Текст книги "Царь мышей"

* * *

В отсутствие Василия его друзья старались не терять времени зря. Конечно, ни Чаликова, ни Серапионыч не надеялись вот так вот, наудачу, выйти на следы клада – им нужно было собрать как можно больше «информации к размышлениям», которая могла бы пригодиться аналитическому уму Дубова. Даже Дормидонт, поначалу отнесшийся к этой затее с некоторым сомнением, понемногу втянулся в их изыскательства и сам стал водить гостей по терему, показывая всякие закоулочки, чуланчики и полупотайные проходы, коих там оказалось немало.

– Степан самолично все продумал, что и где расположить, – говорил Дормидонт. – Во все мелочи входил и даже, говорят, чертежи составлял. Ну, вестимо, и зодчие постарались. А когда помер, то все остановилось. Ну, достроили настолько, чтобы хоть какой-то вид был, и все. Хотя, может, оно и к лучшему – тут все ж-таки лес, деревня рядом… А хоромы, понимаешь, пускай в городе городят.

Чумичка в общем следопытстве участия не принимал – он возился (или делал вид, что возился) с лошадьми и каретой. Зато Петрович, тяжко охая и держась за задницу, неотступно следовал за Надей и доктором. Разумеется, особого удовольствия это им не доставляло. Чаликова видела, что Дормидонту очень хочется шугануть как следует навязчивого соглядатая, но он себя сдерживал – хватало и того, что велел высечь царского посланника на конюшне. За дело, конечно, не просто так, но все-таки – царского посланника. А Дормидонту в его нынешнем положении было никак не с руки «заедаться» со своим преемником.

Попутно Надежда пыталась простукивать стены в поисках пустот. А так как ее опыт в этой области прикладного кладоискательства ограничивался просмотром кинофильмов и чтением художественной литературы, то тайники ей мерещились чуть не в каждой стене.

– Ну, сударыня, дай вам волю, вы бы, понимаешь, весь терем по камешку разобрали, – шутливо погрозил ей пальцем Дормидонт, когда Чаликова, настукав авторучкой очередную «верную» пустоту, уже готова была бежать за ломом или молотом.

Надеждин пыл остужал Серапионыч – при помощи стетоскопа он всякий раз устанавливал, что нетерпеливая кладоискательница несколько погорячилась. Глядя на странные предметы, которыми орудовали Надежда и Серапионыч, Петровичу казалось, что его просто дурят. А раз дурят его, Петровича, то, следовательно, дурят и самого царя Путяту. Разумеется, эти подозрения ничуть не улучшали его и без того весьма паршивого настроения.

Наконец, Дормидонт завел своих гостей в какую-то темную затхлую комнатку, в которой прямо на полу валялся всякий хлам.

– Вот уж где давно пора навести порядок, – проворчал царь. – Даже и не знал, что у меня в тереме такая грязюка!

Меж тем Чаликова привычно стала проверять стены и чуть ли не в первый раз не обнаружила ни одного пустого пространства.

Однако Серапионыч решил прослушать стены собственным способом. Он долго прикладывал свой аппарат в разных местах и выдал диагноз:

– Симптомы застарелой бронхиальной астмы. То есть я хотел сказать, что здесь не совсем пустое пространство, а часть его занимает какой-то предмет.

– Неужели?.. – чуть не подпрыгнула Чаликова.

– Очень возможно, очень возможно, – уклонился доктор от прямого ответа. – Но прежде чем приступить к хирургическому вмешательству, то есть ломанию стенки, не мешало бы прослушать со второй стороны. Ваше Величество, – почтительно обратился доктор к Дормидонту, – вы не знаете, куда выходит эта стена?

– Дайте сообразить… – на миг задумался царь. – А-а, все очень просто. Это ж как раз внешняя стена терема. Выйдете через крыльцо, завернете за угол, и не доходя двух аршинов до следующего угла – там и будет.

– Очень хорошо, – обрадовался Серапионыч. – Тогда сделаем так. Я пойду на улицу, а вы, Наденька, простукивайте в этом же месте. А потом сравним наши наблюдения.

Это предложение доктора пришлось по душе всем, если не считать Петровича. Он не получил указаний насчет того, что делать, если кладоискатели разделятся, и теперь не знал, за кем следить – за Чаликовой или за Серапионычем.

