Текст книги "Есть что скрывать"

Пока Хейверс изучала бумаги на столе, он направился в спальню. Из мебели там была только широкая кровать, комод с зеркалом, две прикроватные тумбочки и две одинаковые лампы. У боковой стены стоял книжный шкаф, у противоположной – платяной. Среди книг были биографии – в том числе Винни Манделы, Мэри Принс, Эфунрой Тинубу и Гарриет Табмен – и романы писательниц, имена которых ему были не знакомы: Чимаманда Нгози Адичи, Лейла Абулела, Ама Ата Айду. Ящик одной из прикроватных тумбочек был пуст. В другом вещей тоже оказалось немного: пакет с бумажными салфетками, коробочка с силиконовыми затычками для ушей, которые часто используют пловцы, маска на глаза, бальзам для губ и флакон с лосьоном для ног. Рядом с лампой на тумбочке лежала зарядка от мобильного телефона. На крышке комода, на маленьком старинном подносе с изображением тукана компании «Гиннесс», лежало пять золотых браслетов, связка ключей на кольце с сердитой птичкой Твиди и два кольца – вероятно, помолвочное и обручальное. У обручального на внутренней стороне были выгравированы инициалы РК и ТБ, разделенные сердечком. В ящиках комода лежали аккуратно сложенные трикотажные футболки, белье, пижамы и огромное количество бижутерии.

На обратной стороне двери спальни на крючке висела холщовая сумка через плечо, но ее содержимое, вываленное на кровать, не представляло интереса. Сорок пять фунтов разными купюрами, монеты в кожаном кошельке и специальный, с защитой от воров, футляр со скидочной картой, двумя кредитками, проездным, водительскими правами и карточкой, на которой указано, что в случае внезапной смерти владелец согласен стать донором органов.

Когда Томас укладывал все это назад в сумку, в дверях появилась Хейверс.

– Сэр, там что-то странное. – Вид у нее был озадаченный.

– Что? – спросил он.

– Лежала под кулинарной книгой вместе со всем остальным. Как вы думаете, откуда она у Тео Бонтемпи?

Хейверс протянула ему визитную карточку. Линли с удивлением прочел надпись.

– Понятия не имею. – Он сунул карточку в карман. – Я этим займусь. Пусть Нката приезжает сюда как можно быстрее. Нам нужна подробная информация о жизни Тео Бонтемпи, как отсюда, так и с места работы. Это означает всех, кто приходил и уходил, кого засняла камера видеонаблюдения, когда они звонили, чтобы войти в дом. Кроме того, нам нужны записи камер в ближайшем окружении. Всё за тот день и ночь, когда на нее напали. Люди, машины, номерные знаки – и данные с камеры автоматического распознания автомобильных номеров, если такая имеется поблизости. У нас есть ее мобильник?

– Ее бывший – то есть который скоро станет бывшим – муж сказал, что оставил телефон на прикроватной тумбочке, когда уходил из квартиры. Его там не было?

– Не было. А ты веришь мужу?

– Насчет мобильника? – уточнила Барбара и, когда он кивнул, прибавила: – У меня записано. Конечно, он мог и солгать.

– Попробуй выяснить, где телефон. Возможно, его забрали криминалисты. У нас есть список всего, что они изъяли?

– Составляют. Думаю, что они забрали всё, что могли, и отвезли в лабораторию.

– Проследи, чтобы у нас был этот список.

Они вышли из спальни, и Линли вернулся вместе с Хейверс в гостиную.

– Ноутбук? – спросил он.

– Думаю, в этой штуке, похожей на комод, если он у нее вообще есть. У меня, например, нет.

Томас подошел к комоду, который был похож на те, что предпочитают датчане, – три ящика во всю длину и три полки под ними. Средний ящик, выдвигаясь, превращался в стол, на котором лежал компьютер. Аккумулятор был полностью разряжен. Линли убрал ноутбук в пакет вместе с проводом и отложил в сторону – с этим разберется Нката. На той же рабочей поверхности лежал ежедневник, раскрытый на дате за несколько дней до убийства Тео Бонтемпи. Линли окинул его взглядом и тоже отложил в сторону. «Это для Хейверс, – подумал он. – Нужно восстановить последние дни Тео Бонтемпи».

