Текст книги "Судьбы передвижников"

Алексей Петрович, часто и подолгу бывавший за границей, движимый искренним внутренним побуждением, всегда оказывал посильную помощь художникам-соотечественникам. Это стремление составляло неотъемлемую часть его щедрой натуры. И если бы великая княгиня Мария Николаевна, сменившая своего почившего супруга герцога Лейхтенбергского на посту президента Академии художеств, не назначила Боголюбова в 1873 году «попечителем русских пенсионеров», он всё равно стал бы центром притяжения для молодых выпускников Санкт-Петербургской академии художеств – столь велика была, несмотря на проблемы со здоровьем, созидательная и объединяющая энергия этого человека. Честность, ответственность, свободное владение французским языком, благожелательная контактность и, как следствие, наличие обширных и стабильных связей в самых заметных творческих кругах Парижа делали Алексея Петровича поистине идеальным связующим звеном между художественным миром культурного центра Европы и многочисленной, постоянно обновлявшейся колонией русских пенсионеров. И все дела, чаяния последнего, почти четвертьвекового парижского периода жизни Боголюбова подпитывались важнейшим для него смыслом – служением искусству и культуре родины.

На рю де Рома, 95, Алексей Петрович обзавёлся просторной мастерской, и этот адрес стал хорошо известен практически всем русским художникам, пребывавшим в то время в Париже. Сюда приходили за дельным советом, материальной поддержкой и просто ради приятного общения в кругу талантливых людей. Здесь можно было встретить Репина, Поленова, Верещагина. Морским министерством в ученики Боголюбову был определён Александр Карлович Беггров. Позднее в этот круг влился талантливый Иван Павлович Похитонов. Общество взаимного вспомоществования русских художников в Париже, созданное Боголюбовым, проводило еженедельные вечера, помогало устраивать выставки, организовало ссудную кассу для помощи художникам-соотечественникам.

Павел Михайлович Третьяков, приезжая в Париж, свой первый визит неизменно наносил Боголюбову. В галерее коллекционера обрели свой дом в общей сложности восемь картин Алексея Петровича, но только две из них были куплены непосредственно у автора, остальные приобретались уже не из первых рук. «Могу без лести себе сказать, – писал художник, – что мы были с ним (П. М. Третьяковым. – Е. Г.) приятелями». Боголюбов справедливо и благодарно отмечал, что, «будучи разумным собирателем», Павел Михайлович «давал нашему брату постоянно хлеб и тем двигал русское художество».

На протяжении четырёх лет продолжались боголюбовские «вторники», и всё это время их посещали люди, прямо скажем, выдающиеся – Иван Сергеевич Тургенев или Алексей Константинович Толстой. Дружеские отношения с Тургеневым открыли Алексею Петровичу, а заодно и другим русским художникам, двери салона прославленной певицы Полины Виардо, талант которой Боголюбов высоко ценил. В гостиной Виардо он свёл знакомство с Сен-Сансом, Золя и многими другими деятелями французской культуры. Вообще, Алексея Петровича прекрасно знали не только в кругу обосновавшихся в Париже русских художников, он был не менее хорошо известен среди выдающихся французских живописцев. Боголюбову симпатизировали, к примеру, Добиньи и Коро, и не только по причине очевидного художественного дара, французов подкупала русская широта души Алексея Петровича, изящно соединившаяся с европейской практичностью. Да и в творчестве Боголюбова гармонично соединились трогательное своеобразие отечественного пейзажа и новомодные тенденции западной живописи.

На вечерах Боголюбова зародилась идея организации керамической мастерской. Она была успешно воплощена в жизнь, но с отъездом на родину молодых художников мастерская прекратила своё существование. Ностальгия не была чужда и самому Алексею Петровичу. В 1877 году он писал Константину Аполлоновичу Савицкому: «Хочу перебраться совсем в Москву, но не сжигать кораблей в Париже. Зиму отдаю этому чудному городу, а остальное России…» Боголюбов решил обзавестись в Москве домом, план которого предполагал наличие галереи и мастерской. Для обустройства московского жилья художник отправил из Парижа картины, предметы мебели, но здоровье художника решительно воспротивилось осуществлению задуманного. Пришлось окончательно обосноваться во французской столице, а московский дом за ненадобностью был продан племяннику Павла Третьякова.

