Текст книги "Заветные желания"

Елена Ивановна Васюк
Заветные желания

Осень

Солнце заливало улицу украинского шахтерского поселка, сияющую осенними красками. День был по-летнему теплым, но уже пахло сухой листвой. У ворот на скамейке, неспешно беседуя, сидели две пожилые женщины.

– Скоро ли поедешь? – спросила одна другую.

– Теперь уже скоро, – отвечала другая. – Сын звонил. Говорит, что завтра выезжает. А мне так жалко родительский дом продавать! Столько лет здесь прожила, родителей, сестру здесь похоронила.

– Так не продавай. Денег больших за него не возьмешь.

– А что, окна крест-накрест забить? Не война ведь. Не должен дом пустым стоять, да и растащат все без хозяев. Неделю назад объявление дала в газету, может, кто захочет посмотреть. Этим, Ковальчукам, не очень хочется отдавать, не люблю я их семейство. Но, видимо, других покупателей не найдется.

В конце улицы показался автомобиль, старенький голубой «Жигуленок», который медленно катился мимо заборов.

– Чужой кто-то. Может, покупатели к тебе?

– Возможно. Номера домов не у каждого на заборе.

Машина подъехала к женщинам, с пассажирского места вышел парень лет тридцати, в джинсах и кожаной куртке, на голове полотняная кепочка, на глазах узкие черные очки.

– Здравствуйте! Как мне найти Самсонову Любовь Ильиничну? – громко спросил он.

– Я Самсонова. Вы по объявлению? Дом посмотреть?

Парень помолчал, потом неуверенно ответил:

– Да хотелось бы, если можно.

Любовь Ильинична поднялась со скамьи, поправила спортивную курточку, провела рукой по волосам.

– Проходите. – открыв калитку, пропустила парня вперед, на ходу соображая, повести его сразу в дом или показать сначала сад и огород, которые пребывали в идеальном порядке, и на деревьях красиво смотрелись поздние груши и яблоки. Да и дом снаружи чисто выбелен, оконные рамы покрашены свежей краской, пусть покупатель убедится, что у дома были добрые хозяева.

Любопытная соседка пыталась увязаться за ними, но Любовь Ильинична сдержанно с нею попрощалась и повела парня в сад.

Покупатель рассматривал ее хозяйство с интересом, но никаких вопросов не задавал и как будто торопился закончить осмотр, часто оглядывался и был напряжен. Тут Любови Ильиничне пришла в голову мысль – а откуда парень взял ее адрес? Ведь в объявлении был только номер мобильного телефона, а ей никто не звонил! Женщине вдруг стало страшно. Зачем было отправлять соседку, мало ли кто он такой и что задумал!

Но, оглянувшись по сторонам, Любовь Ильинична облегченно вздохнула. На дворе полдень, за каждым забором соседи копаются в огородах, все видят. Машина на улице ждет с водителем, около нее ребятишки бегают. Даже в страшных телепередачах про убийства стариков преступники все-таки предпочитали действовать ночью.

– Ну, пойдемте в дом, – весело сказала хозяйка.

Едва очутившись в комнате, парень быстро сказал:

– Любовь Ильинична! Простите меня, я вас обманул, и дом покупать не собираюсь. У меня к вам поручение. Секретное. Но я не могу его выполнить, пока не удостоверюсь, что вы действительно Самсонова Любовь Ильинична, гражданка России.

Хозяйка была так удивлена и напугана, что даже не нашла что ответить. Молча взяла с полочки паспорт и протянула незваному гостю. Тот сосредоточенно полистал книжечку, внимательно рассмотрел фотографию, взглянул в лицо женщины, особенно долго изучал странички, где указана прописка и сведения о семейном положении.

– Да, это вы. Не зря я искал. Не так-то просто было. В общем, так. Я сейчас передам вам конверт, вы его спрячете и никому никогда не покажете. В нем письмо, которое после прочтения лучше уничтожить.

– От кого?

– Отвечать на вопросы мне не поручали. Я должен только передать конверт и предупредить о секретности. Всего хорошего.

