Текст книги "«Путешествие на Запад» китайской женщины, или Феминизм в Китае"

Во-вторых, колоссальный разрыв между традиционализмом и новыми веяниями не только замедлял сам процесс проникновения этих веяний в общество, но и приводил к более жестоким формам неприятия нового и борьбы с ним.

Литературные свидетельства

История женского движения в Китае, бесспорно, являет собой весьма интересный и драматический сюжет. Но меня более интересует формирование феминистской идеологии, с одной стороны, и социопсихологический аспект женского движения 一 с другой. Поскольку этот ракурс «женского вопроса» не поддаётся статистическим подсчётам и формализации, источником его прояснения является скорее «улавливание» флюидов, чем фактов. И здесь источником (пусть некоторые сочтут его лишь косвенным) является, в сущности, только литература (в том числе и мемуаристика), особенно при значительной сложности, можно сказать, невозможности непосредственного изучения носителей сознания (как в прошлом, так и в настоящем). Литература даёт материал для понимания того, что думают и чувствуют различные участники исторических событий, причём не исключено, что полученные данные будут даже менее ангажированы, чем в случае специальных опросов[297]297
  Сошлюсь в качестве поддержки на аналогичное утверждение А.Я. Гуревича в статье «Уроки Люсьена Февра» (Февр Л. Бои за историю / Пер. А.А. Бобовича, М.А. Бобовича и Ю.Н. Стефанова, коммент. Д.Э. Харитоновича. Статья А.Я. Гуревича. Отв. ред. А.Я. Гуревич. М., 1991. С. 507). А также возьму, опять же в качестве поддержки, и следующее высказывание российской феминистки: «При малоизученности трансформация в статусе женщин оставалась в ведении литературоведов и авторов предисловий к мемуаристике великих россиянок, живших в просвещённый век. По сути дела первое исследование образа жизни представительниц “образованного сословия” в конце XVIII 一 начале XIX веков дано в главах в “Беседах о русской культуре” Ю.М. Лотмана 一 “Женский мир” и “Женское образование”» (Пушкарёва Н.Л. Цит. соч. С. 17).


[Закрыть]. Право литературного произведения быть источником хотя бы и косвенных данных (то есть быть косвенным источником) изучения социальной психологии, когда нет возможности непосредственного изучения носителей сознания, признают весьма уважаемые учёные. Так, А.Я. Гуревич писал: «Навыки сознания, способы мировоззрения, присущие людям определённой эпохи: в них не отдают себе отчёта, их используют автоматически, не рассуждая и не подвергая критике, но “можно подслушать” то, о чём эти люди “проговариваются”，независимо от своей воли»[298]298
  ГуревичА.Я. Уроки… С. 507.


[Закрыть]. Как пишет один китаист, «освежающая ценность искусства – новизна сдвига реальности по отношению ко взгляду широкого читателя. Последний не имеет своего взгляда: уровень его глаз совпадает с уровнем моря, то есть предшествующего эстетического достижения. Сдвиг, а не действительность является самоценным: отпечаток от вхождения в сырой и рыхлый материал действительности»[299]299
  Карпов М. Заботы и тревоги «другого Китая» // Азия и Африка сегодня. 2000, № 9. С. 73–74.


[Закрыть]. Конечно, литература говорит об отдельных людях, о частностях, казалось бы, что может представляться с точки зрения истории любого социального феномена (и женского движения в том числе) мелким, единичным, деталями.

Однако крупные процессы лучше всего иллюстрируются мелочами[300]300
  Вильчек В. Проблемы охловедения // Московские новости, № 37, 2430 сентября 2002 года. С. 5.


[Закрыть]. И дьявол, как говорят, прячется именно в «деталях», без которых картина мира не будет полной, станет лишь голой схемой, отнюдь не всё и всегда разъясняющей. «Соседство аналитических и художественных публикаций, отход от строгой научности изложения можно расценить как размывание жанра. Но, по мнению “пристрастных читателей”，“женский портрет не может быть полным без глубоких чувственных отражений”». К тому же многозначность, изначально заложенная в художественном образе, «способна дать совершенно неожиданный импульс для творческой мысли, породить своего рода цепную реакцию идей, мнений, которые станут необходимыми кирпичиками теоретических построений в области гендерных исследований»[301]301
  Мисонжников Б. Дискурсы женской онтологии (Из наблюдений пристрастного читателя) // Женщина в жизни общества. Материалы Международной конференции. СПб., 2001. С. 210.


[Закрыть].

