Текст книги "Есть что скрывать"

7 августа

Эмпресс-стейт-билдинг Вест-Бромптон Юго-запад Лондона

Линли предварительно позвонил, чтобы сержант Джейд Хопвуд знала, что он будет в Эмпресс-стейт-билдинг. Томас не хотел терять время, явившись без предупреждения, но главное, ему не хотелось ждать ее – в этом случае у него образуется свободное время и ему придется думать. А мысли приведут его прямо к Дейдре. А если они приведут его к Дейдре, неизбежно возникнет вопрос, почему он до сих пор ей не позвонил.

Линли спрашивал себя, не связано ли это с тем, что он должен извиниться. Возможно, это один из тех моментов в его жизни, которые относятся к категории «джентльмены так не делают», когда совесть сверлит его мозг до тех пор, пока он автоматически не поступит так, как его воспитали; а возможно, пришла пора разобраться во всем, что произошло и что было сказано между ними, разобраться, какая часть ответственности лежит на нем.

Следовало признать, что он всегда влюблялся в самых необычных женщин. Они всегда оказывались гораздо более сложными, чем Томас мог представить. Неизвестно, почему так получалось, – разве что он просто не понимает женщин, причет этот вариант казался наиболее вероятным. Наверное, он ждал, что они будут чем-то вроде Джейн Беннет для мистера Бингли (потому что понимал, что с Элизабет ему не сладить)[14]14
  Персонажи романа Дж. Остин «Гордость и предубеждение».


[Закрыть], что указывало на невысказанное и неосознанное желание женщины, которая краснеет, говорит только по необходимости, разбирается во всех светских условностях, мягкая и уступчивая, выражающая свое мнение, не противоречащее его мнению, в приемлемой для него форме, привлекающая его внимание только тогда, когда играет на пианино, но все равно существующая лишь как объект для обладания и восхищения. Нет, этого не может быть. Или может? Нет. Никоим образом. Ему нужен товарищ, женщина с собственным мнением, а не просто предмет интерьера с непонятным талантом составлять букеты и вышивать носовые платки его инициалами. И как, черт возьми, ему с этим быть? Именно с такой головоломкой Томас столкнулся в отношениях с Дейдрой Трейхир, потому что она меньше всего походила на украшение, которое демонстрируют окружающим, а что касается цветов, то она скорее скормила бы их животным в зоопарке, чем расставляла по вазам. А носовые платки… нельзя требовать такого от другого человеческого существа. Оставалась, однако, реальность, с которой ему приходилось иметь дело: он довольно точно мог сказать, кем не является Дейдра, но до сих пор не в состоянии собрать все фрагменты головоломки, чтобы понять, что она такое. А в те редкие моменты, когда он открывал в ней что-то новое, выявлялась его полная неспособность с этим справиться.

Линли направился ко входу в Эмпресс-стейт-билдинг, где его ждала сержант Джейд Хопвуд. В руке у нее был бейдж для посетителя. Он уже кое-что знал о ней: пятьдесят пять лет, два внука. Но выглядела она гораздо моложе – гладкая темная кожа, ни одного седого волоса. Сами волосы заплетены в многочисленные косички, уложенные вокруг головы. В одном ухе три сережки-гвоздика, в другом большое золотое кольцо, очень аккуратная одежда. Неулыбчивая и деловая. Линли назвал себя, она в ответ коротко кивнула и повела его – как и Марк Финни – к лифтам, обслуживавшим верхние этажи здания. Но, в отличие от Финни, она не повела его в «Орбиту». Они доехали до семнадцатого этажа, и, когда двери лифта беззвучно открылись, Хопвуд направилась к своему столу, захватив по дороге пластиковый стул, который поставила сбоку, указала на него Линли и села сама.

Он отметил, что на ее столе не было ни капли свободного места. Куча картонных папок, распечаток из интернета, газеты, журналы, книги, брошюры и компакт-диски. На металлической подставке с выдвигающимися канцелярскими ящиками – две фотографии. На одной – две маленькие девочки по обе стороны от огромного Винни-Пуха, на другой – те же девочки, вероятно с родителями. Красивая компания.

