Текст книги "Леди мира. Автобиография Элеоноры Рузвельт"

Дом в Фэрхейвене был просторным, и время от времени его достраивали. Внутри него можно было найти много интересного. Герб Жана де Ланнуа, рыцаря ордена Золотого руна и предка первого Филиппа де Ланнуа, прибывшего в нашу страну в ноябре 1621 года, висел над дверью на раскрашенном щите. Некоторые полки над старомодными письменными столами были заполнены интересными маленькими безделушками, а кое-где стояли красивые китайские вазы.

На чердаке висели фигурки из слоновой кости, которые вырезали мужчины во время долгих китобойных плаваний. Многие из этих вещей сейчас находятся в Нью-Бедфордском музее, но в некоторых сундуках хранились старые судовые журналы и семейные дневники, которые любил изучать Франклин.

Моя семья Холл уже много лет не устраивала больших семейных встреч, возможно, из-за того, что жизнь в Тиволи, где моя бабушка присматривала за Валли, была не из приятных, а может, из-за того, что мы были разрознены и не имели общих интересов, а держались вместе только благодаря личной привязанности друг к другу.

Поэтому первая большая семейная вечеринка в Фэрхейвене стала для меня своего рода откровением. Я ощутила безопасность, которой прежде не знала. Сама того не сознавая, я испытала облегчение, ибо в те годы в большинстве случаев отношения между членами моей семьи были несколько неуверенными. Мод, например, любила своего привлекательного мужа, но финансовые трудности то и дело маячили на заднем плане. Тетя и ее супруг казались веселой и беззаботной парой, и когда они приехали в Англию во время моей учебы в школе, потому что Ларри Уотербери (муж Мод) был членом американской команды по поло на международном чемпионате, я с благоговением и завистью смотрела на красивую одежду и радостное лицо Мод. В ее мире царило удовольствие. Но за весельем скрывалось постоянное чувство неуверенности.

К 1902 году я уже начала понимать, что над головами людей иногда нависают долги, что и Эдди, и Валли растратили оставшиеся у них средства, а Пусси доверила большую часть своих сбережений джентльменам с добрыми намерениями, но плохими познаниями в бизнесе, и потеряла больше, чем заработала, так что ее доход заметно уменьшился.

Пока дети подрастали, у бабушки оставалось все меньше и меньше денег, потому что без завещания она имела лишь вдовье право в имении мужа. Ей с трудом удавалось покрывать расходы и помогать своим детям.

Муж Тисси был состоятельным человеком, а сама Тисси много лет тратила почти все до последнего пенни на членов своей семьи. Каждый из них испытывал финансовые трудности, и прежде всего потому, что «пытался жить не хуже других».

Делано были первыми людьми в моей жизни, которые могли делать все что захочется, не думая о деньгах, и вскоре я узнала причину. Меня научила свекровь, но я уверена, что любой член ее семьи мог бы все мне объяснить ничуть не хуже. Они следили за каждым грошом, в то время как в моей семье деньги любили тратить впустую. Делано были щедры и могли позволить себе участвовать в важных делах, потому что мало тратили впустую или на несущественные нужды.

Если с одним из них случалось несчастье, остальные тут же слетались на помощь. Холлы тоже были готовы сплотиться, но у них было гораздо меньше поводов для этого. Делано могли не одобрять решение других членов семьи и открыто выражали несогласие, но стоило постороннему человеку хотя бы намекнуть на критику, и весь клан готов был разорвать его на куски!

До поступления в Гарвард Франклин мечтал служить во флоте. Его отец посчитал, что единственный сын не должен выбирать профессию, которая так сильно отдалит его от дома. Он хотел, чтобы Франклин изучал юриспруденцию, способную подготовить его к ведению бизнеса или к профессии, которую он мог бы получить позже.

Окончив Гарвард, Франклин поступил на юридический факультет Колумбийского университета. Его мать арендовала дом на Мэдисон-авеню, 200, и зимой 1905 года мы часто весело проводили там время. Для нас устраивали вечеринки, присылали свадебные подарки, а кузина Сюзи помогала мне покупать приданое и постельное белье. Это было волнительное время, а свадебные планы осложнялись тем, что дядя Тед, в то время президент Соединенных Штатов, решил приехать в Нью-Йорк, чтобы выдать меня замуж, и наша свадьба должна была совпасть с его планами. В конце концов нас решили поженить в День святого Патрика, 17 марта 1905 года, потому что тогда на парад должен был приехать дядя Тед.

