Текст книги "Когда мы вместе!"

Анна побоялась перечить ему, да и что тут возразишь? Другого выхода нет.

Она побрела обратно в свой монастырь, где прожила долгие пять лет. Завтра она соберет свои нехитрые пожитки и уйдет оттуда навсегда. Свое будущее она видела в тумане, одно лишь знала точно: ребенка она должна отдать чужим людям. Эта мысль разрывала ей сердце на тысячи кусочков. Но ничего другого она не могла придумать.

На следующий день, отслужив заутреннюю, Анна незаметно выбралась из монастыря и пошла в город по знакомой дороге.

Она нашла нужный дом, остановилась, рассматривая его. Дом был небольшой, но аккуратный. Анна постучала в окно.

На крыльцо вышли мужчина и женщина.

– Здравствуйте. Мне велел к вам придти отец Порфирий.

– Ты, значит, Анна?

– Да.

– Заходи.

Анна несмело прошла в светлую, чистую комнату. Услышала позади скрип закрывающейся двери. Ей показалось, что это закрылась дверь в ее счастливое будущее, она не сдержалась, и горько заплакала.

– Маруся, принеси ей попить. Смотри, она дрожит вся, одеяло неси! – Командовал муж.

Маруся, женщина лет 30-ти, захлопотала вокруг Анны.

– Может, ты есть хочешь?

– Да, что ты спрашиваешь-то? Неси на стол! Конечно, хочет, вон, худая какая!

Когда Анну согрели, накормили, она немного успокоилась.

– Ты не обижайся, я тебя спрошу: кто отец ребенка? Ты его просто нагуляла, или сначильничал кто?

– Петя! Как ты можешь? Бедная девочка и так не в себе! – Осадила мужа Маруся.

– Нет, я отвечу. По любви я.… Думала, он на мне женится. А отец Порфирий говорит, что он женатый, что семья у него… – На ее глаза снова навернулись слезы.

– Как же он мог!

– Зачем ты ему поверила? – Перебивая друг друга, восклицали супруги.

Весь день они разговаривали о родах, о том, что будет потом. Решили сделать все так, как велел отец Порфирий. Анну устроили в уютной маленькой комнате.

Когда, поздно вечером, Петр и Маруся, наконец, легли отдыхать, они еще долго не могли заснуть.

– А она красивая. – Заметил муж.

– Да, очень. Парень, наверное, тоже симпатичный. Представляешь, какой ребенок у нас будет! Чудо, не ребенок!

– Да, Маруся, чудо. Это просто чудо! Слава Богу, он услышал наши молитвы!

В доме Александра на улице Горняков, что на Старой Вые, последнее время было неспокойно. Катя тяжело ходила эту, третью, беременность. Старшему, Павлу, уже исполнилось 10 лет, младшему – только четыре. Муж все время был дома. Зима, в лес не пойдешь! А больше ему ходить было некуда. Он стал злой, раздражительный, ко всему придирался. Катя из сил выбивалась, чтобы угодить мужу, но мир в доме не восстанавливался. Сестра и мать стали бывать у них редко, не хотели встречаться с зятем. Но даже редкие встречи с ним заканчивались одинаково, скандалами:

– Вы мало даете денег! Видите, Катерина снова на сносях! Нам теперь больше нужно! Платите еще, или ваши внуки будут голодать! – Требовал Александр.

Мать Кати, Нина, пыталась объяснить ему, что денег больше нет, не может она дать больше. А вот Дуня слышать не могла наглого мужа сестры, взрывалась, как порох.

– Слушай, ты, дармоед! Это не тебе на жратву мать последние деньги отдает, а детям твоим! А, если тебе не хватает, иди, работай! Вон, морду, какую наел! 36 лет, а все, как дурак, по Веселым горам бегаешь! Ни копейки в дом не принес, только орать «Мало!», да, «Мало!» можешь! Совсем совести нет у человека!

Вскоре, после Рождества, Катя родила девочку. Она назвала ее Софьей, Сонечкой. Мужу было все равно.

А Анна в это время жила в доме на Гальянке. На улицу она не выходила, живот уже был виден, шесть месяцев все-таки. Семья Стародубцевых относилась к ней хорошо, старались не огорчать, вкусно кормить. Если бы не сознание того, что ребенка придется отдать, Анна была, можно сказать, счастлива.