Сержант заметила, что он смотрит на фотографии, и сказала:

– На подходе еще трое. Дочь родит в следующем месяце, а у жены моего сына – не того, что на фотографии, – в декабре будут близнецы. Если она продержится до декабря. Послушать ее, так она уже год вынашивает семерых… Итак, старший суперинтендант Финни хочет, чтобы я ввела вас в курс дела. Только между нами – лучше б он сделал это сам, потому что я не все знаю, хотя он очень помогал, когда мог. Но приходится делать это в основном вот так. – Она ткнула тонким пальцем в заваленный стол. – Читаю все папки и отчеты, которые могу найти. Поэтому не знаю, насколько смогу вам помочь, – но попробую.

– Это всё документы сержанта Бонтемпи?

– Она все оставила. Взяла только личные вещи со своего стола. Финни сказал мне, что она была не в восторге от перевода. Думаю, что в раздражении бросила все как есть – пусть другие разбираются. Я ее не виню. Она работала в этой группе десять лет.

– Вы говорили с ней после того, как пришли на ее место?

– Да, конечно. По телефону. Я спросила, не хочет ли она забрать что-то еще. Она отказалась. Сказала, что я могу все взять и распорядиться по своему усмотрению. Хоть выбросить. Я звонила ей еще пару раз по каким-то вопросам, а потом она один раз звонила мне.

– Она помогла вам войти в курс дела?

– Очень помогла, особенно ответами на мои вопросы. Если хотите знать мое мнение, она все это время отлично справлялась.

– Все, что вы сможете рассказать мне о ней и о ее работе, будет чрезвычайно полезным. Нам нужно как можно больше информации.

Сержант откинулась на спинку стула и сложила руки на коленях.

– Насколько я понимаю, она тесно общалась с разными общинами, в основном в общественных центрах. Также выступала на собраниях в школах, связывалась с разными группами поддержки девочек по всему городу. Ей удалось сблизиться с нигерийской общиной: она знала многих по имени, с кем-то подружилась, и все такое. Она нигерийка – думаю, вы это знаете, – и поэтому ее принимали за свою. Как говорит наш шеф – старший суперинтендант, – она умела общаться с людьми.

– Здесь что-нибудь привлекло ваше внимание? – Линли положил ладонь на стопку картонных папок. – Имена, даты, места, отчеты – все, что могло кого-то неприятно удивить, если выяснится, что сержанту Бонтемпи известна какая-то важная информация или что она коп? Кстати, знали ли об этом те, с кем она контактировала в общинах?

– Не уверена. Но она этого и не скрывала, насколько мне известно. Посещала школы и группы поддержки. Вряд ли ей это позволили бы, если бы директор не знал, что она коп.

Линли кивнул. Логично.

– Что-нибудь еще? – спросил он.

Хопвуд окинула задумчивым взглядом груду материалов на столе.

– Знаете, есть тут одна вещь…

Она выдвинула нижний канцелярский ящик подставки и достала пачку документов, скрепленных большим черным зажимом. Сняв зажим, принялась перебирать листки, пока не нашла то, что искала. Это была карточка размером с визитку, но чистая с обеих сторон, если на считать строки цифр. Карточка была прикреплена степлером к листку белой бумаги. Никаких указаний на то, что могли означать эти цифры, – скорее всего, номер мобильного телефона.

– Вы по нему звонили? – спросил Линли.

– Дважды, – ответила Хопвуд. – Но услышала только сгенерированный компьютером голос, предлагавший оставить сообщение. Что я и сделала. Ответа не получила.

– Вы спрашивали сержанта Бонтемпи, что это за номер?

– Не успела. И теперь не знаю. Нашла его только вчера вечером, когда собирала для вас все ее отчеты и бумаги.

– Вы не пытались его отследить?

– Как я уже сказала, ничего не вышло.

– Это единственное, что бросилось вам в глаза?

– Я бы не сказала, что «бросилось». Скорее выползло. – Она усмехнулась. Затем словно что-то вспомнила. – Ой, погодите. Да. Два ареста незадолго до того, как она от нас ушла. Возможно, это о чем-то говорит.