Закончив осмотр, Томас присоединился к Хейверс, которая исследовала кухню. Сообщив о ежедневнике Тео Бонтемпи, он сказал, что теперь нужно допросить всех жильцов дома. Пусть займется этим, когда закончит в квартире. Потом ей поможет Нката. «Тем временем, – сказал Линли, – я сам попытаюсь выяснить, как в квартире убитой оказалась визитная карточка жены его лучшего друга».

Мейвилл-Эстейт Долстон Северо-восток Лондона

«Наверное, отец считал, что меня нет дома, – подумал Тани. – В противном случае он никогда не привел бы женщину в квартиру». Ни Монифы, ни Сими тоже не было, что само по себе беспокоило Тани. Но из-за этого Абео мог предположить, что сын тоже отсутствует – как обычно в это время дня. Собственно, как и отец. В это время Абео должен быть на рынке на Ридли-роуд, либо в мясной лавке, наблюдая за своими помощниками, либо обновляя лед на рыбных прилавках снаружи.

Поначалу, услышав голос отца, Тани подумал, что тот пришел с матерью. Логика была простой: Абео говорил о деньгах. В этом не было ничего необычного. Отец всегда говорил о деньгах. Но в этот раз называлась конкретная сумма: три тысячи фунтов.

– Это были три тысячи чертовых фунтов, – говорил он. – Клянусь тебе, она получит хорошую оплеуху, если не…

Его перебил женский голос, слегка насмешливый:

– Всего лишь оплеуху?.. Ты не понимаешь, Абео. Глупо думать, что на этом все закончится. – От акцента, с которым говорила женщина, у Тани все похолодело внутри. Голос был незнакомый – но акцент нигерийский, как у Абео и Монифы.

– Значит, это будет пряжка от ремня, – сказал Абео. – Не знаю, откуда у моей жены такие мысли.

– Ага. Вот именно. Нас должны держать в повиновении наши мужчины, – сказала женщина. – Так все устроено. Такова наша природа. Ты этого не знал?

Тани встал с кровати и вышел в маленький коридор. В конце коридора у арки, ведущей в гостиную, он остановился, задержал дыхание и выглянул в проем, чтобы увидеть, с кем говорит отец.

– Да-да, – отвечал Абео. – Возможно, я слишком долго не призывал ее к порядку, позволял делать то, что она хочет.

Женщина, с которой говорил его отец, была старше его, как минимум лет семидесяти, с короткими седыми волосами. Одета она была по-европейски, несмотря на явный акцент. Сливового цвета льняные брюки и жакет, кремовая блузка. Туфли черные – как и портфель в ее руке. Ее вид удивил Тани, который отступил на шаг, чтобы его не заметили, и стал слушать.

– Вот, значит, как? – пробормотала она в ответ на признание Абео. – Вам нужно было сразу обратиться ко мне. В этом случае все решилось бы без всяких проблем.

– Я обращаюсь к вам теперь.

– Вы должны были знать, что, если я приду к вам, цена вырастет.

– Что значит «вырастет»?

– Здесь риск выше. Поэтому и цена выше. У вас есть тетушки, которые могут приехать?

– Нет.

– Значит, дополнительные расходы… Девочку нужно удерживать. Обычно это делают тетушки.

– Я буду вместо тетушек. И мы договорились насчет цены.

– Пожалуйста, послушайте меня. Мы договорились. Но это было до того, как я узнала, что Монифа – кажется, ее так зовут, да? – попыталась обратиться в другое место. Даже если она согласится сделать это здесь, мне все равно понадобятся тетушки. Они должны мне помогать.

– Я буду вам помогать.