Весенним апрелем Анна родила сына, но не себе, а Стародубцевым. Повитуха сказала, что таких красивых деток она видела редко, разве что у Черновых, когда нарождались, да, все зря: все померли, только один Сашка и остался, да и тот непутевый какой-то, хоть и красивый.

Но слова старой повитухи остались без внимания, не до того было.

Стародубцевы окрестили сына у отца Порфирия. Имя они придумали странное – Африкан, но никаким другим называть не хотели, как их ни уговаривали. Ну, Африкан, так, Африкан, лишь бы хороший человек вырос.

Поговорив с Анной, решили, что она покормит малыша грудью несколько месяцев, а потом они уедут.

– Ты даже не спрашивай, куда. Так нам всем лучше будет! – Велел Петр.

Анна часто украдкой плакала, может, поэтому молока у нее было мало. Кое-как докормив Африкана до двух месяцев, женщины начали давать ему прикорм.

А вот у Кати молока было много. Сонечка росла таким славным бутузиком! Катерина была счастлива. Всю свою любовь она отдавала детям и мужу.

Ласки жены его раздражали, но, когда она гладила ему ноги, ему нравилось. Катя снимала с мужа носки, массировала ему ступни и целовала ноги.

1-го мая Александр побежал в лес, в горы.

– Сашенька, зачем? Что там делать? Еще даже снег не сошел! – Удивлялась жена.

Но влюбленное сердце считало минуты до встречи со своей ненаглядной. Зимой, за время вынужденного безделья, Александр поправился, раздобрел, как говорили люди. Бежать в гору, да еще по непросохшей земле было трудно, он весь взмок с непривычки. Но желание видеть Анну, ее прекрасное лицо, ощутить ее податливое тело, гнало его вперед без отдыха и передышки. Наконец, та самая гора, та самая ель. Даже их лежанка с прошлого года сохранилась. Он лег на колючие ветки, гадая, придет она или нет?

Тихо в лесу, вольготно. Только у подножья холма бормочет речка, ворчливо освобождаясь от последнего льда в воде. Он здесь был последний раз в прошлом году, в ноябре, ходил по первому снегу к истоку ручья, ведьму искал. Нашел. Взял, что хотел…

Распаленный желанием мозг начал искать варианты.

– Соне скоро четыре месяца. Если бы Катя перестала ее кормить грудью, можно было бы попробовать подливать ей по несколько капель ведьмино зелье.

Александр ни о чем больше не думал, он хотел быть с Анной, а жена ему мешала. К чему могут привести его действия, как это выглядит со стороны, – его не волновало.

Анна так и не появилась. После родов прошло только две недели, и такой поход в лес был для нее невозможен.

Он вернулся домой злой, уставший. Накричал на жену, придрался к старшему сыну.

– Сашенька, ну, скажи, чем ты так недоволен? – Ластилась к нему Катя.

– Чем я должен быть доволен?!? Ты на себя посмотри! Корова – коровой! Сколько можно титьки свои теребить? Смотреть противно!

– Сашенька, так я же ребенка кормлю. Мне сцеживать молоко надо… – Пыталась растерянно объяснить мужу она.

– Значит, кончай кормить! – Приказал он.

– Ну, как же так? Она же еще маленькая…

– Сказал, хватит! Значит, хватит! – Отрезал муж.

Весь следующий день в доме был какой-то кошмар: ребенок орал, требуя материнского молока, Катя не могла подняться с кровати – плохо себя чувствовала, мальчики просили есть. Взбешенный Александр ушел из дома, громко хлопнув дверью.

Катя болела почти три недели. Она похудела, кожа стала желтой, жаловалась на боли в животе. Сестра приводила к ней врачей, каких-то бабок, но причину ее болезни так никто и не распознал.

Александр почти потерял надежду на встречу с Анной. Раздумывая над своей жизнью, он мучился вопросом:

– Жена помрет, и Анна куда-то делась. Что я, один с тремя детьми останусь?!?

1-го июня Анна все-таки пришла. Он смотрел на нее и удивлялся: куда делась ее нежная девичья красота? Перед ним стояла измученная горем женщина, заплаканная, бледная, похудевшая.

– Аннушка? Что с тобой?

Она бросилась к нему, обвила руками шею и заплакала горькими слезами.