– Что за аресты?

– Сейчас посмотрю… – Хопвуд встала, чтобы было удобнее найти на столе то, что искала. – Две женщины были доставлены в местный участок для допроса. Сержант составила предварительный рапорт. Он где-то тут… – Она вытащила папку из стопки и раскрыла ее. – Вот. На севере Лондона. Полицейский участок района Сток-Ньюингтон, но бумаги заполняла сержант Бонтемпи. Как я уже говорила, она посещала общественные центры и общины, и, думаю, там у нее были надежные источники. В любом случае, в приложении к рапорту она сообщает, что на севере Лондона существует группа людей, выполняющих женское обрезание; им платят семьи, которые не могут поехать в Африку. Это женщины африканского происхождения, которые занимались этим дома и продолжили свое занятие здесь, зарабатывая себе на жизнь.

– Но они не могут заявить об этом во всеуслышание.

– Им это и не нужно. Работает «сарафанное радио».

– А что с арестами, о которых вы говорили? Двух женщин?

– Поначалу дело казалось перспективным – с одной из женщин была маленькая девочка, – но в конечном итоге закончилось ничем. Одна из арестованных управляет клиникой для женщин, которые не хотят обращаться к врачам-мужчинам для таких процедур, как гинекологический осмотр, мазок, назначение противозачаточных средств, проверка молочных желез и тому подобное. Вторая просто была в клинике, когда появились копы и забрали их. Может, тут что-то есть, а может, это пустышка. Одному богу известно.

– Имена женщин?

– Есть в рапорте. – Джейд передала ему папку и окинула взглядом заваленный документами стол. – Вы знаете, сколько иммигрантов из Африки живут в Лондоне? В частности, сомалийцев и нигерийцев?

– Нет.

– Я тоже. Но именно в этих общинах калечат девочек. Не все, конечно, но, клянусь богом, я понятия не имею, как остановить тех, кто это делает.

Линли похлопал ребром папки по ладони, наблюдая за детективом. Он уловил не только гнев в ее голосе, но обреченное выражение лица.

– Сержант Хопвуд, вы знаете, что Тео Бонтемпи сама была обрезана?

Удивление Хопвуд длилось не больше секунды – она сразу поняла, что он имеет в виду.

– Господи, нет… Я этого не знала. Но откуда? Я имею в виду, что мы разговаривали только по телефону, и у нее не было никаких причин сообщать мне об этом. – Она медленно покачала головой. – Мне больно это слышать, но теперь я кое-что понимаю.

– Что именно?

– Насколько мне известно, она была на сто десять процентов поглощена работой и с энтузиазмом подхватывала любую новую идею. Это было для нее личное, правда?

– Очень личное, – согласился Томас и взмахнул папкой, которую держал в руке. – Можно мне это взять?

– Берите все, что нужно, – ответила Хопвуд. – Позвоните мне, если вопросов у вас будет больше, чем ответов. Я готова помочь всем, чем смогу.

Линли поблагодарил ее, вернулся к лифтам, спустился на первый этажи и зашел в кафе «Пилерс». Здесь за двойным эспрессо он прочел рапорт об арестах, произведенных на севере Лондона. Там почти ничего не было. Телефонный звонок привел местных полицейских в клинику, где они арестовали двух женщин – Эстер Ланж и Монифу Банколе. С ними был ребенок, как и говорила Джейд Хопвуд, дочь Монифы Банколе. Именно присутствие ребенка, по всей видимости, послужило причиной телефонного звонка.

Местную полицию заранее убедили, что в этой клинике под медицинским наблюдением проводили калечащие операции на женских половых органах. Это означало, что врач, уродуя «пациентку», способен поддерживать ее в бессознательном состоянии. Но у полиции Сток-Ньюингтона не было доказательств, а просто так прийти они не могли. Однако в то утро присутствие ребенка вызвало подозрение и стало предлогом для рейда.

