Текст книги "Закованные в броню"

Глава 7
Хитроумный план Эвелины Валленрод

Мальборг,

земли Ордена, конец мая 1404 г

Эвелина побрела было в сторону своих покоев, но на полдороге внезапно вспомнила, что комтур Валленрод покинул замок сегодня утром, сказав, что по важному поручению магистра он должен уехать на пару дней в Торунь. Когда комтур уезжал, Эвелине разрешалось проводить ночь в домике Гойты, к суровой, молчаливой жене-немке которого Валленрод испытывал непонятное доверие. Эвелина не без оснований полагала, что в свое время Марта, жена Гойты, была одной из многочисленных любовниц Валленрода.

Сразу же забыв о встрече с поляком, Эвелина развернулась и побежала в направлении мельничного пруда, за которым находился маленький уютный домик мастерового.

Гойта был возбужден и, казалось, думал и говорил только о предполагаемой войне с Орденом. Визит польской делегации и разговор, состоявшийся у него с краковским мечником Зындрамом из Машковиц, считавшимся одним из самых опытных и знающих полководцев короля Владислава Ягелло, вызвал в нем радостные предвкушения и смутную надежду изменить свою жизнь к лучшему. Его жена никак не разделяла его энтузиазма. Помогая Эвелине снять ее промокшую насквозь одежду для того, чтобы повесить ее сушиться над очагом, хмурая сухопарая немка ворчливо напомнила мужу, что его мастерство литейщика приносит ему немалые доходы в замке. Неизвестно еще, что он получит в случае войны с Польшей. Может случиться и так, что поляков разобьют, а заодно с ними лишатся голов и те, кто не хочет или не может придержать свой длинный язык.

В ответ на это замечание Гойта не на шутку обиделся и замолчал. Эвелина сидела у очага, закутанная в теплое, сухое одеяло и грустно думала о том, что силы Ордена настолько велики, что он, пожалуй, непобедим. Она вспомнила ту смесь мгновенного ужаса и глубокого сожаления, которую она испытала, увидев на подворье Форбурга в числе польской делегации своего отца, и грустно покачала головой: возможно, эта встреча была последним подарком судьбы за много лет. Отец не узнал ее, да и не мог узнать. Прошло почти три года с тех пор, как она не по своей воле покинула родительский дом. За это время из девочки-подростка она превратилась в молодую женщину.

Она была так расстроена, что даже громкий стук в дверь дома Гойты не вывел ее из состояния задумчивости. Очнулась она только тогда, когда возле очага рядом с ней уселся в старое скрипучее кресло князь Острожский.

– Какого черта! – только и произнесла она, плотнее заворачиваясь в одеяло. – Что вы тут делаете?

– Могу сказать то же самое! – не очень вежливо отозвался князь. – Вы же собирались домой, шановне панна? Это мне деваться некуда, мост действительно уже поднят, а мое появление в казармах без Карла фон Ротенбурга, который невесть где болтается в подобный час, вызовет среди братии ненужные разговоры.

