Текст книги "Дом с золотой дверью"

Глава 7

Маленькая неприятность становится большой бедой, если ей пренебрегать.

Помпейские граффити

Амара, Виктория и Британника ужинают в кабинете. Виктория быстро оправилась от недавнего потрясения: она слишком рада обретенной свободе. Британника, напротив, становится все настороженней по мере того, как Виктория успокаивается. Амара чувствует, что британка замыкается в себе. Сразу после ужина она уходит в свою каморку, куда Марта по просьбе Амары принесла соломенную постель и новую тунику.

Виктория не разделяет беспокойства подруги.

– Ну что ты? Не смеши меня, – вздыхает она, развалившись на ложе. – Ей повезло оказаться здесь! Да и зачем вообще ты решила ее купить?

– Феликс не хотел уступать мне Беронику. И я подумала, что смогу выпросить у него Британнику.

– Но на что она тебе? – не унимается Виктория. – Вряд ли у нее есть способность к музыке. Сдается мне, она только и может, что горланить солдатские походные песни.

– Я ей доверяю, – отвечает Амара. – Она здесь для моей безопасности. И для твоей. Я часто наблюдала за ней в борделе: она умеет драться. Мне хочется научиться защищать себя.

– Для всего этого годятся мужчины, – хмурится Виктория. – Разумнее было бы ее перепродать. Так ты бы смогла немного подзаработать.

Амара рывком садится, оттолкнув Викторию, которая примостила голову у нее на плече.

– Я больше не желаю этого слышать!

Амара ждет, что сейчас начнется скандал – в борделе они с Викторией ссорились довольно часто, – но та лишь закатывает глаза.

– Ладно, – отвечает она. – Теперь ты здесь главная.

– Я не это имела в виду. – Амаре не хочется ставить себя выше подруги. – Я прошу тебя не говорить этого, потому что эти слова меня огорчают. И это не приказ.

– Прости. – Виктория обнимает Амару. – Я не хотела тебе хамить.

Подруги сжимают друг друга в объятиях, а затем, отстранившись, Амара замечает слезы на лице Виктории.

– Я так счастлива, так благодарна, – говорит она. – Не могу выразить, как я тебе обязана. Я никогда не смогу отплатить за то, что ты сделала.

– Не волнуйся об этом, – отвечает Амара. – Ты уже отплатила мне тысячекратно.

Амара с Викторией смотрят друг другу в глаза. Их всегда будет связывать молчаливая тайна: Виктория убила человека, чтобы спасти жизнь Амаре. Они не знают, как его звали, им известно только, что его подослал враг Феликса Симо, который желал отомстить за убийство Драуки, своей ценнейшей шлюхи.

– Давай не будем об этом говорить, – шепчет Виктория, и Амара сжимает ее руку. Виктория вздыхает, она по-прежнему готова разрыдаться. – Не могу поверить, что я свободна. Это выше моих сил.

– Понимаю. Я временами ощущала то же самое. Точнее, ощущаю каждый день с тех пор, как ушла из борделя.

– Тебе страшно быть свободной?

– Почти всегда.

Виктория вытирает глаза.

– Может быть, мне станет легче, когда придут мужчины, – произносит она бодрым голосом, и Амара понимает: Виктория по привычке пытается разрядить напряжение. – Я хотя бы уверена, что справлюсь с ними.

– Руфуса я тебе не отдам, – подтрунивает Амара, зная, что Виктория вряд ли привлечет ее любовника. – Но, надеюсь, ты сможешь развлечь Гельвия, кандидата в эдилы, с которым хочет работать Руфус. Очаруй его пением. И лучше помалкивай. Он, кажется, тот еще гордец.

– Гордецы мне не страшны! – восклицает Виктория. – И ты не права, что мне стоит помалкивать. Все мужчины хотят слышать, как мы ими восхищаемся. Просто мне нужно будет потешить его самолюбие, не притрагиваясь к члену. По крайней мере, за ужином.

Подруги смеются. Амара подливает вина в бокалы. Виктория, вдруг посерьезнев, делает глоток.

– Почти все мужчины такие, – говорит она, перехватывая взгляд подруги. Амара знает, о ком в эту минуту думает Виктория.