Парень положил на стол серый конверт, чуть больше обычного, почтового, и исчез так быстро, что Любовь Ильинична и опомниться не успела. Но успела взять конверт и положить его в карман куртки, прежде чем на пороге показалась соседка.

– Ну, как? Что-то быстро он все посмотрел. Цену спрашивал?

– Все, что надо, он увидел. Сказал, что подумает.

Крепкая на вид, подвижная для своих семидесяти четырех лет, Любовь Ильинична вдруг почувствовала себя страшно усталой, сердце заныло в груди. Однажды, много лет назад она так же получила неподписанный конверт, и это разрушило ее жизнь. После ухода соседки она прилегла на диван, закрыла глаза. Конверт вскрыла через пару часов, достала несколько листов бумаги, мелко исписанных знакомым почерком, надела очки и долго читала у окна. Потом положила письмо на колени и стала смотреть в окно, в какую-то одну далекую точку. Воспоминания нахлынули чередой давно прошедших лет.

Воспоминания

Девушка Люба из шахтерского поселка, золотая медалистка, умница, красавица, поехала поступать в институт не куда-нибудь, а в Москву, хотя в областном центре, в десяти километрах от поселка, было несколько вузов, в том числе и педагогический. Знания у нее действительно были отличные, и она поступила сразу, без какой бы то ни было посторонней помощи. Юная студентка филологического факультета всем своим существом влилась в многоликую московскую жизнь. Жила в общежитии, из дому получала объемные посылки с продуктами, да и училась отлично, стипендии хватало.

Уже на первом курсе познакомилась с Дмитрием, студентом исторического факультета. Оба активно участвовали в комсомольских мероприятиях, понравились друг другу сразу и навсегда. Удивительно совпадали их вкусы, они смотрели на жизнь одинаково, и если спорили до хрипоты, то всегда находили компромисс. Очень любили прогулки по Москве, ведь Дима стал москвичом недавно, одновременно с Любой.

Он приехал в Москву из Ленинграда. За год до этого его родители разошлись, отец уехал в Москву к своему овдовевшему отцу, а через год Дима, уставший от своей авторитарной матери, решил поступать в московский вуз и тоже уехал в столицу. Отец в скором времени сошелся с какой-то москвичкой, Дима стал жить с дедом в хорошей квартире недалеко от центра.

Благодаря этому молодые люди не имели трудностей с жильем, когда решили пожениться после третьего курса. В московской квартире на стене всегда висела свадебная фотография, которая теперь украшает стену в поселковом доме – счастливая невеста в крепдешиновом платье цвета «чайная роза» и трогательно серьезный, важный жених в черном костюме.

Уже в пятьдесят пятом в молодой семье родился первый сын, Олег, потом, через восемь лет, второй, Константин. После смерти деда молодой семье не было тесно, и они никогда не претендовали на другое жилье, даже когда для этого появились возможности. Отец Дмитрия прожил с новой женой почти десять лет, а потом скончался от сердечного приступа.

Получив диплом, Люба стала работать в школе, и только перед уходом на пенсию, перешла в районный отдел народного образования.

Дима как-то сразу пошел по комсомольской линии, сначала райком комсомола, потом горком, все больше по вопросам пропаганды и агитации. Когда комсомольский возраст остался далеко позади, призадумался, тряхнул обширными связями, перебрался в исполком, а затем, через несколько промежуточных этапов, в Министерство внешней торговли, во всесоюзное внешторговское объединение (вот где пригодилось знание английского и немецкого языков, которыми его мучила в детстве мать). Больших высот он не достиг, стал чиновником скорее среднего уровня, но по тем временам это давало очень неплохие возможности для обеспечения семьи.

Жизнь молодого семейства складывалась не безоблачно, но вполне благополучно, по сравнению с теми, кто скитался по съемным углам и считал каждую копейку. Дети ходили в хороший детский сад, потом в хорошую школу, отдыхали ежегодно в хороших санаториях или пансионатах. Те сорок лет семейной жизни казались теперь Любови Ильиничне чудесным временем, хотя ей не так уж сладко приходилось. Нервная работа в школе, забота о сыновьях, весь быт – только на ней. Но она была молода, здорова, все делала с настроением, легко, а главное – она была счастлива в супружестве. Муж ее любил, помогал во всем по мере сил, он был единомышленником. Оба они были воспитаны советской властью, искренне верили в социалистические принципы, старались жить в соответствии с ними. Оба, конечно, были членами КПСС.