Жена Гойты вошла с подносом, на котором дымились две чашки горячего шоколада. Эвелина была права. Много лет назад молоденькая жизнерадостная девочка из предместья Мальборга действительно стала одной из многочисленных любовниц комтура Валленрода. Но в отличие от всех остальных она глубоко и преданно любила его, и чуть не умерла от горя, когда он равнодушно, как старую тряпку, выкинул ее из своей постели и из своей жизни. Время несколько залечило ее душевные раны, она вышла замуж, родились дети, но прежнее сильное чувство к комтуру Валленроду не пропало, а переродилось в глубокую ненависть, которую она тщательно скрывала за любезной улыбкой всякий раз, когда встречала его. Она поклялась отомстить ему, и терпеливо ждала повода сделать это. Красивая молодая пленница Валленрода, которую он выдавал за свою племянницу, и к которой он, в свою очередь, питал странное для него чувство болезненной привязанности, могла стать прекрасным орудием для ее мести. Все в замке знали о том, что молодой польский князь, богатый и знатный, после недели пребывания в замке просил руки Эвелины Валленрод, и получил отказ. Познакомившись с ним лично в литейне Гойты, фрау Марта сразу же поняла, что этого молодого человека не остановить. Он привык получать то, что хотел. Зная жизнь, видя, как красив и обходителен поляк, она поняла, что более удобный случай отомстить Валленроду ей вряд ли представится – нет такой женщины, которая бы могла устоять перед богатым, красивым, молодым, и невероятно упрямым поклонником. Сам случай привел их обоих в ее дом в один и тот же час. Она не собиралась терять время. Валленрод в отлучке, и она сделает все для того, чтобы создать молодым людям подходящую атмосферу для грехопадения. Она покроет их сейчас, и будет покрывать в будущем, она дождется, пока их отношения перейдут в серьезную фазу, а потом откроет самонадеянному, злобному комтуру глаза на предательство Эвелины и сполна насладится зрелищем его страданий. Заодно она преподаст урок этой надменной девчонке, которая смотрит на нее, как на несчастную, безвольную жертву, какой была она сама, и не хочет пользоваться всеми благами, исходящими из положения любовницы Валленрода, за обладание которыми она, Марта, готова была заложить черту свою душу. Что же касается поляка, то он быстро утешится. Все мужики одним миром мазаны.

Поэтому, ничтоже сумняшеся, фрау Марта быстренько отправила рыцаря-монаха, по поручению Валленрода присматривающего за Эвелиной, в казарму спать, заявив ему без обиняков, что сама присмотрит за девчонкой и сделает это, в любом случае, лучше его.

Дуя на обжигающий шоколад, князь исподтишка посматривал на Эвелину. Ее волосы высохли и пушистым покрывалом лежали на ее плечах и груди, ничем не стянутые, струились вниз по спине, прекрасное лицо было бледно, и лишь ярко-красные губы и бисеринки пота на висках говорили о том, что она уже согрелась. Длинные ресницы прикрывали глаза, время от времени она взмахивала ими, но он никак не мог уловить выражение ее глаз. Возможно, в них и не было никакого выражения, внезапно с досадой подумал он, кроме обычной безразличной холодности, которую он видел в них до сих пор.

Эвелина была раздражена. Его присутствие стесняло ее, хотя, казалось, уже не было ничего на свете, к чему бы она испытывала какие-либо эмоции. Особенно по отношению к мужчинам. Все они были или настойчивые, похотливые и грубо-напористые, как Валленрод, или утонченно-рафинированные, и от того еще более неприятные ей, как вздыхающие от придуманной ими самими галантной любви к абстрактной Даме сердца рыцари-гости крестоносцев из Европы. Она никогда никого не любила и не хотела любить. Пребывание в лапах ландскнехтов три года назад, а затем грубое изнасилование Валленрода заставляли ее содрогаться от отвращения при упоминании физической близости. Разговоры о возвышенной любви вызывали у нее лишь горький смех или циничную улыбку. Она знала, что красива. Она видела, наблюдала в зеркале день за днем, как ее красота становится все совершеннее и утонченней, вызывая в ней самой легкое недоумение и еще большую досаду на саму себя. Она ненавидела свое оскверненное тело, но оно было совершенно. Она боялась заглянуть в свою растоптанную душу и, замечая влюбленные взоры мужчин, слушая их пылкие признания в любви, лишь с досадой сетовала на свой жребий быть объектом подобных излияний. Она не изменяла Валленроду не потому, что боялась его угроз. Все вокруг него были подобны ему. В глазах каждого из мужчин она видела похоть или глупую восторженность, которая бесили ее до умопомрачения. Она знала, что никогда не сможет никого полюбить, но леди Рейвон открыла ей глаза на возможность использовать физическое влечение мужчины в своих целях. Дело было в том, что у нее не было целей. Она не знала, чего она хотела бы получить в обмен на возможность владеть ее телом. До недавнего времени она хотела лишь одного – получить возможность умереть тихо и спокойно, в мире сама с собой.