В конечном итоге Линли убедился: рапорт подтвердил все, что рассказала ему Джейд Хопвуд. Клиника, в которую пришла полиция, была женской консультацией, и все, обнаруженное внутри, это подтверждало: шкафы с медицинскими карточками пациенток, приходивших в основном на обследование груди, на мазок шейки матки, с послеродовыми проблемами и так далее. Эстер Ланж руководила «Клиникой женского здоровья в Хакни» единолично, и у нее имелась лицензия. Кроме того, она была дипломированной акушеркой.

Что касается Монифы Банколе, то она пришла на прием в связи с, как она выразилась, «проблемами внизу». Ребенок был с ней потому, что она не хотела оставлять дочь одну дома. Все было тщательно проверено, и местная полиция, вероятно, философски отнеслась ко всей этой неразберихе. Они списали всё на информатора, которая хотела быть полезной. Только в этом случае она перестаралась – поторопилась и заставила всех зря потратить время.

Больше в рапорте ничего не имелось. В результате женщинам было нечего предъявить, и полиция, разобравшись во всем, отпустила их. Но Линли это заинтересовало. Кто был этим тайным информатором местной полиции? Более того, как попал этот рапорт к Тео Бонтемпи?

Сток-Ньюингтон Северо-восток Лондона

Тани позвонил Софи на следующее утро. Тиомбе уехала, Блисс не выразила желания спрятать сестру, и у него не оставалось другого выбора, хотя он всю ночь пытался что-то придумать. Никакая сделка с отцом невозможна. Нужно по-другому взглянуть на доступные варианты, и одним из таких вариантов была Софи. Поэтому он попросил ее встретиться и поговорить, но не сказал о чем.

Она согласилась и сообщила, что сейчас находится на кладбище Эбни-парк, где должен состоятся ее звездный дебют в роли Горчичного Зерна в спектакле «Сон в летнюю ночь». Это было одно из самых больших викторианских кладбищ Лондона, давно заброшенное и заросшее. Почти идеальное место для представления – лужайки, деревья и все прочее. Она будет ждать его у одного из боковых входов на кладбище, сказала Софи, со стороны Хай-стрит. Это недалеко от дома ее родителей, и здесь гораздо прохладнее. Ночью ее спальня напоминает жаровню.

Тани сразу поехал туда. Путь неблизкий, но Софи терпеливо ждала его у выхода на Хай-стрит, как и обещала. Он пришел со стороны железнодорожного вокзала, расположенного неподалеку, чуть севернее. Увидев его, Софи пошла навстречу и широко улыбнулась, что всегда вызывало у него волну счастья.

– Привет! – крикнул он.

– И тебе привет. Послушай, Тани: меня назначили дублером Титании! Режиссер позвонил сразу после тебя.

– Превосходно, – сказал Тани. – Теперь тебе остается найти способ отравить другую актрису, да?

– Именно об этом я и думала. Ты меня поцелуешь или придется намекнуть?

– Не придется, – ответил он и поцеловал ее так, как она любила, – сначала нежно, а потом раскрыв языком ее губы.

– Я по тебе скучала, Тани, – прошептала Софи.

– Я тоже, – после едва заметной паузы сказа он. Как хорошо знать, что кто-то по-настоящему принадлежит тебе! Нигерийская девушка, как там ее, угрожала его будущему. Но после того, как раскрылся план Абео сделать обрезание дочери, о Нигерии можно забыть. Оставалась только Софи.

Она взяла его за руку.

– Пойдем внутрь. Там можно найти местечко, где присесть, и я покажу тебе старую часовню. Почти все действие пьесы будет рядом с ней.

Тани нужно было говорить, а не смотреть. Но он не хотел обижать Софи. Вслед за ней вошел на кладбище Эбби-парк и двинулся по узкой дорожке среди могил, за которыми давно никто не ухаживал, между кустов, зарослей куманики, лиан и полевых цветов. Огромные деревья не пропускали солнечные лучи, а запах кислорода был почти осязаем, что необычно для Лондона. Пока они шли по дорожке, Софи продолжала болтать о спектакле, о Титании, о режиссере, а Тани что-то мычал, делая вид, что слушает. Когда они наконец добрались до часовни – скорее развалин, чем часовни, и он не понимал, зачем она нужна, но не стал спрашивать, поскольку не собирался обсуждать спектакль, – Софи повернулась к нему.