Это неприятно удивило его.

– Здесь еще мне проблем не хватало! – Подумал он.

– Ты заболела, что ли?

– Саша, милый! У нас с тобой ведь сынок родился, скоро уже как два месяца. Меня из монастыря выгнали, я у чужих людей живу, им за это сыночка своего отдать пришлось! Уезжают они скоро, Саша! Увезут его навсегда!

Александр ничего не понимал: какой сыночек? какие люди? кто кого увезет?

– Ты ребенка, что ли родила? – Наконец, стало доходить до него.

Анна со страдальческим выражением лица кивала головой.

Он смотрел на нее и думал, что он устал от этих баб, от детей, как ему все надоело! И Анна туда же! Он думал, она не такая, как все, особенная, а, оказалось… И красота ее куда-то делась.

– Уезжают они? Когда?

– На днях. Скоро уж!

– А ты куда?

– Как куда? Разве ты на мне не женишься? Я к тебе пойду! Вот только сыночка забрать надо! Как мы с тобой без него жить будем?

– Ты погоди. Погоди. Давай сделаем так: пусть они уезжают, а ты обожди. Приходи сюда через две недели, я все улажу. Поняла?

– А как же сыночек, Саша? Увезут ведь!

– Да не ной ты! Надоело все! Пошел я!

И Александр почти бегом стал спускаться с горы, размышляя, как поскорее ему выпутаться из этой ситуации.

– Это хорошо, что ребенка забрали. Сколько можно этих детей? Попробуй всех накормить, да вырастить. Если бы Краснова Нинка, хоть побольше давала…

И тут нему пришла мысль: если Кати не будет, мать ее не перестанет им давать деньги? Наверняка, перестанет! У него внутри все захолодело. Он помчался домой с решением больше Катю отравой не поить. Но, когда, он переступил порог дома, на него с кулаками набросилась Дуня:

– Сволочь! Я все знаю! Мне Катя жаловалась, что ты запретил ей грудью кормить! Она сразу же слегла! Это ты, паразит, ее отравил! Ты! Ненавижу!

Из комнаты больной вышла мать:

– Не надо, Дуня, так говорить. Может, и ни причем он.

Александр переводил растерянный взгляд с сестры, на мать.

– Отравил? Кто отравил? Почему отравил? – Он вбежал в комнату Кати.

По одному лишь взгляду на жену он понял, Катя доживает последние часы. Она умирает. Он упал перед ней на колени, обнял и заплакал.

– Не умирай, слышишь, не умирай! Не оставляй меня одного, Катенька!

Искреннее горе Александра удивило женщин. Они молча наблюдали эту сцену, думая об одном:

– Может, и правда, Сашка не виноват?

Пришел священник, Катю исповедали, причастили. К утру ее не стало.

Александр был растерян, подавлен. Его горе казалось искренним. Похоронами занимался муж Дуни, ярый революционер и коммунист. Поэтому отпевания в церкви не было, а на памятник на могилку, вместо креста, была установлена пятиконечная звезда, как символ счастливой будущей жизни. Александр не касался организации похорон, а матери и сестре было не до этого – детей пришлось забрать к себе.

Анна простодушно рассказала Стародубцевым, что она через две недели встречается со своим любимым, и он обещал к этому времени все решить и забрать ее к себе. Волнуясь, что Анна может передумать и не отдать Африкана, они решили ускорить свой отъезд из Нижнего Тагила.

– Как же так? – Расстроилась Анна, – вы же собирались через месяц! Подождите, хоть две недели!

Но Стародубцевы не захотели ждать и спешно уехали с ребенком в неизвестном направлении, разрешив Анне жить в их доме до осени, пока не приедут новые хозяева.

Оставшись одна, она плакала и считала дни до встречи с Александром.

Катю похоронили, провели поминки, как полагается. Потом подошел и девятый день.

Александр бродил по своему опустевшему дому. Кати больше нет. Дети у сестры. Тишина гнетет, давит. Чудятся чьи-то голоса, то смеется кто-то, то, вроде, плачет.

– Интересно, где сейчас ее душа? Душа-то все видит, все знает, не обмануть… – С печалью в сердце думал он. – Простит ли меня? Конечно, простит, она меня так сильно любила!

