Текст книги "Дочь серийного убийцы"

Глава 23
Дженни

Спускаюсь вниз в самый последний момент, не желая пересечься с Бреттом. Желудок сжимается, когда я подхожу к кухне. По правде говоря, не особо горю желанием пересекаться и с Марком – после того, что случайно подслушала прошлой ночью. Входя на кухню, не смотрю ему в глаза, пытаясь казаться совершенно беззаботной. Они с Бреттом сидят и пьют кофе, а Элла и Элфи шумно прихлебывают «Уитос»[9]9
  «Уитос» (англ. Weetos) – сухой завтрак в виде колечек с шоколадным вкусом, обычно разводимых молоком.


[Закрыть] из своих мисочек.

– Смотрите только не заляпайтесь шоколадным молоком, – говорю я им, добавив искусственно бодрое «Всем доброе утро!», прежде чем подойти к кофеварке и скованно встать перед ней спиной к столу, чтобы случайно не встретиться с кем-нибудь взглядом. Скрывать свое прошлое стало моей второй натурой – так мне легче отделять его от того, что я представляю собой сейчас. Но эти новые сегодняшние события угрожают опрокинуть мою тщательно выстроенную жизнь прямо у меня на глазах. А это будет гораздо труднее скрыть. Кажется, будто все мои заботы, тревоги и страхи проступают прямо у меня на коже, словно недавно нанесенные татуировки, клеймящие меня и предупреждающие всех о моих невзгодах. Если все это выплывет наружу – если моя маленькая семья, мои друзья, коллеги и знакомые узнают о моем отце, – то меня тоже смешают с грязью. А если Оливию не найдут в целости и сохранности, все пальцы будут указывать в мою сторону.

– Ты в порядке, Джен? – спрашивает Марк, но я не оборачиваюсь – очень медленно наливаю кофе в свою кружку, растягивая этот процесс как можно дольше. Если я сейчас посмотрю на него, он сразу увидит обиду и разочарование на моем лице, а я не хочу устраивать сцен перед этим вкрадчивым и скользким как угорь Бреттом. Боже, и вправду очень надеюсь, что Марк не воспользуется его деловыми советами или деньгами – просто не могу себе представить, что мне придется видеться с ним на регулярной основе. То, как его челка спадает на один глаз, словно у какой-нибудь поп-звезды восьмидесятых – это лишь одна из вещей, которые меня в нем раздражают. Я мгновенно невзлюбила его еще в тот момент, когда нас представили друг другу, много лет назад. Возможно, я была слишком сурова в своих суждениях. Это было в основном из-за того, как его глаза скользнули по мне, слишком пристально остановившись на моем лице – как будто он сразу узнал меня. До сих пор помню ледяной озноб, пробежавший у меня по коже, когда он чуть позже сказал: «Был рад познакомиться с вами, Джейн… Ой, простите, я хотел сказать Джен». Его появление здесь именно сейчас, когда на порог мне подбрасывают мертвых животных, как минимум нервирует.

– Дженни? – снова произносит Марк.

– Да просто немного не выспалась, – бесстрастно отвечаю я, завороженно уставившись на облачка пара, поднимающиеся над моим кофе. Понимаю, что неизбежно придется присесть к ним, особенно когда за столом дети. Наконец сажусь и сразу же обращаюсь к Элле и Элфи, чтобы не быть втянутой в разговор с мужчинами. Когда возникает пауза, Бретт сразу же вмешивается, как будто только этого и ждал. Явно в нетерпении что-то до меня донести – или же, как я опасаюсь, заварить какую-то кашу.

– Простите, если мы вели себя немного шумно, когда вчера вернулись. Вы были так добры, что позволили мне остаться… Надеюсь, я ничем вас не стеснил.

Натянуто улыбаюсь ему и, прищурившись, отвечаю теми словами, которых, как я полагаю, от меня и ждут.

– Вовсе нет. Я ничего не слышала. Во сколько же вы завалились?

– О, вообще-то не слишком поздно. Где-то в половину одиннадцатого? – говорит Марк, бросая на Бретта взгляд, ясно говорящий: «Только попробуй с этим не согласиться!»

