зигфрид, вскакивая с места и начиная вместе с простолюдинами аплодировать серебристому рыцарю, застывшему посреди арены в гордой позе победителя. – Я бы никогда не поверил в это, если бы не видел своими собственными глазами! Вышибить из седла сеньора де Мендосу?! И кто?! По сути, польский князь еще совсем молод!

– Для монаха вы слишком эмоциональны, мой дорогой, – несколько язвительно заметила леди Рейвон, глядя на возбужденное лицо, пылающие щеки и блестевшие глаза молодого человека. – Вы говорили с гофмаршалом, если не ошибаюсь? Что же ожидает нас теперь? Новый круг поединков или что-то в этом роде?

– Отнюдь, – ничуть не сконфуженный замечанием англичанки, сказал брат Зигфрид, усаживаясь на место. – Нас ожидает общий поединок на мечах.

– Что это значит? – сразу же спросила неутомимая леди Рейвон. – Вы хотите сказать, что все эти храбрецы вывалят на поле одновременно и устроят нам нечто, напоминающее бои гладиаторов Древнего Рима? Бьюсь об заклад, у меня неделю будут болеть уши от нестерпимого грохота сшибающихся мечей!

Брат Зигфрид не успел ей ответить. Вновь грянули фанфары, герольды зычно прокричали что-то неразличимое, и участники турнира, пешие, держа на плечах свои двуручные мечи, вышли на поле ристалища и полукругом выстроились перед помостом, где располагались места магистра и членов капитула.

С руки гофмаршала слетела перчатка, и сражение началось. Леди Рейвон оказалась права. От ужасающего звука сшибшихся в одно мгновение пяти пар тяжелых двуручных мечей у Эвелины на какое-то время заложило уши. Рыцари работали мечами с таким ожесточением и энергией, партия крестоносцев – стараясь защитить честь своего Ордена, а партия европейских рыцарей – стремясь нанести поражение хозяевам, выигрывающим турнир, что чудовищный звон и звяканье высекавших искры при ударах мечей создавали у Эвелины впечатление присутствия в тесном помещении орденской кузни в то время, когда в ней работали несколько десятков кузнецов одновременно. Солнечные блики от отражений в сверкающих лезвиях, описывающих непрерывные круги, россыпью солнечных зайчиков мелькали в воздухе, слепя глаза и заставляя прищуриваться. Эвелина не выдержала и отвела взгляд.

– Ты не болеешь за своего рыцаря? – не удержавшись, поддела ее леди Рейвон.

– Я не могу его различить, – коротко ответила Эвелина.

– Я тоже, – пробормотал со своей стороны брат Зигфрид. – Одно я знаю точно, похоже, что наш великий маршал Ульрих фон Юнгинген лишится сегодня так любимого им страусиного пера на его шлеме.

В толпе зрителей раздались восклицания. Противник брата великого магистра в этом поединке рыцарь де Альбер внезапно обрушил ужасный удар по забралу шлема маршала Ульриха, застежки лопнули и пернатый шлем разлетелся на куски, оставив его с непокрытой головой. На помощь младшему Юнгингену тут же поспешили с одной стороны серебристый рыцарь с польским гербом, а с другой, заметно опаздывая, барон Дипольд фон Дибер. Польский князь со звоном отбил опускавшийся по инерции в пылу боя смертельный удар меча француза, направленный с присущим хорошим воинам автоматизмом, чтобы ударить в промежуток между латами и оказавшейся беззащитной без шлема полоской шеи Ульриха фон Юнгингена и поразить противника. Дав маршалу Ордена возможность вернуться к палатке и одеть другой шлем, серебристый рыцарь и барон фон Ротенбург в течение нескольких минут удерживали вдвоем одновременно трех противников. Затем Ульрих фон Юнгинген, в новом пернатом шлеме, присоединился к схватке, и с ожесточением принялся обрушивать удар за ударом на своего противника, тесня его, свирепо коля и рубя тяжелым двуручным мечом, словно стараясь отыграться за тот короткий миг, когда жизнь его висела на волоске.