Дмитрий первым начал прозревать. Работа сначала в комсомольских органах, а затем и во властных советских структурах показала ему многое, что с этими принципами не сочеталось. Привилегии партийной и государственной верхушки, решение почти всех вопросов через родственные или дружеские связи, интриги партийных функционеров всех уровней и многое другое поначалу коробило его, возмущало, оскорбляло в нем чувство справедливости, вызывало желание как-то бороться.

Человек ко всему привыкает. Дмитрий был достаточно умен, чтобы понять – плетью обуха не перешибешь. Он уже был в этой лодке, и сойти с нее значило лишиться тех благ, к которым привык он сам и его семья. С его образованием он мог уйти только в школу, в музей, в лучшем случае – в какой-нибудь институт преподавателем. Но за прошедшие годы он многое позабыл, и начинать все с нуля уже не имело смысла. Он не был борцом за идею, он не был революционером. Он смирился, только все меньше рассказывал жене о своей работе. Она-то не смирилась, она-то осталась наивным советским человеком, посещала партсобрания, выполняла партийные поручения, даже стеснялась надевать красивую одежду, которую муж привозил из нечастых заграничных командировок. Его рассказы о работе вызывали у нее возмущение, растерянность. Она не могла и не хотела разрушать мир тех представлений о жизни, с которыми жила всегда, которым пыталась учить своих и чужих детей. Дмитрий жалел ее, не хотел огорчать, но их взгляды на жизнь начали постепенно расходиться. Это было бы не страшно для их семьи, оба отлично умели сглаживать острые углы и уступать друг другу ради спокойствия в доме, если бы все так и осталось до конца их дней, если бы не грянула перестройка, распад СССР, если бы не началась другая эпоха.

Но все это наступило, переломав миллионы человеческих судеб. И семья Самсоновых разрушилась вскоре после распада Советского Союза. Это разрушение произошло не в один день, в несколько этапов. Теперь, по прошествии времени, Любовь Ильинична понимала, что Дмитрий начал «перестраиваться» задолго до того, как это сделали другие, в том числе и она сама. Для этой внутренней перестройки каждому понадобилось какое-то время и оно было неодинаковым для разных людей. Большинство рядовых граждан долго пытались жить так, как привыкли при советской власти, не замечая, как стремительно все меняется в стране. Избалованные пусть небогатой, но стабильной советской жизнью, люди покорно восприняли первые перемены, надеялись перетерпеть возникающие трудности, привычно полагаясь на родное правительство, пока не обнаружили ужасающий дефицит самых необходимых товаров, взлетевшие вверх цены, обесценившуюся зарплату. Это теперь многое написано о том времени, многое стало понятно. А тогда…

Все тогда так совпало – ее уход на пенсию, плохое самочувствие в связи с возрастными изменениями организма, неприятности с детьми. Она не сразу заметила, что Дмитрий стал все чаще допоздна задерживаться, приходить слегка нетрезвым, хотя всю жизнь был равнодушен к спиртному. Не стало откровенных бесед перед сном, совместных выездов на дачу, походов в гости. Даже семейные друзья куда-то подевались. А потом ей передали неподписанный конверт – прямо в подъезде подошла какая-то девочка, протянула его со словами: «Возьмите, вам просили передать», – и сразу убежала.

Дома никого не было. Любовь Ильинична вытащила из конверта фотографии, их было всего две. На одной был запечатлен столик в каком-то ресторане, за ним расположились незнакомые люди, а на переднем плане Дмитрий обнимал за плечи рыжеволосую женщину лет сорока, которая смотрела на него влюбленными глазами. На другой – Дмитрий в расстегнутой сорочке сидит на кровати, а позади него, обняв себя за колени, прислонившись спиной к изголовью, улыбается та же женщина в кружевной комбинации.