Он вспоминал последние минуты жизни Кати. Как она слабым жестом подозвала к себе почему-то не его, а сестру с матерью. И ее последние слова были им адресованы, не ему. Бледные губы прошептали:

– Детей берегите.

Она еще хотела что-то добавить, да, видно, сил не хватило.

Почему она не к мужу обратилась с просьбой, а к сестре? Значит, все поняла.

Такие мысли одолевали свежеиспеченного вдовца. Он, конечно, пожалел о своем намерении извести жену, но было слишком поздно. Как теперь ему жить? Будет ли Катина мать содержать его? Его одного, ясно дело, нет! А вот внуков своих вряд ли бросит, она ведь знает, что он не работает. Доходов не имеет.

Александр отправился к теще, чтобы забрать детей себе.

– Оставь их нам! Зачем они тебе? Соня совсем маленькая! Что ты с ней делать будешь? – Упрашивала Евдокия.

Но он был непреклонен. Мать собрала детей, положила им еды, зятю дала денег.

– Вот, Саша, возьми. Больше дать не могу.

Старший Павел всю дорогу смотрел на отца как-то странно, то ли с испугом, то ли с отвращением.

– Напели уже про меня. – Решил Александр. – Ничего, я ему мозги-то вправлю!

Соня раскапризничалась.

– Займись сестрой! – Приказал он Павлу. – Я скоро вернусь!

Он нашел дом, где жила Анна, велел ей собираться и повел ее к себе домой. Анна видела, что настроение у него отвратительное, поэтому спрашивать ничего не стала.

Он привел ее к красивому двухэтажному дому. Сердце радостно забилось от восторга, что здесь они будут жить с любимым. Но, оказалось, кроме нее и Саши, в этом доме будут еще жить вместе с ними трое его детей. Анна замерла у порога.

– Как же так? Ты мне ничего не говорил, что у тебя дети.… А где их мать?

– Померла! Хватит об этом! Иди, лучше, дочку успокой! – Александр вновь ощущал себя хозяином, жизнь налаживалась.

Анна подошла к плачущему ребенку, взяла Соню на руки, прижала к себе трогательное тельце. По возрасту, она была почти ровесницей ее сыну. Такая же маленькая, беспомощная. И тоже без матери. Анна невольно залилась слезами, но, увидев недовольный взгляд Александра, взяла себя в руки и больше старалась не давать волю чувствам.

Так 18-летняя девочка стала выполнять обязанности матери для троих детей, обязанности жены для Александра, обязанности хозяйки большого дома, фактически, не являясь ни тем, ни другим, ни третьим. Она всем сердцем полюбила Соню, переложив на нее свою нерастраченную любовь к сыну. А вот отношения со старшим сыном Александра, Павлом, никак не складывались. Мальчик смотрел на нее волчонком, грубил, делал пакости, постоянно убегал к бабушке и тете.

Отец требовал, чтобы мальчики называли Анну «мамой». Но каждый раз это заканчивалось скандалом и ремнем, так как Паша с ненавистью заявлял, что Анна им не мать, а чужая тетка, и мама умерла из-за нее.

Слова ребенка удивляли Анну, но потом она к ним привыкла и не обращала внимания.

Соседи тоже невзлюбили ее. Как только Анна встречала кого-нибудь на улице, ей в глаза неслось:

– Еще жёнина постель не остыла, а ты, бесстыжая, к мужу в кровать прыгнула!

Такое отношение до слез огорчало Анну. Но она понимала, что соседи правы. Александр привел ее к себе на десятый день после похорон жены. Она тогда этого не знала. А потом уж, уходить что ли? Да и некуда ей было уходить.

Паша, часто бывая у бабушки, слышал ее разговоры с Дуней. Открыто они ничего такого не говорили, но постепенно в голове мальчика сложилась полная картина из недомолвок и намеков: отец отравил маму из-за своей молодой полюбовницы и привел ее в мамин дом. Ненависти к отцу он, почему-то не испытывал, он его не слишком любил, да и отец никогда по-хорошему детьми не занимался, а вот к Анне у него возникла страшная, всепоглощающая ненависть. 11-летний мальчик остался без самого близкого и родного человека – мамы.

– Убью! Вырасту, убью! – Решил он.

