Текст книги "Царь мышей"

* * *

Солнце уже клонилось к закату, а работы близ пруда шли полным ходом. Яма, копаемая Каширским на том месте, где ее наобум обозначил Васятка, все расширялась и углублялась, а сокровища все не показывались. И Анна Сергеевна, и Каширский в глубине души понимали, что поиски в этой части приусадебной земли вряд ли увенчаются хоть сколько-то значимым успехом, но бросить все и уйти значило бы уступить Петровичу, который ревностно следил за каждым движением кладокопателей.

– Копайте, копайте, – мстительно скрипел Петрович, – все едино ничего не отыщете. А отыщете, так ничего не получите, ибо все, что сокрыто в недрах земных, принадлежит нашему Государю Путяте, а кто попытается что-то себе присвоить, тот есть Государев враг. А как поставили меня блюсти дело Государево, то всех, кто нашего царя облапошить захотит, буду грабить и убивать!

И дабы показать, что его слова не расходятся с делами, Петрович извлек из-под исподнего два ржавых ножа и торжественно предъявил их Анне Сергеевне и Каширскому.

Однако на кладоискателей аргументы Петровича должного воздействия явно не оказали: Каширский продолжал самозабвенно рыть яму, а Анна Сергеевна продолжала давать ему ценные указания, каковые Каширский, впрочем, таковыми вовсе не считал.

– Анна Сергеевна, я прекрасно знаю, где и как нужно копать, – не переставая размеренно работать лопатой, говорил Каширский. – Более того, уже пол часа я все явственнее ощущаю золотые корпускулярные потоки, исходящие из земли, и если бы вы не отвлекали меня посторонними разговорами, то клад уже давно был бы найден.

– Какие еще потоки! На огороде вы тоже чуяли всякую хренотень, а чем все кончилось? Но второй раз это у вас не пройдет, и не ждите!

– Очень хорошо, тогда помолчите хоть немного и не мешайте мне работать, – с легким раздражением произнес Каширский и быстрее замахал лопатой.

– А и вправду, чего я тут вожусь с вами, – неожиданно согласилась Анна Сергеевна. – Лучше пойду искупаюсь.

И с этими словами госпожа Глухарева направилась к берегу.

– Куда? Нельзя! – закричал Петрович, совсем забыв, что он теперь не на службе. Или, вернее, на службе, но другой, не связанной с охраною водоемов.

– Тьфу на вас, – бросила Анна Сергеевна Петровичу и стянула с себя черное платье, обнаружив под ним такого же цвета добротное кружевное белье.

– Что ты делаешь, паскудница! – возопил Петрович. – Людей бы постыдилась!

Блюститель нравственности даже не подумал, что собственно людей, помимо Анны Сергеевны, поблизости было лишь двое, но Каширский, занятый раскопками, вовсе не глядел в сторону Глухаревой, а Петрович мог бы просто отвернуться, чтобы не смотреть на это безобразие. Но, разумеется, столь сложные мысли его не посещали. Петрович видел, что творится непорядок, и был готов сделать все, чтобы навести порядок.

Однако съемом верхней одежды Анна Сергеевна отнюдь не ограничилась: следом за платьем на траву легло и исподнее белье, а его обладательница прямо с бережка бултыхнулась в воду.

– Да что же это творится, люди добрые! – взверещал Петрович. – Да где ж это видано, чтобы такое непотребство учиняли, да еще на земле, принадлежащей государственной казне!

(Почему-то именно это последнее обстоятельство возмущало Петровича не менее, чем непотребственное поведение Глухаревой как таковое).

– Ну что там опять за шум! – раздался из ямы недовольный голос Каширского. – Господа, решайте ваши конфликты с меньшим количеством децибеллов, а то я опять упустил радиальный вектор направления молекулярно-астрального потока частиц Аурума…

Тем временем Анна Сергеевна, поплескавшись на прибрежном мелководье, решительно поплыла к середине озера с явным намерением переплыть его до другого берега, где находилась рыбацкая избушка.