Мы с Франклином были в восторге, когда нас пригласили погостить у тетушки Бай на инаугурации дяди Теда 4 марта 1905 года. В Капитолии внутрь пускали только ближайших родственников. Мы с Франклином уселись на ступеньках позади дяди Теда и его семьи. Мне было интересно и волнительно, но политика по-прежнему мало что значила для меня, ведь, вспоминая, с какой силой дядя Тед произносил свою речь, я не могу сказать, что именно он говорил! Мы вернулись в Белый дом на обед, а потом посмотрели парад и вернулись в Нью-Йорк. Про себя я думала, что увидела историческое событие, и совсем не ожидала застать инаугурацию еще одного члена семьи!

Глава 4
Первые дни нашей совместной жизни

За две недели до нашей свадьбы кругом царила бешеная суета. Мои подружки невесты пришли помочь написать благодарственные записки за свадебные подарки, конечно же, подписываясь моим именем. Однажды мы с ужасом обнаружили, что Изабелла Селмес писала: «Мы с Франклином так рады вашему подарку» и так далее, а затем подписывалась своим именем вместо моего!

Подружки невесты были одеты в платья из тафты кремового цвета, на головах – перья, а по их спинам струилась тюлевая фата. У Франклина было несколько шаферов, а Лэтроп Браун стал свидетелем. Мое платье сшили из плотного крепкого сатина со сборками фатина на шее и длинными рукавами. Наряд покрывало розовое брюссельское кружево моей бабушки Холл, а вуаль из того же кружева спадала с моей головы поверх длинного шлейфа.

Три перышка на головах подружек невесты напоминали герб Рузвельтов, а Франклин сообразил для своих шаферов булавку с тремя маленькими перьями в бриллиантах. Кроме того, он придумал подарить мне золотые часы с моими инициалами в бриллиантах и булавкой с тремя перьями, на которой можно было носить их, и я до сих пор ношу их, хотя часы на булавках уже не в моде.

Свекровь подарила мне жемчужное колье-ошейник, в котором я чувствовала себя неописуемо прекрасной. В руках я несла большой букет ландышей.

Выбранная дата имела еще одно значение для всей моей семьи Холлов: это был день рождения моей матери. Наступило 17 марта. Дядя Тед приехал в Нью-Йорк из Вашингтона, посмотрел парад, а потом приехал в дом кузины Сюзи, где мы с Франклином поженились.

Многие из наших гостей с трудом добрались до дома из-за того, что для проведения парада перекрывали улицы. Никто не мог войти с Пятой авеню, а полиция так тщательно охраняла дядю Теда, что войти с Мэдисон-авеню тоже было сложно. Несколько разгневанных гостей безнадежно опоздали.

Церемонию провел преподобный Эндикотт Пибоди, глава Гротонской школы. Гостиная моей кузины Сюзи соединялась с домом ее матери, так что нам достались две большие комнаты. На самом деле мы поженились в доме миссис Ладлоу, где перед камином был устроен алтарь, как и на свадьбе Пусси годом раньше.

После церемонии мы обернулись, чтобы принять поздравления от родственников и друзей. Тем временем дядя Тед прошел в библиотеку, где были поданы закуски. Те, кто оказался ближе всех к нам, действительно нашли время на пожелания, но подавляющее большинство гостей больше хотели увидеть и услышать президента, и спустя короткое время мы с Франклином остались одни! Комната, в которой выступал президент, была полна людей, которые смеялись над его рассказами. Не помню, чтобы меня это особенно удивило, и даже Франклин, кажется, не возражал. Мы просто последовали за толпой и слушали вместе с остальными. Позже мы собрали достаточно шаферов и подружек невесты, чтобы разрезать свадебный торт, и, думаю, смогли уговорить дядю Теда поприсутствовать на этой церемонии. Потом мы поднялись наверх, чтобы переодеться. К этому моменту главный гость уже покинул мероприятие. А мы ушли под традиционный рисовый дождь.

Мой старый друг, Боб Фергюсон, не смог присутствовать на свадьбе. Он лежал с лихорадкой, эпидемия которой время от времени возвращалась со времен Испанской войны, когда Боб был одним из «Мужественных всадников» дяди Теда. Поэтому, прежде чем отправиться на вокзал, мы заглянули к нему, а потом сели в поезд до Гайд-парка, где провели свой первый медовый месяц. У нас не принято проводить два медовых месяца, но мы именно так и поступили, потому что моему мужу нужно было закончить учебный год в юридической школе.

Наш первый дом представлял собой небольшие апартаменты в отеле в районе Западных 40-х улиц в Нью-Йорке, которые мы сняли до конца весны, пока Франклин продолжал изучать право.