– Да, где-то так, я полагаю. Славный у вас тут кабак, Дженни.

Что-то в том, как он произносит мое имя, поднимает волоски у меня на затылке. Сама не пойму, что такого в Бретте, но я ему не доверяю.

Время, когда он нарисовался на нашем горизонте и пролез в нашу жизнь, выбрано крайне неудачно. Подстегиваю наш утренний распорядок, чтобы поскорей сбежать.

* * *

Когда подходим к школе, Элла крепко держит меня за руку. Это на нее не похоже, что заставляет меня задуматься, не говорят ли и тут чего-нибудь – чего-нибудь страшного касательно того, что происходит. Как бы мы ни думали, что способны защитить своих детей от любых ужасов, я не сомневаюсь, что и она, и, в меньшей степени, Элфи все-таки улавливают какие-то невысказанные сигналы – жесты, мимику, приглушенные шепотки вне пределов слышимости… Мне нельзя игнорировать ситуацию, надеясь, что она просто исчезнет или смешается с мрачной изнанкой деревенской жизни. У детей очень хорошо развита интуиция, особенно у Эллы.

– Тебя что-то беспокоит? – спрашиваю я, ласково сжимая ей руку.

Слышу, как Элла резко втягивает воздух, и, в свою очередь, тоже задерживаю дыхание.

– Изабелла не вернется, – говорит она. Голова у нее опущена, шаги медленные и неуверенные. Останавливаюсь и наклоняюсь к ней, выпустив при этом руку Элфи. Тот быстро говорит: «Пока, мам, до вечера», и спешит в сторону своего класса. Предполагаю, что он предпочел бы не участвовать ни в каких разговорах по душам.

– Почему ты так думаешь, милая?

Элла пожимает плечами.

– Это то, что сказала твоя учительница?

– Нет. Это то, что сказал мне Итан. – Она вздергивает подбородок, и ее глаза фокусируются на моих. – А он знает, потому что его мама так сказала.

Его мама – это Уиллоу. Тяжело вздыхаю. И почему же это меня ничуть не удивляет?

– О, моя дорогая девочка, я уверена, что Изабелла скоро вернется, как и ее мама. – Понимаю, что мне не следовало этого добавлять, поскольку если этого не произойдет, Элла припомнит мои слова, и это подорвет ее доверие ко мне.

– Нет, ты ошибаешься. – В ее глазах отражается проблеск страха – моего собственного страха. С трудом сглатываю.

– Почему ты думаешь, что я не права? – Ужас пробегает по моим венам. Я не уверена, что готова услышать ее ответ.

– Потому что ее мама умерла. – Элла отстраняется от меня, поворачивается и вдруг вприпрыжку мчится через игровую площадку, словно теперь, когда она поделилась этим со мной, непосильный груз свалился с ее души. Но ее слова оставляют у меня тяжелое чувство, как будто в живот мне вывалили кучу булыжников. Кровь горячо бросается мне в лицо, и я несусь к обычной толпе сплетниц. Врываюсь в их кружок и подступаю к Уиллоу.

– Что, черт возьми, ты наговорила своему сыну, Уиллоу? Ради всего святого, зачем было говорить ему, что Оливия мертва?

– Я бы попросила!.. Не надо вот так врываться сюда, как какая-то сумасшедшая, и орать на меня, – отзывается она, сверкая глазами. – В смысле, я, конечно, понимаю, что ты привыкла бросаться публичными обвинениями, но…

– Как прикажешь это понимать? – резко обрываю я ее, прежде чем до меня доходит, что именно она имеет в виду. Жар расползается вверх у меня по шее. Итак, люди все-таки в курсе моих столкновений с Оливией в прошлом году – возможно, они даже знают, что у Марка был с ней роман. Хотя никто еще не говорил мне этого в лицо. Натужно сглатываю, горло у меня сжимается. Все они уставились на меня, раскрыв рты, и стыд обжигает мне щеки.