– Ах вот ты как! – еще больше разозлился Петрович. – Ну что ж, посмотрим, чья возьмет!

С этими словами ревнитель нравственности вприпрыжку побежал вдоль берега, надеясь оказаться у избушки раньше, чем Анна Сергеевна.

Поскольку Глухарева особо не спешила, то задумка Петровича удалась: когда Анна Сергеевна подплывала к берегу, тот уже поджидал ее, стоя на рыбацких мостках.

Петрович полагал, что при всем бесстыдстве Анна Сергеевна не решится выходить на берег и будет вынуждена уплыть обратно, однако он горько просчитался: достигнув мелководья, госпожа Глухарева встала во весь рост и как ни в чем не бывало шла прямо навстречу Петровичу.

– Прочь, прочь! – завизжал Петрович и даже осенил себя крестным знамением, чего отродясь не делал.

Но не помогло и сие крайнее средство: Анна Сергеевна спокойно вышла на берег и обернулась в сторону Петровича, все еще стоявшего на мостках:

– А, Петрович, ты уже здесь? Это даже к лучшему…

– Не подходи ко мне! – отчаянно завизжал Грозный Атаман, пятясь задом по мосткам. А Анна Сергеевна спокойно надвигалась на него. Ее тело, покрытое капельками воды, источало прохладу тихого летнего вечера.

– Нет! Нет! Только не это! – задребезжал Петрович, позабыв даже о своем последнем доводе – ржавых ножах под лохмотьями. – Все, что угодно, только не это! Не надо-о-о!…

– Надо, Петрович, надо, – похотливо проурчала госпожа Глухарева и, протянув руку, с силой рванула на нем рубаху. Ножи со стуком упали на доски…

* * *

Дормидонту и Серапионычу было о чем поговорить и о чем вспомнить, хотя, в сущности, их знакомство длилось всего несколько дней прошлого лета. Но эти несколько дней в самом прямом смысле перевернули всю жизнь Дормидонта.

Тогда Владлен Серапионыч был призван в Царь-Город для выведения Государя из глубокого запоя. В других случаях на пьянство главы государства никто бы и не обратил особого внимания, но обстоятельства сложились так, что на столицу шли полчища вурдалаков, а в самом Царь-Городе почти открыто зрел предательский заговор, поэтому запой Государя лишь усугублял обстановку, угрожающую самому существованию Кислоярского царства.

И доктор как нельзя лучше справился с возложенным на него ответственным заданием – в какие-то три дня он пробудил Дормидонта от беспробудного пьянства, и царь, преодолев сопротивление изменников, возглавил борьбу с захватчиками и довел ее до победы. Справедливости ради следует отметить, что свою лепту в сие благое дело также внесли многие другие – и Дубов, сорвавший заговор в Новой Мангазее, и заключенный ныне в темницу боярин Андрей, который с помощью царевны Татьяны Дормидонтовны сумел вдохновить войска на справедливую войну, и майор Селезень, проводивший диверсии в тылу противника, и… Впрочем, если бы мы стали перечислять всех, то далеко уклонились бы от нашего повествования. Посему отошлем уважаемого читателя к книге «Холм демонов», а точнее – к ее третьей части «Золотая лягушка».

Теперь же заметим, что Серапионыча весть о добровольной отставке царя Дормидонта изумила не менее, а может, и более, чем его спутников. Узнав и поняв сущность Дормидонта, доктор не мог представить, чтобы такой человек мог совершить то, что он совершил: в здравом уме и твердой памяти отказаться от своих обязанностей.

И если утром Надя по-журналистски немного прямолинейно допытывалась у Дормидонта о причинах его ухода, то доктор делал это осторожно, исподволь, в неспешной беседе, расспрашивая как бы о чем-то совсем другом – о здоровье, о дочке Танюшке и зяте Рыжем, о том, какие ягоды и грибы водятся в здешних лесах и какие рыбы в пруду.

