Текст книги "Свидетель защиты. Шокирующие доказательства уязвимости наших воспоминаний"

– Предположим, что у вас есть временной континуум, представленный прямой линией, – продолжил Хэнсон свою череду вопросов. – В какой-то момент времени никакого стресса нет. Проходит некоторое время, и стресс начинает развиваться. Жертва начинает подозревать, что она может стать жертвой. В какой-то следующей точке этой линии жертва уже уверена в том, что для нее возникла реальная угроза. Каково ваше мнение: как стресс мог бы повлиять на результат опознания в подобных обстоятельствах? Я имею в виду, могла бы жертва в этих обстоятельствах опознать преступника с большей вероятностью по сравнению с ситуацией, когда насилие осуществляется внезапно, как, например, если преступник вламывается через дверь или через окно?

– При внезапном событии опознание, скорее всего, будет менее точным, – ответила я, – потому что тогда жертва все время будет находиться в состоянии крайнего стресса.

Хэнсон вцепился в эту тему и никак не хотел с ней расставаться. Он кратко описал 15-минутный контакт Кэрол Даронч с «офицером Роузлендом». Каким образом это могло повлиять на ее память?

Я ответила без колебаний:

– Вы имеете в виду эффективность памяти, если человек находился в состоянии умеренного стресса перед тем, как пережил сильный стресс? В этом случае можно ожидать достаточно высокой эффективности памяти.

Если бы дело Теда Банди рассматривал суд присяжных, судья Хэнсон, вероятно, остерегся бы задавать эти вопросы. В процессах с участием присяжных судьи ведут себя осторожно, стараясь оставаться беспристрастными наблюдателями и избегать воздействия на присяжных своими вопросами, сомнениями и т. п. Но в данном случае, будучи единственным арбитром, Хэнсон, очевидно, счел себя обязанным вникнуть во все, даже мелкие, нюансы моих показаний. Он произвел на меня большое впечатление своим стремлением докопаться до истины. Он определенно установил, что 15-минутное пребывание Кэрол Даронч в состоянии умеренного стресса перед развитием у нее чрезвычайно сильного стресса обеспечивало «достаточно высокую эффективность памяти», а это был ключевой пункт обвинения. Иными словами, у Кэрол Даронч, скорее всего, было достаточно времени, чтобы запомнить лицо «офицера Роузленда», пока она еще не была в состоянии сильнейшего стресса.

Однако сильными аргументами защиты были, во-первых, 11-месячный разрыв между попыткой похищения потерпевшей и первым, неуверенным опознанием ею Теда Банди, и, во-вторых, некоторая вероятность того, что, предъявив потерпевшей две фотографии одного и того же человека еще до опознания в линейке, сотрудники полиции сами создали в ее памяти образ, соответствующий лицу уже арестованного подозреваемого.

Позже я узнала, что все выходные судья Хэнсон промучился с анализом доказательств, изучением записей по данному делу и формулировкой своего решения. В итоге его решение основывалось на том, что он не поверил Теду Банди. Не то чтобы у него вообще не было сомнений – «никто не может знать ничего достоверно», – заявил он представителям прессы, но у него не осталось никаких разумных сомнений в том, что именно Тед Банди пытался похитить Кэрол Даронч.

В понедельник, 2 марта 1976 года, в 13:30, судья Хэнсон объявил свой вердикт. «Я считаю, что подсудимый, Теодор Роберт Банди, виновен в похищении человека при отягчающих обстоятельствах, особо тяжком преступлении первой степени, согласно предъявленному обвинению». Хэнсон приговорил Банди к относительно небольшому сроку – к пятнадцати годам заключения в тюрьме штата Юта, причем менее чем через три года он мог претендовать на условно-досрочное освобождение.

27 января 1977 года, через десять дней после того, как в той же тюрьме штата Юта, в которую был заключен Банди, был расстрелян Гэри Гилмор, Банди перевели в окружную тюрьму Питкин в подвальном этаже здания суда в Аспене, штат Колорадо, а спустя три месяца он снова поменял адрес и перебрался в крошечную камеру в одноэтажном кирпичном здании в городе Гленвуд-Спрингс, Колорадо.