Мне повезло, что наше первое домашнее хозяйство оказалось таким простым. В апартаментах была крошечная комната для Холла, чтобы он мог проводить с нами пасхальные каникулы, и он, казалось, заполнял собой всю квартиру. Все, что действительно требовалось от меня в первые недели, – это починка одежды, с которой я могла справиться. Но я почти ничего не знала о том, как заказывать еду, и те немногие умения, полученные в Тиволи, до учебы за границей, совершенно вылетели у меня из головы.

Когда моя свекровь уехала на лето в Гайд-парк, мы перебрались в ее дом, так что мне не пришлось демонстрировать глубину своего невежества в роли домохозяйки.

Как только учеба Франклина в юридической школе закончилась, мы уехали за границу – и с какими же угрызениями совести я отправилась в путь! Как ужасно страдать морской болезнью, когда муж замечает это, особенно если в мореплавании он находит радость! К счастью для меня, поездка прошла спокойно, и единственное, что я помню, – это то, как мы сыграли очень много партий в пикет[2]2
  Пикет – одна из старейших карточных игр, придуманная во Франции. Первые письменные упоминания о ней известны в конце XIV века, когда она называлась «Ронфле» и «Цент». В XVIII веке пикет распространился по всей Европе. – Прим. пер.


[Закрыть] и я неизменно проигрывала. В то время мне еще не хватало ума понять, что, играя в карты с Франклином, нужно быть готовым к редким выигрышам. Я утверждала, что ему феноменально везет. По его же мнению, причиной побед было мастерство!

Впервые мы сделали то, о чем я всегда мечтала. Сначала мы поехали в Лондон, где с ужасом обнаружили, что нас перепутали с дядей Тедом и предоставили нам королевский номер в отеле «Браун» с такой большой гостиной, что я не могла найти в ней свои вещи. Нам пришлось объяснить, что мы не можем позволить себе такое великолепие, но это не имело значения. Там мы прожили первые несколько дней в Лондоне.

Мой муж любил этот город, и я научилась любить его больше, чем когда-либо прежде, потому что мы заглядывали в незнакомые уголки, пока Франклин искал книги и гравюры, между которыми попадалась и одежда. Но настоящее волнение настигло меня, когда мы пересекли Ла-Манш.

В Париже мы обедали в незнакомых местах, заказывая фирменные блюда в каждом ресторане, что бы они из себя ни представляли. Мы бродили вдоль Сены и заглядывали во все букинистические лавки. Я покупала одежду и гравюры, а Франклин выбирал книги, только книги, куда бы ни пошел.

Он хорошо говорил по-французски, поэтому в Париже торговался сам, а в Италии передал инициативу мне, потому что я говорила по-итальянски лучше. Но через несколько дней Франклин перестал брать меня с собой, когда собирался торговаться, потому что, по его словам, без меня он справлялся лучше, ведь я принимала все, что говорил собеседник, за чистую монету. Франклин прекрасно пользовался своим бедным итальянским, который в основном состоял из латыни, изучаемой в школе.

В июле мы поехали в Милан, а потом в Венецию. Мы провели там День независимости США. У нас был восхитительный гондольер, похожий на великодушного разбойника, и большую часть вечеров мы проводили на каналах. Мы с гондольером довольно хорошо понимали друг друга. В длительных путешествиях ему иногда помогал друг, и тогда проскальзывал венецианский диалект, из-за чего гондольеру приходилось переводить то, что говорил его друг.

Мы любовались церквями до тех пор, пока Франклину они не надоели, но он никогда не уставал сидеть на солнце за одним из маленьких столиков вокруг площади и вспоминать историю Венеции.

Мы отправились на гондоле в Мурано, увидели, как выдувают стекло, заказали набор бокалов с гербом Рузвельтов и несколько венецианских стеклянных дельфинов для украшения стола, которые хранятся у меня до сих пор.

Из Венеции мы отправились на север через Доломитовые Альпы, а затем взяли большую неуклюжую карету «Виктория», запряженную двумя лошадьми. Это была прекрасная поездка в Кортину, где мы провели несколько дней. Мой муж ходил в горы с очаровательной леди, мисс Китти Гэнди. Она была на несколько лет старше его и умела лазать по горам, а я – нет, и, хотя я не сказала ни слова, я сгорала от ревности и была счастлива, когда мы снова тронулись в путь и покинули горный регион. Возможно, мне следует добавить, что мисс Гэнди позже стала одной из моих хороших подруг!