Заметив колебания Соловья, доктор пришел ему на помощь:

– Петрович, не желаете ли составить мне компанию? Возможно, понадобится ваша помощь.

Когда Серапионыч и Петрович покинули комнатку, Надя уже кинулась было простукивать указанное место, однако Дормидонт ее удержал:

– Да бросьте вы, сударыня. Я ж понимаю, что наш эскулап просто решил увести Петровича. Вижу, вы хотите о чем-то меня спросить. Говорите, не стесняйтесь. Только прежде выйдемте прочь из этой духомани.

Разумеется, Чаликова много о чем хотела бы порасспросить бывшего царь-городского правителя, но вряд ли решилась бы, если бы тот ее сам на это не вызвал. Надя чувствовала, что Дормидонту не то чтобы хочется, а просто нужно, необходимо выговориться.

– Прошу, – царь подал гостье руку, и они неспешно проследовали по темному, полузаброшенному коридору, который неожиданно вывел их на открытую веранду с беспорядочно расставленными плетеными стульями.

Надежда по журналистской привычке начала немного издалека:

– Ваше Величество, когда живешь постоянно в одном и том же месте, то даже как бы и не замечаешь, что кругом происходит. Или нет, замечаешь, но перемены представляются естественными и закономерными. А вот если посетишь тот же город или ту же страну после долгого перерыва, то все кажется совершенно незнакомым…

– Это верно, – подхватил Дормидонт. – Я, когда царем был, раз в пять лет совершал большой объезд всего своего государства. И поверите ли, сударыня Надежда – всякий раз будто заново знакомился!

– Ну вот, а я в Царь-Городе не была ровно год. И знаете, столь разительные перемены, что в других краях и за десять лет не увидишь… – Надежда чуть замялась – пора было переходить собственно к волнующим ее вопросам, но не хватало решимости. Вернее сказать, Надя не была готова к вопросам, способным причинить боль Дормидонту, в котором она теперь видела не бывшего царя, а бесконечно усталого одинокого человека.

Однако Дормидонт, казалось бы, сам шел навстречу этим вопросам, будто истребитель на таран:

– Я понял, к чему вы клоните, сударыня Надежда. Да, я отрекся от престола и не жалею об этом. Да, многое в стране переменилось, потому что время нуждалось в переменах.

– Но уверены ли вы, Государь, что эти перемены пошли стране во благо? – осторожно спросила Чаликова.

– Думаю, что об этом можно будет судить потом, – сказал Дормидонт. – Я-то уже, наверное, не доживу, а вы доживете и скажете, прав был я, или нет.

Надя подумала, что, пожалуй, несколько преувеличила искренность Дормидонта – он говорил словно по-писаному, словно бы…

«Неужели?.. – мелькнула в голове Чаликовой неприятная догадка. – В таком случае наш разговор теряет всякий смысл. Или нет, надо все-таки попытаться?».

– Ваше Величество, а… а уверены ли вы, что на вас, так сказать, не было оказано никакого давления, никакого влияния извне, когда вы принимали свое судьбоносное решение? – еще осторожнее, выверяя каждое слово, спросила Надя.

– Такова была наша царская воля, – совершенно спокойно, «по-писаному», ответил Дормидонт. – Впрочем, сударыня Надежда, вы вольны мне верить или не верить.

После этого Чаликовой следовало бы завершить беседу или повернуть ее на что-нибудь другое, но она не могла упустить возможности узнать ответ на волнующие ее вопросы, что называется, из первых уст. И Надежда продолжила:

– Извините, Государь, что докучаю вам своим неуемным любопытством, но все-таки: почему именно Путята? Неужели это был единственный выбор?

– Это был не единственный, но лучший выбор, – терпеливо отвечал Дормидонт. – Должен же я был кого-то за себя оставить? Прямого наследника у меня нет, а Танюшку мою вы знаете – ну какой из нее царь? А назначь я кого из своей родни, великих князей, так ведь другие обидятся, будут завидовать, злословить… А я не хочу вносить разлад в семью. Не хочу, видит Бог.