Власти Колорадо обвинили Банди в убийстве Карин Кэмпбелл, 23-летней медсестры, пропавшей на горнолыжном курорте Сноумасс в штате Колорадо 12 января 1975 года, обнаженное тело которой было найдено двадцать шесть дней спустя, причем ее череп был проломлен сильным ударом. Несколько свидетелей предварительно опознали Банди, и кроме того, согласно данным кредитной карты, которой он пользовался на заправке, 12 января он находился в Колорадо, а специалист тамошней лаборатории ФБР заявил, что образец волос, взятый с помощью пылесоса в автомобиле Банди, «микроскопически неотличим» от волос, взятых у Карин Кэмпбелл.

7 июня 1977 года, во время перерыва в предварительных слушаниях в здании суда в Аспене, Банди вошел в библиотеку суда. Сотрудник, который должен был смотреть за ним, вышел в коридор покурить, и Банди выпрыгнул из открытого окна второго этажа.

Однако менее чем через неделю, рано утром 13 июня, он снова был арестован и заключен в тюрьму округа Гарфилд в городе Гленвуд-Спрингс, Колорадо. Но 30 декабря 1977 года Банди опять бежал, на этот раз через старый проем для освещения в потолке тюремной камеры.

После этого наступило затишье – целых шесть недель жуткого, зловещего затишья. В эти недели я иногда ловила себя на том, что гляжу в пространство и уговариваю полицию побыстрее поймать Банди. Его должны были судить за убийство Карин Кэмпбелл в Колорадо и за убийства в Вашингтоне и Юте – как иначе полиция могла бы узнать, он совершил эти преступления или не он? И как иначе можно положить конец страданиям членов семей этих молодых женщин? И наконец, если эти преступления действительно совершил Тед Банди, если он на самом деле и есть то ужасное существо, которое убивает женщин без разбора и походя, то что он делает сейчас, на свободе? Сколько женщин еще будут убиты?

17 февраля 1978 года, около 8 часов утра, я вошла в канцелярию факультета психологии, чтобы проверить поступившие телефонные сообщения. «Ты слышала про Теда Банди?» – спросила одна из секретарш, протягивая мне первую часть сегодняшней утренней газеты The Seattle Post-Intelligencer.

ТЕПЕРЬ СТРЕЛЯЮТ ВО ФЛОРИДЕ

Банди вновь пойман

Беглый арестант Теодор Р. Банди из Такомы был схвачен вчера в результате погони со стрельбой в Пенсаколе, штат Флорида.

Банди, разыскиваемый ФБР для допроса о 36 убийствах на сексуальной почве в западных штатах, 31 декабря бежал из тюрьмы в Гленвуд-Спрингс, штат Колорадо, где он ожидал суда за убийство первой степени.

Еще до уверенного опознания Банди представителями власти в штате Флорида в полиции заявили, что они допрашивали его 15 января по поводу убийства ударом по голове двух студенток Университета штата Флорида в Таллахасси.

Звуки жизни, текущей жизни, заполненной рутиной, отдавались у меня в ушах: горячий воздух, дующий через вентиляционные отверстия, прерывистый треск пишущей машинки, дождь, тихонько постукивающий по окнам, закрывающаяся дверь в коридоре. Шаги, людское дыхание, приглушенный смех.

Я повернулась и побежала по коридору, и высокие каблуки моих туфель цокали по линолеуму. Я взглянула на часы: занятия у Джеффа должны начаться через десять минут. Внезапно я ощутила огромную благодарность судьбе за то, что мы с мужем оба профессора психологии в одном и том же университете, и наши кабинеты находятся в одном здании. Все девять лет нашего брака Джефф всегда оказывался там, где он был мне нужен.

Когда я ворвалась в его кабинет, Джефф просматривал какую-то сложную последовательность чисел на компьютерной распечатке. Я протянула ему газетную статью.

– Что, если мои показания способствовали оправданию Банди в Юте? – быстро выговорила я. – Что, если он действительно убил этих женщин?

Джефф прочитал статью, встал и обнял меня.