– Идея странная, правда? Но если все получится, представления будут идти весь сентябрь.

Тани постарался изобразить энтузиазм.

– Круто, – сказал он, но вышло неискренне, и Софи это поняла.

Она подошла к ближайшей каменной скамье и села.

– Рассказывай.

Тани сел рядом – прижавшись плечом к ее плечу, потому что прикосновение к ней его успокаивало – и рассказал о своем договоре с Тиомбе и о том, почему теперь это невозможно. Он не стал упоминать о неудачной попытке сделки с отцом: женитьба в Нигерии на девственнице в обмен на безопасность Сими. Все это забыто и отправлено в мусор – благодаря тому, что Абео нашел нужного человека в Лондоне, – и поэтому нет никакой необходимости рассказывать Софи об Оморинсоле. Он понимал, что рискует, утаивая часть правды, но еще больше он боялся того, что Софи обидится за то, что он не рассказал с самого начала, и бросит его. Теперь он нуждался в ней больше, чем прежде, потому что Сими нужно забирать из Мейвилл-Эстейт как можно скорее.

Глаза Софи округлились, когда она узнала об отсутствии Тиомбе.

– Тогда приводи Сими ко мне, – сразу же сказала она. – Предлог мы придумаем. Это единственный выход. Все равно нам с Сими пора познакомиться. – Тани хотел что-то ответить, но Софи положила ладонь на его плечо. – Скажи ей, что у моей сестры день рождения и что ее приглашают.

– У нее и правда день рождения?

– Конечно, нет.

– Но если я приведу Сими к тебе домой, а там никакого дня рождения и вечеринки, неужели ты думаешь, что она не захочет сразу же вернуться домой? Послушай, она не понимает, что с ней будет. Она даже не знает, что такое обрезание.

– Как она может не знать? Ей должны были рассказывать. В школах теперь это обязательно.

Тани покачал головой.

– Дело в том, Соф, что мама обучает ее дома. То же самое было со мной, но только в младших классах. Я всегда считал, что причина в нежелании Па, чтобы наши мозги «загрязнялись», или что-то в этом роде. Думал, он не хочет, чтобы мы были англичанами.

– Тогда ты должен объяснить Сими, что произойдет, если она не сбежит из дома. Во всех подробностях. – Похоже, она что-то прочла на его лице, потому что прибавила: – Ты должен, Тани. У тебя нет выбора. Ты расскажешь ей о том, что такое обрезание, а вечером приведешь на «день рождения» моей сестры. А я тем временем расскажу маме и папе, что происходит, чтобы они…

– Не говори им, Софи! Ты же не… – Тани не знал, как закончить фразу. Он познакомился с ее родителями, но старался выглядеть англичанином – по крайней мере, таким же англичанином, как Софи. Если они узнают правду о его родителях и о том, что его отец собирается сделать с Симисолой, то, наверное, захотят, чтобы Софи рассталась с ним, посчитав, что он не подходит для их дочери. И кто стал бы их винить? – Пожалуйста, не говори им…

– Но если она останется у нас, они будут спрашивать, что, черт возьми, происходит.

– Значит, она не может остаться. Нельзя, чтобы она оставалась, а они расспрашивали тебя о ней. Нужно найти какой-то другой вариант, другое место.

Софи нахмурилась.

– Ладно. Я подумаю, что им сказать. И поищу в Сети… не знаю, что-нибудь. Должен же быть какой-то способ защитить ее.

– Я не хочу сдавать ее в органы опеки!

– Я не об этом. Сама точно не знаю, о чем. А пока мы должны забрать ее у твоих родителей, Тани. Один из них хочет причинить ей вред.