Надежда чувствовала, что царь говорит почти искренно, лишь не могла понять, чего в его словах было больше – искренности или «почти». И, не задумываясь, сказала:

– А вот господин Рыжий утверждет, будто бы вы прочили на свое место покойного князя Борислава Епифановича…

Дормидонт резко подался вперед. Кресло под ним опасно заскрипело.

– Простите, Надежда, вы не оговорились и я не ослышался – вы назвали князя Борислава покойным?

В душе кляня себя, Надя утвердительно кивнула.

– И когда это произошло?

– На днях.

– И, разумеется, не своей смертью?

Помедлив, Надя еще раз кивнула.

– И, конечно, виновного уже назначили? – все более мрачнея, не то спросил, не то припечатал Дормидонт.

– Да, злодеем и отравителем назначен известный вам боярин Андрей, – кратко ответила Чаликова. Она знала, что боярин Андрей был близким другом князя Борислава Епифановича и не без оснований считался «человеком Дормидонта», а способ, каким был отравлен Борислав, начисто исключал всякую причастность к нему боярина Андрея.

Дормидонт откинулся на спинку кресла, закрыл глаза. Наде показалось даже, будто он задремал. Но когда она бесшумно встала, чтобы оставить Дормидонта одного, тот открыл глаза и тихо, но внятно произнес:

– Моя вина.

* * *

Главная улица Боровихи имела вид весьма пустынный – трудно было поверить, что менее чем в версте отсюда проходит большая дорога, почти сразу за ней Загородный царский терем, да и до стольного Царь-Города рукой подать.

– Вообще-то я никогда не видел кузниц, но представлял их себе как-то иначе, – говорил Дубов своим спутникам. – А тут словно трехзвездочная гостинница – чистота, кресла, занавески… А Илья – знаете, друзья мои, кузнецов я совсем другими себе представлял!

– Да уж, впервые такое вижу, – поддержал Василия дон Альфонсо. – Ну, у нас в Новой Ютландии кузнецы еще ничего, как надо трудятся, но вот сколько мне приходилось путешествовать, везде одно и то же: мало того что сдерут втрое, так еще и сделают кое-как. А тут и вежливо, и как он сказал? – с оплатой сладим по совести. Чудеса, да и только!

– А ты, Васятка, что думаешь? – спросил Дубов.

Васятка словно того и ждал, чтобы к нему обратились:

– А я так думаю, что здесь верный расчет. Когда заказчик видит к себе такое отношение, ну, словно к дорогому гостю, то он и сам скупиться не станет.

– Конечно, не стану, – тут же подхватил дон Альфонсо. – А ежели и сработают на совесть, то золотой заплачу и сдачи не спрошу!

Во время разговора Дубов не забывал отсчитывать избы, которые здесь, на окраине села, отстояли не близко друг от дружки, и напротив третьей остановился.

Сама изба виднелась чуть в глубине, за огородом, на котором копался пожилой седовласый человек в скромной, но опрятной одежде – если это и был дедушка Патапий Иваныч, то на столетнего старца он никак «не тянул». Поэтому Дубов вежливо снял шапку и обратился к огороднику с вопросом:

– Добрый день, почтеннейший хозяин. Не подскажете ли, где тут найти Патапия Иваныча?

Человек неспешно поднялся с грядки и оглядел незнакомцев:

– Потапий Иваныч – я. Чем обязан?

– Поговорить бы, – несколько смущенный спокойным достоинством Патапия Иваныча, сказал Василий.

– Тогда милости прошу, – ничуть не удивившись, Патапий Иваныч сделал приглашающее движение рукой.

Дубов и его спутники миновали ухоженный огород и уселись на добротной лавочке рядом с крыльцом. Сам Патапий Иваныч присел на ступеньку.

– Ну вот, в кои-то веки гостей Бог послал. А перед беседой не худо бы и откушать. У нас все свое, свежее, только что с грядки!

– Спасибо, мы не… – начал было отказываться Дубов, но Васятка незаметно ткнул его в бок. – То есть, я хотел сказать – с превеликим удовольствием.

– Настасья! – крикнул Патапий Иваныч в полуприкрытую дверь избы. – Принеси нам чего-нибудь поесть. – И вновь обернулся к гостям. – Извините, хмельного не предлагаю. И сам не употребляю, и другим никогда не советую. Что в нем хорошего – ума не приложу!