– Пожалуйста, не злите меня. Я не допускаю никаких мужчин. Другие – да, но не я.

– Но я же рассказал вам о пожеланиях ее матери, так почему вы теперь говорите…

Женщина словно не слышала его.

– Если мы не договоримся о цене, Абео, обращайтесь к кому-то другому. В общине сомалийцев вы найдете…

– Хорошо. Договорились. – От слов Абео веяло презрением, и Тани не удивился продолжению. – Ни один грязный сомалиец не прикоснется к моей дочери.

– Тогда мы поговорим, как вам нужно подготовиться. Я оставляю вам эту информацию. Требуется соблюсти определенные условия.

После этих слов Тани вернулся в свою спальню. Он весь взмок. Ладони покалывало, сердце было готово выскочить из груди. Черт возьми, он совсем не понимал, что происходит между родителями. Но сегодня – из подслушанного разговора в гостиной – выяснилось, что дело не ограничивается мужем, согласным заплатить большой калым за Симисолу. Сегодня выяснилось, что они собираются сделать так, чтобы Симисола оправдала свою высокую цену.

После подслушанного разговора стало ясно, что у Тани не было ни единого шанса договориться с отцом насчет женитьбы на выбранной невесте. Он был дураком, надеясь на это. Он покинул Пембери-Эстейт, думая, что Сими наконец в безопасности. Теперь на это не осталось надежды. Тани молча прошел в глубину комнаты, достал из шкафа рюкзак с вещами сестры, а также ее блестками и клеем, потом перелез через кровать, чтобы открыть окно.

Выбравшись из дома и завернув за угол игровой площадки через дорогу от Бронте-хаус, он позвонил Софи на мобильный. Та была дома – учила свою роль в любительской постановке «Сна в летнюю ночь»: она играла одну из фей, сопровождавших Титанию. Софи хотела – очень хотела – получить роль Елены, но пришлось удовлетвориться Горчичным Зерном. «Делать практически ничего не нужно, – объяснила она. – Главное требование к актерам, играющим фей, – сопровождать королеву и с энтузиазмом выполнять ее поручения».

Они как будто жили в разных мирах – совсем. Тем не менее Тани сочувственно – как он надеялся – хмыкал, прежде чем рассказать, что происходит в его мире.

– Боже! – воскликнула София, выслушав его. – Они собираются ее обрезать? Тани, ты уверен? Ты это слышал?

– Я слышал, как женщина говорит, что ей нужны тетушки, чтобы удерживать Сими.

– Это безумие. Я даже не знала, что такое еще происходит в нашей стране… Когда это должно произойти?

Тани не знал. Если они и назначили дату, то уже после того, как он вылез в окно с вещами Сими. «Но теперь пришла пора прятать сестру, – сказал он Софи, – и я уже обо всем договорился».

– Позвони мне, когда все устроится, ладно? И будь осторожен, Тани. Думаю, твой отец быстро вычислит, кто сумел увести от него Симисолу.

Отключив телефон, Тани ускорил шаг. Он решил идти прямо в «Кхоса бьюти» и отдать Тиомбе рюкзак на хранение, а потом отправиться на поиски сестры. Сими должна быть где-то на рынке, а оставив рюкзак в парикмахерской, он избежит лишних вопросов. Если она поймет, что происходит, то откажется идти с ним – в этом Тани не сомневался.

Он тщательно выбирал маршрут к «Кхоса бьюти». Нельзя, чтобы его увидел кто-то из знакомых. Поэтому Тани перебежками двигался по другой стороне улицы, прячась за каждым прилавком и стараясь скрыть лицо.

Остановившись напротив «Кхоса бьюти», юноша посмотрел направо, потом налево и стремглав бросился через улицу.

– Черт! – пробормотал он, услышав, как кто-то окликнул его по имени. Оглянувшись, увидел, что это Талату – женщина, продававшая головные уборы, сделанные Сими.

– Где твоя сестра? – крикнула она. – Она должна была принести еще тюрбаны.