– Мне жаль, что он причинил тебе столько боли, – произносит Амара. – Но отныне он больше никогда не сможет тебе навредить.

– Как он смотрел на меня сегодня, когда я ему отказала. Как будто хотел меня убить. – Викторию потряхивает, и Амара снова обнимает подругу и крепко прижимает к себе. – Он стал таким грозным с тех пор, как ты ушла. Ты даже не представляешь.

В груди у Амары разгорается ненависть.

– Жаль, что я не могу его убить!

– Мне бы этого не хотелось. Трудно объяснить, но мне кажется, он сам с собой не может ничего поделать. Такая вот у него жизнь… И сколько всего он перенес!

– Это его не оправдывает. – Амара отказывается верить в то, что ей известно о детстве Феликса, не хочет испытывать к нему сочувствия. – Что бы с ним ни случилось, это не дает ему права терзать всех вокруг.

– Он всякий раз просил у меня прощения и говорил, как сильно любит. И я ему верила. Но в последний раз он сказал, что это я во всем виновата. Что только круглая дура могла терпеть все его выходки. Что я жалка в своей любви к нему.

– Но твоему терпению пришел конец. Ты ушла от него. И я тобой очень горжусь. – Амара высвобождается из объятий и обхватывает ладонями лицо Виктории. – Я знаю, что это далось тебе нелегко. Но он чудовище. Он никогда не был тебя достоин. Надеюсь, он еще не раз поплатится за все раны, что нанес тебе. Надеюсь, он умрет на улице как собака.

Виктория вздрагивает от таких жестоких слов.

– Я знаю, что мне нужно его забыть. Знаю. Но пока мне невыносимо думать о его страданиях. Так что, прошу тебя, не говори так.

Амара хочет возразить, но по тоскливому взгляду Виктории понимает, сколько мужества ей потребовалось, чтобы уйти от Феликса.

– Конечно. – Амара целует Викторию в лоб. – Прости. Я просто очень рада, что теперь тебе ничто не угрожает.

Они еще долго не ложатся спать, вспоминая песни, которыми Виктория сможет заворожить Руфуса с самой первой встречи, и обсуждая, какими изысканными манерами ей еще предстоит овладеть. Но Амара видит, что Виктория без сил. Она настаивает на том, чтобы подруга отправилась в постель, и провожает ее через атриум до спальни. Стоя внизу у лестницы, Амара следит, как свет от лампы в руках Виктории движется вверх, освещает коридор, проползает по балкам и наконец исчезает за закрытой дверью. Амара надеется, что в спальне Виктории не слишком холодно. Она попросила Марту принести еще одеял.

Амара стоит одна посреди дома. Она устремляет взгляд на темный потолок. Ночь сегодня ясная. В иссиня-черном небе, которое открывается посреди атриума, светят звезды. С улицы долетают редкие звуки. Отчетливее всего в этот час слышно журчание фонтана. Завернувшись в плащ, Амара отправляется в сад. Она движется на шум воды. Брызги, поблескивая в лунном свете, расходятся серебряной рябью по темной поверхности бассейна. Наклонившись, Амара погружает в него пальцы, но тут же отдергивает руку – настолько холодной оказалась вода.

Краем глаза Амара замечает какое-то движение. На смену ужасу почти сразу приходит облегчение. Этот силуэт Амара узнает даже в темноте.

– Филос?

Тот мгновенно замирает на месте.

– Я не хотел тебя тревожить.

Филоса почти невозможно разглядеть, Амара лишь слышит его голос, доносящийся из сумрака.

– Зачем ты там прячешься? – спрашивает Амара. – Это же просто нелепо.

Филос подходит к фонтану. Его лицо освещает лунный свет, отраженный от водной глади, и, глядя на него, Амара вдруг осознаёт то, что всегда знала, но отказывалась принимать. Филос куда привлекательнее Руфуса. Амара делает шаг назад.

– Прости меня, – взволнованно произносит она. – Клянусь, я сказала чистую правду о Британнике. Я не собиралась ее покупать.