Вырученные от продажи недвижимости средства приблизили осуществление давнишней мечты живописца – создание в Саратове в память о деде Александре Николаевиче Радищеве художественного музея и школы при нём. О своём намерении Боголюбов уведомил саратовского губернатора, но ответа не получил. Художник даже стал рассматривать возможность устройства музея в других местах, так или иначе связанных с именем прославленного предка, но взыграло его всегдашнее стремление к справедливости, и Алексей Петрович разразился письмом-ультиматумом в адрес Саратовской думы. Боголюбов сообщал о твёрдом решении передать городу всё своё художественное имущество, при условии, что город позаботится о постройке здания музея (по проекту дарителя) с помещением для школы. В случае неисполнения этого условия, художник обещал отыскать других, более благодарных и расторопных исполнителей своей воли. На этот раз администрация Саратова, словно пробудившись от тяжкого сна, проявила активность и, ознакомившись с предметами будущей экспозиции, выразила готовность устроить в городе музей имени А. Н. Радищева с размещением в нём боголюбовской коллекции картин, гобеленов, антикварной мебели, изделий из бронзы, фаянса и пр.

Так, заботясь об увековечивании памяти деда, Алексей Петрович одновременно стал основателем первого российского провинциального музея, торжественное открытие которого состоялось 29 июня 1885 года. А вот двери рисовальной школы распахнулись только спустя три месяца после кончины её идейного вдохновителя. Что ж тут поделаешь! Преодоление российской бюрократической косности частенько оказывается делом хлопотным, даже если от государства требуется всего лишь моральная поддержка. Музею и рисовальной школе Боголюбов завещал всё своё имущество и капитал в сумме 200 тысяч рублей, что свидетельствует о наличии у Боголюбова ещё одного существенного и не совсем типичного для художника таланта – умения распоряжаться финансами, добытыми исключительно большим и честным трудом.

Из своего метода сохранения и приумножения доходов Алексей Петрович не делал секрета, подробно расписав его тем, у кого благосостояние художника вызывало завистливое недоумение: «…при конце пенсионерства разом продал картин на тысяч 20 франков. А вернувшись в Петербург, когда сдал заказ ко Двору, то взял за это 35 тысяч рублей. Из них пятнадцать отдал в казну с тем, чтобы мне дали ежегодную пенсию в тысячу рублей, а остальные положил в капитал и не тратил его. Так я вёл своё дело постоянно. Половину заработка проедал, а другую клал в сторону, что и составило моё состояние. <…> …но вообще я был трудолюбив, как никто из вас, и это говорю без хвастовства, ибо, когда жил в Дюссельдорфе, немцы меня прозвали “Пчелой” по труду. Спекулировать я не был рождён, но долгов никогда не делал, и вот в этом-то и была моя главная сила».

Алексей Петрович Боголюбов создал за свою жизнь порядка трёх тысяч живописных и графических произведений, и среди них – уникальные серии картин из истории российского флота, охватившие два столетия – от петровских времён до Русско-французского союза 1896 года. На протяжении всей жизни художник пользовался уважением и поддержкой на самом высоком уровне, общаясь с императорами с почтением, но без подобострастия, с неизменным чувством собственного достоинства. Монархи обычно жалуют таких подданных, особенно при наличии в этих людях большого таланта. Мощным сближающим началом выступил обоюдный интерес художника и власти к искусству, прославляющему военно-морское прошлое и настоящее отечества, что сослужило русской культуре добрую службу. Без участия Алексея Боголюбова не обошлось, к примеру, создание Галереи русского искусства в Аничковом дворце. Александр III со своей стороны активно поддержал план создания Радищевского музея.

Идею создания музея всей душой одобрила и гражданская жена художника – баронесса Элизабет Франсуаза Шивр. Судьбы русского художника и французской баронессы соединились ещё в середине 1860-х годов после случившейся в жизни Боголюбова трагедии, и на протяжении последующих тридцати лет союз этот скреплялся царившим в нём искренним согласием. Алексей Петрович преданно ухаживал за долго болеющей баронессой и скоропостижно покинул этот мир спустя полгода после её кончины. Перед смертью мадам Шивр приняла русское подданство и православие, а значительную часть своего состояния завещала саратовскому детищу Боголюбова. Человек, поддержавший немалыми средствами рождение художественного музея и школы, умер в спальне, со скромностью которой, по утверждению современника, «не помирился бы ни один парижский консьерж».