Он махнул рукой и пожал плечами, что должно было означать: «Понятия не имею».

– Скажи ей, что Талату нужны еще платки, ты меня слышишь, Тани? – крикнула она ему вдогонку, но он уже отвернулся и вошел в парикмахерскую.

Тиомбе там не было. Тани попытался вспомнить имя второй женщины. Кажется, Блисс… Ее зовут Блисс.

– Тиомбе? Она где-то на рынке, Блисс?

Блисс стояла, облокотившись на стеклянную крышку стола, а перед ней лежал раскрытый журнал мод и стоял одноразовый стаканчик с каплями влаги на стенке. Она подняла голову и, похоже, не сразу сообразила, кто он.

– Ее нет на рынке.

– Мне нужно с ней поговорить. Где она?

– В Вулверхэмптоне. Ее мама сломала ногу. Это случилось вчера вечером, и Тиомбе там. Сразу поехала, как узнала. Операция, потом реабилитация – а Тиомбе единственная, кто может за ней ухаживать. У нее есть сестры и брат, но у них свои семьи, а у нее нет, так что ей пришлось уехать.

– Когда она вернется?

Блисс перевернула страницу, и открылся разворот с заголовком «О чем они думали?», под которым были помещены фотографии знаменитостей в самых разных нарядах, один ужаснее другого.

– Откуда мне знать? – сказала Блисс. – Она тоже не знает. По крайней мере, она так сказала.

– Когда?

– Сегодня утром. Звонила.

– Звонила вам? – спросил Тани и, когда Блисс кивнула, продолжил: – А она не упоминала мою сестру, Симисолу?

– Ни намеком.

– Но у нас был договор, у меня и Тиомбе. Она согласилась присмотреть за Сими, пока мои родители не образумятся. Они хотят ее обрезать.

Блисс почти не отреагировала на это заявление – только глаза у нее широко раскрылись.

– Обрезать? Это отвратительно. Ты уверен? – переспросила она, а когда он кивнул, прибавила: – Ты звонил копам?

– Я не хочу этого делать. Просто нужно спрятать ее в безопасном месте, пока не уговорю родителей.

На столешнице лежала пачка сигарет, и Блисс вытряхнула из нее одну и закурила. Потом предложила сигареты Тани, но он отказался.

– Думаешь, ты сможешь их убедить? – спросила она после глубокой затяжки.

– Откуда мне знать? Но первый шаг – спрятать Сими у Тиомбе.

– Тогда мне жаль, что ее нет.

– А как насчет вас? – решился Тани. Он видел, что Блисс задумалась. Потом покачала головой.

– Не подумай, что я не считаю обрезание девочек жестоким и неправильным. При одной мысли об этом мне становится плохо. Но дело в том, что у меня здесь бизнес и я должна поддерживать хорошие отношения со всеми на рынке, включая твоего отца. А еще есть мои клиентки. Они не должны думать, что я незаконно помогаю девочкам сбежать от родителей. Извини. И жаль, что Тиомбе уехала. Но ее нет, и…

В парикмахерскую вошли женщина с девочкой, и Блисс умолкла. Девочке на вид было лет двенадцать. Блисс улыбнулась обеим и спросила:

– Элис тебя достала, Фола?

– Пока только корнроуз, – ответила Фола, взрослая женщина. – Никаких наращиваний, пока не исполнится пятнадцать.

– Это нечестно! – запротестовала Элис.

– Да? Что ж, нечестно так нечестно, – согласилась Фола. – Но если хочешь, я могу показать тебе, что такое нечестность.

Элис уныло поплелась к рабочему месту Блисс и плюхнулась в кресло. Вероятно, она довольно быстро сообразила, что выбора у нее нет.

– Спасибо, что заскочил, Тани, – сказала Блисс и потушила сигарету. – Мне нужно работать, но если Тиомбе позвонит, я скажу, что ты приходил.