– Иногда ты будешь свидетельствовать в пользу виновных, – сказал он. – Такое случается, и нет никакого способа избежать этого. Ты не можешь знать, будет подсудимый признан невиновным или виновным, заранее, еще до того, как решишь взяться за его дело. Ты не судья и не присяжный заседатель, ты просто свидетель-эксперт, социолог в суде.

– Я должна это знать! – сказала я. – Я имею дело с фактами, статистическими данными, цифрами. Я должна уметь определять, какие факты доказывают невиновность подсудимого, а какие – виновность.

– Ты ученый, – сказал Джефф. – Ты не телепат, и не твое дело выносить суждение о виновности или невиновности другого человека. Твое дело – свидетельствовать о том, что, насколько тебе известно, является правдой.

Мир вдруг показался мне черно-белым, все сбивающие с толку парадоксы, альтернативные гипотезы и статистические нормы исчезли, я увидела внутренним взором красивое лицо Теда Банди с холодным взглядом и хитрой усмешкой и подумала: вот оно, лицо зла. Я вспомнила свое первое впечатление при встрече с Тедом Банди: он просто восхитителен, думала я, сидя примерно в метре от него. Как же я обманулась сначала и как обманывались многие другие, глядя на этого «типичного американского парня» с вежливыми манерами и морщинками перманентной улыбки! Непривычная к злу, я не смогла опознать его, когда оно смотрело мне прямо в лицо.

Раз или два в год мне снился кошмарный сон. Я быстро поднимаюсь на лифте, высоко, в десятках метров над землей. Кнопки не работают, и я никак не могу остановить лифт. Страшась высоты, я припадаю то к одному, то к другому окну, мои ладони прижимаются к холодному стеклу, мои колени подгибаются. Внезапно лифт наклоняется, двери открываются, я лечу вниз, кувыркаясь в воздухе, и в конце с огромной силой ударяюсь о землю.

«Это невозможно», – утверждает моя подруга, психолог-клиницист. Она уверяет меня, что, падая во сне, человек не ударяется о землю. Но я-то ударяюсь, отвечаю я ей. Я же ударяюсь!

Вот так же сильно я «ударилась о землю» в тот день, стоя в кабинете мужа, сжимая в руке газету и с ужасом думая о том, какую роль я сыграла в этой трагедии. Одиннадцать лет спустя, ранним туманным утром в Сиэтле я снова «ударилась о землю». Я помню, как проснулась в то утро, во вторник 24 января 1989 года, посмотрела на будильник и сразу же нажала кнопку пульта дистанционного управления, чтобы включить телевизор. Почему-то у меня тряслись руки. «Интересно, – помнится, подумала я. – Что это я так нервничаю?»

– Сегодня утром, на три минуты позже установленного времени, был казнен Тед Банди, – объявил голос диктора. На экране телевизора возникла толпа из нескольких сотен зрителей, собравшихся вокруг тюрьмы Старк в штате Флорида, а затем крупным планом показали их плакаты: «Жарься с миром!», «Так плохо, так грустно, что ты умер, Тед»[8]8
  В оригинале в рифму: Too bad so sad you’re dead Ted. – Примеч. перев.


[Закрыть] и «Этот кайф – как раз для тебя!». Какой-то мужчина был в футболке с рецептом «жареного Банди» спереди. Продавцы предлагали присутствующим значки с изображением электрического стула, а группа пожилых людей пела на мотив «На вершине старой Смоки» (On Top of Old Smokey) такие слова:

 
Он убивал несчастных девочек
Ударами по голове.
И теперь мы все в восторге:
Тед Банди мертв.[9]9
  Англ. He bludgeoned the poor girls / all over the head / Now we’re all ecstatic / Ted Bundy is dead.


[Закрыть]
 

Потом показали интервью с Тедом Банди, взятое в ночь перед казнью. Тюрьма лишила его улыбку наглости и заострила черты его лица. Глаза, казалось, стали как-то глубже посажены, нос немного удлинился и выпрямился, морщины на лбу, казалось, застыли навсегда.