Быть может, все дело в том, что на дворе ночь, или в том, что сегодняшнее сумбурное решение Амары перевернуло привычную иерархию с ног на голову, но Филос почему-то не выдумывает себе предлог, чтобы уйти. Он смотрит на Амару так, как та может смотреть на Викторию, так, как смотрят на равного.

– Это я понимаю, – говорит Филос. – Я тогда был сердит. Я и сейчас сержусь, но не на тебя.

– На кого же?

– На себя. За то, что позволил тебе все это сделать.

– Мне твоя забота ни к чему, – возражает Амара. – Я не ребенок, ты не обязан следить, чтобы я случайно не обожглась. Я знаю, что делаю.

– Вовсе нет.

– Ты боишься, что Руфус разозлится? Мне кажется, ты неправ, мне кажется…

– Мне кажется, ты даже не представляешь, кто такой Руфус, – перебивает Филос. – И ты почему-то не хочешь понять, каково это – задолжать Феликсу столько денег.

Амара молчит, но чувствует, как под кожу просачивается страх, влажный, словно холодный ночной воздух.

– Я не корю тебя в том, что ты решила позабыть о прошлой жизни, – продолжает Филос. – Но я ничего не забыл. Мне приходилось каждую неделю забирать тебя из борделя, а потом приводить обратно. Это было для меня настоящей пыткой, Амара. Руфус терзал тебя так месяцами. – Филос вдруг умолкает. До Амары доносится лишь плеск фонтана, но на этот раз он не приносит ей успокоения. Она не может произнести ни слова. – Руфус мог выкупить тебя в любой момент, – снова заговаривает Филос, – но решил дождаться Сатурналий, чтобы сделать этот шаг еще приятнее для самого себя. Все это время, Амара. Все это время он оставлял тебя с Феликсом, зная, как жестоко тот с тобой обходится. А ведь он якобы был в тебя влюблен. Глупо думать, что ты можешь как-то повлиять на такого человека.

– Но ведь он снял для меня этот дом! И потратил кучу денег, чтобы все здесь обустроить! Оплатил мне занятия арфой, одежду. Дал мне свободу! Это очень много.

– Да, я согласен. Насколько мне известно, так много Руфус не давал еще ни одной женщине, и, вероятно, это значит, что он будет держать тебя при себе еще очень долго. Но все его прошлые увлечения были крайне мимолетны. Однажды это все может закончиться. Ты же не хочешь остаться в долгу за счастье?

Глаза Амары привыкли к темноте, и теперь она различает очертания скамьи. Сделав несколько шагов, она садится.

– Мне нужно придумать, как расплатиться с Феликсом, – произносит Амара. – Я не могу взять денег у Руфуса.

Филос садится рядом. Они с Амарой оказываются намного ближе друг к другу, чем обычно.

– Станет ли Виктория петь на пирах? Как вы раньше пели вместе с Дидоной? Так ты можешь заработать приличную сумму.

– Но нельзя же просто посылать одну певицу. Виктории нужен напарник. А я им быть не могу: Руфус не позволит.

– Может быть, Друзилла даст денег на флейтиста?

– Я спрошу. Но даже не представляю, что она скажет, когда поймет, что я уже купила певицу. Тем более свою давнюю подругу. – Амара поворачивается к Филосу. Он намного ниже Руфуса, и их глаза находятся почти на одном уровне. – Ты прав, я поступила глупо, но ничего не воротишь, и теперь мне нужно извлечь из сделанного пользу. Ты считаешь, что нельзя полагаться на Руфуса, но меня больше тревожит Феликс. Я должна с ним расплатиться. Должна.

На долю секунды Амаре кажется, что Филос сейчас ее обнимет, но он, напротив, отсаживается чуть дальше.

– Ты уже обхитрила его однажды и сделаешь это снова, – произносит он. – И конечно, я помогу тебе, если смогу.

Амара ничего не отвечает. Оба молчат. Амаре чудится, будто между ними с Филосом сидит кто-то третий; Амара точно знает, что сократить разделяющее их пространство проще простого. Она вспоминает, как Филос касался ее руки пальцами, когда они стояли у «Воробья». Это осторожное движение было почти неуловимым. В замешательстве от внезапного и всепоглощающего желания прикоснуться к Филосу Амара переплетает пальцы. Филос встает.