«И правильно делает, – не без некоторой доли самокритики подумал детектив, – оттого и выглядит в сто лет на треть моложе…»

Тут из дома вышла молодая женщина в алом сарафане и с цветным платком на голове. В руках она несла блюдо со щедро наложенными овощами, фруктами и кусками свежего ржаного хлеба. Поставив все это на деревянный стол перед лавочкой, женщина молча поклонилась гостям и скрылась в избе.

– Красивая девушка, – сказал дон Альфонсо, проводив ее взором, и взял с блюда огурец. – Должно быть, ваша внучка?

– Почти, – усмехнулся Патапий Иваныч. – Жена внука.

– Ильи? – Василий хрустнул белым капустным листом. Старик молча кивнул. – Собственно, он-то нас к вам и направил.

Так как Патапий Иваныч вместо ожидаемого гостями встречного вопроса – для чего Илья их к нему направил? – продолжал безмятежно молчать, то Василию не оставалось ничего другого, как приступить к расспросам:

– В кузнице над дверью мы случайно увидели какую-то очень старую подкову. И Илья сказал, что вы, может быть, помните, как она туда попала…

– А-а, подкову? – оживился Патапий Иваныч. – Как же, как же! Мой прадед много чего про ту подкову рассказывал.

– Ваш прадед? – не удержался Васятка. – Ведь это ж когда было! Может, он еще и царя Степана помнил?

– Ну, царя Степана-то вряд ли, – с улыбкой глянул на мальчика Патапий Иваныч. – Он ведь в ту пору помоложе тебя был. Прадед, вестимо, а не царь Степан… Да вы кушайте, а не достанет – велю Настасье еще принести.

– Так что же говорил ваш прадед? – с трудом скрывая нетерпение, спросил Дубов.

Патапий Иваныч поудобнее устроился на ступеньке:

– Он сказывал, что эту подкову оставил какой-то проезжий боярин, который вез огромную телегу, чем-то груженую, но чем именно – неведомо, так как все было тщательно закрыто. У него там то ли колесо сломалось, то ли еще что. А прадед как раз в то время пособлял кузнецу. Ну, кузнец-то все что надо починил, а потом приметил, что у одной лошади подкова сносилась, и вызвался ее заменить. А старую, которую с лошади снял, потом над дверьми на счастье повесил.

– Но ведь у него, наверное, много старых подков перебывало, – заметил Дубов. – Отчего же именно эту?

– Так она ж вид имела диковинный, да еще с какими-то письменами, дотоле в наших краях не виданными, – пояснил Патапий Иваныч. – А главно дело, тот боярин так щедро за труды заплатил, сколько другой раз и за год не выходило. Так вот подкова к нам и попала… Да вы угощайтесь, угощайтесь!

Василий надкусил стрелку зеленого лука:

– А больше ваш прадед ничего такого не рассказывал?

– Вообще-то он большой был любитель порассказать, – подхватил Патапий Иваныч, – да мало кто его рассказам верил. Думали, совсем старый из ума выжил. А он-то всю правду говорил. – Патапий Иваныч заговорщически понизил голос. – Я вам сейчас кое-чего покажу.

С неожиданной для своих годов легкостью Патапий Иваныч вскочил с крыльца и скрылся в избе. А миг спустя вернулся с небольшой деревянной шкатулочкой.

– Когда тот заезжий боярин с кузнецом расплачивался, из его кошеля что-то выпало и закатилось под лавку. Прадед хотел было отыскать и вернуть хозяину, а тот рукой махнул – дескать, забирайте, не жалко. Вот прадед нашел и сохранил. А перед смертью мне передал.

Патапий Иваныч извлек из шкатулки золотую монетку. На одной стороне был искусно выкован кораблик, плывущий по волнам, а внизу – надпись старославянской вязью: «Новая Мангазея». Оборотную сторону украшала некая конструкция (видимо, герб некогда вольного города) и слово по-гречески, уже знакомое по правой стороне подковы: «Вендополь».

«Какой же я дурак! – мысленно хлопнул себя по лбу Дубов. – Конечно, та латинская надпись на подкове была – N.MANGASEIA!».