Алексей Петрович Боголюбов, отмеченный многочисленными российскими и зарубежными наградами, в том числе и Командорским крестом Почётного легиона, обрёл в конце своего жизненного пути богатство, не имеющее денежного выражения, – безупречную репутацию великого труженика и патриота. Душой бесконечно преданный отечеству, он пожелал обрести вечный покой в Петербурге, рядом с родителями, женой и сыном.

Основные даты жизни и творчества А. П. Боголюбова

1824, 16 (28) марта – родился в селе Померанье Новгородской губернии в семье помещика, отставного полковника Петра Гавриловича Боголюбова и его жены Фёклы Александровны (до замужества Радищевой), дочери писателя Александра Николаевича Радищева.

1834 – после обучения в Александровском малолетнем кадетском корпусе в Царском Селе Алексей Боголюбов поступил в Морской кадетский корпус в Санкт-Петербурге.

1841 – окончание Морского кадетского корпуса в звании мичмана. Служба в Санкт-Петербурге, затем в Кронштадте.

1845 – становится адъютантом адмирала Александра Дурасова.

1846 – морская служба на корабле «Император Александр I» (по 1848 год).

1848 – принят в члены экипажа императорской морской яхты «Камчатка».

1849 – плавание на Мадейру.

1850 – плавание в Лиссабон. Зачисление в Императорскую Академию художеств в качестве вольноприходящего.

1851 – картина «Китобои» отмечена серебряной медалью.

1852 – малая золотая медаль за картины «Бой брига “Меркурий” с двумя турецкими кораблями», «Вид Смольного монастыря с Большой Охты» и «Отбытие герцога Максимилиана Лейхтенбергского из Лиссабона.

1853 – окончание Академии художеств с большой золотой медалью за три картины с видами Ревеля и одну с видом Петербурга. Оставил службу на флоте. Назначен художником Главного морского штаба.

1854, апрель – пенсионерская поездка за границу.

1859, ноябрь – венчание в Висбадене с Надеждой Павловной Нечаевой.

1860, конец года – возвращение в Петербург. Выставка шести полотен, заказанных императором Николаем I. Получение звания профессора живописи.

1861 – путешествие с семьёй по Волге для работы над атласом берегов Каспийского моря под руководством известного гидрографа капитана Ивашенцева.

1862 – принял участие в плавании шхуны «Компас» для продолжения работы над атласом. Поездка в Италию.

1863 – сопровождает цесаревича Николая Александровича в путешествии по России.

1864, март – исполнено 250 видов в виде рисунков и 25 этюдов с видами России для альбома наследника.

9 сентября – рождение сына Николая.

1865, 17 марта – смерть жены Надежды Павловны Боголюбовой в Ницце.

15 июня – смерть сына Николая в Москве.

1860-е, вторая половина – начало отношений с баронессой Элизабет Франсуазой Шивр.

1869 – третье плавание по Волге.

1870-е, начало – активное участие в делах Академии художеств и ТПХВ. Участник всех передвижных выставок. Член правления Товарищества. По состоянию здоровья живёт в России только летом.

1871 – написание нескольких фресок для православного храма в Париже.

1873 – выход из состава Академии художеств. Назначен «попечителем русских пенсионеров». Почти безвыездно проживает в Париже.

1877 – создание в Париже Общества взаимного вспомоществования русских художников.

1885 – ходатайствует о снятии запрета на демонстрацию картины Ильи Репина «Иван Грозный и сын его Иван 16 ноября 1581 года». Создание в Саратове Художественного музея имени А. Н. Радищева. Музею и рисовальной школе при нём Боголюбов завещал всё своё имущество и капитал.

1896, 7 ноября – кончина Алексея Петровича Боголюбова в Париже.

Похоронен в Петербурге на Малоохтинском кладбище рядом с родителями.

В мае 1941 года прах перенесён на Тихвинское кладбище Александро-Невской лавры, но в годы войны место перезахоронения оказалось утерянным. В 2006 году установлена памятная плита.

Василий Григорьевич Перов
(1833–1882)

Художник, познающий и любящий своё искусство, оставляет по себе творения, которые переходят в потомство и долго там живут.