Толпа то ревела от восторга, то издавала патетические возгласы. Через несколько минут первым выбыл из строя противник Карла фон Ротенбурга, рыцарь де Фалавье. Зажав рукой кровоточащее плечо, молодой француз отделился от сражающихся, и, поддерживаемый за руки своим оруженосцем и Карлом фон Ротенбургом, поспешил в сторону, не соглашаясь идти в палатку, а желая досмотреть, чем окончится поединок. Следующим покончил со своим противником рыцарь де Лорж. Барон Дитгейм, с расползающимся на рукаве белого плаща красным пятном, также отправился на заслуженный отдых к барьеру с флажками и вымпелами. Вслед за ним польский князь выбил у своего противника, громадного нормандца, его не менее огромный старинный двуручный меч, и они, мирно беседуя, присоединились к остальным.

На арене все еще оставались Ульрих фон Юнгинген с бургундским рыцарем де Альбером и барон Дипольд фон Дибер с сеньором Лопесом де Мендосой.

– Шуму стало заметно меньше, – жизнерадостно сообщила леди Рейвон Эвелине. – Смотри, твой красавчик опять выиграл. На этот раз мирным путем, без особого членовредительства. Видимо, этот парень чертовски сообразителен, поскольку уступая в силе, он в прошлый раз он свалил с седла де Мендосу, а в этот – играючи разделался со здоровяком-нормандцем.

– Он оказал великому маршалу довольно серьезную услугу, – задумчиво проговорил брат Зигфрид, наблюдая за поединком герцога Ульриха фон Юнгингена и рыцаря де Альбера.

Леди Рейвон проследила за направлением его взгляда.

– Их силы примерно равны, – продолжал монах, не сводя глаз с кряжистой фигуры бургундца. – А наш господин великий маршал никогда не был особо искусен в поединках на двуручных мечах. Тем более что такой меч, на мой взгляд, слишком тяжел для турниров.

Эвелина отвернулась, больше не интересуясь поединком. Она думала о своем. Известие об отъезде Валленрода не было для нее новостью, но то, что, по настоянию магистра, она должна будет отказаться от сопровождения дяди в Гневно, ее несказанно обрадовало. Конечно, комтур приставит к ней дюжину своих людей, которые не будут спускать с нее глаз, но, по крайней мере, сам он на какое-то время изчезнет из замка, и она получит хоть некоторую передышку от его капризного, вспыльчивого нрава, оставшись одна. Она уже давно перестала думать о побеге, надеясь на собственные силы. Было очевидно, что если она захочет бежать, ей понадобится чья-либо помощь. Пока Эвелина не располагала человеком, на честность и порядочность которого она могла бы положиться в столь важном и рискованном для нее предприятии.

Единодушный крик, вырвавшийся из глоток тысяч людей, заставил ее оторваться от своих размышлений. По знаку великого магистра распорядитель турнира уронил наземь свой жезл, что служило знаком к его окончанию. Участники двух последних поединков сейчас же остановились и подняли вверх свое оружие. Турнир закончился.

Все десять участников вновь построились полукругом пред помостом, на котором сидели члены капитула Ордена и великий магистр, ожидая его решения. На тех рыцарях, которые получили ранения в схватках, видны были временные шелковые повязки. День уже клонился к вечеру. Неяркое послеполуденное солнце, отливавшее багрянцем, подсвечивало сталь различных по цвету лат участников, создавая довольно оригинальную цветовую гамму переливающихся на них отблесков, ложившуюся частично на лица самих людей, стоявших в молчании, ожидая суда магистра. Склонив головы, держа на локте руки снятые боевые шлемы, все они замерли в суровой замкнутости воинов, на секунды до принятия решения магистром поразительно единодушно безразличные к одобрительным возгласам толпы, поощрительным приветствиям друзей и соплеменников, улыбкам прекрасных дам, махавших им платками и шарфиками.

– Дорогие рыцари, – сказал Конрад фон Юнгинген, и толпа замерла, стало так тихо, что почти каждый из собравшихся мог отчетливо слышать густой, низкий голос великого магистра. – Мы все сегодня наслаждались зрелищем того великого мастерства и отваги, которыми наградил вас Бог. Я горжусь тем, что при дворе моего возлюбленного Ордена собрался сегодня весь цвет европейского и германского рыцарства, подобного вам. И еще более благодарен Богу за то, что он даровал победу в сегодняшнем турнире воинам, представлявшим черный орденский крест!