– Уставать я, понимаешь, стал в последнее время, – говорил царь, отхлебывая чаек прямо из глубокого блюдца с позлащенной каемочкой. – Вроде и не делаю ничего, а утомляюсь, будто целый день трудами занят! Может, старость подходит?

– Не думаю, – улыбнулся Серапионыч, который пил чай из кружки, но с привычной добавкой из скляночки, которую постоянно хранил во внутреннем кармане. – Я уверен, что человек настолько стар или молод, насколько старым или молодым он сам себя чувствует. В вашем же случае, любезнейший Государь, я думаю, имеет место сочетание многих разных причин.

– Например?

– Ну, например, раньше вы снимали усталость и напряжение способом вечным, как мир, а с тех пор как с моей скромной помощью вы от него отказались… – И, с лукавинкой глянув на собеседника, доктор предложил: – А хотите, я вас опять к нему приохочу?

– Нет-нет, да что ты! – как-то даже испуганно замахал руками Дормидонт. – Я ж как подумаю, какую жизнь раньше вел, как сам себя хмельным зельем изводил, облик человеческий в себе губя, так всякий раз, понимаешь, сам себе противен становлюсь. Нет уж, эскулап, ты мне чего другого пропиши!

– Ну ладно, – решился доктор. – Быстрых результатов не обещаю, но попытаться можно.

Отпив еще немного чаю, Серапионыч прокашлялся и заговорил низким голосом, не очень умело подражая интонациям Каширского:

– Даю вам установку…

Серапионыч осекся – он увидел, как Дормидонт резко побледнел, стиснул зубы, а в глазах его явилась тень невыразимого страдания.

– Ну что ж ты замолк? Продолжай, – выдавив из себя улыбку, с каким-то даже вызовом промолвил царь.

– Но мне кажется, Ваше Величество, что воздействие моих слов…

Царь стукнул кулаком по столу, да так, что чашки подпрыгнули:

– Продолжай!

– Вы должны добровольно отказаться от усталости, – продолжал доктор уже своим обычным голосом, – и передать ее…

Серапионыч вновь замолк – Дормидонт застонал и сжал голову руками:

– Прекрати, эскулап. Не надо! – И, как бы придя в себя, добавил: – Давай лучше выпьем.

– Но вы же не пьете, Государь, – напомнил доктор.

– Того вина, что дон Альфонсо привез, – указал царь на кувшинчик, который все еще стоял на обеденном столе. – Брат Александр знает, что я теперь не употребляю, оттого и вина прислал бесхмельного. – И Дормидонт сам наполнил две чарки.

Выпили. Помолчали. Решив, что царь уже пришел в себя после неудавшегося «сеанса», Серапионыч заговорил как бы совсем о чем-то постороннем:

– Государь, тут у вас в лесу по всем приметам должны подосиновики водиться, а мы с Надюшей ни одного не нашли…

– Дождей давно не было, – буркнул царь. И, помолчав, добавил, обращаясь не к доктору и даже не к себе, а так – неизвестно куда: – Вот так же все и начиналось – «даю вам установку»… А знаешь ты, эскулап, что это были за установки? – внезапно бросил он пристальный взор на гостя.

– Государь, а может, не надо? – попытался было доктор уйти от разговора. – По-моему, вам тяжело говорить об этом.

– В себе держать – еще тяжелее, – вздохнул царь. – Никому другому я про то сказать не могу – скажут, мол, с ума спятил. А ты меня поймешь.

– В таком случае я весь внимание, – проговорил Серапионыч и откинулся в кресле, приготовляясь внимательно слушать. Хотя уже догадывался, что он услышит.

– Именно эти слова – «даю вам установку» – я слышал постоянно, почти что ежечасно в последние месяцы своего царствования. И вставая, и отходя ко сну – одно и то же…

– Простите, что перебиваю, – перебил доктор. – Вы сказали – «слышал». Вы только слышали, или видели того, кто вам это говорил?