Как бы услышав мысли Василия, дон Альфонсо добавил:

– И как это я запамятовал, ведь Вендополь – греческое название Новой Мангазеи. То есть «Город на Венде».

Патапий Иваныч, спрятав в бороду улыбку, поглядывал на гостей. Видно, он был рад, что кому-то показались занимательны его рассказы о давно минувших днях.

– Так и это не все, – продолжал Патапий Иваныч, спрятав монетку. – Прадед еще побольше того рассказывал. Будто бы он заметил, что покамест кузнец телегу чинил и лошадь перековывал, тот боярин во дворе за кузницей какой-то сундучок закопал. Должно, до сих пор там лежит. Да не смейтесь, правда это истинная!

– Нет-нет, мы вовсе не смеемся, – поспешно проговорил Дубов. – Ну, подкова, монетка – это все понятно, но кто же станет закапывать сундуки среди бела дня да в многолюдном месте?

– Да это ж еще как сказать, – возразил Патапий Иваныч. – У нас и теперь сельцо не больно многолюдное, а в ту пору и вовсе было – десяток дворов да кузница на отшибе. То есть для деревни на отшибе, а к дороге поближе. Так что судите сами, какое тут у нас многолюдство.

– Ну и отчего же ваш прадед сам не откопал зарытое? – задал вполне естественный вопрос дон Альфонсо.

Патапий Иваныч задумался:

– А и вправду, отчего? А кто его знает!

Дубов бросил мимолетный взор на Васятку – тот чинно сидел на лавочке, вкусно хрустя морковкой, с таким видом, словно хотел сказать: «Я много о чем догадываюсь, но ничего не скажу, пока не буду твердо уверен».

– Кстати ведь, и кузница теперь стоит не там, где раньше, – продолжал Патапий Иваныч. – Я ж говорю – давно это было.

– Как – не там, где раньше? – удивился Василий. – А где же?

– Ну, то отдельный сказ, – охотно откликнулся Патапий Иваныч. – Подкова долгие годы висела в кузнице, ржой покрылась, и как-то раз кузнец, это уж был внук того, при котором подкова появилась, снял ее с двери и отдал жене, чтобы почистила. А как раз в тот вечер случилась гроза, в кузницу ударила молния и все спалила. Потом уж ее построили заново на другом месте, подкову опять прибили над дверью и с тех пор никогда не снимают – от греха подальше.

– Выходит, что нынешняя кузница – совсем не та, что при вашем прадеде? – подытожил Дубов. – А где же тогда старая стояла?

– Старая-то где? – призадумался хозяин. – Да вот здесь же и стояла, где теперь наш огород. К тому времени, как гроза приключилась, деревня-то разрослась, и в соседних избах непокой был от грохота в кузнице. Тогда и решили поставить новую на нынешнем месте, от деревни подальше, а к большой дороге поближе.

– Значит, на вашем огороде… – как бы про себя проговорил Дубов. – И в каком месте – вы не помните?

Патапий Иваныч махнул рукой вглубь огорода, где за кучей навоза виднелись остатки какого-то строения.

– И неужто вы даже не пытались его откопать? – чуть не возмутился Василий.

– Кого – его? – не понял Патапий Иваныч.

– Ну, клад, или что там этот проезжий боярин спрятал.

Ответ Патапия Иваныча несколько удивил, даже озадачил Дубова и его спутников:

– А зачем? Никогда не слыхивал, чтобы чужое добро кому-то счастье приносило. Да и какой прок огород зорить?

– Да-да, вы, конечно, правы, – пришлось согласиться детективу. – Но как бы вы отнеслись к такому предложению, если бы мы… Ну, в общем, попросили вас, почтеннейший Патапий Иваныч, чтобы вы разрешили нам покопаться у вас в огороде? А ущерб мы компен… то есть возместим сторицей.

Василий ждал, что Патапий Иваныч тут же откажет ему и даже погонит прочь со двора, но тот отнесся к предложению очень спокойно:

– Что ж, чему быть, тому не миновать. Копайте, коли есть охота. Но прежде спросите Илью – он теперь за хозяина, без него нельзя.