В. Г. Перов

Перов – это Гоголь и Островский, Достоевский и Тургенев русской живописи, соединённые вместе.

Н. П. Собко (первый биограф В. Г. Перова)

Василий Григорьевич Перов – новатор-реалист – смело впустил в русскую живопись правду жизни, ставя во главу угла нравственно-смысловое высказывание и мало заботясь об эстетической составляющей своих произведений. Не слишком продолжительное творчество живописца условно можно разделить на три периода. Первый этап отразил на холстах молодого художника остросатирический взгляд на российскую действительность. Произведения второго периода насыщены драматизмом и сочувствием к участи обездоленных. Их мрачный колорит под стать бедам, творимым тёмным невежеством, алчностью, беспросветной нуждой, которые художник с болью в сердце наблюдал вокруг себя. В заключительном этапе творчества Перова преобладают опыты в исторической и религиозной живописи, мало что добавившие к прежней славе художника.

Василий Перов появился на свет в Тобольске в декабре 1833 года (по новому стилю – в январе 1834-го). Жизнь будущему художнику подарил внебрачный союз обедневшего дворянина барона Григория Карловича Криденера, находившегося уже тогда в приличных летах и служившего губернским прокурором, и тобольской представительницы мещанского сословия Акулины Ивановны Ивановой. Хотя вскоре после рождения сына родители мальчика пошли под венец, Василий бароном Криденером так и не стал, а значился поначалу Васильевым – такова была фамилия его крёстного. Неординарность Григория Карловича, принадлежность к древнему рыцарскому прибалтийскому роду, образованность и свободомыслие делали его заметной мишенью для интриг и доносов, следствием чего стала кочевая жизнь барона и его семьи.

Покинув Тобольск, вместе с женой и годовалым Василием, Григорий Карлович отправился в Архангельск. Зимняя дорога была долгой и трудной, но ребёнок выдержал её хорошо и даже как будто окреп. В Архангельске отец будущего художника тоже пришёлся не ко двору. И действительно, какой администрации города понравятся написанные в её адрес едкие эпиграммы? Криденеру ничего не оставалось, как уйти в отставку. Вместе с семьёй он вначале подался в Петербург, а затем в родовое имение Криденеров Суслеп в окрестностях Дерпта, где жил его старший брат, но вскоре неприкаянное семейство снова двинулось в путь и на некоторое время задержалось в усадьбе Кольцовка Самарской губернии, принадлежащей одному из родственников. На новом месте уже умеющего читать Василия определили в ученики к дьячку, за два года познакомившего мальчика с азами начального образования. Своего подопечного, очень старательно и красиво выводящего буквы, дьячок назвал «Перовым», и прозвище это стало впоследствии фамилией знаменитого живописца.

Но до славы ещё далеко, а пока восьмилетний Василий вместе с родителями вынужден снова собираться в дорогу – Григорий Карлович получил место управляющего в имении Саблуково Арзамасского уезда Нижегородской губернии. Вскоре по прибытии Василий заболел чёрной оспой. Жизнь ребёнка висела на волоске. Мать с помощью местного доктора выходила своего первенца, но слабое зрение – последствие страшной болезни – стало платой за счастливое выздоровление.

С 1843 по 1846 год Василий учился в Арзамасском уездном училище, и как-то к барону Криденеру прибыл местный живописец, чтобы внести изменения в старый большой портрет Григория Карловича, где он был изображён со своей собакой. Пса этого давно уже сменил другой питомец, мордашку которого и хотел видеть барон на обновлённом портрете. Работа художника у мольберта заворожила Василия, показалась ему священнодействием. Справившись с порученным заданием, живописец уехал, не подозревая, что таинство его трудов околдовало мальчика, определило всю его дальнейшую жизнь. Василием овладело огромное желание стать повелителем животворящих красок. Он теперь много рисовал, всё больше с натуры, но портреты близких и друзей получались плохо, и мать посоветовала огорчённому Василию начать с копирования картин. Тяга сына к художественному творчеству пришлась барону Криденеру по душе, ведь он сам не мыслил свою жизнь без искусства – играл на скрипке и фортепиано, дружил с рифмой и наслаждался творениями великих живописцев. Наблюдая, как Василий всё свободное время отдаёт рисованию, Григорий Карлович укрепился во мнении, что сыну следует предоставить возможность основательно поучиться ремеслу живописца.