Ту острую боль в груди Любовь Ильинична никогда не сможет забыть. Ей вдруг стало не хватать воздуха, она испугалась, что задохнется прямо сейчас и умрет с этими снимками в руках. Не помня себя, она бросилась на кухню и начала пить воду. Это сейчас она смотрит на ту ситуацию спокойно, понимает, что редкая женщина не прошла через подобное испытание, а тогда ей казалось, что ее ослепляет невероятно яркий свет, а слух не воспринимает никаких звуков.

Нет, она не была наивной девочкой, многие знакомые ей семейные пары распались из-за супружеской неверности, сколько книг прочитала она на эту тему, сколько фильмов видела! Но это было с другими, к ней это не могло иметь отношения. ЕЕ семья была замечательным исключением из правил, она доверяла своему мужу, даже никогда его не ревновала. Она гордилась им и детьми. Они были одно целое, неразделимое и нерушимое. Если бы ей кто-то сказал, что муж ей изменяет, она ни за что не поверила бы.

Но ей ПОКАЗАЛИ. Слабо шевельнулась в мозгу мысль «Фотомонтаж», но она уже ЗНАЛА, что это правда. Сразу всплыли в памяти последние месяцы, всякие маленькие детали, которые только слепой мог не заметить. Тогда ей даже не пришло в голову, что для того, чтобы сфотографировать мужчину с женщиной в постели без их ведома, необходимо эту съемку как-то организовать.

Жизнь разрушилась в один миг. Работы уже нет, сыновья взрослые, жить под одной крышей с мужем она не сможет. Что делать? Какой позор… Что скажут дети?

В их семье выросли два мальчика, совершенно не похожие друг на друга ни внешностью, ни характером. Олег унаследовал от ленинградской бабушки синие глаза, светлые волосы, от украинского дедушки высокий рост и широкие плечи. Константин – от украинской бабушки взял черные глаза и волосы, от ленинградского дедушки невысокую коренастую фигуру. Это при кареглазых и темно-русых родителях.

Олег с детства был спокойным и уравновешенным, но при необходимости очень даже мог за себя постоять, так как усердно занимался спортом. Но чем ближе было окончание школы, тем меньше было спортивных занятий, а больше подготовки в поступлению в институт. Мальчик бредил медициной и проблемы выбора практически не было. А тут ленинградская бабушка стала болеть, жила она одна в просторной квартире. Вот и стала уговаривать родителей выпускника отпустить к ней внука. Олег много раз был у бабушки на каникулах, город на Неве любил, поэтому согласился сразу. В Ленинграде он благополучно поступил в медицинский.

Любовь Ильинична, конечно, отпустила его с неохотой, но, зная положительные качества старшего сына, чрезмерно не тревожилась.

Константина (в семье его называли Котик) она ни за что не отпустила бы. Младший сын с детства отличался неугомонностью, драчливостью, изворотливостью и хитростью. Он был весельчак, заводила во всех проделках, врал на каждом шагу. Но, нельзя не признать, учился хорошо, обладал отличной памятью и сообразительностью и по натуре был добряком.

Никакого призвания Котик в себе не обнаружил, и почему поступил в химико-технологический институт, родители так и не поняли. Скорее всего, за компанию с другом. Но и там учился ровно, был активным комсомольцем.

Большой дружбы между братьями не было, но друг за друга они стояли горой. Перед родителями старший всегда защищал младшего, и был у Котика в авторитете.

Любовь Ильинична часто вспоминала поговорку «маленькие детки – маленькие бедки». Трудно было растить и воспитывать двоих мальчишек, заботиться о них. Но это были цветочки. Ягодки начались, когда дети повзрослели.

После института, заканчивая интернатуру, Олег женился. Жену привел жить к бабушке. А свекровь у Любови Ильиничны была женщина непростая. Непримиримая, неукротимая, фанатичная последовательница марксистско-ленинского учения. Воинствующая коммунистка. Блокадница. Любови Ильиничне очень повезло, что не пришлось жить с нею под одной крышей. Родной сын сбежал от ее свекрови к отцу в Москву неспроста. Только Олег с его невозмутимостью мог не замечать постоянных наставлений, указаний, назиданий бабушки, высказанных безапелляционным тоном, многочисленных примеров из жизни, которыми она аргументировала свою правоту. Правда, после развода с мужем, мать Дмитрия немного притихла, но ведь в этом возрасте люди уже не меняются кардинально.