Изображение мелькнуло, и диктор рассказал о последнем разговоре Теда Банди с матерью. Голос Луизы Банди дрожал от волнения, когда она говорила Теду Банди последние – самые последние – слова: «Ты был и всегда будешь моим драгоценным сыном!»

Я выключила телевизор и смотрела, как ползет и кружится туман в свете уличных фонарей за моим окном. Я почувствовала головокружение и легкую боль в животе. Телевизионные картинки мелькали у меня в голове, смешиваясь с прежними образами Банди, отпечатавшимися в памяти в ходе судебного разбирательства, разговоров с О’Коннеллом. Я видела, как Банди улыбается прокурору и как он сидит за столом защиты и смотрит на меня неподвижными глазами, пока я рассказываю о возможных искажениях памяти.

В последние годы жизни Тед Банди признался в «двух или трех десятках убийств». Некоторые следователи считают, что он, возможно, убил пятьдесят, а может быть, и сто женщин. При этом сам Банди не понимал, почему его тянет насиловать и убивать с такой злобой и невообразимой жестокостью, хотя он как-то упомянул об охотниках, которые выслеживают и убивают оленей, нисколько не терзаясь угрызениями совести. Почему мы становимся такими моралистами, спрашивал он, когда речь идет о человеческой жизни? Почему человеческая жизнь стоит больше, чем жизнь оленя?

Вопрос, конечно, интересный… Просто общество выбрало самое строгое наказание – лишение жизни в обмен на лишение жизни, и теперь зрители пребывали в праздничном настроении. Один из аргументов противников смертной казни состоит в том, что она делает общество менее чувствительным и снижает ценность человеческой жизни. Но меня беспокоят не философские проблемы, а конкретика, в частности: допущенную здесь ошибку уже невозможно исправить. В случае казни невиновного человека мы не в силах развернуть ситуацию и вернуть его к жизни.

Зимнее утро длится, я сижу в своей комнате, экран телевизора погас, лица и ситуации уже уходят из памяти, но я по-прежнему слышу слова Луизы Банди: «Ты был и всегда будешь моим драгоценным сыном!» Банди был виновен, в этом нет никаких сомнений. Но он тоже был человеком, живым человеком, а теперь он был мертв. Ну и в чем тут победа, думала я, что тут праздновать, чем гордиться?

5
Все началось со стука в дверь. Тимоти Хеннис

Я хочу сказать вам, что я невиновен. Я никогда не совершал никаких преступлений, но иногда грешил. Я хотел бы простить этих людей за то, что они сейчас делают со мной.

Бартоломео Ванцетти – в момент, когда его привязывали к электрическому стулу 23 августа 1927 г.

Они думают, что это началось со стука в дверь, раздавшегося примерно в 22 часа 9 мая 1985 года. Этот стук должен был испугать Кэтрин Истберн, которая в это время складывала белье в гостиной своего одноэтажного дома в Фейетвилле, штат Северная Каролина. Может быть, она стояла, держа в руках пару носков или детскую футболку, и ее сердце забилось сильнее. Кто бы это мог быть? Ее муж был в отъезде, трое маленьких детей крепко спали. Кто может в это время стучаться в дверь с черного хода?

Она прошла через кухню в кладовку и открыла дверь (никаких признаков взлома при осмотре обнаружить не удалось). Преступник вынудил миссис Истберн вернуться в гостиную, веревкой связал ей руки за спиной и швырнул ее на пол. Он рванул на ней блузку, так что две кнопки, щелкнув, раскрылись, и ножом разрезал ей лифчик спереди, сдвинув его назад, ей на руки. Приставив к ее горлу нож, он стянул с нее обувь и джинсы; при этом вместе с джинсами слетел один носок. Потом он с одной стороны разрезал ножом ее трусы и рванул их так сильно, что повредил ей кожу на бедре. Потом он изнасиловал ее.

Полиция восстановила этот сценарий, исходя из улик, найденных на месте преступления, но кое-какие вопросы так и остались без ответов. Сама ли Кэтрин Истберн открыла дверь и впустила незваного гостя, или же он каким-то образом вломился, не оставив никаких следов взлома? Или она поглядела в окно и узнала этого человека? Тогда, получается, этот человек был ей знаком? Или она была настолько доверчива и бесстрашна, что могла открыть дверь кому угодно в десять часов вечера, хотя мужа не было дома?