Крестоносцы и та часть горожан и крестьян, которые были подданными Ордена, заревели от восторга, но часть собравшихся, состоявшая из представителей европейского рыцарства, хранила тяжелое молчание, как бы выражая недовольство фактом того, что несмотря на незаконченные поединки, в которых силы сражающихся соперников были равны, чаша весов склонилась в пользу партии хозяев, и стало быть, все призы достанутся им.

Магистр немного помедлил, а затем продолжал:

– Главный приз турнира, золотой кубок Ордена, по правилам турнира, будет отдан сражавшемуся в рядах победителей рыцарю Польши князю Острожскому, показавшему нам сегодня чудеса отваги, военного мастерства и силы духа!

Гром аплодисментов, которыми разразилась толпа, немецкие рыцари, горожане и крестьяне, явно свидетельствовал об одобрении соломонова решения магистра – поляк действительно был храбр, хорошо сражался, фактически спас жизнь своего товарища по оружию во время финального поединка, и, при выигрыше рыцарей Ордена, пальму первенства, тем не менее, получал светский рыцарь. Европейские рыцари также с охотой присоединили свои голоса к приветствиям в честь победы польского князя, и самым громким из них, как ни странно, был голос сеньора Лопеса де Мендосы, «карающего меча Арагона», как иногда в возвышенно-патетической манере предпочитал именовать себя он сам.

Согласно условиям турнира, лучший рыцарь из партии победителей должен был получить золотой кубок Ордена из рук самого магистра. Конрад фон Юнгинген уже повернулся к устроителям турнира и получил кубок в свои руки от одного из них, одетого в белую монашескую рясу с черным крестом на груди, затем обернулся к польскому князю, выступившему вперед из полукруга, образованного его соратниками, и сделал несколько шагов в его направлении. В это же время толпа с удивлением могла наблюдать, как поляк что-то сказал великому магистру, на лице того попеременно отразилось изумление, недоверие, а потом оно озарилось редкой для него улыбкой. Конрад фон Юнгинген жестом подозвал недоумевающего рыцаря-монаха с крестом на груди и вернул в его руки золотой кубок победителя.

В толпе послышался ропот и недовольные возгласы. Магистр поднял руку, и они стихли.

– Доблестный посланник друга и брата нашего короля Польши Владислава Ягелло, – сильным голосом сказал магистр, – отказывается от золотого кубка победителя в пользу поцелуя прекрасной дамы, с шарфом которой он сражался на турнире.

Секунду толпа оставалась безмолвной, словно переваривая сказанное, а затем тишина взорвалась еще более громкими криками одобрения, смеха и шквалом аплодисментов красивому, улыбающемуся поляку, приложившему руку к сердцу и слегка поклонившемуся всем собравшимся в знак благодарности за их поддержку и понимание.

Леди Рейвон тоже смеялась и хлопала в ладоши, комтур Валленрод сидел молча и неподвижно, нахмурившись, а Эвелина с изумлением смотрела на рыцаря в серебристых доспехах, который мерными шагами приближался к той стороне арены, где, сразу же за барьером, сидели на своих местах Эвелина, леди Рейвон и гневский комтур.

– Вставай, несчастная! – со смехом затеребила Эвелину леди Рейвон. – Иди и поцелуй его. Что это за выражение на твоем лице? Он что, тебе не нравится?

Тем временем серебристый рыцарь дошел до края арены, остановился в нескольких шагах от нее, и со звоном лат опустился на одно колено, устремив взор на поднявшуюся и застывшую на своем месте с тем, чтобы, согласно неписанным традициям турниров, все присутствующие могли ее как следует разглядеть, Эвелину.

– Эвелина Валленрод! – прошелестело по рядам, ее имя повторяли полушепотом, словно предавая по цепочке из уст в уста, тысячи людей, а затем толпа вновь разразилась криками.

На этот раз это были выкрики одобрения и поощрения, обращенные уже больше к самой Эвелине, целью которых было подтолкнуть ее к исполнению желания победителя, который предпочел ее поцелуй золотому кубку Ордена.