Оксфорд-стрит Центр Лондона

– Это совсем просто. – Рози Бонтемпи расправила складки на свой узкой льняной юбке. По мнению Уинстона Нкаты, разглаживать там было нечего, но жест привлекал внимание к ее ногам. Особенно к лодыжкам, изящнее которых он никогда не видел, что еще больше подчеркивали туфли на невероятно высоких шпильках. Нката и Рози стояли рядом у подоконника кафе на Оксфорд-стрит недалеко от универмага «Селфриджес», где работала Рози, как она сама призналась – временно, пока не подвернется что-то более подходящее, желательно место художника по гриму в полицейской драме, съемки которой скоро должны начаться в Норвиче.

Рози согласилась на вторую беседу, но только во время своего утреннего перерыва и только если они встретятся за пределами универмага. Она назвала кафе и время. Уинстон пришел сюда заранее.

– Тео превратилась в настоящую африканку, – продолжала Рози. – Хотела, чтобы я была такой же. Я отказалась. И она даже не дала себе труда попытаться понять почему. – Горькая усмешка. – Понимаете, родители вытащили нас из ужасного африканского приюта, и логично было бы предположить, что Тео будет им благодарна за это. По крайней мере, чтобы не обижать их, вычеркивая из своей жизни. Поверьте мне, они так и остались бы вычеркнутыми из ее жизни, если б у papá не случился инсульт.

– Вы из-за этого поссорились? – спросил Нката.

– Не совсем.

Рози смотрела, как такси и автобусы перестраиваются между полосами на улице, стараясь занять выгодную позицию. Было еще не очень жарко, и выхлопные газы не достигли той густоты, какая будет несколько часов спустя. От этой мысли Нкате становилось легче. В другое время дня прогулка по тротуарам Оксфорд-стрит была бы похожа на спуск в ад.

Он пришел на встречу с Рози Бонтемпи прямо из Нового Скотленд-Ярда, где вместе с Барбарой Хейверс посвятил первые два часа рабочего дня выполнению инструкций, полученных по телефону от старшего суперинтенданта Линли. Они составили рапорты об обходе соседей Тео Бонтемпи вчера вечером и передали ее ноутбук в технический отдел. Ни он, ни она не видели записи с камер видеонаблюдения на здании, где была квартира Тео, а ее мобильный телефон так и не нашелся. Линли рассказал им о двойной жизни Тео: как Адаку, волонтера в «Доме орхидей», и сержанта уголовной полиции Тео, до перевода работавшей в группе, занимавшейся насилием над женщинами. В результате Нката получил задание еще раз встретиться с Рози Бонтемпи, а Хейверс направлялась на восток Лондона, чтобы добыть какую-нибудь информацию в «Доме орхидей».

Телефонный звонок Рози привел его сюда. Она попросила взять ей макиато навынос. На ее вопрос, почему он сам не пьет кофе, Уинстон поднял бутылку газированной воды.

– Мне хватило кофеина с маминой кухни. У нее кофе – прямо монстр.

Ему предстояло расспросить ее о ссоре с сестрой, которая случилась за два дня до того, как Тео впала в кому. Вероятно, это был грандиозный скандал, поскольку соседи из всех четырех квартир, имевших общие стены, пол или потолок с квартирой Тео, подробно рассказали ему или Барбаре Хейверс о том, как кричали две женщины. Поскольку двое слышали: «Убирайся отсюда, Рози», а затем – громкий хлопок входной двери, выяснить личность одной из скандалисток не составляло труда.

– Я не удивлена, что кто-то нас слышал, – сказала Рози. – Мы с ней ссоримся уже много лет.

Нката спросил почему. Ответом стало заявление, что ее сестра «превратилась в настоящую африканку».

Знала ли она, что Тео также называла себя Адаку, спросил Нката.

Конечно, знала. Это имя ей дали при рождении. Адаку Обиака.

– Я же сказала, что она превратилась в африканку, – заявила Рози. – Одежда, прическа, украшения… Она как будто исчезла за новой личностью. Нам повезло, что она не заставила называть ее Адаку. Важно не это – после того как Тео стала Адаку, мы почти перестали ее видеть. И именно из-за этого, кстати, мы и поссорились. Я пришла к ней, потому что она уже несколько недель не навещала papá. У него был инсульт – вы сами видели, – и можно было подумать, что ей это безразлично. Совсем безразлично. Я имею в виду, что она даже могла притворяться, правда? Но он не черный – наш папа, – и поэтому он не считается. И maman не считается. Они больше не имеют к ней отношения. Как будто она однажды проснулась, посмотрела в зеркало и решила, что теперь будет так. Это была совершеннейшая глупость. Думаю, она хотела их наказать.