Мы останавливались в Аугсбурге и Ульме, двух причудливых немецких городах, где нам удалось найти еще несколько интересных гравюр. Потом мы поехали через Альпы в Сен-Мориц, где остановились тетушка Тисси и ее семья.

Мы сами вели экипаж, а это означало, что багаж должен быть легким, и я взяла с собой всего одно простое вечернее платье, которое к тому моменту было уже не первой свежести. Мы приехали в отель «Палас», и цена зарезервированного номера ужаснула нас обоих. Но мы решили, что наш кошелек выдержит такое напряжение, поскольку нам предстояло остановиться здесь всего на пару дней. Мы забыли, как сильно наряжаются постояльцы таких отелей, и вскоре обнаружили, что наша одежда подходит только для одного конкретного обеденного места – балкона с видом на озеро, – и еда здесь была дороже, чем где-либо еще. Мы испытали большое облегчение, когда снова тронулись в путь и выехали из Швейцарии через Страсбург и Нанси.

Франклин фотографировал всю поездку и сделал несколько снимков на вершинах перевалов, где нас окружали лишь горы, покрытые снегом. Когда мы вернулись домой, он ни секунды не сомневался, когда его просили назвать, где были сделаны снимки. Необычайный фотографический ум Франклина надежно запечатлевал все, что он когда-либо видел.

Вернувшись в Париж, я собрала свои вещи, и мы весело провели время с приехавшими кузенами Франклина и его тетей Дорой (миссис Форбс). Она водила нас по многим местам, а ее квартира, которая всегда была центром притяжения для всей семьи во время поездок в Париж, стала для нас самым гостеприимным домом.

В Англии мы нанесли, как мне показалось, ужасающий визит мистеру и миссис Фолжамб, у которых было прекрасное поместье под названием Osberion in Workshop («Осберион в мастерской»). Оно находится в той части Англии, которая известна под именем «Дьюкерис» из-за многочисленных прекрасных поместий, принадлежащих знатным титулованным семьям.

Самый чудесный дуб, который я когда-либо видела, находился рядом с этим местом, и мы посетили замок, в котором от кухни к кладовой дворецкого через бесконечные коридоры вела небольшая железная дорога. Нам показали специальные комнаты, где держали столовое серебро, больше похожие на хранилище серебрянщика, чем на сейф в частном доме. Библиотека обладала неподдельным очарованием. В нее входили через дверь, за которой находилась раздвоенная лестница, ведущая на несколько ступенек вниз, в длинную комнату. В дальнем ее конце источал тепло затопленный камин. По обеим сторонам располагались стеллажи, а между ними были расставлены столы со стульями и развешаны карты – все, что делало чтение или учебу легче и приятнее.

В этом огромном доме имелась только одна ванная. У нас были удобные комнаты с открытыми каминами, и по утрам перед очагами ставили жестяные ванны, а рядом – тазы с горячей водой. Еда была превосходной, но типично английской. Ужин оказался формальным, и, к моему ужасу, никого никому не представили. Мы были гостями в доме, и этого оказалось достаточно.

Я испытывала настоящие муки, и когда после обеда мне пришлось играть в бридж, в котором я была не очень умела, и мой ужас усилился тем, что мы должны были играть на деньги. Принципы не позволяли мне на это согласиться, поэтому меня вел партнер, но это едва ли облегчало мою совесть. Я чувствовала себя зверем, загнанным в ловушку, из которой не могла выбраться, и не знала, как себя вести.

Вскоре после того как мы покинули Соединенные Штаты, мать Изабель Селмс телеграфировала нам, что ее дочь собирается выйти замуж за Боба Фергюсона. Они поехали в свадебное путешествие, чтобы навестить семью Боба в Шотландии. Нас пригласили в дом его матери, чтобы мы смогли с ними познакомиться. Они остановились на небольшом морском курорте неподалеку от Новара, старинного семейного поместья на севере Шотландии. Глава этого поместья известен народу как «Новар», и много лет нынешний лорд Новар не принимал титула, потому что считал, что звание «Новар» выше всего, что может предложить ему Корона.

Вдовий дом, где жила старая миссис Фергюсон, с его великолепным видом и прекрасными садами, покрывающими склон холма, стал для меня откровением. Я хорошо знала Фергюсонов: они были давними друзьями нашей семьи.