– Извини. – Поднимаю руки вверх. – Я была неправа, что так набросилась на тебя. Просто Элла… – Тут голос у меня срывается. – Элла только что сказала, будто Итан сказал ей, что Изабелла не вернется, но, что еще более тревожно, она добавила, что Оливия мертва.

– Я могу стопроцентно гарантировать, что она не слышала этого от моего Итана, – заявляет Уиллоу, расправляя плечи и вызывающе вздергивая подбородок.

– Ладно, – говорю я, желая возразить, но понимая, что это не лучшая мысль. – Полагаю, она могла услышать это где угодно – может, даже подслушала разговор учителей или что-то в этом роде… – Виновато улыбаюсь.

– Скорее всего, случайно услышала, как полиция задает свои вопросы, – вступает в разговор Зари. – Они все еще проводят подомовые обходы.

Теперь уже более спокойным голосом я предлагаю то, что будет считаться более приемлемым вкладом в обсуждение этого вопроса:

– Но прошло уже несколько дней – наверняка они уже прошли эту стадию?

Толпа сгущается, когда мы придвигаемся все ближе друг к другу, чтобы продолжить эту якобы приватную беседу. К счастью, похоже, что моя вспышка гнева быстро забыта, поскольку на смену ей пришли более неотложные вопросы. Насколько я могу себе представить, далеко не один родительский кружок, отправив своих детей в разные классы, ведет сейчас подобные разговоры.

– Судя по всему, пока нет. Наверное, не все были дома, когда приходила полиция; им придется нанести второй, а может, и третий визит, чтобы поговорить абсолютно со всеми.

– Ну не может же полиция опросить всю деревню – это пустая трата ресурсов. Они должны сосредоточиться на ее поисках.

– Ничто из этого не будет потрачено впустую, если они получат хотя бы малейшую зацепку, – говорит Зари, выразительно подняв брови. – Я слышала, как они спрашивали, не видел ли кто что-нибудь подозрительное или не обратил ли внимание на чье-нибудь странное поведение в этом районе в течение нескольких дней до похищения Оливии. Могу предположить, что пока у них ничего из этого не вышло, и как раз поэтому они все еще посещают каждый дом в окрестностях – в надежде, что кто-нибудь что-то видел или знает. Ты видела телевизионное обращение?

– Нет, лично я не видела. Честно говоря, я и не подозревала, что все это будет продолжаться, – говорю я.

– Вчера вечером, в «Юнионе», – говорит Зари, многозначительно глядя на меня. – Мы все вместе смотрели.

Остальные что-то согласно бормочут.

Мой пульс учащается. Выходит, прошлым вечером они тоже были в «Юнионе»… Интересно, общались ли с ними Марк с Бреттом? Не смотрели ли вместе с ними это обращение? Судя по взглядам, которыми сейчас обмениваются женщины, ответ по крайней мере на один из этих вопросов – да.

– Узнали что-нибудь новое? – Стараюсь избегать прямого зрительного контакта – не хочу, чтобы они заметили мою внезапную неловкость.

– Да не особо. – Голос Рейчел дрожит. – Однако это было совершенно душераздирающее зрелище, когда родители Оливии плакали перед камерами. Так подло было заставлять их проходить через это… Да и просто ни к чему, если вас интересует мое мнение – по-моему, лучше б уж Яннис выступил, как думаете?

Уиллоу усмехается.

– Наверное, боится показаться людям на глаза. Его автоматически заклеймили бы как похитителя – или еще хуже. Это ведь всегда муж, кого…

– Да, – рассеянно отзываюсь я. Моя мать однажды тоже так сказала. Когда мы смотрели примерно такое же обращение. «Крокодиловы слезы, – сказала она. – Ты только посмотри на него. Лживый ублюдок! Как раз он-то все это и сделал. Это же совершенно очевидно». Как ни странно, после того как забрали папу, мать больше никогда не произносила подобных слов. Она и помыслить об этом не могла, так ведь? Ее собственный муж оказался убийцей нескольких женщин, но она так и не узнала об этом. Легче ли судить других? Ясней ли видны при этом их несовершенства и изъяны? Быстрей ли вы распознаˆете ложь, если ее изрекает кто-то, кого вы не знаете? Клэр так и не простила ему этого. Она доверяла ему, верила в него, а он подвел ее. Подвел нас всех.