– За что? За то, что они белые?

– Именно так. Невозможно отрицать, что они добились всего, что у них есть сегодня, потому что они белые. Но для нее главной проблемой был тот факт, что их обязали взять ее из приюта, чтобы получить право удочерить меня. Я была младенцем, а они хотели младенца. Она была чем-то вроде приложения, с которым им пришлось смириться.

Нката внимательно наблюдал за ней. Ее губы изогнулись в подобие горькой улыбки.

– Сурово…

– Да. Точно. Факты бывают очень суровыми. – Рози посмотрела на него оценивающим взглядом. – Откуда у вас шрам на лице? На вас напали?

– Поножовщина, – ответил он.

– О боже… Как ужасно!

– Бог тут ни при чем. Я был добровольным участником.

– Арестовывали преступника или что-то в этом роде?

– Я состоял в банде.

Глаза Рози округлились.

– В банде? У вас была… как это называется… война за территорию?

Нката покачал головой.

– Нам просто нравилось драться.

– Вы довольно крупный мужчина. Я удивлена, что кто-то осмелился бросить вам вызов.

– Я тоже был удивлен, – согласился сержант. – А потом удивился еще больше, когда выяснилось, что у парня есть нож и он умеет с ним обращаться. Мне повезло, что я не лишился глаза.

– И после этого вы вышли из банды?

– Это было бы слишком разумно, а разум – не самая моя сильная сторона. Прошло еще три года, но за это время я научился обращаться с ножом. Потом встретил одного парня, который вытащил меня оттуда, и больше уже не вернулся.

– Значит, вы гей?

– Что вы имеете в виду?

– Вы гей? Вы сказали, что из банды вас вытащил парень. А вы даже не пытаетесь со мной флиртовать, так что я подумала… Нет, конечно, вы смотрели на мои ноги, но и только. Вам не нравятся черные женщины? Вы женаты? И не говорите мне, что расследуете дело, потому что вы не расследуете дело двадцать четыре часа в сутки семь дней в неделю. Мы могли бы куда-нибудь сходить, выпить, если хотите…

– Я не гей, – сказал Нката. – И я благодарен за предложение, но обычно я не пью с… – Он не мог подобрать подходящего слова. Правильно было бы сказать «подозреваемыми», но ему не хотелось так называть Рози.

– …с людьми, которые могут оказаться убийцами? – закончила она за него.

Рози допила остатки макиато и пошла к корзине для мусора, чтобы выбросить стаканчик, предоставив Уинстону еще одну возможность полюбоваться ее идеальной фигурой. В ней все было прекрасно. Она была чертовски сексуальна. Но Нката нюхом чувствовал опасность. А Рози Бонтемпи, вне всякого сомнения, была опасностью в квадрате.

– Как она это узнала? – спросил он Рози, когда та снова заняла место у подоконника рядом с ним.

Она смахнула несуществующую пылинку с рукава блузки. Блузка была кремового цвета, похоже шелковая.

– Кто?

– Ваша сестра. Как она узнала, что ваши родители взяли ее только для того, чтобы получить вас?

– Не знаю. Может, кто-то из них ей сказал. Или Росс. Он мог узнать от своих родителей.

– Это ваш зять, да?

– Более или менее. Мы все росли вместе. Наши родители были близкими друзьями.

– А что значит «более или менее»? – спросил Нката.

– Они разводились, Росс и Тео. Мы говорили об этом, когда вы приходили к нам домой. Так что вскоре он должен был превратиться в бывшего зятя.