Эвелина сидела в кресле у камина и напряженно думала. Встреча с отцом на подворье в Мальборге внезапно вызвала в ней бешеное желание дорого продать свою жизнь, и она с изумлением вдруг ощутила, что к ней вернулось давно забытое желание сражаться, сражаться если не за свою жизнь, то за свою свободу. Она хочет убежать из замка и драться в рядах литвинов, потому что литвины и жемайты, а с ними князь Витовт, были единственными людьми, которые воевали с проклятыми крестоносцами. Возможно, кровавый дурман постоянных сражений был бы единственным лекарством от ее ночных кошмаров.

Сидя в кресле у очага, она вдруг подумала, что этот молодой самодовольный мужчина, сидевший рядом с ней в кресле у очага, может быть ей полезен. Он мог помочь ей покинуть замок. Он был неравнодушен к ее красоте. Замечая его взгляды в свою сторону, Эвелина импульсивно приняла решение. Она должна попытаться. Он был ее единственным шансом. Крестоносцы и рыцари-гости из Европы не бесполезны для нее в данной ситуации. Они не позволят ей покинуть замок. Зато этот странный польский князь, так похожий на крестоносца, может не только помочь ей выбраться из Мальборга, но и указать дорогу к литвинам, а, может быть, даже добраться до них. Все зависит от того, что именно он хочет за свою помощь. Она тут же с усмешкой одернула сама себя. Что он хочет? Все они хотят одного. Эвелина мстительно нахмурила брови. Красивый поляк получит все, что он запросит, если поможет ей. Она влюбит его в себя, она отдаст ему свое тело и свою душу, она сделает так, что даже если он захочет ее обмануть и не выполнит своих обещаний, он не сможет без нее жить. А рано или поздно, он должен будет покинуть Мальборг по приказу короля. И тогда она уедет с ним, а затем, если он захочет удержать ее возле себя, просто сбежит от него при первом удобном случае. Но для начала она должна стать его любовницей.

Эвелина на минуту прикрыла глаза, чувствуя себя страшно утомленной нервными потрясениями прошедшего дня и, незаметно для себя, задремала.

Острожский сидел в кресле подле полыхающего жаром очага и думал о том, что же скрывает от него эта очаровательная девушка с холодным сердцем и завораживающей душу красотой. Она, видимо, уснула, и во сне лицо ее, спокойное и мирное, с четкими тонкими чертами, было классически совершенно, как лицо мадонны с фронтонов костела Святой Богородицы.

Когда Эвелина проснулась, польский князь и Гойта говорили о короле Владиславе-Ягелло, о военных приготовлениях поляков и о мире, который был заключен в Раценже несколько дней назад. С изумлением она услышала, что столь любезная ее сердцу Жемайтия была вновь отдана в руки крестоносцев.

– Князь Витовт не мог поступить так с Жемайтией! – не успев подумать, вскричала она.

Мужчины обменялись удивленными взглядами.

– Князь Витовт всего лишь наместник короля в Жемайтии, – вежливо объяснил ей Острожский. – Решение в данном случае принимали король Владислав Ягелло и польский сейм. Кроме того, Витовт согласился с ними, он собирается воевать с Русью и хочет иметь для этого развязанные руки. Жемайтии вновь придется подождать, как и всем нам.

– Все вы, мужчины, предатели! – пробормотала Эвелина.

Князь сделал вид, что не услышал ее слов.

– Вы, князь, не пойдете с Витовтом в этот раз? – спросил между тем у Острожского Гойта.

– Думаю, что нет, – отвечал поляк. – Я останусь при дворе короля Владислава.

– А что, вы воевали вместе с великим князем, знаете его лично? – снова вмешалась в разговор Эвелина, вспоминая о своем великолепном плане.

– Да, – скупо ответил Острожский.

– В Жемайтии?

– В Синей Орде, с Тимур-Кутлуком и Едигеем.