А вот в отчете патологоанатома практически все было ясно. Тело Кэтрин Истберн было обнаружено на полу в спальне справа от кровати, и лицо ее было накрыто подушкой. Пятнадцать ножевых ранений в грудь и такой огромный разрез на шее, что повреждены оказались трахея, пищевод, обе крупные артерии и обе крупные вены. Поскольку крови из ран в груди было относительно немного, патологоанатом заключил, что рана на шее, которая должна была в течение десяти секунд привести к потере сознания и в течение одной-двух минут к смерти, была нанесена первой. Колотые раны были нанесены оружием с острым лезвием, как минимум несколько дюймов длиной и менее дюйма[10]10
  1 дюйм = 2,54 см.


[Закрыть] шириной; при этом патологоанатом не смог определить, использовалось только одно такое оружие или больше.

Тело трехлетней Эрин Истберн было обнаружено на полу в спальне слева от кровати, и ее лицо и грудь были частично накрыты подушкой. У нее было десять колотых ранений в грудь и верхнюю часть живота, а также огромный разрез на шее, который повредил трахею, пищевод, правую сонную артерию и частично левую. От раны на шее девочка должна была потерять сознание в интервале от десяти до шестидесяти секунд и в течение минуты-двух умереть. Одна из колотых ран повредила крупную артерию, идущую от сердца, которая тоже должна была вызвать почти мгновенную смерть – в интервале от нескольких секунд до нескольких минут.

Дальше по коридору, в средней спальне, было обнаружено тело пятилетней Кары Истберн; оно было прикрыто покрывалом до уровня чуть выше талии. У нее было десять колотых ран грудной клетки, нанесенных спереди и сзади и тоже огромный разрез на шее, от левой части срединной линии вокруг до задней стороны шеи. По мнению патологоанатома, рана на шее должна была привести к смерти через одну-две минуты.

По ходу дела, до или после этой череды убийств, убийца вытащил деньги и банковскую карту из сумочки Кэтрин Истберн. Из дома исчез также металлический сейф с кодом банковской карты и важными документами.

По дороге к выходу из дома убийца должен был пройти мимо комнаты 21-месячной Яны. Тут он мог засомневаться и подумать: еще одна спальня – еще один потенциальный свидетель. Возможно, он открыл дверь и прислушался на мгновение к легкому, ритмичному дыханию ребенка. Его глаза к тому времени уже приспособились к темноте, и он смог бы различить кроватку, детские одеяла, пеленальный столик и мягких плюшевых зверушек. Питал ли он слабость к младенцам, или просто решил, что убийств уже достаточно? Впрочем, окно детской выходило на улицу, так что, может быть, он просто услышал, что хлопнула дверь машины, или вдалеке раздался пронзительный вой сирены, и это прервало его размышления.

Он закрыл дверь спальни, где находилась Яна, и прошел по коридору, через кухню, в кладовку, покинул дом через ту же подсобную дверь и скрылся в туманной и дождливой ночи.

* * *

Утром в субботу 11 мая капитан Гэри Истберн ждал очередного еженедельного звонка от жены. Он был временно переведен в штат Алабама, в офицерскую школу, и через несколько месяцев собирался перевезти семью в Англию, куда его переводили служить. Часы тикали, Кэтрин не звонила, он начал волноваться и в 8:30 утра попытался позвонить ей сам, а потом снова пытался звонить в 11:00 и в 14:00.

К 17:00 капитан Истберн уже был уверен, что случилось что-то неладное. Он позвонил другу в Фейетвилл и попросил доехать до его дома и узнать, что там и как. Подъехав к дому, его друг громко постучался во входную дверь, несколько раз позвонил в дверной звонок, обошел дом вокруг и заглянул в окно спальни, где на одной из кроватей, вне поля зрения, лежало тело пятилетней Кары, прикрытое одеялом до уровня груди и с подушкой на лице. Поскольку он не увидел ничего необычного, то, вернувшись домой, позвонил Гэри Истберну, чтобы успокоить его. Но Истберн был уверен, что случилось что-то неладное. «Позвони шерифу», – попросил он друга.