– Прости меня, если я сегодня сказал лишнего. Надеюсь, я ничем тебя не огорчил.

– Нет, не огорчил, – Амара говорит неправду. – Спокойной ночи.

Филос ступает так легко, что Амара перестает слышать его шаги, едва он отходит от скамьи. Она еще ненадолго задерживается в саду. В голове у нее проносятся образы смеющейся Виктории, Феликса, сидящего в кабинете, Руфуса, отворачивающего лицо; холодно, как в ночь, когда умерла Дидона. И слова, которые Филос обронил, не вдумываясь, вероятно в их значение: «Это было для меня настоящей пыткой».

Глава 8

Во владении Юлии Феликс, дочери Спурия, сдаются: Венерины термы для добропорядочных граждан, мастерские с жилыми комнатами и квартиры.

Объявление на доме Юлии Феликс в Помпеях

На следующий день рано утром привозят арфу. Вместе с ней привозят и послание от Руфуса в записной книжке с восковыми табличками вместо страниц. На деревянной обложке вырезан лебедь. Амара читает записку, стоя в дверях, затем пишет ответ и протягивает книжку рабу Руфуса. Раба зовут Виталио, и Амара знает, что он ее недолюбливает.

– Он шлет тебе подарки! – Виктория бежит за Амарой, которая несет позолоченный инструмент в свои покои. – Просто так! Просто потому, что он тебя любит?

Амара слегка смущена.

– Не просто так. Завтра к нам на ужин придет Гельвий. Руфус хочет, чтобы я выступила перед ними.

– Я могу спеть! – Виктория едва не сбивает Амару с ног. – Все что захочешь! Давай разучим любую песню!

Сегодня Виктория пела почти целое утро и ее нежный голос разносился по всему дому. Амара никогда не видела подругу такой красивой. Она так радуется обретенной свободе, что ее тело почти мерцает, словно танцующее пламя в лампе, доверху залитой маслом. Виктория очаровала даже Филоса, который встретил ее в саду. Он с глупым видом вытаращил глаза, будто Виктория пела для него. В глаза Амаре он почти не смотрел. Их ночной разговор мог бы никогда и не состояться.

– Я позову Друзиллу, – говорит Амара. – Руфус будет ее ждать. Надеюсь, что мы сможем выступить втроем.

– Мне ужасно хочется с ней познакомиться, – восклицает Виктория. – Пойдем к ней прямо сейчас?

Глядя на полное готовности лицо Виктории, Амара чувствует укол совести.

– Думаю, мне лучше пойти одной, – произносит она мягким голосом. – Нужно рассказать ей, что произошло. Друзилла намного… величественнее меня. А когда я ей все объясню, то приведу ее сюда и представлю тебе.

– Хорошо, – улыбается Виктория, но Амара знает ее достаточно хорошо, чтобы понять, что та расстроилась. – Она твоя подруга. Тебе лучше пойти без меня.

Поднимаясь по ступенькам, ведущим к ярко расписанному портику Венериных терм, Амара надеется, что вокруг Друзиллы не собралась слишком большая толпа. Юлия, владелица бань, устраивает попеременно то мужской, то женский день. Друзилла приходит сюда по средам. Эту традицию она соблюдает неотступно, поэтому другие куртизанки знают, когда могут засвидетельствовать ей свое почтение.

В дверях Амару встречает молоденькая рабыня. Она держит в руках мешочек, в который Амара отточенным, еле заметным движением бросает плату за вход. Юлия держит бани ради прибыли, но делает вид, что пускает сюда только друзей. Амара ступает в небольшой внутренний двор квадратной формы. Здесь куда проще найти укромное место, чем в термах возле борделя, куда раньше ходила Амара. Там она была вынуждена стоять в очереди прямо на улице, где любой прохожий мог ее освистать. Здесь же посетители ждут своей очереди, попивая вино и сидя на скамьях в тени колоннады, обшитой красными деревянными панелями и расписанной мифологическими сюжетами.