Хорошим знакомым Криденера был арзамасский купец М. Г. Безобразов – владелец прекрасной библиотеки, и юный Перов, пользуясь благорасположением купца, частенько удовлетворял свою страсть к чтению книгами из его собрания. Осведомлённый о художественных способностях Василия просвещённый Безобразов посоветовал определить подростка в арзамасскую школу живописи Ступина. Мать будущего реформатора русской живописи такой шаг не одобрила, полагая, что её сыну – способному к учению и большому любителю чтения – больше подойдёт Нижегородская гимназия, но по окончании училища тринадцатилетний Василий всё же переступил порог живописной школы в Арзамасе.

В своё учебное заведение Александр Васильевич Ступин принимал детей, происходивших из разных сословий, а его метод обучения сочетал приобщение учеников к «тайнам человеческого сердца» с выполнением ими многочисленных живописных заказов – от икон до пейзажей. Воспитанники школы примерным поведением не отличались. Василий не смог остаться в стороне и принял участие в одной из проделок однокашников, что очень огорчило его родителей. Учёба на некоторое время прервалась, но, когда Криденеры обосновались в Арзамасе и сняли квартиру напротив школы, было решено, что под присмотром близких Василий сможет продолжить обучение у Ступина, считавшего, что «Васенька не пропадёт – у него талант, из него выйдет художник…» Прозорливый учитель тем не менее долго не позволял Перову заниматься непосредственно живописью, стремясь отточить рисунок способного ученика, а когда случайно увидел исполненную Василием в красках копию одного из этюдов Брюллова, понял, что полученные навыки уже сделали из подопечного почти настоящего художника.

Через некоторое время Криденеры засобирались в село Пияишное, где барон получил место управляющего имением директора Московского опекунского совета. Расставаясь с Василием, мать взяла с него слово, что больше ей не придётся слышать о дурном поведении сына. Перов обещал, но тут же снова набедокурил: услышав в свой адрес оскорбительные слова, Василий в ярости запустил в обидчика-соученика тарелку с горячей кашей, от которой тому увернуться не удалось. Ступин почему-то счёл Перова зачинщиком случившегося. Самолюбивый Василий высказал наставнику своё возмущение несправедливым обвинением и, оставив школу, пешком преодолел 35 вёрст, чтобы в Пияишном воссоединиться с родными. Художественное образование Перова продолжилось в домашней обстановке и проходило вполне успешно. Юноша много копировал, а потом взялся за воплощение собственного замысла и написал «Распятие». Для создания образа Христа Перову позировал один из его деревенских друзей, которого для пущей убедительности на время сеансов привязывали к столбу.

Мечта учиться живописи по-настоящему в 1852 году привела Василия в Первопрестольную, где спустя год он поступил в Московское училище живописи и ваяния[1]1
  До 1865 года училище называлось именно так. В 1865-м к нему было присоединено Архитектурное училище при Московской дворцовой конторе, после чего оно стало называться МУЖВЗ.


[Закрыть]. Крышу над головой удалось найти в приюте для девочек, где давняя знакомая семьи – Марья Любимовна Штрейтер – служила надзирательницей. Представителям сильной половины человечества жить в приюте запрещалось, поэтому каждый раз во время визитов начальства Перов прятался под кроватью.

Московское училище живописи и ваяния к тому времени уже воспринималось «колыбелью московского искусства». И хотя ко времени поступления Перова в это учебное заведение здесь всё ещё преобладал традиционный академизм, самовыражению молодых художников, тяготевших к воспроизведению на холстах жизненных реалий, в училище не препятствовали. Вот и Перов, старательно рисовавший в учебных классах гипсовые головы, постоянно присматривался к происходящему за пределами училища, стараясь в карманном альбомчике зафиксировать ту или иную ситуацию, придуманную самой жизнью. Творческие и преподавательские концепции училищных педагогов Перова не отличались единством. Аполлон Николаевич Мокрицкий, к примеру, проповедовал послушное следование классическим канонам, а Сергей Константинович Зарянко был сторонником точного копирования натуры, свободного, правда, от индивидуального творческого осмысления. Перов больше тяготел к принципам Зарянко, но сильнейшее влияние оказывала ещё ученическая среда, чутко реагирующая на запросы времени. Пейзаж и бытовая картина обретали всё большую популярность. Василий стал членом кружка соучеников-единомышленников, в который, кроме него, вошли Иван Шишкин, Александр Гине, Егор Ознобишин, Константин Маковский, Константин Бортников и Алексей Колесов, и уже тогда, ведомый своим твёрдым характером, старался сформулировать собственные принципы в искусстве.