Около полуночи помощник шерифа подошел к дому Истбернов, постучал несколько раз и прикрепил к двери записку для Кэтрин Истберн с сообщением, что ее муж пытался связаться с ней по телефону.

На следующее утро, в воскресенье 12 мая, забеспокоились соседи Истбернов, Роберт и Норма Сифелдт: почему дети не выходят на улицу и не играют на спортивной площадке? Почему на крыльце скапливаются газеты? В 11:30 Роберт Сифелдт постучал в дверь с черного хода, затем подошел к входной двери, громко постучал и позвонил. Потом он приложил ухо к двери, несколько минут слушал, и ему показалось, что он слышит слабый крик ребенка. «Норма, иди скорее сюда!» – крикнул он. Миссис Сифелдт тоже послушала у входной двери, а затем перегнулась через перила крыльца, чтобы послушать, что делается в передней спальне. Потом она посмотрела на мужа, и выражение лица у нее было испуганное и растерянное. «Я слышу плач младенца, – сказала она. – Давай-ка позвоним в полицию».

Около 13:00 помощник шерифа поднялся на крыльцо дома Истбернов, перегнулся через перила крыльца и заглянул в окно спальни. Штора была опущена, но через небольшую щель сбоку он смог разглядеть ребенка, стоящего в своей кроватке, плачущего и протягивающего ручки. Что, черт возьми, там происходит? Он срезал оконную сетку, открыл окно и залез внутрь. Яна Истберн, двадцати одного месяца от роду, изнемогшая от голода и обезвоживания, с надеждой тянула ручки к незнакомцу. Помощник шерифа поднял девочку, на мгновение прижал ее к себе и передал в окно Роберту Сифелдту. Потом он сделал глубокий вдох, пытаясь унять волнение. Случилось что-то плохое, подумал он, что-то очень-очень плохое.

– Я собираюсь посмотреть, что и как, – сказал он Сифелдтам через окно. Но не прошло и минуты, как он высунул голову из окна, через которое передал младенца, и позвонил по портативной рации в офис шерифа, чтобы сообщить о том, что увидел. Потом он подождал детективов и технических специалистов, которым предстояло попытаться как-то осмыслить эту бессмысленную бойню.

Было воскресенье 12 мая 1985 года – День матери.

* * *

Утром во вторник 14 мая убитый горем Гэри Истберн вспомнил про собаку. Его жена дала объявление в газете Форт-Брэгга о поисках нового дома для Дейзи, их четырехлетнего пятнистого английского сеттера. В своем последнем письме мужу Кэтрин Истберн писала, что во вторник вечером Дейзи взял «хороший человек» и повез ее домой на испытательный срок, чтобы посмотреть, уживется ли она с другой его собакой, черным лабрадором-ретривером; она собиралась позвонить этому человеку в ближайший четверг, чтобы узнать, поладили ли собаки между собой.

Утром в среду 15 мая офис шерифа округа Камберленд выпустил информационное сообщение, которое было передано по телевидению и по радио, с просьбой, чтобы человек, взявший у Истбернов собаку, немедленно связался с офисом шерифа. Сообщалась, в частности, кличка собаки, приводилось ее описание, а также имевшиеся на тот момент данные о ее новом владельце: он ездит на белом «шевроле-шеветт», и у него уже есть собака, черный лабрадор-ретривер.

В тот же день сразу после полудня сержант штаба сухопутных войск Тимоти Хеннис приехал из Форт-Брэгга домой, чтобы пообедать с женой Анджелой в присутствии их двухмесячной дочери Кристины. За обедом они смотрели новости по телевизору. Когда среди прочих новостей мелькнуло сообщение о собаке Истбернов, Хеннис повернулся к жене. «Господи, – сказал он, – это ж они меня ищут!» Он тут же позвонил своему ротному командиру, объяснил, почему не сможет вернуться на работу после обеда, и, захватив с собой жену и малышку, поехал в полицейский участок.