Жена Олега, Марина, взирала на бабушку мужа с удивлением и любопытством, спорила с нею по любому поводу, не щадя больную старушку. Молодая женщина не отличалась ни тактом, ни миролюбием, выросла совсем в другой среде. Она даже не вспоминала, что живет в квартире этой бабушки, и сразу установила свои порядки. В конце концов, старушка почти перестала выходить из своей комнаты, старости не хватало сил бороться с молодостью, но она гордо проходила мимо «классового врага» и упорно пыталась сделать все по-своему. Даже рождение обожаемого правнука не улучшило их отношений.

Любовь Ильинична не любила свекровь, невестку не любила еще больше, но старушку было жаль, а выхода не было. Идти молодым было некуда, и свекровь одну оставлять тоже нельзя.

Младший сын принес другие огорчения. Еще в старших классах Котик водил дружбу с самыми «крутыми» ребятами, в институте тоже был заводилой не только в комсомольских делах. Друзей у него было столько, что Любовь Ильинична даже перестала расспрашивать о них, не в силах запомнить хотя бы их имена. Она не понимала, как ее младший сын умудряется хорошо учиться, вечно отсутствуя дома и редко посещая библиотеку, догадывалась, что Котика спасает отличная память и регулярное присутствие на лекциях.

Однажды, после третьего курса, он привел в дом девицу, которую Любовь Ильинична застала, возвратившись домой раньше обычного. Девушка, закутанная в халат хозяйки, абсолютно не смутилась, вежливо поздоровалась, быстро переоделась и с улыбкой попрощалась. Любовь Ильинична с пылающими щеками подняла на сына глаза и увидела немного смущенную улыбку на его лице:

– Ну, мам! Мне двадцать лет! Как мне устраиваться? Ты не переживай, я постараюсь что-то придумать. Скорее всего, куплю себе квартиру. И даже не спрашивай, где я возьму деньги. Это моя забота.

– Ты решил жениться? Не рановато?

– Я же не дурак, чтоб жениться. Этого ты еще нескоро дождешься.

Дмитрий, услышав рассказ жены, не слишком огорчился.

– Вот шалопай! Кот мартовский! Ну, он действительно уже не мальчик. Лишь бы его какая-нибудь барышня ребенком не приперла.

– А может, лучше бы приперла. Еле дождались внука, и тот в Ленинграде. А эти бы с нами жили. Котик остепенился бы, не попал в дурную компанию.

Дмитрий без улыбки взглянул на жену.

– Боюсь, ты с этими опасениями опоздала. Мне некоторые его приятели очень не нравятся. И его образ жизни. Откуда он деньги берет? На рестораны, на девочек? Теперь о квартире думает.

– Так поговори с ним! Ты отец, или дядя чужой?

– Говорил уже. Толку никакого. Врет, как всегда, с самым честным видом.

После этого случая Котик девиц в дом не водил, но сам дома почти не появлялся, часто отсутствуя и по ночам. Квартиру он купил через два года после окончания института, обставил ее, но жил там всего месяц, после чего вернулся под мамино крыло, а свое жилье использовал только для свиданий.

Любовь Ильинична очень о нем беспокоилась. Он устроился на работу не по специальности, а в какое-то молодежное техническое объединение, потом почему-то в банк. Стыдно сказать – она даже толком не знала, в какой. Но вид у Котика был преуспевающий, он делал матери дорогие подарки, щедро давал деньги, если была нужда. Только никогда с нею не откровенничал, ничего о себе не рассказывал. И она к этому привыкла. Но часто думала – почему? Почему оба ее сына не доверяли ей своих мыслей, хотя любили и уважали ее?

И сама себе отвечала – потому что мало времени проводили вместе с ней. Сначала целый день в садике, потом в школе, а вечером мама готовит ужин, моет посуду, проверяет чужие тетрадки. А днем мама на работе, потом магазины. Где уж тут найти время для самого дорогого в жизни. Эти горькие мысли не давали покоя.

И вот теперь – муж. Любимый, лучший в мире. Единственный, кто всегда рядом, особенно теперь, когда ушла с работы. Он ее просто предал. Что делать?