Челси Юго-запад Лондона

Оставив Хейверс заканчивать осмотр квартиры и ждать, пока в Стритэм прибудет Нката, Линли поехал в Челси, где, после того как местные жители начинали возвращаться с работы, найти свободное место на парковке было почти невозможно. Наконец он сумел оставить «Хили Элиотт» на Полтонс-сквер и пешком пошел к Чейн-роу, сняв по пути пиджак и перебросив его через плечо, чтобы легче переносить жару раннего вечера.

На углу Лордшип-плейс Томас поднялся по ступенькам крыльца высокого кирпичного здания и нажал на единственную кнопку звонка. Обычно ответом был радостный лай длинношерстной таксы, но сегодня Пич, вероятно, отсутствовала, и через несколько секунд дверь открыл Саймон Сент-Джеймс. В руке он держал что-то похожее на рукописный доклад; после вопроса Линли тот оказался монографией его коллеги, которую он вычитывал, прежде чем отдать для публикации в журнале.

– Значит, еще работаешь? – сказал Томас. – Я ненадолго.

– Ерунда. Все равно дело не движется. Последние минут тридцать мои мысли крутятся вокруг виски. Что предпочитаешь?

– Односолодовый, как всегда.

– «Лагавулин» или «Макаллан»?

– Я бы не отказался ни от того, ни от другого, но, пожалуй, выберу первый.

– Мудро.

Сент-Джеймс провел его в кабинет слева от входа, где когда-то, в эдвардианские времена, находилась столовая. Открытое окно свидетельствовало о желании Саймона впустить ветер, если тот вдруг поднимется, но надежды на это почти не было – из-за расположения дома и отсутствия сквозной вентиляции. В кабинете было немногим прохладнее, чем на улице. Тем не менее в комнате было комфортнее если не физически, то психологически – черно-белые фотографии Деборы, переполненные книжные шкафы, потертая кожаная мебель и беспорядок на письменном столе. Груду бумаг освещала настольная лампа, отбрасывающая конус света на конверты из коричневой бумаги и почту, которую, похоже, не вскрывали несколько дней.

Сент-Джеймс налил «Лагавулин» на два пальца в каждый из двух стаканов и протянул один Линли.

– Будь здоров, – сказал он, а когда они пригубили виски, прибавил: – Почему мне кажется, что ты зашел не просто поболтать?

– Очевидно, у меня все на лице написано, – согласился Линли. – Мне нужно поговорить с Деборой, если она дома. – Он выудил из кармана визитную карточку, найденную Хейверс, и передал ее Сент-Джеймсу. – Это нашли среди вещей жертвы убийства. Надеюсь, Дебора сможет кое-что прояснить.

Саймон взглянул на карточку, потом вернул ее.

– Она в саду. Пич нужна активность, и она делает все возможное. Я имею в виду Дебору – Пич на такое не способна. И, можно не сомневаться, собака будет рада любому перерыву.

Томас вышел вслед за ним в коридор, в дальнем конце которого ступени вели в помещение, где изначально располагалась кухня. Теперь она была оснащена всем самым современным оборудованием, но в прежние времена несколько слуг проводили здесь полдня – мыли, резали, жарили, подавали, снова мыли… Сегодня на гибриде стола и разделочной доски в центре кухни стоял шоколадный бисквит, а рядом с ним – глубокие тарелки и столовые приборы, ждавшие, когда их отнесут в столовую наверху.

В дальнем конце комнаты открытая дверь вела к ступенькам, спускавшимся в сад. Оттуда до них донесся голос Деборы:

– Она хочет убедить себя, что слишком стара, папа. Честно говоря, на нее нужно повесить рекламный щит: «Буду играть только за угощение». Только посмей ей что-нибудь дать, пока она не принесет мячик.

– Жестокая хозяйка, – сказал Сент-Джеймс жене, шагнув на верхнюю ступеньку. – Я тут привел кое-кого, кто хочет с тобой поговорить.