– Насколько я знаю, он не очень этого хотел…

– Развода? – Рози принялась разглядывать свои туфли на шпильках. Они были крошечными – несколько полосок кожи и каблук, похожий на рапиру. Нката даже представить не мог, что чувствуют ее ноги в конце дня. – Послушайте. Дело было так. Тео вышвырнула Росса. Он не был африканцем, а она, как я уже сказала, превратилась в настоящую африканку. Он – белый, а она не выносила белых с тех пор, как узнала, почему ее удочерили. Для нее это стало сильным ударом. Что еще я могу сказать?

«Можешь сказать, что именно ты раскрыла сестре тайну ее удочерения, – подумал Нката. – Это было бы в твоем духе».

Тринити-Грин Уайтчепел Восток Лондона

Барбара Хейверс была готова поспорить, что у нее будут две большие проблемы с визитом в «Сад орхидей». Во-первых, она – коп и поэтому невольно вызывала враждебность, едва переступив порог. Во-вторых, она – белая, и хотя Линли объяснил ей, что Дебора Сент-Джеймс уже сумела совершить набег на это заведение, но Дебора Сент-Джеймс приходила не задавать вопросы, а всего лишь фотографировать. Поэтому ее первой реакцией на задание, которое дал ей Линли после своей встречи с сержантом Хопвуд, было:

– Может, лучше поручить это Уинстону, сэр?

– По словам Деборы, мужчин внутрь не пускают, – ответил Линли. – Просто обуздай свою привычку говорить первое, что приходит в голову, и все будет в порядке.

– А когда я скажу им, что Адаку Обитами…

– Обиака, Барбара.

– Да, Обиака. Интересно, как они должны отреагировать на тот факт, что Адаку Обиака была копом?

– Сомневаюсь, что ты начнешь с этого, – сказал Линли. – Уверен, что к тому времени, как ты раскроешь эту информацию – если будет такая необходимость, – ты уже успеешь очаровать их своими многочисленными достоинствами.

Поэтому Барбара пересекла Сити, добралась до Лондонской стены, а оттуда направилась к Майл-Энд-роуд. Местоположение «Сада орхидей» ей сообщила по телефону Дебора Сент-Джеймс.

– Внутри часовни в Тринити-Грин. Это приют Тринити-Грин – два ряда домиков за каменной стеной. Если увидите статуи Бутов – как я, – значит, вы уже его проехали, – объяснила она и прибавила совершенно бесполезную информацию, что Буты – мистер и миссис – основали Армию спасения, и что здание Армии спасения находится где-то поблизости, и если Барбара увидит его, а не Бутов, значит, она тоже проехала Тринити-Грин.

Помня об этом, Хейверс добралась на своем «Мини» до Майл-Энд-роуд и стала высматривать кирпичную стену вокруг приюта или, если уж на то пошло, статуи Бутов. «Не слишком подходящий район для приюта, – подумала она, – независимо от наличия кирпичной стены». Похоже, это была промышленная часть района Уайтчепел. Десятки грузовиков перевозили товары к месту назначения, изрыгая выхлопы дизельных двигателей в постепенно накалявшийся воздух. Шум уличного движения просто оглушал, причем это не был равномерный рев двигателей, к которому привыкают люди, живущие рядом с оживленной трассой, и постепенно перестают его замечать. Да, он был постоянным, как белый шум, но также сопровождался скрежетом переключаемых передач, визгом тормозов и периодическими гудками – и все это так громко, что можно оглохнуть.

По обе стороны улицы на первых этажах располагались самые разные заведения, от парикмахерских и ресторанов до разорившихся магазинов с разноцветными опущенными решетками. На вездесущем магазине ковров висело объявление о распродаже в связи с закрытием, а в китайское кафе, торгующее навынос, привезли кучу картонных коробок, на которых был нарисован зеленый огнедышащий дракон. Рядом с ним закусочная предлагала две порции рыбы с картошкой по цене одной. Вид рыбы не указывался, но Барбаре было достаточно того факта, что она съедобна. Надо бы заскочить сюда после того, как она закончит в «Доме орхидей». Тем временем солнце палило нещадно, словно мстило людям, которые десятилетиями жаловались на серое, дождливое английское лето. Увидев какие-то мерцающие волны, поднимающиеся от капота «Мини», Барбара нахмурилась. Оставалось надеяться, что это просто дневная жара.