– Нет, не видел, – твердо ответил Дормидонт. – Да и слышал – это не совсем так. То есть я действительно слышал, но не извне, а как бы внутри себя. Может, я выражаюсь не очень ясно, но ты меня понял.

– Да, я понял, – подтвердил доктор. – И даже слишком хорошо понял. Ваше Величество, знакомо ли вам такое имя – Каширский?

– Догадываюсь, к чему ты клонишь, – невесело усмехнулся царь. – Да я и сам тогда подумал – уж не Каширского ли это изыски. И отдал приказание – выяснить, не объявился ли сей проходимец в наших, понимаешь, краях.

– Простите, а кому вы отдали приказание? – с самым невинным видом полюбопытствовал Серапионыч.

– Путяте, – ответил Дормидонт. – И он, недолго времени спустя, ответил, что никакого Каширского в Царь-Городе не обнаружено, но коли сей охальник и чернокнижник появится, то немедля препровожден будет в темницу и предан справедливому суду. И, знаешь ли, вскоре после того разговора «установки» исчезли.

– На время?

– Да. Но потом опять возобновились. И были… Как бы тебе сказать? Даже слова подобрать не могу. Какие-то вязкие. Дремучие. Нет, не знаю, как точнее назвать. Но ты меня понимаешь?

– Да, – твердо ответил доктор. – Теперь я вас понимаю.

«Ничего ты, эскулап, не понял, – подумал Дормидонт. – Небось, считаешь, будто эти дурацкие установки заставили меня от престола отречься? Ну и считай на здоровье, не буду я тебя ни в чем переубеждать…»

Царь надолго замолк. Серапионыч тоже молчал, привычно попивая чаек. Содержание заветной скляночки, неожиданно приятно сочеталось с брусничным вареньем, которым гостя потчевал Дормидонт.

Молчание прервалось появлением Дубова и его друзей.

– О-о, вот и гости пожаловали! – оторвался от раздумий Дормидонт. – А то я уж подумал, что вы там совсем, понимаешь, закопались в этой старой писанине.

– Так оно и есть, Ваше Величество, – рассмеялся Василий. – И поняли, что без вашей помощи не раскопаемся.

– Да уж, давно моей помощи никто не искал, – вздохнул царь. – Как раз с Рождества… Ну и чем же я могу вам помочь?

– Разобраться вот с этим, – Надя торжественно разложила на столе перед Дормидонтом чертеж, найденный на дне сундучка.

– А-а, так это ж наш Терем, – едва глянув на беспорядочное скопление черточек и значков, определил Дормидонт. – Вот здесь вот мы с вами теперь сидим, а тут входное крыльцо. А это что? – вгляделся царь. – Вот бес, намельчили, ничего не разглядеть, понимаешь.

Василий пошарил в кармане и извлек лупу.

– Хорошая вещица, – одобрил Дормидонт, – хоть бы даже для чтения. А то пару страниц прочитаю, и книгу откладывать приходится – ничего не вижу.

– В таком случае, дарю ее вам, – сказал Дубов.

– Спасибо тебе, – сердечно поблагодарил царь. – Погоди, Василий Николаич, а сам-то как?

– Ну, в нашей стране такую лупу достать – не вопрос, – улыбнулся детектив. – А вы, Государь, поможете нам разобраться в чертеже.

– Ну, тут и разбираться-то особливо нечего, – махнул рукой Дормидонт. – Здесь Терем в таком виде, как его задумал Степан. то есть чуть не втрое больше, чем теперь. Оттого-то и понять сразу нелегко. И что ж вам отсюдова нужно? А то ежели я его начну весь объяснять, так до утра, понимаешь, прообъясняю.

– Как что? – простодушно удивилась Надя. – Место, где запрятан клад!