– Твой Марк был совсем хорошенький, – говорит Фрэнки, вырывая меня из моих мыслей. – Подпихни-подпихни, подмигни-подмигни[10]10
  Подпихни-подпихни, подмигни-подмигни – выражение из популярного скетча британского комика Э. Айдла (р. 1949) и его группы «Монти Пайтон», ставшее поговоркой. Означает нетерпеливое желание поскорей перейти к недвусмысленным действиям.


[Закрыть]. – Она хихикает вместе с остальными, в буквальном смысле подпихивая Уиллоу локтем.

– В смысле? – Едва выдавливаю это слово сквозь стиснутые зубы, еле сдерживая желание просто развернуться и уйти.

– Я знаю, что он всегда был… ну, понимаешь… общительным малым, но была удивлена, что он так кокетничал с нами, учитывая, что мы с тобой подруги. Как будто они с приятелем реально вздумали кого-нибудь снять…

Каждое слово бьет меня, словно брошенный камешек.

– Держу пари, что ты его с ходу не отшила – а, Фрэнки? – Тон у меня резкий, язвительный. Я злюсь на Марка, но еще больше на них. В моей голове возникает картина, как все они пыхтят вокруг него, словно сучки во время течки. И прежде чем успеваю хоть как-то аргументировать подобное поведение мужа или просто отшутиться – что в подобной ситуации было бы предпочтительней, – вдруг ловлю себя на том, что протискиваюсь мимо Фрэнки, вырываясь из этого тесного кружка. Спешу прочь, не останавливаясь, пока не скрываюсь из виду.

И в уединении своей машины даю волю слезам.

Глава 24
Дженни

Вся в слезах, искажающих зрение, и с адреналином, разогнавшим пульс вдвое быстрей обычного, я лишь поддаю газу, мчась через деревню. Это глупое, безответственное поведение, не в последнюю очередь по причине усиленного присутствия полиции, но я бессильна остановить себя. Мозг как будто отключился. Не успеваю оглянуться, как оказываюсь на дороге, ведущей к клинике. Поездка, какой бы короткой она ни была, прошла как в тумане с того самого момента, как я отъехала от школы.

Что-то вдруг привлекает мое внимание на дороге. Резко нажимаю на тормоз и сцепление, шины визжат по асфальту, я резко останавливаюсь. Ремень безопасности сильно врезается в грудь, когда меня швыряет вперед, а затем отпускает. Я плюхаюсь обратно на сиденье, ударившись головой о подголовник. Делаю глубокий, успокаивающий вдох.

Потирая грудь, отстегиваю ремень и наклоняюсь ближе к ветровому стеклу. Замечаю кролика, пытающегося запрыгнуть на живую изгородь, но он тяжело ранен. Надеваю куртку и выхожу из машины. Ноги у меня неконтролируемо дрожат, когда я осторожно пытаюсь извлечь из кустов перепуганное существо. Кролика тоже трясет, он в шоке. Одна из задних лап у него безвольно обвисла и вся в крови. Бедняжка… Должно быть, кто-то сбил его и просто уехал. Он дергается у меня в руках, пытаясь освободиться – не понимает, что я пытаюсь помочь. Думаю, что некоторые животные все-таки это сознают. Поначалу отбиваются, а потом их охватывает эдакое буддистское спокойствие – как будто до них вдруг доходит, что кто-то будет заботиться о них, облегчит их страдания.

Осторожно кладу большого коричневого дикого кролика в запасную переноску, которую всегда держу в багажнике, затем сажусь за руль и медленно и осторожно преодолеваю остаток пути до клиники. Когда заношу его в смотровую, меня встречает Самир, который говорит, что сам осмотрит его, и советует мне пока выпить чайку. Ванесса берет меня за руку и ведет в комнату отдыха. Хорошо же я сейчас выгляжу, если они так реагируют! Надеюсь, все решат, что дело только в кролике, и не будут задавать никаких наводящих вопросов. Они уже ошибочно предположили, что это я его сбила, а я не стала их поправлять, потому что у меня просто нет сил что-то говорить, и пусть они лучше думают, что я расстроена всего лишь из-за пострадавшего животного, а не уязвленного самолюбия.