– Пич будет довольна. Да и я тоже.

Догнав Саймона, Линли увидел, что Дебора идет через лужайку к маленькому тиковому столику. К ней присоединился отец, а затем и очень упрямая длинношерстная такса. На столе стояло ведерко с водой – вероятно, это был растаявший лед, – а в нем две бутылки апельсиновой «Фанты» и несколько маленьких бутылочек «Сан-Пеллегрино». Дебора и ее отец взяли воду, и она предложила бутылочки мужу и Томасу. Мужчины отказались – они всё еще держали стаканы с виски.

– Вы уверены? – уточнила Дебора и, не дожидаясь ответа, продолжила: – Как дела, Томми? Как Дейдра?

– Ой, – с улыбкой ответил он.

– На этом я возвращаюсь к работе, – со смехом сказал Саймон.

Отец Деборы взял собаку и тоже вернулся в дом.

– Опять плохо себя вел? – спросила Дебора Линли.

– Похоже, это мой стиль, хотя и не преднамеренный. Я нашел одну твою вещь. – Он сунул руку в карман и снова достал визитную каточку.

Дебора взяла ее, внимательно рассмотрела.

– И?.. – спросила она, вскидывая голову.

– Ее нашли среди вещей жертвы убийства. Барбара обнаружила ее при осмотре квартиры.

– Жертвы убийства? Кто она?

– Сержант Тео Бонтемпи из уголовного розыска. Работала в Эмпресс-стейт-билдинг.

– Как странно… – Дебора перевернула карточку – вероятно, хотела посмотреть, нет ли на обратной стороне надписи. Уголки визитной карточки не были потрепанными, а это значит, что сержант получила ее недавно. – Я понятия не имею, зачем она ей, Томми. Или как она к ней попала. Говоришь, Тео Бонтемпи… Никогда не слышала это имя. Вероятно, кто-то передал ей карточку.

– Ты в последнее время раздавала свои визитные карточки?

– Конечно. В прошлом месяце я была на совещании в Министерстве образования. Там были… дай подумать… пять человек. Я всем дала визитки. Но никого из присутствовавших не звали Тео Бонтемпи.

– Где-нибудь еще?

Дебора нахмурилась, постукивая пальцем по подлокотнику тикового кресла.

– В «Доме орхидей» я дала свою визитку женщине, которая там работает, и нескольким волонтерам. Но я всех там знаю, и среди них нет Тео.

– «Дом орхидей»?

– Это организация, защищающая девочек от калечащих операций на половых органах. Я фотографировала их для буклета, который собирается выпустить Департамент образования: фотографии девочек, пытающихся избежать операции, тех, кого уже искалечили, и тех, кому удалось вырваться. Я также записываю все, что они мне рассказывают. Буклет будут раздавать девочкам во всех школах Лондона.

– В таком случае здесь есть связь.

– Какая?

– Тео Бонтемпи состояла в группе по борьбе с насилием над женщинами, в частности с калечащими операциями. Мне говорили, что она приходила в школы и общественные центры нигерийской и сомалийской общин, беседовала с девочками и их родителями. Она могла прийти и в «Дом орхидей».

– В любом случае в мое отсутствие. Полицейского я бы запомнила, Томми. И никто ни разу не упоминал о визите женщины из полиции. Думаю, моя визитка попала к ней другим путем.

– Можешь предположить, каким?

Дебора задумалась.

– Нет, – ответила она, сделала несколько глотков воды и сняла шляпу с широкими полями. Густые волосы цвета темной меди, спрятанные под шляпой, рассыпались по плечам и спине. Потом она вылила немного воды себе на голову; капли потекли по ее щекам. – Извини. Жуткая погода.

– Один из способов ее перенести, – с улыбкой сказал Томас, но отказался от бутылки воды, которую Дебора протянула ему, чтобы он последовал ее примеру. – Нужно кое с чем разобраться.