Франклин бродил по вересковым пустошам с Гектором, и однажды ночью, после долгого дня, полного физических упражнений и многочисленных визитов в фермерские коттеджи, меня разбудили дикие крики с соседней кровати. Миссис Фергюсон имела острый слух, поэтому я проснулась и прошипела: «Тише!», боясь, что мы ее разбудили. Тогда я уже знала, что мой муж страдает от ночных кошмаров. Когда мы плыли на пароходе, он начал выходить из каюты во сне, но был покорным, когда спал, и по моему совету спокойно возвращался в постель.

На этот раз он указал прямо на потолок и раздраженно заметил мне: «Разве ты не видишь этот вращающийся луч?» Я заверила его, что ничего подобного там нет, и с большим трудом убедила не вставать с постели и не будить домочадцев.

Когда принесли наш утренний чай с тонкими ломтиками хлеба и маслом, я спросила, помнит ли Франклин, что ему снилось. Он сказал, что помнит, как сердился на меня за то, что я заставляла его оставаться на пути луча, который вот-вот должен был исчезнуть.

Пока я гостила у Фергюсонов, меня попросили открыть ярмарку. Любая молодая англичанка легко справилась бы с этим, но я была уверена, что никогда не смогу произнести ни слова вслух в общественном месте. В конце концов Франклина заставили выступить с речью перед арендаторами, и потом мы еще много лет дразнили его за то, что он говорил шотландским крестьянам, что овощи следует варить в молоке, – расточительность, которая была им не по средствам!

Оттуда мы отправились к старшему брату, который был главой дома, сэру Рональду Фергюсону, и его жене, леди Хелен, в другой их дом, Рейт, на Ферт-оф-Форт, по другую сторону от Эдинбурга. Это было прекрасное место с чудесными лесами и рододендронами. Мой муж очень заинтересовался научной стороной лесоводческой работы, которая сделала эти леса финансово ценными и приносящими все больший доход из года в год.

Меня очаровали гравюры, которые висели повсюду, даже на стенах вдоль маленькой задней лестницы, ведущей в наши комнаты. Но больше всего я удивилась, когда мы пошли ужинать и я обнаружила, что стены увешаны портретами всех предков Фергюсона кисти Генри Реберна. Первым из увиденных был «Мальчик в расстегнутой рубашке». Эту картину я с детства знала по репродукциям, но никогда не ожидала увидеть оригинал, висящий в доме друга.

Там же я впервые лицезрела за обедом шотландца в парадном килте. Гектор выходил в нем на болота, но до этого случая у меня не было возможности увидеть его во всей красе.

Однажды за чаем я осталась наедине с леди Хелен, когда она вдруг задала мне сокрушительный вопрос: «Скажите, дорогая, как вы объясняете разницу между национальным правительством и правительством штата? Нам это кажется таким запутанным».

Я даже подумать не могла, что существуют различия, которые нужно объяснять. Я знала, что у нас есть правительства штатов, потому что дядя Тед был губернатором штата Нью-Йорк. К счастью, в этот момент появились сэр Рональд и мой муж, и я смогла попросить Франклина ответить на ее вопрос. Он дал исчерпывающий ответ, а я поклялась себе, что, благополучно вернувшись в Соединенные Штаты, узнаю что-нибудь о правительстве своей страны.

Мы должны были оказаться дома к открытию Юридической школы Колумбии, так что наш отпуск, или второй медовый месяц, подходил к концу. Свекровь сняла для нас дом в трех кварталах от своего дома, на 36-й Восточной улице, 125. Она обставила его и наняла нам слуг. Первые несколько дней мы должны были провести с ней на причале до тех пор, пока не сможем внести последние штрихи в обустройство нашего дома.

Постепенно я становилась полностью зависимым человеком – никакой покупки билетов, никакого составления планов, кто-нибудь всегда все решал за меня. Это был приятный контраст с моей прежней жизнью, и я соскользнула в новую с величайшей легкостью.

Границы моей застенчивости постепенно стирались из-за вынужденного контакта со многими людьми. Я все еще страдала, но уже не так остро.

То ли Мод, то ли Пусси как-то сказали мне, что если разговор зайдет в тупик, то нужно взять и пройтись прямо по всему алфавиту. «A – apple – яблоки. Вы любите яблоки, мистер Смит? В – bears – медведи. Вы боитесь медведей, мистер Джонс? C – cats – кошки. Вы тоже испытываете это чувство, миссис Джеллифиш, по отношению к кошкам? Они вызывают у вас мурашки, даже когда вы их не видите?» И так далее по цепочке, но с тех пор, как я поддерживала разговор таким отчаянным методом, прошло уже некоторое время. Как и полагается молодым женщинам, я довольно хорошо вписывалась в образ обычной, тихой, молодой светской матроны.