Допрашивали Тимоти Хенниса шесть с половиной часов. При этом детективы неоднократно заверяли его, что он не находится под арестом и не является подозреваемым по этому делу, так что ему даже не пришло в голову потребовать присутствия адвоката. В своем добровольном заявлении Хеннис подробно описал все, что он делал со вторника 7 мая до следующего понедельника 13 мая. Вечером в четверг 9 мая, то есть в тот вечер, когда были совершены эти убийства, Хеннис приехал домой примерно в 20:30. В 20:45 ему позвонила миссис Истберн и спросила, как поладили между собой собаки. «Вы знаете, отлично, – ответил он, – у них все просто отлично!» В 21:00 или около того он позвонил родителям жены. Примерно в 21:30 он вышел в магазин за пепси-колой. Вернулся домой, когда еще не было 22:00, сделал кое-какие домашние дела и лег спать. В пятницу 10 мая он встал около 4:00 и около 5:00 отправился на работу.

Пока детективы допрашивали Хенниса, они параллельно с этим спешно готовили подборку фотографий для опознания. Фотография Хенниса находилась в ней в позиции под номером 2. Все фотографии в этой подборке были обрезаны так, что видно было только голову и верхнюю часть тела, поэтому определить относительный рост или вес запечатленных на фотографиях людей было невозможно. Фотография Хенниса была единственной в этой подборке фотографией мужчины-блондина с короткой стрижкой, одетого в темный клубный пиджак.

Один из детективов вынес подборку фото на улицу, к полицейскому автомобилю. В автомобиле сидел Чак Барретт, афроамериканец, сотрудник обслуги, который в воскресенье 12 мая сообщил помощнику шерифа, что в пятницу 10 мая, примерно в 3:30 утра он видел белого мужчину, который шел по подъездной дорожке от дома Истбернов. По словам Барретта, этот человек был одет в дорогую черную куртку, на лоб была низко надвинута черная вязаная шапочка, и на плечах он нес темный мешок для мусора. В самом конце подъездной дорожки, когда он был примерно в метре с небольшим от Барретта, он сказал: «Вот, приходится ехать ни свет ни заря». Он пошел по улице, сел в стоявший на обочине белый «шеветт» и уехал.

Барретт изучал фотографии, сидя на заднем сиденье полицейской машины между двумя детективами. «Узнаешь его?» – спросил один из детективов.

– Ну, знаете, я пока думаю, пока смотрю, – сказал Барретт. Он посмотрел еще, потер глаза, посмотрел еще немного. Четверо из шести мужчин были совсем не похожи на человека, которого он видел в то утро на Саммер-Хилл-роуд, так что он сосредоточил внимание на двух остальных, конкретно – рассматривал их стрижки и носы, которые он узнал, как пояснил он детективам. У человека под номером 5 нос был прямой и узкий, как и у того человека, которого он видел, но номер 2 в целом был больше похож на него, хотя нос у него был широкий и приплюснутый.

– Ну так как, это он? – продолжал спрашивать детектив.

– Вы знаете, – сказал Барретт, указывая на фото № 2, – этот, знаете, вроде там был.

– Вы уверены? – спросил детектив.

– Ну нет, – ответил Барретт. – Так я не могу сказать.

Детектив передал Барретту подборку фотографий, попросил его подписать инициалами выбранную им фотографию № 2, и потом его сопроводили в здание Управления обеспечения правопорядка. Когда они шли через автостоянку, один из детективов указал Тимоти Хеннису на белый «шевроле-шеветт».

– Вы узнаете эту машину? – спросил он Барретта.

– Да, она похожа на машину, которую я видел на Саммер-Хилл-роуд, – ответил Барретт.

Тогда этот детектив повернулся к напарнику, и, как показалось Барретту, он услышал, как тот сказал: «Мы попали в точку!»

Тимоти Хеннис между тем и понятия не имел, что он уже превратился в главного подозреваемого в убийствах в доме Истбернов. Он спокойно согласился, чтобы у него сняли отпечатки пальцев и сфотографировали его, и позволил сотрудникам полицейской лаборатории взять образцы его крови и волос с головы и с лобка. Наконец, в 19:30, после почти семичасового допроса, детективы сказали Хеннису, что он свободен и может отправляться домой.