Письма помогали заботливому отцу следить за московской жизнью Василия, он пытался удержать сына от соблазнов большого города, и если вначале эти опасения имели хоть какие-то основания, то со временем о них можно было забыть, тем более что барон Криденер оказался не в состоянии содержать сына. Сводить концы с концами Василию становилось всё труднее, и вот наступил тягостный момент, когда ему нечем было оплатить проживание в приюте. Вскоре великодушной Марьи Любимовны не станет, но до конца дней она не будет лишать своего неплатежеспособного постояльца угла и скудного ужина. Перов отчаянно искал способы выхода из создавшегося положения. Вынужденный отказ от продолжения учёбы по причине отсутствия средств для её оплаты обещал Василию всего лишь бесславное будущее учителя рисования в какой-нибудь глухой провинции. «…сознавать в 22 года свою бесполезность даже самому себе – невыносимо горько. Я медлил… на что надеялся, чего ждал? право не знаю» – так позднее описал свою тогдашнюю растерянность Перов.

Удача улыбнулась нежданно-негаданно. За несколько дней до кончины госпожи Штрейтер училищный преподаватель гипсового класса Егор Яковлевич Васильев спас Перова своим деликатным предложением найти кров и стол в его, Васильева, казённой квартирке. Добрейший Егор Яковлевич сочувственно относился к своим ученикам и некоторым из них, кто особенно в этом нуждался, безвозмездно предоставлял приют. «Я сидел, как остолбенелый, смутно понимая, что говорил мне Е. Я. <…> глубоко чувствовал всю великость его благодеяния и не мог принудить себя сказать хоть бы слово благодарности, – язык оказался несостоятельным, я задыхался и молчал», – вспоминал Перов степень своего волнения и глубокой признательности учителю. Можно предположить, что тот же Васильев помог Перову ещё и тем, что один из членов Московского художественного общества записал способного юношу на своё имя и тем самым, согласно уставу, предоставил Василию возможность бесплатного обучения.

Обретя надежду на достойное будущее, Перов всеми силами дарованного природой таланта отдался постижению мастерства живописца. Помогали большое трудолюбие, глубина восприятия, цепкая наблюдательность и творческая самостоятельность. Они же способствовали преодолению разноголосицы педагогических наставлений. Нужда между тем никуда не делась, и, зимой, за неимением тёплой одежды, Перов частенько оставался дома. И только когда у Егора Яковлевича поселился Илларион Прянишников, Василий, одалживая шубу нового приятеля, мог посещать училище и в лютые морозы. Прянишников был на шесть лет моложе Перова, но искренне к нему привязался, и дружба эта продолжалась до самой смерти Василия Григорьевича.

Первые летние каникулы Василий проводил с родными, много рисовал, писал с натуры. В один из приездов домой, когда отца уже не было в живых, Перов написал портрет своего младшего брата Николая. Отправленный в Академию художеств, этот портрет принёс молодому художнику малую серебряную медаль.

Воодушевлённый успехом, начинающий живописец нацелился на большую серебряную медаль и принялся за работу. На этот раз он задумал жанровую композицию, изображающую приезд станового на следствие. Не имея возможности нанять натурщиков, Перов полагался на свои богатые альбомные зарисовки, великолепную зрительную память. Для создания образа преступника согласился позировать Прянишников, демонстрируя во время продолжительных сеансов чудеса терпения. У ещё недостаточно опытного художника трудно складывалась стройная композиция с соблюдением правильных пропорций. А когда картина появилась сначала на училищном вернисаже, а потом на академической выставке, стало ясно, что Перов склонен направить своё дальнейшее творчество в русло критического реализма, родоначальником которого в отечественной живописи стал Павел Андреевич Федотов.