Средний сынишка, 5-летний Никита, был еще слишком мал, чтобы составить свое отношение к этой истории, он тянулся к ласке и доброте Анны, но его постоянно настраивал против нее брат.

Евдокия часто говорила матери:

– Зачем ты Сашке последние деньги отдаешь?!? Он Катю со свету сжил! Смотри, живет в нашем двухэтажном доме, а мы по чуланам прислуги ютимся!

– Не говори так, доченька, мы ничего не можем доказать. А деньги я не ему даю, а внукам.

В заботах и суете пролетело лето, золотую осень сменила промозглая слякоть. Анна уже привыкла к своей жизни в доме Александра. Одно лишь не давало ей покоя: он не спешил жениться на ней.

– Саша, мы с тобой вместе живем, не венчаны, грех это!

– Подожди, поженимся. Что ты знаешь о грехе? – И он надолго уходил в свои невеселые думы.

Александр часто сравнивал свою умершую жену с Анной. Конечно, Анна была намного моложе и красивее, но куда делось ее юное очарование после всего произошедшего? Зато, Катя так его любила! Ноги целовала! А Анна падает в кровать ночью, ни до чего ей дела нет! Ни любви ей не надо, ни ласки. Постепенно, Александр пришел к мысли, что зря все это он затеял. Зря! И грех-то какой на душу взял! А все из-за нее, Анны.

Анна тоже много думала о своей жизни. Она не жалела о том, что поддалась Александру, не стала монахиней. Что сделано, то сделано. Его она в этом не винила. Она простить ему не могла то, что он даже не попытался вернуть их сына. Ничего не сделал!

– Если бы он тогда пошел к Стародубцевым, и потребовал отдать Африкана, может, сыночек был бы с ними? – В сотый, в тысячный раз задавала она себе вопрос. Вопрос, ответа на который никто не знал.

Так что отношения у Александра с Анной были далеко не идеальными.

Прошло два года. На Рождество Анна поняла, что беременна. Александра эта новость в восторг не привела, но после праздников он обещал расписаться с Анной в советском Загсе.

В июле в семье Черновых появился еще один сын. Отец назвал его Прохор.

Павел и Никита жили на первом этаже, а отец с Анной, Соней и маленьким Прохором – на втором. В большом доме хватало места всем.

Время шло, зима сменяла лето, дети взрослели, подрастали младшие – Соня и Прохор.

Если бы не откровенная ненависть Павла, можно сказать, что все у Черновых было неплохо. Старшие старались как можно реже встречаться с мачехой.

Бабушка давала деньги, да кое-что из вещей Кати удавалось продать на рынке или обменять на еду.

Шел 1939 год.

Прохору исполнилось уже десять лет. Мальчик рос умным, хорошо учился, с удовольствием ходил в школу.

– Учись, учись, Прошенька! Образование для человека очень важно!

– А у тебя, мама, какое образование? – Спрашивал он Анну.

– У меня хорошее образование: четыре класса церковно-приходской школы! – С гордостью отвечала она.

– А папа, что читать не научился?

– Время тогда другое было… – И она замолкала, то ли о чем-то думая, то ли вспоминая что-то.

Прохор был ее гордостью. Он и похож был на нее. Красивый, ладный, умный, тянулся к музыке. Глядя на сына, Анна мечтала, что он вырастет, институт закончит, будет большим человеком, счастливым будет. И она смотрела на свои изможденные постоянной работой руки, рано постаревшее бледное лицо.

Это лето на Урале выдалось холодным и дождливым. На городском рынке торговцы сооружали какое-то подобие крыши над своими прилавками. Кое-где были проложены деревянные настилы, заменяющие тротуар. Но никакие ухищрения не могли спасти от воды сверху и от грязи снизу.

Именно в эту пору на рынке появился смуглый человек, плохо говорящий на русском языке. Он разложил на своем прилавке товар и зазывал покупателей:

– Помидора! Купай помидора! Кусна! – И он прикладывал пальцы к губам, вероятно, показывая какой вкус у его товара.

Вокруг его лотка скопились женщины, разглядывая необычные плоды.

– Да кто ж это есть-то будет?! – Со смехом спрашивали они продавца.– Твою помидору-то?

– Пробуй! Пробуй! – Обижался торговец.