Эвелина широко открыла глаза.

– Вы хотите сказать, что вы были в том самом крымском походе князя Витовта, неудачу которого предсказала королева Ядвига?

Теперь уже князь посмотрел на нее с любопытством.

– Для такой красивой женщины, вы хорошо информированны, дорогая фройлян Валленрод. Откуда вы это знаете?

– Вы сражались на Ворскле? – вместо ответа снова спросила Эвелина. – И остались живым? Но позвольте, сколько вам тогда лет? Пять лет назад вы, видимо, были оруженосцем!

– Я находился в свите князя Витовта, – слегка улыбаясь, отвечал ей князь, радуясь тому, что холодная королева Мальборга внезапно заинтересовалась его персоной. – Мне было тогда 15 лет, и я только что получил золотой пояс и шпоры рыцаря.

– Вы просто везунчик, – буркнула Эвелина, отворачиваясь от его слишком пристального взгляда и, казалось, теряя интерес к беседе.

Выждав некоторое время, которое мужчины посвятили живому обсуждению отличий тактики и стратегии планирования военных компаний и сражений между крестоносцами и славянским миром и татарами, Эвелина вновь воспользовалась наступившей паузой для того, чтобы узнать, что она хотела, о самом князе. Пока она раздумывала, с чего начать, разговор между Гойтой и Острожским плавно перешел к русской супруге великого князя, княгине Анне Святославне, дочери смоленского князя, а затем коснулся покойной польской королевы Ядвиги и плоцкой княгини Александры, сестры короля Владислава-Ягелло и тетки Острожского. В конце концов, беседа о роли женщин в истории Польши и Литвы завершилась обсуждением особы нынешней супруги короля, целейской графини Анны, правнучке короля Казимира Великого. Подождав, пока Гойта сведет «женскую тему» к сетованиям по поводу суровости своей немецкой супруги, Эвелина, невинно округлив глаза, спросила, обращаясь к князю:

– А вы, вы были женаты, мой принц?

Она тут же отметила, как помрачнело лицо поляка.

– Нет, – коротко ответил он.

– А как же ваш долг перед Польшей? – слегка поддразнила его она. – Шляхтич должен жениться как можно раньше, чтобы в случае своей смерти иметь десяток-другой сыновей, которые заменят его на службе своей стране и королю.

Видя, что князь никак не прореагировал на это замечание, она подмигнула Гойте и снова спросила с невинным любопытством:

– Ну, а невеста то у вас есть?

– И есть, и нет, – поднял голову князь.

Глаза его блеснули то ли гневом, то ли сожалением, и погасли.

– Как это так? – удивилась Эвелина, и не смогла удержаться от вопроса: – Она что же, об этом не знает? Или она еще слишком молода для брака?

Князь смерил Эвелину таким холодным взглядом, что она тут же пожалела о своей дерзости. Затем, пожав плечами, с появившимся в его темных глазах прозрачным ледком отчуждения, любезно, но в то же время холодно объяснил:

– Не угадали, фройлян Валленрод. Несколько лет тому назад моя юная невеста сбежала из дому с крестоносцем.

Гойта соболезнующе поцокал языком, одновременно подавая Эвелине знак немедленно прекратить расспросы. Эвелина сама уже была не рада своему любопытству, ответ князя поразил ее, но то, что он сказал далее, повергло ее в состояние, близкое к умопомрачению.

– Что же вы не спрашиваете, кто она такая, Эвелина? Не смущайтесь, я охотно вам отвечу. Вы видели членов польской делегации сегодня, не правда ли? Тех самых поляков, которые приезжали договариваться об обмене пленными. Среди них был и отец моей несостоявшейся невесты, воевода Ставский, который до сих пор продолжает поиски своей дочери и расспрашивает о ее судьбе всех, кого может, объезжая рыцарские замки один за другим. Но девочка, видимо, вышла замуж за своего любовника, потому что он до сих пор не нашел никакого упоминания о ней. Никаких следов.