– Ну, тогда мы пошли в кузницу, – поспешно, будто опасаясь, что Патапий Иваныч передумает, сказал Дубов.

– А я, пожалуй, тут останусь, – предложил Васятка. – Осмотрю то место, где кузня стояла. Может, чего надумаю. – И он скрылся за развалинами кузницы.

Едва Дубов и дон Альфонсо покинули двор Патапия Иваныча, на их место заступила странная парочка: изящная белокурая дама в темном платье и невзрачного вида господин в латаном кафтане со следами грязи на коленках. Он семенил следом за дамой и лепетал:

– Анна Сергеевна, что вы делаете? Нам же никак нельзя засвечиваться!

– Чушь собачья! – презрительно отвечала Анна Сергеевна. – С вашей конспирацией, чтоб ее, мы добьемся одного – что все сокровища пролетят к дьяволу!

– Осторожность никогда не помешает, – возразил Каширский.

– Какая, к бесу, осторожность! – вспылила Анна Сергеевна. – Если бы я слушалась ваших идиотских советов, то до сих пор находилась бы… Впрочем, неважно где. Ну все, хватит булдеть, ближе к делу. Я буду наезжать на этого старого хрена, а вы давайте ему ваши установки – чтобы не жался и отвечал с полной откровенностью. А остальное – не ваша забота!

– Как скажете, Анна Сергеевна, – не стал спорить Каширский. – Ну что ж, приступим?

– Приступим, – процедила Анна Сергеевна. И обратилась к Патапию Иванычу: – Эй ты, старичок, что ты там делаешь?

– Что делаю? Да так, огород перекапываю, – совершенно спокойно ответил Патапий Иваныч.

– Чего встал, остолоп? Иди сюда! – злобно прикрикнула Глухарева.

– Анна Сергеевна, ну зачем вы так? – шепотом возопил Каширский. – С простым народом надо иначе. Покажите, что вы их уважаете…

– А не сходили бы вы, сударь, куда подальше? – ледяным голосом отчеканила Анна Сергеевна. – Народ – быдло, а говорить с ними по-человечески – все равно что унижаться до уровня этого сыскаря Дубова!

– Ну, как знаете, – сдался Каширский, – но я снимаю с себя всякую ответственность за последствия.

– А чего еще от вас ждать, – презрительно бросила Глухарева и вновь обратилась к Патапию Иванычу. – Скажи мне, любезнейший, что тебя спрашивали эти мерзавцы?

– О чем ты, барыня? – то ли сделав вид, что не расслышал, то ли и впрямь не расслышав, переспросил Патапий Иваныч.

– Да ты что, старый хрыч, смеешься надо мной?! – вспылила Глухарева. – Или отвечай, или пожалеешь! Я шутить не буду…

– Да ты скажи, барыня, че те надо, – перебил Патапий Иваныч. – А то бранишься почем зря, а в чем дело – не понять.

Увидев, что в споре Анны Сергеевны с хозяином никакого конструктивного решения не предвидится, господин Каширский решил обратиться к высшим силам. Он закрыл глаза и простер руки в сторону огорода:

– Я чувствую, что здесь сокрыты сокровища… Нет-нет, не здесь, а дальше, в глубине двора…

Уже привыкшая к подобным пророчествам Анна Сергеевна лишь отмахнулась от своего компаньона, будто от надоедливого комара.

– Когда тебя спрашивают, будь любезен отвечать, – продолжала она свой «наезд» на Патапия Иваныча. – Иначе я с тобой по-другому поговорю – мало не покажется!

– Вот бестолковая барыня, – как бы про себя проговорил старик. – Сама не знает, чего хочет, а бранится!

А Каширский времени зря не терял. Похоже, у него завязался-таки некий контакт с астральным миром – он прикрыл глаза, вытянул руки вперед и тихо выдохнул:

– Там, там… Сокровища там!

Исчерпав терпение в бесплодном препирательстве с упрямым старикашкой, Анна Сергеевна обернулась к Каширскому:

– Ну, где же ваши «установки на правду»?