Он разрезал один помидор на дольки и протягивал женщинам. Они смеялись, подталкивали друг дружку, но брать дольки не решались. Наконец, одна, самая шустрая и любопытная, все же отважилась и с опаской положила себе в рот кусочек помидора. Все замерли, глядя на нее.

– Фу!!! Гадость какая! – Она плюнула под ноги диковинный плод.

Женщины со смехом разошлись в разные стороны, оставив обиженного продавца со своими помидорами.

Анна шла домой с рынка и улыбалась, вспоминая смешного нерусского продавца, думала, как расскажет об удивительных помидорах мужу, как порадует Соню, когда подарит ей новые ботинки, так удачно выменянные ею на серьги Катерины.

– Ты представляешь, Саша, он еще заставлял нас пробовать эту гадость! – Глаза Анны сияли, щеки порозовели, когда она рассказывала мужу о приключении на рынке.

Александр лежал на кровати и смотрел на жену. Он не слушал ее, его мысли были далеко. Он думал, что оживившись, она стала похожа на ту Анну, прежнюю, красота которой околдовала его, толкнув на страшный грех. На грех, за который ему придется расплачиваться. Он давно пожалел о содеянном. Его злодейство не принесло счастья никому, ни ему, ни Анне. А детей и вовсе он обездолил. Анна оказалась доброй, работящей, но с первой женой, с Катей, ему жилось бы, конечно, лучше. Он вспоминал, как Катя любила его, как снимала с него, пьяного, обувь и украдкой целовала ему ноги, а он делал вид, что спит, позволяя ей делать это. Хорошо еще, что Катина мать не отказала ему в пособии, исправно выдавая ежемесячно небольшую сумму денег. Но семья росла, денег не хватало. Старший сын, Павел, пошел работать на железную дорогу, но денег в семью не давал. Анну он люто ненавидел, с отцом постоянно ссорился.

– Ты в моем доме живешь! Давай мне деньги за проживание! – Орал на сына Александр.

– Я живу в доме своего деда! Он моей матери в наследство его отписал! А вот какое право ты имеешь здесь жить со своей полюбовницей да со своим отродьем?!? Ты мать со свету сжил! И я еще вам деньги за это должен?!? – Отвечал ему сын.

Анна, услыхав впервые такие слова, изумилась:

– Павлуша, что такое ты говоришь? Кого он со свету сжил? О чем это ты?

Но мужчины не обращали внимания на ее вопросы, продолжая выяснять отношения. И Анна больше не спрашивала их ни о чем, решив, что ее это не касается.

Никита все свободное время проводил у бабушки и тети Дуни. От них и старшего брата он узнал историю своей семьи. Матери он почти не помнил. Анна всегда была добра к нему, поэтому ненависти к ней он не испытывал. Но, поддерживая Павла, не мог простить отцу его поступка, дерзил, не слушался, постоянно убегал из дома, чем доводил отца до бешенства.

Анна, растившая Софью с четырех месяцев, очень любила ее. Она вложила в этого ребенка всю нежность, всю нерастраченную ласку, которую не смогла отдать своему первенцу – Африкану. Три года, пока не родился Проша, Сонечка была единственным утешением в ее жизни. Когда малышка подросла, она стала звать Анну мамой. Павел, слыша это, бледнел от ненависти. Он выжидал, когда Соня подрастет, чтобы открыть ей глаза на коварство той, которую она зовет «мамой».

Анна с нетерпением ждала возвращения Сони, чтобы отдать ей ботинки, то и дело выглядывая в окно, выходящее на улицу. Вот вернулся Павел, хмурый, как всегда. Хлопнув дверью, ушел в свою комнату и теперь, уж наверно, не покажется до утра. Никита прибежал, щеки красные, видать, носились где-то с пацанами. Сейчас поднимется наверх, есть захочет.

Анна готовила на кухне немудреный обед: вареную картошку с салом. Еще на стол она поставит соленые грибы, лук зеленый, да буханку свежеиспеченного хлеба.

Наконец, на лестнице послышались легкие шаги.

– Соня! – Обрадовалась Анна. – Сонечка, поди сюда, милая! – Позвала она девочку.

– Что, мама? – Отозвалась Соня.

– Посмотри, что я тебе купила. – Анна, сияя от радости, протянула ей ботинки.

– Это, это мне?!? – Девочка не могла поверить в свое счастье.