– А-а, ну ясно, – усмехнулся царь. – Только боюсь, дорогие други мои, что должен буду вас разочаровать – надпись, что там-то или там-то находится клад, здесь вряд ли отыщется.

– А на это мы и не надеемся, – совершенно серьезно ответил Василий. – Но, может быть, вы увидите какое-то указание… Нет, не впрямую, конечно, но хоть какой-то намек на то, что где-то что-то не так, как обычно.

– Чегой-то я не шибко понял, об чем ты говоришь – пробурчал царь, – но попробуем. – Некоторое время он молча водил лупой над чертежом, внимательно вглядываясь в нагромождение значков. – Ну, с чего начнем?

– Государь, а нет ли здесь каких-то поправок, сделанных рукою царя Степана? – вдруг спросил доселе молчавший Васятка. И пояснил: – Я не думаю, что тайник входил в изначальный замысел – иначе слишком многие про него знали бы. А так можно было что-то немного изменить, ну там бы дверь или окно передвинуть, или стенку чуть потолще, а в стене что-нибудь оборудовать, хоть даже своими силами, или при помощи верного человека.

Нельзя сказать, что путанные рассуждения Васятки кого-то убедили, но доля здравого смысла в них все-таки имелась.

– Рукою царя Степана? – переспросил Дормидонт. – Есть, как же без них. И я даже точно могу сказать, где именно.

– И как вы это определяете? – заинтересовалась Надежда.

– Да очень просто. У Степана была такая привычка – делать пометки красными чернилами. Я видел наброски старых указов и посланий – обычно его помощники и люди из Посольского приказа писали их черным цветом и отдавали царю Степану. Тот проходился красным и отдавал писцам, чтобы переписывали набело, с учетом его пометок. А здесь… – Дормидонт еще раз бегло пробежался лупой по чертежу. – Видать, Степан и тут порядком отметился. Хотя больше по мелочам.

– Например? – Василий достал свой сыщицкий блокнот.

– Да вот хотя бы. Видите, тут должна была быть дверь, а Степан передвинул ее с середины горницы на самый край.

– Так это ж то, что нам надо! – вскричала Надежда. – Там, где должна была быть дверь, в проеме он и спрятал сокровища. Давайте пойдем туда теперь же и разломаем стену…

– Не спешите, сударыня Надежда, – остудил ее пыл Дормидонт. – Во-первых, это лишь одна из множества подобных пометок, и ежели бы мы по-вашему делать стали, так половину терема попортили бы, понимаешь. А во-вторых, эта Степанова пометка относится к той части, которая так и не была построена. Так что извините великодушно – ни двери там, ни проема, ни сокровищ.

– То есть Ваше Величество хотите сказать, что от красных пометок Степана большой пользы не будет? – разочарованно переспросила Чаликова.

– Увы, похоже, что так, – с сожалением ответил Дормидонт. – Хотя, впрочем… Вот не угодно ли сюда глянуть? – Царь указал на красную пометку почти на самом краю чертежа.

– Но это ж, должно быть, в недостроенной части? – неуверенно проговорил Василий, который понемногу начал «въезжать» в чертежные премудрости.

– Как раз наоборот, – возразил Дормидонт. – По первоначальному замыслу, от основной части терема отходили как бы два крыла, которые оканчивались такими вот небольшими теремками.

– Ага, значит, тот домик на отшибе… – смекнула Надежда.

– Ну да, он должен был стать частью всего терема, – подтвердил Дормидонт. – Строить начали одновременно в двух местах – главную часть и одно из крыльев, но с дальнего конца. Ну а дальнейшее вам известно. – Царь стал прилаживать лупу и так, и сяк, но никак не мог разобрать красной надписи. – Ох и намельчил же мой грозный пращур! Глянь-ка ты, Васятка, может, молодыми-то глазками чего и разберешь.

Васятка стал вглядываться в надпись и с лупой, и без нее, и с близкого расстояния, и отодвинув чуть ли не длину вытянутой руки, потом сказал:

– Я не очень уверен, но похоже – «тайник».