Все, о чем я могу думать, – это Марк в пабе со школьными мамашами прошлым вечером. Стук моего сердца усиливается, когда слова Фрэнки вновь эхом звучат у меня в голове: «Как будто они с приятелем реально вздумали кого-нибудь снять». Почему он так поступает со мной?

* * *

Адреналину от утренних событий требуется время, чтобы немного выветриться. Но всякий раз, когда я успокаиваюсь, в моем сознании вновь возникают образы Марка и школьных мамаш, и гормон «бейся или беги» опять встряхивает все тело – и так чуть ли не весь день. Сейчас я устала и благодарна судьбе за то, что время операций подошло к концу.

– Последний клиент, – со вздохом облегчения бормочу я, когда мы вместе с Нишей ведем крайне возбудимого бордер-терьера ко мне в кабинет.

– Судя по всему, нет, – говорит она, кивая в сторону компьютера.

Смотрю через ее плечо на экран. Этого не может быть…

– Я думала, что эта рентгенография намечена на завтра, прямо с утра, – отвечаю я, в замешательстве хмуря брови.

– Я сейчас свяжусь с регистратурой, – обещает Ниша, нажимая кнопку внутренней связи, гудок которой я слышу со стороны регистрационной стойки в приемной. Подхватываю пса и усаживаю его на стол. Он принадлежит миссис Харрис, одной пожилой даме из деревни. Кто порекомендовал ей эту породу, ума не приложу – бордер явно никак не подходит для женщины за семьдесят, страдающей изнурительной агорафобией[11]11
  Агорафобия – боязнь открытого пространства.


[Закрыть]. Пса привезла сегодня ее соседка, поскольку беспокоится, что он мало двигается и страдает ожирением. Пока дожидаюсь Нишу, бегло осматриваю его и прихожу к выводу, что соседка права. Ну а выписать диету и составить план физических упражнений вполне может и Ниша.

– Ниш, – зову я. – Можешь расписать план для этого красавчика?

– Э-э… Ну конечно. И мне очень жаль, но на рентген уже пришли. Ждут в приемной.

– Ничего не понимаю, – говорю я, и раздражение придает остроту моему тону. Смотрю на настенные часы. – У нас буквально десять минут до закрытия! Все вроде в курсе, что на это время мы никогда не записываем на рентген и УЗИ.

– Видно, какой-то недосмотр, Дженни. – Ниша пожимает плечами.

– Не понимаю, как это вышло… Ладно, по-любому заканчивай здесь, а я пойду посмотрю.

Собираюсь уже выбежать из кабинета, но Ниша хватает меня за руку.

– Вы уж с ней не слишком строго – она все еще осваивается.

– Да, я все понимаю. – Высвобождаю руку и иду в приемную.

Собака, которой предстоит сделать рентген, лежит под креслом своего хозяина. Кен Фрэнсис, владелец паба, сидит и читает журнал о домашних животных. Проскальзываю за стойку и наклоняюсь над Эби, которая заносит в компьютер результаты предыдущей консультации.

– Ты здесь уже достаточно давно, чтобы знать, Эби. – Я стараюсь говорить тихо, но при этом понимаю, что это звучит резко. Почти угрожающе, даже для моих ушей. Но я ничего не меняю. – Ради бога, мне нужно было вовремя уехать отсюда! Теперь из-за твоей оплошности я опоздаю забрать детей с продленки.

– О боже… Простите. – Лицо у Эби морщится, и я чувствую укол вины. Ошибки случаются – кому как не мне это знать. Но по какой-то причине сейчас это знание не мешает мне быть стервой, и, несмотря на осознание того, что вымещаю свой гнев не на том человеке, я не сдаю своих позиций.

– Ну, теперь-то уже слишком поздно извиняться, не так ли? Я же не могу отказать мистеру Фрэнсису, согласна?