Амара почти сразу замечает Друзиллу, которая сидит, как обычно, под сценой прибытия Тесея на Крит: герой бросил якорь в месте, подозрительно похожем на сегодняшние Помпеи. Рядом с Друзиллой расположилась Юлия – против нее Амара ничего не имеет, в отличие от Фульвии, которая крутится там же. Язвительная любовница второсортного патрона, Фульвия дружит с Друзиллой дольше, чем Амара, но ее покровитель не чета Руфусу, и потому Амара считается более успешной куртизанкой, чем она. Конечно же, Фульвия недовольна этим обстоятельством. На голове у нее парик из густых светлых волос, наверняка состриженных с головы рабыни-чужестранки. Фульвия с льстивой улыбкой наклоняется к Друзилле. Еще немного – и она разольет вино по скамье.

– Амара! – Юлия машет рукой, посверкивая золотыми украшениями. – Как хорошо, что ты пришла!

Амара улыбается. Да, Юлия может играть на публику, но Амара всегда чувствовала, что в этих ее словах сквозит искреннее расположение.

– Какие же вы все красавицы! – вздыхает Юлия, когда Амара садится рядом с ней. – Вот бы мне вернуть молодость! – Юлии не дашь больше сорока, и ее правильное лицо почти не успело покрыться морщинами, но она умеет польстить самолюбию собеседниц. – Как поживает твой прекрасный юноша?

– Сегодня утром прислал мне арфу, – отвечает Амара.

– Отлично! – ликующе восклицает Друзилла. – Я знала, что он это сделает.

Фульвия улыбается, и на щеках у нее появляются ямочки.

– Мне казалось, ты не умеешь играть.

– Я учусь.

– Ах, юношеская любовь, – говорит Юлия. – Уверена, что каждое твое выступление очаровывает Руфуса, и неважно, за какой инструмент ты берешься. Как же иначе?

В глазах Юлии вспыхивают озорные искорки, и Амара, уловив игру слов, приподнимает брови. В это мгновение между ними с Юлией вполне может завязаться крепкая дружба, но хозяйка, глядя Амаре через плечо, замечает новых посетительниц.

– Сабина пришла! – Юлия поднимается со скамьи. – Прошу меня извинить, я ненадолго отлучусь.

Амара наблюдает, как Юлия приветствует Сабину, знатную матрону, и подмечает, что владелица терм выбирает свою манеру общения для каждого клиента. Амара изумляется и даже завидует тому, как уверенно Юлия строит собственную жизнь, меняя ход событий одним лишь усилием воли.

– Не пора ли нам пойти в термы? – Друзилла грациозно встает со скамьи. – Или ты сперва выпьешь вина?

Амара, зная, что Друзилла задает этот вопрос только из вежливости, отрицательно качает головой.

– Угадайте, кто неожиданно пришел ко мне вчера вечером? – шепчет Друзилла, направляясь к термам в сопровождении подруг.

– Квинт? – спрашивает Фульвия.

Друзилла смотрит на нее с жалостью.

– Луций, – отвечает она.

Амара делает вид, что рада за подругу, но знает, что никогда не простит Луцию того, что тот не смог стать патроном Дидоны.

– Квинт будет очень ревновать?

– Он не узнает. – Друзилла снимает верхний слой одежды и аккуратно складывает ее в деревянный шкафчик. – Хотя, наверное, небольшой намек будет небесполезен, чтобы поддерживать его интерес. Я и забыла, каким обходительным может быть Луций, – вспомнив прошлую ночь, Друзилла улыбается про себя. – Желательно не увлекаться только одним мужчиной. Они от этого начинают воображать. Но я понимаю, что для вас двоих это было бы непросто.

В отличие от Друзиллы, Фульвия и Амара имеют лишь то, что им даровали патроны.

Куртизанки раздеваются. Из купели у окна только вышла женская компания. Амара и Фульвия ждут, чтобы Друзилла первой ступила в ледяную воду. Бассейн устроен в нише, из которой открывается вид на огромный сад Юлии. Амара выглядывает в окно. На фруктовых деревьях еще только набухают почки. Летом здесь, должно быть, приятно спасаться от городского зноя и пыли. Друзилла, морщась от холода, погружается в воду и тут же выходит из бассейна. Следующей, не дав Амаре опомниться, в купель забирается Фульвия.