Но тот уже токовал, словно глухарь на елке, ничего кругом не видя и не слыша:

– Там сокровища! Я чувствую их, я вижу их внутренним зрением, каждой молекулой своего организма, всеми фибрами астрального тела…

И тут случилось нечто вовсе невообразимое: госпожа Глухарева осеклась на полуслове и, повинуясь медитациям Каширского, будто крыса на звуки дудки, двинулась в направлении его вытянутых рук. Сначала Анна Сергеевна шла медленно, а потом все быстрее и, едва не сбив с ног Васятку, изучавшего окрестности бывшей кузницы, угодила в кучу навоза.

Так сбылось первое предсказание чародея.

Увидев, к чему привели его «установки», господин Каширский совершенно забыл про «нащупанные» сокровища – он дрожал, будто осиновый лист, ожидая гнева Анны Сергеевны, которая уже с, мягко говоря, грозным видом шагала в его сторону.

– Не смейте меня трогать! – вдруг заверещал Каширский. – Я – достояние мировой науки, светило разума…

И с этими словами достояние мировой науки бросилось наутек.

– Я тебе покажу светило! – зарычала Анна Сергеевна. – Сейчас ты у меня все светила увидишь, мерзавец, ученый хренов!

В избытке чувств Глухарева выдернула толстенный столб, поддерживавший ограду, и, как была вся в навозе, погналась за Каширским, пытаясь прихлопнуть его, как муху.

– Анна Сергеевна, опомнитесь, – пытался увещевать разгневанную даму господин Каширский, – ведь без меня вам клада не видать, как своих ушей. Да осторожнее вы, а то и впрямь пришибете!..

За этими развлечениями неудачливые авантюристы даже не обратили внимания на карету, которая ехала им навстречу. Судя по тому, что катилась она легко и уверенно, было ясно, что починка прошла успешно, и теперь дон Альфонсо спокойно мог продолжать путешествие до самого места назначения.

Впрочем, если в карете кто и заметил Каширского и гоняющуюся за ним Глухареву, то разве что возница Максимилиан, но он еще и не такое в жизни видывал. Дубов же, дон Альфонсо и Илья обсуждали вероятность залегания на огороде старинного клада.

– Судя по ново-мангазейскому происхождению подковы и монетки, тот «заезжий боярин» вполне мог быть Митька Смурной, доверенное лицо царя Степана, – говорил Дубов. – А везти он мог награбленное в Новой Мангазее.

– И все же сомнительно, – покачал головой дон Альфонсо. – Для чего ему было закапывать сокровища у кузницы – неужто во всем царстве не нашлось более укромного уголка?

– Да и потом, если верить моему далекому пращуру, то вез он целый воз, а зарыл на дворе только сундук, – добавил Илья.

– Наверное, он много чего вез, а закопал самое ценное, – глубокомысленно предположил Дубов. – А может, и не самое…

Экипаж остановился у избы Патапия Иваныча. Увидев покосившийся забор и дыру от столба, Василий почуял неладное.

Рассказ Патапия Иваныча о шебутной барыне и ее странном спутнике изрядно позабавил гостей, а Дубов понял, что теперь в поисках клада, кроме прочих препятствующих факторов, придется учитывать еще и присутствие Глухаревой с Каширским. Вслух же он сказал:

– Поскольку появление этой невоспитанной дамы явилось следствием нашего появления, то и починку ограды мы вам возместим.

Тут к ним подошел Васятка:

– Вообще-то я не совсем уверен, но мне кажется, что копать надо там, – и он указал как раз на ту навозную кучу, в которую только что окунулась Анна Сергеевна.

– Отчего ты так думаешь? – спросил Дубов.

– Долго объяснять. А если вкратце – я заметил, что бывшая кузница по размерам почти такая же, как новая, разве что чуть меньше. Наверное, новую решили построить по образу и подобию старой – ну, конечно, с некоторыми усовершенствованиями, но в основе то же самое. Значит, вход должен быть в сторону дороги, а окно – слева.

– А может, справа? – предположил дон Альфонсо.

– Может, и справа, – легко согласился Васятка. – Но справа, как мне показалось, стена была чуть толще, так что более похоже, что окно все-таки было слева. И вот через него-то ваш, Патапий Иваныч, прадедушка и мог увидеть, как этот боярин закапывает что-то в землю. Окно, как мне думается, было достаточно высоко, почти как в новой кузнице, и прадедушка, который был тогда невелик ростом, не мог бы из окна увидеть то, что происходило на дворе под самыми окнами, а что чуть подальше – можно было разглядеть свободно. Так что вот. – Васятка развел руками – дескать, я свое мнение высказал, а уж дальше решайте сами.