Ясно одно – здесь оставаться она не сможет. Нужно время, чтобы прийти в себя.

Слушать объяснения Дмитрия сил не хватит, а промолчать у нее не получится.

Она позвонила в Ленинград, Олегу на работу. Старший сын искренне обрадовался, услышав ее голос.

– Сынок, можно мне к вам приехать? Соскучилась очень. Дома так тоскливо, никого нет, не привыкла я еще без работы обходиться.

– Конечно, мы будем рады. Когда тебя встретить?

– Нет, встречать не надо, я сама доберусь. Билет еще не покупала. Может, и сегодня выеду. Если вас не будет, мне бабушка откроет.

– Ждем. Антошка будет так рад!

Она очень торопилась, быстро бросала в сумку вещи, вяло подумала, что нужно купить какие-то подарки. Написала записку «Уехала в Ленинград. Не беспокойтесь», оставила ее на кухонном столе. Зашла в спальню, положила на кровать фотографии. Побежала в прихожую, схватила сумку… и дверь открылась, вошел Дмитрий, которому еще положено было быть на работе. Как будто почувствовал!

Теперь она думает, что если бы он тогда не пришел, они бы так и не увиделись после получения фотографий. А так – все-таки попрощались, сами того не зная. Больше они никогда друг друга не видели. А тогда…

– Ты куда собралась? В чем дело? – сразу забеспокоился Дмитрий.

Жена молча смотрела на него, а потом тихо стала сползать по стене на пол. Он ахнул, схватил ее на руки и понес в спальню, положил на кровать, стал суетиться вокруг нее, брызгать в лицо водой, все спрашивал: «Скорую» вызвать?» Любовь Ильинична быстро пришла в себя, от «Скорой» отказалась, и тут он увидел фотографии. Взял их в руки, внимательно рассмотрел.

– Вот это – подделка, – он брезгливо отбросил фото с кроватью. – А это – правда.

– Значит, правда. И эта женщина случайно рядом оказалась?

Он посмотрел на жену устало и горько – и не смог солгать.

– Нет, не случайно. Но я бы хотел тебе все объяснить.

– Прошу тебя – молчи! Я сейчас уеду в Ленинград, поживу, сколько выдержу твою маму и Марину, потом на Украину съезжу, к сестре. Мне так трудно поверить… Я приду в себя, потом будем решать, что делать дальше. Детям ничего не говори, пусть думают, что я заскучала, решила попутешествовать. Дай мне денег и отвези на вокзал. А то что-то слабость в ногах.

Он молча повиновался, завез ее в пару магазинов, потом на вокзал, купил билет и посадил в вагон. Любовь Ильинична сквозь слезы видела, как ему плохо, как невыносимо стыдно.

У самой двери вагона, они вдруг, не сговариваясь, взялись за руки, обнялись.

– Прости меня! Я знаю, ты не поверишь, но я люблю тебя больше всех на свете, даже больше детей и внука. Ты вернешься, и я все тебе расскажу, ты поймешь, что это не подлость, это стечение обстоятельств. Молчи, не возражай. Ради всего, что было хорошего, прости. Я был так счастлив с тобой!

– И ты меня прости. Наверное, в том, что случилось, есть и моя вина. Прощай.

Почему она сказала именно это слово?

Через неделю после ее отъезда Дмитрий пропал. Котик, пребывающий в свободном полете, даже точно не знал, в какой именно день это случилось. Через несколько дней после того, как отца видели в последний раз на работе, он позвонил в Ленинград и весело закричал в трубку:

– Мам, привет! Ну, вы даете! Хоть бы папик меня предупредил, что едет к тебе! Даже записки не оставил. Спасибо, на его работе люди добрые сообщили, что он на неделю ушел в отпуск. Как вы там?

Любовь Ильинична разволновалась не на шутку.

– Котик, не кричи. Отец сюда не приезжал и не звонил ни разу.