Когда подходит очередь Амары, она дрожит от холода, хотя еще не вошла в воду.

– Ты совсем исхудала. – Друзилла нежно проводит ладонью по ребрам Амары. Та отскакивает в сторону. Ее кожа кажется синей, точно отражает цвет стен. Сквозь водную рябь просвечивает мозаика Венеры, выложенная из ракушек. – Руфусу ты в таком состоянии вряд ли нравишься.

Фульвия не замечает тревожных нот в голосе Друзиллы.

– Мама мне всегда говорила, что у родовитой девушки должна быть фигура как у Венеры, – Фульвия не упускает возможности уколоть соперницу. – Этого хотят и мужчины. – Она поджимает губы, с наслаждением разглядывая тело Амары. – Худоба – удел рабов.

Амара вспоминает, как Филос ежился от холода в саду. «А ведь я еще тоньше», – понимает она. При мысли о вчерашней беседе с Филосом Амаре вдруг становится невыносимо стыдно. Амара не может придумать остроумный ответ, хотя обычно слова сами приходят ей в голову.

– Твоя мать была еще большей дурочкой, чем ты, – холодно произносит Друзилла. – Если это возможно.

Фульвия открывает рот от изумления. Она, вероятно, забыла, что и Амара, и Друзилла когда-то были рабынями. Друзилла пренебрежительно щелкает пальцами.

– Оставь нас.

На долю секунды Амаре становится жаль Фульвию, которая осталась в одном парике, но, когда та бросилась к шкафчикам, Амара облегченно выдыхает: она наконец оказалась с Друзиллой наедине.

– Так что же? – Друзилла помогает Амаре выйти из бассейна. – Почему ты ничего не ешь?

– Руфус сказал, что я потолстела.

Вода стекает по коже Амары, образуя небольшую лужицу на полу.

Друзилла прикасается к золотой змее, обвившей плечо. Это подарок Верания, ее бывшего хозяина. Амара знает, что в своем завещании Вераний оставил Друзилле этот браслет вместе со свободой. Друзилла шепчет имя прежнего любовника, словно Амара не может ее услышать.

– Вераний тоже хотел, чтобы ты была стройной? – спрашивает Амара. Взгляд Друзиллы становится необычайно мрачным. Задумавшись о своем печальном прошлом, о бытности рабыней-любовницей в Греции, Амара понимает, почему ее подруга молчит. – Прости, – произносит она. – Мне не следовало задавать тебе этот вопрос.

Друзилла ничего не отвечает. Как ни в чем не бывало, она ведет Амару в парную. Они надевают деревянные тапочки, оставленные у входа, чтобы посетители не обожглись о горячий пол, и, пройдя под аркой, попадают в объятия клубов пара. Подруги садятся на деревянную скамью, и Амара прислоняется к теплой стене. В парилке полно других любительниц бани, в комнате стоит гул женских голосов и шипение воды, стекающей на раскаленную плитку.

– Фульвия – настоящая дура, – наконец отзывается Друзилла. – Но она сказала правду. Настолько худой может быть только рабыня. – Она устремляет на Амару пронзительный взгляд. – Ты уверена, что Руфус хочет видеть тебя такой?

Амара знает, что Друзилла очень трезво смотрит на мужчин. Патроны нужны, чтобы получать от них все необходимое, чтобы ублажать их и, если возможно, управлять ими.

– Да, – отвечает Амара. – Кажется, ты мне как-то сказала, что Руфусу нравятся хрупкие женщины.

Амаре вдруг становится неловко, словно она сама выдумала, что нужно ее любовнику.

Друзилла гладит подругу по руке.

– Тогда тебе нечего стыдиться, – говорит она. – Ты достаточно умна, чтобы распознать его желания и исполнить их. А в следующем году он, быть может, станет эдилом! Ради такого патрона можно немного поголодать. – Ее пальцы обвивают пальцы Амары. – Да, то, что ему нравится, чтобы ты выглядела хрупкой, не значит, что ты должна быть такой на самом деле.