– Тайник! – не в силах сдержать чувств, вскочила Надя. И вновь Дормидонту пришлось ее разочаровать:

– Это, сударыня Надежда, вовсе не то, что вы думаете.

– Как, не то? – искренне возмутилась Надежда. – А для чего же еще тайники делают, как не для сокровищ?

– Наденька, мне кажется, что когда хотят что-то надежно спрятать, то на плане слово «тайник» обычно не пишут, – терпеливо объяснил Дубов.

– И это тоже, – согласился царь. – Но я хотел другое сказать – такие тайники, они чуть не в каждом тереме есть, и даже в крестьянских избах бывают.

– Но для чего? – спросил Серапионыч.

– Ну, много для чего. Кому, понимаешь, чтобы полюбовничков али полюбовниц было где скрыть. Или какие-то вещи там держат, чтобы другие не увидали. Да что там – я и сам в опочивальне за ложем закуток устроил, у меня там всегда чарка стояла. Это чтобы жену не огорчать, царствие ей небесное, – вздохнул Дормидонт. – Много она, бедняга, терпела от моего тогдашнего пьянства…

– То есть вы полагаете, Государь, что тайник, который на чертеже, Степан велел построить для каких-то своих личных нужд? – подытожила Чаликова.

– Не хочу вас разочаровывать, но так оно, похоже, и есть, – подтвердил Дормидонт. – И это еще в том случае, ежели тайник вообще, понимаешь, успели сделать…

– А вы как думаете, Вася? – обратилась Надя к Дубову. – Что говорит ваш дедуктивный опыт?

– Знаете, Наденька, впечатление двоякое, – охотно откликнулся детектив. – Если рассуждать здраво, то Государь прав, и искать там нечего. Но ежели немного пофантазировать, то можно представить себе такое, например, развитие событий. Допустим, что тайник в указанном месте действительно был устроен и что Дмитрий Смурной о нем знал. Хотя вряд ли он очень велик по размеру и вряд ли туда можно много чего засунуть. Но предположим, что Дмитрий положил туда что-то очень ценное – более ценное, чем то, что мы нашли на огороде. Еще одно допущение – что царь Степан должен был лично прибыть в Терем и «распорядиться по своему усмотрению», то есть перепрятать сокровища понадежнее. Но он, как известно, заболел и вскоре умер, так и не успев ничем распорядиться. И, наконец, допущение последнее: не зная более надежных мест, Смурной не стал ничего перепрятывать. А о существовании чертежа с пометой царя он мог и не ведать. Следовательно, имеется некоторая вероятность, что в домике что-то есть. Но, пожалуй, довольно ничтожная. Пришли, взяли чертеж, увидели надпись «тайник» и нашли кучу золота – такого не бывает даже в кладоискательских книжках. К тому же в домике, наверное, мало что сохранилось из того, что там было спервоначалу.

– Ну еще бы! – подхватила Чаликова. – Чего там только не бывало – молельная, вертеп распутства, лаборатория алхимика…

– А еще теплица для выращивания плодов из полуденных стран, – добавил царь. – Моя покойная матушка этим делом зело увлекалась. Даже велела еще одну печку для пущей теплоты пристроить. – Дормидонт глянул в чертеж. – Хотя и не на том месте, где тайник обозначен.

– Ну так давайте сходим и проверим, – вдруг предложил Васятка.

– А ведь и правда, – согласился Дубов. – Признаться, столь простое решение мне даже и в голову не приходило!

– Ну вот, понимаешь, и поищите. – Дормидонт вытащил из кармана увесистую связку ключей, а самый потемневший отделил и протянул Василию. Видно было, что ключом давно не пользовались. – А сам я тут останусь. Тяжело мне туда входить. Ведь матушка там же и скончалась, у своих цветов. Вот с тех пор уж годов двадцать все стоит в запустении… Ну, ступайте же!