– А вы? – немного осипшим от волнения голосом спросила Эвелина, когда смогла заговорить. – Вы не искали ее?

Во взгляде поляка просквозило высокомерие.

– Искал. Но она ясно написала в письме к отцу, что уезжает со своим возлюбленным. К тому же я не знал ее лично. Свадьба была задумана много лет назад по инициативе моего покойного отца и королевы Ядвиги.

– Но, позвольте, дочь пана Ставского была обручена с одним из литовских принцев Корибутовичей, племянником Витовта! – воскликнула Эвелина.

– Корибут – родовое имя моего отца. В Польше меня предпочитают звать князем Острожским, наследником польских владений которых я стал после смерти моей матери, – пояснил Острожский, и тут же не удержался от замечания. – Я вижу, вы хорошо знакомы с генеалогией польской аристократии, фройлян Валленрод.

– Пан Ставский принадлежит к гербу Сулима, – машинально ответила Эвелина, даже не думая о том, что говорит. – В Польше этот род знает каждый ребенок.

– А вы полячка, Эвелина?

Не отвечая на его вопрос, Эвелина поспешно отвернулась к спасительному огню очага. Ах ты, боже мой! У нее дрожали губы, руки, все поджилки внутри. Значит, он и есть князь Зигмунт Корибут! Пятнадцатилетний мальчик с ослепительной улыбкой, который ушел на войну с князем Витовтом и не вернулся. Точнее, вернулся, но тогда, когда настала очередь исчезнуть ей. Ее несостоявшийся жених, по слухам, то ли брат, то ли просто протеже покойной королевы, взявшей его под свое покровительство после смерти отца, брата короля Владислава Ягелло, литовского князя Нариманта, княжившего в Новгороде Великом. Ее литовский принц, в которого она когда-то была так влюблена! Значит, он и есть польский посол в замке Мальборг! Действительность оказалась даже хуже, чем в ее кошмарах!

– О Господи! – искренне вырвалось у нее.

Князь снова пристально посмотрел не нее своими странными темными глазами, но промолчал. Тем временем Гойта встал и пошевелил кочергой угли в очаге.

– Поздно уже, – сказал он, широко зевнув. – Я, пожалуй, пойду спать. Ваша светлость помнит, где мы поместили его, не так ли? Эвелина же – частый гость в моем доме, она знает, куда ей идти. Еще раз прошу простить старика за то, что нарушаю компанию. Спокойной ночи.

Когда он ушел, они долгое время молчали, смотрели на полыхающие в очаге угли и думали каждый о своем.

– Так в чем же причина того, что вы плакали сегодня, Эвелина? – вдруг спросил князь, поднимая на нее глаза.

От неожиданности Эвелина смешалась.

– Я была расстроена, – совладав с собой, наконец, сказала она, стараясь, чтобы ее голос звучал как можно холоднее.

– Чем? Тем, что польские послы покидают Мальборг с освобожденными пленными, а вы остаетесь здесь?

– Этим тоже, – пробормотала Эвелина.

– Я все время думаю о вас, – продолжал, между тем, Острожский. – Что заставлят вас так маниакально стремиться к собственному саморазрушению? Вы сказали что-то о том, что ваше возвращение навлечет позор на вашу семью. Что же с вами случилось, Эвелина? Вас изнасиловали? Вы кого-то убили? Что произошло? Сотни женщин попадают в плен, половина из них теряет рассудок и умирает от надругательств, но другая половина выживает и возвращается к нормальной жизни. Поляки только что обменяли большое количество пленных, среди них преимущественно женщины и дети, захваченные во время набегов. Не думаю, что их семьи примут их как опозоренных или выгонят их вон. Что с вами происходит?

– Не хотите сделать этого по официальным каналам, – добавил он после короткой паузы, – скажите ваше имя мне. Я вернусь в Польшу и найду ваших родных. Если у вас нет родных, я выкуплю вас сам.