Обувь у нее страшно поизносилась, надеть было совсем нечего. Сыновья еще как-то донашивали друг за другом, да и кое-что отцовское подходило, а вот Соне приходилось покупать, а денег не хватало, так что в дилемме еда – обувь Соне, как правило, побеждала еда. А накормить четырех мужчин было непросто! Анна никогда не думала: «Что приготовить?», главной проблемой для нее была: «Лишь бы всем хватило».

Соня взяла обновку в руки, все еще не веря в свое счастье.

– Да, бери, бери! Это твое! – Счастливо смеялась Анна. – Примерь! Не жмут ли?

– Ой, мамочка! Ой, спасибо! Нет, не жмут! Даже вот тут, в носочке свободно, пальчик шевелится! Спасибо, мамочка!!! – Радость переполняла обоих.

Соня в новых ботинках прыгала по дому, стараясь как можно громче стучать каблуками. Счастливый смех раздавался по всему дому.

Павел больше не мог выдержать этого. Ненависть забурлила в нем со страшной силой. Он вскочил с кровати и через две ступеньки помчался наверх, в комнаты отца и Анны. Вид его был ужасен: бледный, с выпученными от злости глазами, с всклокоченными волосами, он влетел в комнату, где плясала сестра.

– Ты, дура!!! Ты кого мамой зовешь?!? Потаскуху отцову?!? Ты ее за что благодаришь?!? За то, что они с отцом мать твою родную извели, да на тот свет отправили?!? Дура! Купила она тебе ботинки! Как же! Да она их на мамины вещи поменяла! А ты ее «мамочка»! Тьфу! Дура! – И, плюнув под ноги, он выбежал из комнаты, оставив ошеломленную его словами сестру и поникшую мачеху.

– Мама, как же это? – Тихо спросила девочка, – как такое может быть? Это, что, правда?!?

Радость исчезла из глаз, уступив место слезам. Соня повернулась и побежала вниз.

– Подожди, Сонечка! Соня! – Пыталась вернуть ее Анна, но, вздохнув, принялась доделывать обед.

– Опять разорались! Надо все-таки Пашке мозги-то вправить! Совсем обнаглел! – Подал голос из другой комнаты Александр.

Соня вбежала в комнату Павла, там никого не было. Тогда она заглянула к Никите. Брат сидел за столом и что-то мастерил.

– Никитка, Никитка! Это правда?!?

– Что, Соня? – Отозвался он.

Ему очень не хотелось начинать этот разговор, но Соня так просто не уйдет.

– То, что сейчас Паша сказал? Про отца с Анной? Это правда, что они маму убили?!? Никита, ну, что же ты молчишь? Правда, значит.

– Да я точно не знаю, Соня. Ты пойди, у тети Дуни спроси, она скажет.

– А-а-а!!! – Раздался нечеловеческий вопль. Соня обхватила голову руками. – Ненавижу! Ненавижу!!!

Она выбежала из дома.

«Барский» дом, где проживали в комнатах прислуги бывшая хозяйка и ее дочь с мужем – коммунистом, было решено отдать детям под Дом пионеров. Вопрос о выселении хозяек быстро решил зять – энергичный человек, член коммунистической партии, третий зам. председателя Парткома, бывший рьяный революционер. За его боевые заслуги и безупречный моральный облик, ему была выделена двухкомнатная квартира в новом двухэтажном деревянном доме, со всеми удобствами, а именно: с чугунной печкой на кухне, титаном в ванной и белоснежным унитазом в маленьком чулане. В меньшей комнате поселили жену врага народа, расстрелянного неизвестно где и когда, а в большой расположились Дуня с мужем.

На стук в дверь пришли обе хозяйки.

– Соня?!? Что с тобой? Что случилось? – Заволновались они, увидев состояние девочки. – Заходи, почему ты плачешь?

Соню провели на кухню, налили ей горячего чаю.

Соню колотила нервная дрожь. Наконец, она произнесла каким-то чужим, хриплым голосом:

– Это правда, что отец маму со свету сжил из-за Анны?

На кухне повисла напряженная тишина.

– Ответь, тетя Дуня, бабушка, ответь, не молчите. Я у Никиты спрашивала, он тоже молчит, говорить не хочет, к вам вот послал. Я знать хочу! – Слезы в два ручья текли по ее щекам.