Нельзя сказать, что Дубова очень уж убедили Васяткны доводы. Но поскольку ничего другого взамен предложить он не мог, то было принято Соломоново решение: начать раскопки с места, указанного Васяткой, а затем при необходимости круг поисков расширить.

Тем временем Илья принес лопаты, и кладоискатели приступили к делу. Чтобы не трогать навозную кучу, они провели воображаемую линию от того места, где, по расчетам Васятки, было окно кузницы, и решили искать вдоль нее. А поскольку линия все-таки проходила через кучу, то стали копать рядом с кучей.

Патапий Иваныч взирал с крыльца на действия гостей, не выказывая особого любопытства. То ли он не слишком верил а успех затеи, то ли полагал, что не следует отбирать у земли то, что в землю ушло. Вскоре у него за спиной показалась и Настасья – она вышла из избы и с видом безмятежного покоя наблюдала за тем, что происходит на дворе.

Когда первый «кавалерийский наскок» ни к чему не привел, Дубов воткнул лопату в землю и ненадолго задумался. А затем произнес:

– Вы знаете, так мы можем копать еще сто лет. И если понадобится, то так и поступим. Но… Как бы это сказать? Появилась тут у меня одна мыслишка, и как раз в связи с той женщиной, что здесь только что была. Точнее, с ее спутником. Я знаю их обоих и прекрасно понимаю, на что они способны. Ну никак не похоже на Анну Сергеевну, чтобы она вот так вот на ровном месте побежала и нырнула в навоз. Она, конечно, девушка с придурью, но не до такой же степени! Значит, что-то ее заставило это сделать. Или кто-то. А Каширский шарлатан тот еще, но некоторыми сверхчувствительными способностями он все же обладает. И вот я подумал – а не обнаружил ли Каширский «шестым чувством», что под землей что-то находится, и не передал ли своего рода мысленное послание Анне Сергеевне?..

– То есть вы хотите сказать, что копать надо прямо под кучей? – напрямую спросил Илья.

– Полагаю, что здесь вероятность что-то найти будет больше, чем в любом другом месте, – уклончиво ответил Дубов. – Тем более, что и Васяткины расчеты указывают на то же самое место!

– Ну что ж, давайте копать под кучей, – подытожил дон Альфонсо.

– А что, очень кстати, – подхватил Илья. – А то руки все не доходят огород унавозить. Вот заодно и доброе дело сделаем!

Когда доброе дело было сделано и навоз равномерно раскидан по грядкам, искатели сокровищ наконец-то смогли приступить к раскопкам на месте бывшей кучи. И на сей раз усилия не остались втуне – вскоре лопата Василия наткнулась на что-то твердое.

Еще несколько энергичных движений – и из земли появился средних размеров кованый сундук, весь ржавый, но еще довольно крепкий.

– Вот это да! – восхищенно выдохнул Илья.

– Впервые присутствую при находке клада, – с внешним спокойствием заметил дон Альфонсо.

Для Дубова это был уже далеко не первый такой случай, и весь его опыт кладоискателя вкупе с интуицией детектива говорил, что здесь «что-то не так». Хотя более точно сформулировать эту мысль Василий пока что не мог.

С немалыми трудами сундук был извлечен из ямы и установлен напротив крыльца. Все, кто был на дворе, включая Патапия Иваныча и Настасью, окружили сундук, но никто не решался его открыть – то ли опасались быть ослепленными блеском ново-мангазейского золота, то ли боялись разочароваться, а может быть, подсознательно чувствовали, что в этом ржавом ящике кроется что-то зловещее, чреватое бедой.

– Ну что ж, приступим? – деланно бодро произнес Дубов. – Прошу вас, Патапий Иваныч, как хозяина сего дома и самого старшего среди нас – поднимите крышку.

– Ну, при чем тут я, – отказался Патапий Иваныч. – Думаю, что эту честь надо предоставить самому молодому среди нас. Тем более, что именно он угадал верное место.