– Да? – растерялся Котик. – А где же он? Почему он тебе не звонил? Вы что, поссорились? Он тебе не сообщал о своих планах? Приезжай, пожалуйста…

Эти вопросы ей потом будут задавать в милиции, и не один раз. Любовь Ильинична плохо помнит тот период, потому что принимала успокоительные таблетки в больших количествах, все время находилась в полусонном состоянии и очень плохо соображала. Про причину своего отъезда, про фотографии, она ничего никому не сказала. И еще не сказала о том, что уже после исчезновения Дмитрия нашла среди его вещей пакет с крупной суммой денег – не хотела, чтобы правоохранительные органы заподозрили мужа в чем-то незаконном.

Только через неделю обнаружился свидетель, который видел Дмитрия, выходящего из подъезда с небольшой дорожной сумкой в руках. Его ждал автомобиль серебристого цвета, и свидетель запомнил номер, который был похож на номер его домашнего телефона. Дмитрий сел в эту машину и отъехал от дома около одиннадцати часов дня. Все, больше его никто не видел. Из дому он взял документы, деньги и самое необходимое на несколько дней.

А в одиннадцать сорок пять серебристый автомобиль был взорван и полностью сгорел вместе с сидящими в нем двумя людьми, опознать которых было просто невозможно. Он принадлежал очень богатому человеку, бизнесмену, фамилия которого ни о чем не говорила Любови Ильиничне. В лихие девяностые такие происшествия были не редкость. Взрыв произошел за городом, в направлении аэропорта. Списки пассажиров, улетевших в тот день, проверили, опросили и проводников Ленинградских поездов. Никаких следов.

Жить в московской квартире Любовь Ильинична не могла, в Ленинграде тоже. Туда ей пришлось все же поехать, она успела застать свекровь в живых, но через день после ее приезда старушка умерла. Глядя на невестку, которая даже ради приличия не смогла изобразить хотя бы подобие скорби, она поняла – надо ехать домой, на Украину, где осталась у нее только любимая сестра Наташа, одинокая пенсионерка. И поехала.

Четырнадцать лет прожили они с сестрой в родительском доме, много читали, занимались хозяйством, обсуждали новости. Любовь Ильинична так и осталась поселковой девчонкой, она вернулась в родной дом совершенно не испорченная столичной жизнью. Скучала по детям, внукам, а не по Москве. Старалась занять себя чем угодно, лишь бы не вспоминать мужа, даже сестре запретила о нем разговаривать. Это была ее незаживающая рана, ни с кем не хотела она делиться своей болью.

Раз в год Любовь Ильинична приезжала в Москву, оттуда – в Петербург, а потом возвращалась в поселок. Внук Антон раза три приезжал к бабушке погостить на пару летних месяцев, привозил и забирал его Олег. Котик часто звонил, присылал ей ее пенсию от государства и три такие же суммы от себя, потом приобрел ей дорогой мобильный телефон для удобства связи. Об отце сыновья старались не говорить, не хотели ее расстраивать. Только однажды, находясь в Москве, лет через пять после гибели Дмитрия, Любовь Ильинична заговорила о нем с Котиком:

– Скажи, ты ведь пытался что-нибудь разузнать об отце? Ну, о том человеке, в чью машину он сел. Не делай такое удивленное лицо. Я знаю, ты в этих кругах вращаешься. Что их связывало?

– Клянусь тебе, ничего не узнал. Неужто я тебе не сказал бы! Удивительно темная история! По работе они сталкивались, знакомы были года два-три. Отец ему оформлял кое-какие документы. Но не дружили, это точно.

– Завтра поеду на кладбище. Знаешь, я на его могиле даже никогда не плачу, как будто и не он там лежит. Наверное, это и не он. Неизвестно, чьи головешки в его гроб положили.

Котик пристально посмотрел на мать.

– Может быть. Но ведь не это главное. Главное – мы его помним и любим. Он был отличный отец. Только немного слабохарактерный. Не любил людям отказывать, вот его и втянули во что-то. Все за меня боялся, а сам… Царство ему Небесное. Столько лет прошло, может, вернешься в Москву? Ладно, как хочешь.

А полгода назад умерла сестра Наташа. Олег уже несколько лет как разошелся с Мариной, они с Антоном остались без женского присмотра, просили Любовь Ильиничну жить с ними, да она и сама не хотела оставаться одна в родительском доме, решили после вступления в наследство продать дом. И вот теперь это письмо.