Однако менее чем через шесть часов, примерно в час ночи в четверг 16 мая, Тимоти Хенниса разбудил громкий и настойчивый стук в дверь. Он быстро натянул джинсы и футболку, включил свет на крыльце и открыл дверь. На крыльце было полно полицейских.

– Сержант Хеннис? – спросил один из них официальным тоном.

Хеннис кивнул.

– У нас есть ордер на арест и ордер на обыск. Вы имеете право хранить молчание…

Хеннис был просто ошеломлен. Он смотрел на уличные фонари и моргал сонными глазами, пытаясь проснуться. Кто-то уже надел на него наручники, кто-то другой схватил его за руку, и его начали толкать вниз по ступенькам, в сторону полицейского автомобиля, стоявшего прямо на проезжей части. Хеннис оглянулся на жену, стоявшую в проеме двери в халате и державшую на руках малышку. Он не знал, что ей сказать. До свидания? Позвони мне? Я люблю тебя? Слова беспорядочно всплывали у него в мозгу и тут же исчезали, и он понимал только, что переставляет ноги, то одну, то другую, и пытается преодолеть страх, который подступал прямо к горлу, страх настолько плотный, что он чувствовал, что как будто тонет в нем. Кто-то положил руку ему на голову и легко втолкнул его, мужчину ростом выше 190 см и весом 90 кг, на заднее сиденье. Офицер, усевшийся рядом с ним, сказал: «У тебя большие проблемы, приятель. Очень большие проблемы».

Итак, Тимоти Хенниса обвинили в тройном убийстве – Кэтрин, Кары и Эрин Истберн. Следующие шесть месяцев он провел в тюрьме округа Камберленд без права освобождения под залог. Для защиты он нанял Джеральда Бивера и Уильяма Ричардсона – двух молодых адвокатов, которые только что выиграли получившее широкую огласку дело о произволе полиции в Фейетвилле. Некий Генри Спелл был арестован, и в ходе допроса полицейский так сильно ударил его коленом в пах, что это вызвало разрыв яичка и необратимую стерилизацию. В конце концов истец получил по суду компенсацию в размере 900 000 долларов, и 235 000 составили гонорары адвокатов.

Менее чем через месяц после вынесения приговора по этому затянувшемуся и очень сложному делу 37-летний Бивер и 29-летний Ричардсон согласились взяться за дело Тимоти Хенниса. Изучив имевшиеся доказательства вины их нового клиента, оба адвоката пришли к выводу, что доказательная база тут одна из самых неубедительных, с которыми они когда-либо сталкивались. Единственным доказательством возможной причастности Тимоти Хенниса к данному преступлению были показания свидетеля Чака Барретта. Ни одной вещественной улики, хоть как-то привязывавшей Тимоти Хенниса к месту преступления, не было. Бивер и Ричардсон были весьма воодушевлены теми серьезными минусами, которые они нашли в позиции обвинения.

Но, увы, эта самоуверенность обошлась им очень дорого. Потому что это ужасное, кровавое тройное убийство в доме Истбернов разбудило в людях сильные страсти и эмоции. И конечно, возникли явные ассоциации с печально известным делом Джеффри Макдональда, тоже обвиненного в убийстве. Ранним утром 17 февраля 1970 года, тоже в Фейетвилле, были зверски убиты беременная 26-летняя Колетт Макдональд и две ее малолетние дочери: пятилетняя Кимберли и двухлетняя Кристин. Череп Колетт был разбит ударами тяжелой биты, а на ее теле было более двадцати восьми колотых ран. У Кимберли было восемь или даже десять колотых ран, и тоже была раздроблена голова. На теле Кристин были обнаружены тридцать три колотые раны – в спину, в грудь и в шею. Самого капитана Джеффри Макдональда нашли лежащим на полу рядом с женой, всего с одним ножевым ранением в живот. Позже Макдональд рассказал следователям, что в его дом ворвались хиппи со свечами в руках и, скандируя «Класс!» и «Коли свиней!», убили его семью. Но у следователей сложилась совсем другая картина, и в этих ужасных преступлениях обвинили самого Макдональда.