Эвелина уже пришла в себя окончательно.

– А вы не думали, дорогой князь, – произнесла она с ноткой увещевания в голосе, в манере, какой говорят обычно с непослушными детьми и которая так раздражала Острожского. – Вы не думали, что все рыцари, комтуры и магистр вместе с ними полагают, что я племянница Валленрода, а не какая-то там полячка, и ничто на свете не заставит их изменить это мнение. Особенно если Валленрод сделает большие глаза и скажет, что вы, или кто там еще, ошиблись. Я попала в плен больше четырех лет назад. За это время никто меня официально не искал. Никто в настоящий момент не может доказать, что я – это я, а не Эвелина Валленрод. Никто, кроме комтура Карла фон Валленрод. Он никогда не пойдет на это. Поверьте мне, я знаю, о чем говорю.

– Даже если дело коснется больших денег? – спросил Острожский, который слушал ее очень внимательно.

Эвелина покачала головой.

– Комтур знал, что мой отец богат. Он прекрасно осведомлен, что мой жених также обладает большим состоянием. Дело не в деньгах.

– У вас есть жених? – быстро спросил князь.

– Был, – в голосе Эвелины прозвучала горечь. – Только не спрашивайте меня, кто он.

– Вы полагаете, что я с ним знаком, не так ли? – полуутвердительно сказал Острожский.

– Я уверена в этом.

Князь в изумлении приподнял бровь, некоторое время о чем-то раздумывал, а потом снова заговорил:

– Не хочу казаться невежливым, но чего, в таком случае, добился Валленрод, получив вас? Он что же, питает к вам греховную страсть?

– Как вы догадались? – с откровенной издевкой в голосе спросила Эвелина. – Полагаю, что если вы еще несмого подумаете, то придете к такому же выводу, что и я – у меня нет иного выхода, кроме, как вы выражаетесь, саморазрушения или побега. Но никто в этом замке не поможет мне бежать!

– Возможно, есть и другой выход, – помолчав, сказал князь. – Если Валленрод так дорожит вами, что объявил вас своей племянницей, а не любовницей, ведь жениться на вас он не может по уставу Ордена, вы можете выйти замуж. Это реальная возможность уладить дело наиболее оптимальным образом для всех, кроме него.

– Вы смеетесь! – вскричала Эвелина с ужасом. – Даже если Валленрод сохранил мою репутацию, я ненавижу мужчин!

– В любом случае, – добавила она немного погодя, заметив странное выражение, появившееся на лице молодого князя, и стараясь лихорадочно исправить впечатление, произведенное ее импульсивным порывом и вырвавшимися словами на польского князя, поддержка которого была ей так нужна, – я не хочу замуж. Я хочу сражаться против Ордена, я хочу отомстить за себя!

Князь покачал головой и прикрыл глаза, словно утомленный беседой.

Часы на полке у камина пробили два раза. Эвелина смотрела на его бледное красивое лицо, тени от ресниц на его щеках, каштановые волосы, казавшиеся более темными в полусвете пламени, отбрасываемого огнем очага, на совершенную, классическую линию его носа, четкий очерк губ, разлет бровей, и лихорадочно думала о том, что именно она должна сделать, чтобы привлечь его на свою сторону. На секунду у нее даже мелькнула мысль сознаться ему, кто она такая, и отдаться во власть его решений, дать ему возможность улаживать все проблемы, а самой, наконец, отдохнуть, вздохнуть спокойно по окончании всего этого трехлетнего кошмара. Но она осадила себя, трезво рассудив, что произойдет потом. Отец, несомненно, отдаст ее в монастырь, а в глазах этого красивого молодого князя будет светиться сожаление и жалость, поскольку даже если он неравнодушен к ней, он не сможет на ней жениться, и даже не захочет взять ее в любовницы. Она закончит свою жизнь в монастырской келье. Нет, решительно подумала она, после того, что я перенесла, мне не стоит так легко сдаваться. Леди Рейвон указала мне другой путь. Мне ничего ни стоит попробовать его. В любом случае, мне нечего терять.