– Сонечка, дорогая, – начала Нина, – да кто ж его знает, как все было-то? Господь только и знает! Ты не плачь, успокойся, пойдем, я тебя в кроватку уложу. Отдохнешь, поспишь. Утро вечера мудренее… – Приговаривала она, укладывая замерзшего ребенка в постель.

Измученная Соня моментально заснула. А Дуня с матерью еще долго сидели на кухне, разговаривали:

– Надо было ей все сказать! – Решительно говорила Дуня.

– Что сказать-то, доченька? Мы ведь точно не знаем ничего, только догадываемся.

– То и сказать, о чем догадываемся! Что папаша ее Катю отравил! А после похорон на десятый день эту беспутную девку в дом привел! На Катину кровать уложил!

– Дуняша, милая, не говори ничего Соне, посмотри, в каком она состоянии! Разве ей лучше будет, если она все узнает? С Анной у них отношения хорошие, пусть все так и остается!

– Мама! Ты что такое говоришь?!? Эта дрянь с Сашкой дочь твою травили, пока на тот свет не отправили, а ты жалеешь их?!?

– Да не их я жалею, мне Сонюшку жалко. Знаешь, Дуня, мне иногда кажется, что Саша один это все сделал. Анна ничего не знала, ни причем она.

– Ох, мама, мама! Ты всегда была слишком доброй. Вот Сашка и пользуется этим всю жизнь: не рабатывал ни дня, на твоей шее сидит!

Если бы они знали, что весь их разговор слышит Соня, стоя за дверью в туалет.

– Я не пойду домой. Не могу их видеть. Можно я у вас поживу? – Сказала девочка, выйдя из-за двери.

Обе женщины замерли. Они смотрели на Соню, на ее бледное, заплаканное лицо.

– Живи, конечно, о чем ты говоришь! Поставим тебе кровать в бабушкиной комнате. Ей не так скучно будет. Присмотришь за ней, если заболеет. – Затараторила Дуня.

Так Соня ушла из дома к тете, видеть отца она категорически не хотела, ее аж передергивало от его имени. Она часто плакала, постоянно смотрела старые фотографии, где были засняты отец с ее матерью, просила бабушку рассказать о маме.

Новости из отцовского дома передавал Никита, часто забегавший к бабушке и тете.

– Вчера опять Пашка с отцом сильно ругались, – рассказывал он, хлебая горячие щи из красивой тарелки.

– Что ругались-то? – Дуне было интересно знать все.

– У Пашки давеча зарплата была, ну он и пришел домой выпимши, а отец стал денег у него требовать, а Пашка сказал, что не даст! Вот они и орали друг на друга.

– А Анна, что?

– Да, плакала, как всегда. О Соньке сильно переживает. Все приветы передает. Вернуться просит.

– Никогда! Видеть ее не могу! Отца ненавижу! Так им и передай! – Решительно заявила Соня.

Вечером, Дуня заглянула в комнату матери.

– Мама, я вот что подумала: Соня теперь у нас живет, Паша – взрослый, сам зарабатывает, Никита обедает у нас, может, хватит дармоеда этого кормить с его женой, да сыном?

– Я тоже думаю об этом, Дуня. Нам самим сейчас денег не хватает. Пусть идут работать, больше я их кормить не буду.

Когда пришло время ежемесячной подачки, то Александр так и не дождался денег, он понял: все, его семью больше никто содержать не будет.

Шел 1940-й год. Вера в светлое будущее наполняла сердца радостью, в массах рос энтузиазм, а в семье Черновых с утра и до вечера решали вопрос: где взять деньги? Вещей первой жены Александра почти не осталось, а жить на что-то надо, да еще Прошку поднимать. Ему одиннадцать только.

Мальчишка рос не по годам смышленый.

– Мама, почему меня Паша с Никитой не любят? – Недоумевал он.

Действительно, с первых лет жизни, Проша терпел от старших братьев обиды и унижения. Они, конечно, понимали, что ребенок тут ни причем, но сделать с собой ни чего не могли: они видели в младшем брате только плод преступной связи.

– Не плачь, сыночек! – Утешала его Анна. – Они не злые, несчастные они, вот на тебе и срываются. Ты не ходи к ним, поди вон, книжку почитай, или уроки поделай.