Перов, в 1857 году награждённый большой серебряной медалью за «Приезд станового на следствие», задумался о создании работы, достойной медали малой золотой. Сюжетом новой картины стали слова песни: «Мать плачет, как река льётся; сестра плачет, как ручей течёт; жена плачет, как роса падёт – взойдёт солнышко, росу высушит». Оригинальная идея потребовала выразительной натурной композиции. Её соорудили прямо посреди комнаты. Собранный в кучу разнородный домашний скарб изображал могильный холм, а скорбящую мать художник писал с матушки Егора Яковлевича. Моделями для двух других женских персонажей послужили горничная и кухарка, работавшие в доме Васильева. Перов трудился долго, старательно, достигнутый результат вроде бы вполне заслуживал похвалы, но чувство удовлетворения художника не посетило. Законченную картину он не стал отсылать в академию, усомнившись в своём мастерстве рисовальщика. Невероятно требовательный к себе, Перов не постеснялся вернуться к основам, изводя себя механическим рисованием с гипсовых учебных пособий, а в голове его тем временем роились сюжеты будущих картин.

Малой золотой медали Перов был удостоен в 1860 году за полотно «Первый чин. Сын дьячка, произведённый в коллежские регистраторы», и для художника, не обученного Академией художеств, это был значительный успех. Действительно, картина демонстрировала скорый и внушительный рост мастерства молодого московского живописца.

Для получения права на длительное пребывание за границей в качестве пенсионера не хватало только большой золотой медали. Уже пройдя курс обучения, Перов продолжал работать в училищной мастерской, но заветная цель была так близка, что ради её скорейшего достижения Василий Григорьевич на некоторое время вынужденно переселился в Петербург, поближе к академии. Его связь с москвичами – друзьями и педагогами – при этом не прерывалась.

Избранный Перовым для конкурсной картины сюжет «Сельский крестный ход на Пасхе» художник представил на утверждение в Совет Академии художеств, но получил отказ. Столь мрачное изображение беспросветной жизни имперской глубинки вызвало неприятие и оторопь. Второй предложенный Перовым сюжет был одобрен, и живописец приступил к работе, параллельно воплощая на холсте отвергнутую композицию. Законченная «Проповедь в селе» сияла тщательностью живописного исполнения, общей выразительностью, а спустя несколько месяцев был завершён и «Сельский крестный ход на Пасхе», чудом прорвавшийся на академическую выставку. В её пространстве холст оставался всего один день.

Снятую с экспозиции картину упрямый художник разместил на выставке Общества поощрения художников, чем буквально всколыхнул общественное мнение. Одни приветствовали обличительную правду полотна, других оскорбляла навязанная искусству безотрадная тема. «Непристойное» изображение духовных лиц снова изгнало холст с выставки, но Павел Третьяков отнёсся к перовскому сюжету с пониманием и приобрёл скандальную картину. Вскоре в одном из адресованных ему писем Павел Михайлович прочитал: «…Слухи носятся, что будто бы вам от Святого синода скоро сделают запрос, на каком основании вы покупаете такие безнравственные картины и выставляете публично… Перову вместо Италии как бы не попасть в Соловецкий».

Вопреки, а может, благодаря незатихающему обсуждению картины Перова, Академия художеств наградила Василия Григорьевича большой золотой медалью и поездкой за казённый счёт за границу. Но художник не торопится в Европу. Вместе с Прянишниковым он проводит лето под Москвой, и зовёт его сюда не только профессиональный интерес к натуре, Перов частенько наведывается к своей невесте Елене Эдмондовне Шейнс (Шейниц), племяннице московского купца Фёдора Резанова.

В поисках интересных типажей и сцен молодые художники добрались в то лето до Мытищ, и тут внимание Перова привлекла колоритная фигура священнослужителя, в тени деревьев попивающего чай из блюдечка. Его ленивое равнодушное довольство обожгло взор Василия Григорьевича и так взбудоражило его художественное воображение, что рядом с дородным служителем культа оно сразу представило полную ему противоположность – тощего слепца-инвалида с юным оборванцем-поводырём. Так родился сюжет очередной картины Перова, душу и ум которого социальная несправедливость возмущала беспредельно.

Тема далеко не богоугодной жизни очень многих церковников не отпускала живописца, и спустя несколько лет после создания «Чаепития в Мытищах» он взялся за большое полотно на ту же тему. Над «Монастырской трапезой» Василий Григорьевич работал около года, но картина тогда осталась незаконченной. Лет через десять художник вернётся к ней, хотя степень критического авторского настроя не оставляла надежд увидеть это произведение на одной из тогдашних выставок…