– Он пригласил Гельвия на ужин в пятницу, – произносит Амара. – И хочет, чтобы я позвала вас с Квинтом. Чтобы мы обе сыграли на арфе.

– Это же чудесно! – отвечает Друзилла. – Я с радостью. А Квинт будет счастлив посмеяться над Гельвием за глаза: он постоянно рассказывает мне, как Гельвий нелеп.

Друзилла крепко сжимает ладонь подруги. Амара понимает, что лучшего времени для плохих новостей не будет.

– Я уже купила нам музыканта, – она пытается говорить равнодушным голосом. – Певицу.

– Я думала, мы сошлись на флейтисте, – удивляется Друзилла.

– За нее тебе платить не придется, – спешно добавляет Амара. – И по правде говоря, она… – Амара осекается.

– Что?

– Она моя давняя подруга.

Друзилла отдергивает руку.

– Из борделя?

Амара кивает, и ей кажется, что между ними с Друзиллой появляется невидимая завеса.

– Грубая италийка или вздорная египтянка?

К несчастью, у Друзиллы слишком хорошая память, и Амара принимается ругать себя за то, что обсуждала с ней подруг. Амара вряд ли стала бы описывать Викторию и Беронику такими недобрыми словами.

– Италийка, – отвечает она.

Друзилла со вздохом прислоняет затылок к стене.

– Я боялась, что ты выкинешь что-то подобное. – Она закрывает глаза, словно на нее навалилась ужасная усталость. – Я должна была тебя предупредить.

– О чем? – спрашивает Амара, готовясь услышать о других неприглядных чертах Руфуса.

– Что это проходит. Желание освободить людей из прошлого. Оно проходит. – Друзилла снова поворачивает к Амаре лицо, лоснящееся потом. – Когда Вераний умер, я только и думала о том, как выкупить Прокриду.

– Но потом решила этого не делать?

– Нет, я пыталась несколько раз. Вдова Верания ни за что не хотела продавать ее мне. – Друзилле явно не по себе. Она почти никогда не говорит о Прокриде, рабыне, которая заменила мать Друзилле, ребенком привезенной в Помпеи из Эфиопии, и которая была любовницей Верания до того, как ей стала Друзилла. Амара знает, что раньше золотую змею носила Прокрида, но затем Вераний передал украшение Друзилле в знак того, что выбрал себе новую фаворитку. – Я ночами напролет плакала о Прокриде, – произносит Друзилла. – Но теперь я, можно сказать, спокойна. Рабская жизнь… слишком не похожа на свободную. Может статься, что Виктории не понравится, что ты стала ее покровительницей.

– Но я осталась ее подругой, – с жаром возражает Амара.

– Но все же не привела ее с собой. Почему? – не дождавшись ответа, Друзилла кивает. – Потому что ты знаешь, что она тебе не ровня. Разве может быть иначе, если ты ее купила?

– Я настояла, чтобы ее освободили. Она не моя рабыня.

– Амара, – произносит Друзилла. – Не говори глупостей. Ты можешь держать ее у себя в доме только как певицу, которая развлекает твоего любовника. Вся ее жизнь сводится к тому, чтобы прислуживать Руфусу, а через него – тебе.

Амара молчит. Друзилла снова вздыхает.

– Что ж, надеюсь, она действительно хорошо поет. Ей это непременно пригодится.

В воздухе повисает молчание. Амара понимает, что сейчас не лучшее время, чтобы просить денег на флейтистов и уж тем более чтобы рассказывать о своем плане отправлять Викторию петь на пирах, но она рада, что Друзилла хотя бы не злится. Кажется, что она даже сочувствует. Шипение воды, нарастающие и затихающие голоса, негромкий стук деревянных тапочек о каменный пол – все это действует на Амару успокаивающе.

– Спасибо, что понимаешь меня. – Амара сжимает ладонь Друзиллы.

Друзилла не отвечает на рукопожатие.

– На первый раз я тебя прощаю, – говорит она, не открывая глаз и не отрывая головы от стены. – Но не прощу, если это повторится. Боги пожелали, чтобы ты стала свободной. Обращаясь с рабами как с равными, ты опускаешься туда, откуда выбралась.