Выпитое для того, чтобы согреться терпкое, темное вино, предложенное Гойтой, давало о себе знать. Ее глаза начали слипаться, по всему телу разливались восхитительные спокойствие и слабость. Она вдруг подумала, что для привлечения мужчины на свою сторону есть древний и веками испытанный способ, путь Саломеи. Она должна сделать его своим любовником. Это ее последний шанс выбраться из замка. Если она потерпит поражение, и комтур узнает о ее измене, то она умрет. Пусть так. Она должна попробовать. Такой шанс не дается дважды.

Затем, прерывая ее размышления, словно сквозь сон она снова услышала голос князя:

– Вы устали, Эвелина. Идите спать.

Она неожиданно развеселилась, решив, что игра стоит свеч.

– Вы снова командуете, князь! Но дело в том, – она засмеялась, – дело в том, что я не привыкла пить дешевое крепкое вино, и сейчас просто не могу встать. У меня кружится голова.

Острожский, как зачарованный, смотрел на нее. Улыбка преобразила лицо Эвелины, словно ледяная маска холодности Снежной королевы спала с него, открыв прекрасное, оживленное нежным румянцем лицо молодой девушки, которой она оставалась под покрывалом своего горя. В обычно спокойных серо-голубых глазах заблистало веселье, маленькие нежные ямочки прорезались на щеках, ярко-розовые губы приоткрылись в пленительной, чуть удивленной полуулыбке:

– Что же мне делать?

– Я помогу вам подняться, – проглотив ставший в горле от волнения ком, сказал он, поднимаясь из своего кресла и подходя к ней.

Опершись на его крепкую руку, Эвелина некоторое время стояла, покачиваясь, возле своего кресла, а потом подняла на него глаза и с извиняющей слабой улыбкой сказала:

– Мне, право, очень жаль, князь. Я не могу идти. Оставьте меня в кресле, я прекрасно высплюсь в нем.

– Это глупо, – спокойно возразил Острожский. – Вы скажете мне, где находится ваша комнате, и я отнесу вас в постель. Обхватите меня руками за шею и не дергайтесь. Я не кусаюсь.

В следующую минуту он поднял ее на руки и понес вдоль по коридору в самый конец маленького домика Гойты, где фрау Марта приготовила ей в одной из свободных комнат постель на кровати, по размерам напоминающей супружеское ложе.

– В скупости нашу хозяйку уж никак не обвинить, – заметил он, осторожно опуская Эвелину на край постели.

Эвелина с удовлетворением вздохнула, когда ее щека коснулась подушки. Она вытянулась на постели во весь рост и, лежа на спине, сквозь полуприкрытые ресницы смотрела на то, как польский князь покрывает ее одеялом, тщательно подтыкая его концы, словно заботливая нянька. Затем она протянула руки и ее ладони легли на плечи не ожидавшего этого молодого человека.

– Что вы хотите, Эвелина? – приглушенным от волнения, вызванного ее близостью, голосом спросил он.

Ладони Эвелины скользнули с его плеч выше по его шее, коснулись густых темных волос. Она взъерошила их и рассмеялась, с удовлетворением заметив, как исказилось судорогой желания его красивое лицо.

– А чего хотите вы, милый князь? – спросила она. – Ну же, поцелуйте меня вновь, как сделали это во время дождя. Меня еще никто так не целовал. Это забавно. Вы ведь любите все забавное, князь? Остальным, как правило, нужно другое.