– С жарой? Полностью согласна. Но ты, наверное, имеешь в виду мою визитную карточку среди вещей Тео Бонтемпи, правда? Дай подумаю… Когда я раздавала визитки в «Доме орхидей», то дала одну Нариссе Кэмерон. Вероятно, это была вторая, потому что первую я дала ей на совещании в Министерстве образования.

– Она?..

– Режиссер-документалист, тоже работает по заказу Министерства образования… Теперь я вспоминаю, что давала визитку и Завади, и у нее это тоже вторая.

– Она присутствовала на совещании?

– Да.

– Как ее фамилия?

– Никто не называет ее по фамилии, насколько мне известно. И… Да, конечно, я давала визитку Адаку. Она волонтер. Помогала снимать документальный фильм – девочкам было очень трудно держаться естественно, когда они рассказывали свои истории на камеру, и чтобы помочь им, Адаку первой рассказала о себе, – задумчиво произнесла Дебора. Потом опустила взгляд. – Это было ужасно, Томми. Ее жестоко изуродовали много лет назад, в Африке.

– Можно спросить, зачем ты дала ей визитку?

– Я решила сделать большой фотоальбом – как тот, о Лондоне, но посвященный операциям, калечащим женщин. Хотела включить в альбом портрет Адаку. Спросила ее, но она наотрез отказалась. Тогда я показала ей несколько фотографий, которые сделала во время ее рассказа, просто чтобы проиллюстрировать свою идею. И дала ей свою визитку, сказав, что пусть позвонит мне, если передумает. Может, я ее этим спугнула.

– Почему ты так думаешь?

– Она не появлялась несколько дней. Мне сказали, что Адаку имела особый подход к девочкам.

Это не выглядело совпадением: африканка, изуродованная, пропала на несколько дней.

– Тео Бонтемпи была африканкой, Деб. И ее тоже жестоко изуродовали.

Дебора опустила взгляд на свои обутые в сандалии ноги.

– Томми, ты сказал, что она работала в группе? – медленно произнесла она. Он кивнул. – Может, они внедрили в африканскую общину агентов под прикрытием? Я имею в виду, женщин?

– Тео Бонтемпи была единственной женщиной в команде, а ее начальник ничего не говорил об агентах под прикрытием.

– Может, Адаку была информатором полиции? Она – уроженка Нигерии. Если она была информатором Тео Бонтемпи и узнала о ее смерти, это объясняет, почему она несколько дней не появлялась в «Доме орхидей».

– Да, вполне возможно. Ты не знаешь, как с ней связаться?

Дебора покачала головой.

– Думаю, у Завади должен быть ее телефон. Я точно знаю, что у нее есть семья, потому что она говорила о родителях и о том, что ее удочерили.

Линли встрепенулся.

– Удочерили?

– Она упомянула об этом, когда рассказывала свою историю для фильма. Ее приемные родители белые, и мне кажется, что у нее… не знаю… у нее с этим некоторые проблемы.

– Тео Бонтемпи была приемным ребенком, Деб. Ее родители белые.

Дебора смотрела на него, но, похоже, видела что-то другое, потому что через секунду тронула его за руку и сказала:

– Томми, пойдем со мной.

Она встала, быстрым шагом пересекла лужайку, затем кухню и поднялась по ступенькам. У входной двери схватила черный металлический чемоданчик и прошла в кабинет Саймона.

– Мы тебе не помешаем?

Тот махнул рукой и сделал несколько пометок в рукописи, которую читал. Дебора положила металлический чемоданчик на кожаное кресло и открыла.

Линли увидел цифровую камеру и комплект дополнительных объективов. Дебора включила экран камеры и стала листать фотографии, так быстро, что он не успевал их разглядеть. Найдя то, что искала, остановилась и повернула экран к нему: изможденная женщина в африканском платье, тюрбане, с массивным ожерельем из дерева и большими золотыми кольцами в ушах.

– Это Адаку, – сказала Дебора.

– Это Тео Бонтемпи, – поправил ее Линли.