– Я могу объяснить, что это моя ошибка, – лепечет Эби, поднимаясь со стула. Опускаю руки ей на плечи, заставляя ее вернуться на свое место.

– Нет. Я не собираюсь заставлять клиента расплачиваться за твою ошибку. Все мы их то и дело допускаем, – с улыбкой добавляю я, как будто это как-то поможет сгладить ситуацию. На лице у Эби натуральный ужас, и вид у нее такой, будто она вот-вот расплачется. Иногда я пугаю себя тем, насколько могу быть похожа на собственную мать.

– Я могу позвонить в школу и объяснить, почему вы опаздываете… – Ее голос дрожит.

– Весь смысл продленки в том, чтобы работающие родители могли забрать своих детей позже обычного времени окончания уроков. Опоздания в таких случаях крайне не приветствуются.

Если б здесь сейчас была Хейли, я попросила бы ее забрать детей вместо меня – ей уже пару раз приходилось это делать. Но она пораньше ушла на прием к врачу, а никому другому я этого не доверю.

– Я постараюсь, чтобы они поняли, что это не ваша вина! Я прямо сейчас позвоню, хорошо?

– Если не трудно, – натянуто отвечаю я. – Номер есть в базе данных, в файле «Семейные контакты на случай чрезвычайных ситуаций».

Разворачиваюсь на каблуках и натягиваю на лицо широкую улыбку, чтобы поприветствовать Кена Фрэнсиса и его черного лабрадора Виски, который бежит облизывать меня, как будто я его старый друг.

– Привет, парень! – Наклоняюсь, чтобы почесать его за ушами. Мое раздражение сразу же утихает, как это часто бывает, когда я оказываюсь рядом с животными – они обладают замечательной способностью успокаивать и снимать стресс, и именно поэтому, наверное, мы – нация любителей животных. Во всяком случае, в общем и целом. Мои мысли опять возвращаются к бедным истерзанным существам, оставленным у меня на крыльце, и приходится встряхнуть головой, чтобы прогнать эти образы. – Ладно, давайте за мной в рентгеновский кабинет, Кен. Можете помочь ему успокоиться, но потом вам придется подождать снаружи. Не хочу, чтобы вы стали радиоактивным.

– Нет, красотка, это мне не грозит. Здесь и без того хватает странных событий, угу? – Могу лишь предположить, что он имеет в виду похищение Оливии, хотя «странные события» – это не то, как лично я описала бы ситуацию. Открываю было рот, чтобы спросить, не слышал ли он чего-нибудь нового, но тут же прикусываю язык. Если б это было так, то он из тех людей, которые с удовольствием выложили бы мне все от и до без всяких дополнительных расспросов.

Сделав все необходимые рентгеновские снимки, выбегаю за дверь, крича через плечо Эби, чтобы она заперла клинику, потому что у меня уже нет времени – я опаздываю больше чем на полчаса. Мой выбор слов, вероятно, мог бы показаться пассивно-агрессивным, чего я на самом деле не имела в виду, а в сочетании с тем, что я даже не посмотрела в глаза Эби, она наверняка думает, что я все еще злюсь на нее. Но я прекрасно понимаю, что истинной причиной моего неустойчивого настроения являются Оливия, жуткие «подарки», школьные мамаши и подростковое поведение Марка. В машине быстро набираю эсэмэску.

Можем пересечься? Жутко хочу увидеть хоть одно приветливое лицо. хх

Мне и вправду не помешало бы опереться на Ройшин, потому что с Марком я сейчас общаться не в силах. И она единственная, кто знает, через что я прошла, узнав про Марка с Оливией. Я должна поделиться всем скопившимся на душе с самой надежной подругой, какая у меня только есть, прежде чем окончательно взорвусь. И если поведение, которое я только что продемонстрировала, хоть чего-то стоит, то этот момент не за горами. Эта моя внезапная вспышка ужаснула и потрясла меня ничуть не меньше, чем Эби. Мне нужно срочно опять овладеть своими эмоциями, потому что если я этого не сделаю, можно будет уже не переживать насчет чьих-то попыток разрушить мою жизнь – я прекрасно справлюсь с этим и сама.