Наслаждаясь замешательством молодого человека, она притянула к себе его голову, и чуть приподнявшись, коснулась своими губами его рта. Когда он, сначала слегка, а затем все крепче и крепче, ответил на ее поцелуй, руки Эвелины вновь скользнули к его плечам и сплелись вокруг его шеи. Она с мгновенным удовлетворением отметила про себя, что отсутствие в его поведении неприкрытого грубого желания, обычно судорогой сводящего мышцы мужчин и ставшего для нее первым побудителем к приступам омерзения, которые она испытывала в лапах своих насильников, не пробуждает в ней обычного отвращения к мужским объятьям. Он просто сначала отвечал на ее поцелуи, а затем, склонившись к ней, опершись коленом о постель, стал целовать ее сам. Его дыхание участилось, но поцелуи были долгими и нежными, он не делал попытки навалиться на нее всем телом и, пользуясь своим физическим превосходством, принудить делать то, что она не хотела. Она не чувствовала ничего, кроме приятного ощущения теплой, словно струящейся по всему телу воды, которое вызывали в ней его поцелуи. Она вновь положила свои ладони ему на плечи, на сей раз, ее пальцы скользнули вниз, под тонкое полотно его рубашки и, раздвинув его, двинулись по твердым буграм мускулов его предплечий к его груди, попутно расстегивая застежки рубашки. Покончив с ними, она стала потихоньку стягивать ее с его плеч. От прикосновения ее рук его тело вздрогнуло и напряглось. Сжимая зубы, чтобы не закричать от страха перед тем, что снова должно было произойти сейчас с ней, Эвелина ощутила, что его тело внезапно вновь расслабилось, поцелуи стали мягче и нежнее, а затем он вообще оторвался от нее.

Распахнув зажмуренные глаза, Эвелина столкнулась с внимательным взором его темных глаз.

– Что с тобой происходит, девочка? – мягко спросил он.

Выпитое вино придало Эвелине смелости.

– Я не хочу, чтобы вы играли в благородного рыцаря, Острожский. Вы знаете, кто я такая, и что со мной произошло. Я хочу, чтобы вы стали моим любовником. За это вы поможете мне убежать из замка.

Заглушая сорвавшиеся с губ молодого человека слова протеста, она провела своим пальчиком по его губам, а потом ее ладонь быстро скользнула по его груди, к животу, коснулась жесткой ткани все еще зашнурованных штанов в том самом месте, прикосновение к которому вызвало всплеск яростного восторга во всем его теле.

– Остановитесь, Эвелина! – сдавленным голосом ответил он, не в силах поверить в то, что происходит. – Я всего лишь мужчина. Я могу и не устоять.

Сдерживая колотящееся сердце, Эвелина постаралась успокоиться. Он не выглядит насильником, утешала она сама себя, в любом случае, он не будет хуже, чем Валленрод. И он ей нужен, ей так нужна его поддержка и его помощь, может быть не сейчас, но в ближайшем будущем. С его помощью она выберется из этой темной норы, в которой она оказалась, к свету в конце туннеля, который кажется уже так недалеко. Если ей хоть немного повезет, и комтур пусть даже несколько месяцев не узнает о ее измене, то у нее появится реальный шанс раз и навсегда ускользнуть из его цепких лап. Если же он догадается о том, что происходит, она просто примет смерть с достоинством, какая бы она не была. Она не может больше жить так, как она жила последние два года. Всему на свете есть конец.

Она не успела додумать свою мысль до конца. Гибкое, сильное, горячее тело молодого князя скользнуло в постель рядом с ней, она задрожала, когда его руки коснулись ее тела, но он всего лишь помог ей избавиться от ее платья. Затем их обнаженные тела соприкоснулись. Эвелина почувствовала где-то возле своего живота его возбужденное естество. Ее желание покончить с неприятной для нее неизбежной процедурой как можно скорее было так велико, что она сама прижалась к его груди, положила голову ему на плечо, а свою руку на его гладкое, твердое, словно отполированное бедро, продвигаясь все ближе и ближе к самому опасному месту его тела, надеясь пробудить в нем желание, которое заставит его сделать все, что ему нужно, до конца и уже без ее помощи. Князь не нуждался в поощрении. Его желание захлестнуло его с головой, сметая все опасения и доводы рассудка. Эвелина почувствовала, что постепенно погружается в какое-то странное состояние, приятное и блаженное, как сон или беспамятство.