Сведения о том, как китайская женщина приходила к самоидентификации, как вела себя в новых условиях, какие сложности и трудности (как внутреннего, так и внешнего плана) приходилось ей преодолевать 一 всё, что необходимо для понимания внутреннего мира женщины, естественно, возможно получить только через художественные произведения. «Лучше всего почитать фантастический роман 一 может быть, тогда мы разберемся в нашей жизни лучше, чем если будем изучать сложные и полезные научные трактаты», призывал один американский социолог[302]302
  Бауэр В., Дюмотц И., Головин С. Энциклопедия символов. М., 1995. С. 344.


[Закрыть]. И в области освещения проблем феминизма в период их формирования в Китае неоценимым свидетельством являются прежде всего произведения китайских авторов начала ХХ века, таких как Сяо Хун, Дин Лин, а особенно Мао Дунь.

Естественно, литература Китая довоенного периода представлена до определённого времени весьма односторонне. Китай, бывший в то время ареной борьбы, с одной стороны, коммунистов с гоминьдановцами, а с другой 一 и тех и других с японцами, сам находился в процессе брожения: «одни звали назад к Конфуцию, другие вперёд к Марксу и Ленину, третьи, как, например, Ху Ши, и вовсе в сторону – к Джеймсу Дьюи»[303]303
  Мадисон А. Китайская литература в России (URL: http://www.polit.ru/ research/ 2005/01/12/madison.html). Речь идет об американском философе Джоне Дьюи.


[Закрыть].

По вполне понятным причинам, про «женское» рекомендовали мне прочитать прежде всего прозу, авторами которой были женщины (ибо суждение, что женские проблемы – сугубо внутренние, поймите меня правильно, неискоренимо, а высказывание Ю. Лотмана, что история делается в детской, где правит женщина, многими не принимается в расчёт). Но литературоведы и культурологи, признавая расцветающее женское сочинительство как разрыв с китайской конфуцианской традицией, утверждают, что роль женщин в движении 4 мая весьма преувеличена[304]304
  Larson W. Writing and Women in Modern China. Stanford, 1998. P. 1001.


[Закрыть]. И тем не менее женская литература, естественно, очень интересна, поскольку «характер женщины весьма своеобразно соотносится с культурой эпохи… Женщина с её напряжённой эмоциональностью живо и непосредственно впитывает особенности своего времени, в значительной мере обгоняя его»[305]305
  Лотман Ю.М. Женский мир // Беседы о русской культуре. Быт и традиции русского дворянства (XVIII 一 начало XIX века). СПб., 1994. C. 46.


[Закрыть].

Одна из женщин-писательниц 一 Сяо Хун (настоящее имя 一 Чжан Найин) родилась в семье крупного помещика в 1911 году. Любивший её дедушка, начавший её образование сам (вполне традиционное для своего времени и социального положения: изучение традиционных основ, классической поэзии), позже отправил её сначала в местную школу, а затем в 1926 году и в первую среднюю городскую школу для девушек в Харбине. Во время учёбы она много читала зарубежной и новой китайской литературы (в популярном среди молодёжи литературном приложении к газете «Гоцзи себао»), где поднимались все острые проблемы китайского общества (социальная несправедливость, борьба с конфуцианскими предрассудками, равноправие женщин; принимала участие в антияпонских выступлениях (за что и была «при первом же удобном случае отчислена из школы»). Дома её ждал брак по воле отца, который она оценивала так: отец продал её, как дорогую вещь из своей лавки[306]306
  Лебедева Н.А. Развитие прозы Северо-Восточного Китая. С. 180.


[Закрыть]. От этого брака её «спасли» слухи о её «разных и всяких знакомствах» в Харбине, по причине чего и был расторгнут сговор. Она порвала с семьёй и вместе с харбинским возлюбленным отправилась в Пекин. Будучи беременной, она узнала, что её возлюбленный уже женат, вернулась в Харбин. Она испытывала чувство стыда, что не смогла устроить свою жизнь как героини «новой литературы», её преследовали голод, тяжело протекавшая и нежеланная беременность, но «гордость и независимость» заставили её в «одиночестве бороться с нищетой», не обращаясь за помощью к отцу. Доведённая до отчаяния, оказавшаяся заложницей хозяина гостиницы, которому задолжала огромную (по её возможностям) сумму, она обратилась в знакомую со школы газету «Гоцзи себао». Ей помогли, оплатили долг, жена редактора пригласила к себе в дом, в котором был пансион. Там она вскоре встретилась с писателем Сяо Цзюнем. Её литературная деятельность началась с заметок в газете, а затем она вместе с Сяо Цзюнем в 1933 году издаёт сборник эссе «Дорожные трудности», сразу же запрещённый цензурой, а авторов разыскивали для ареста, и они бежали в Циндао[307]307
  Там же. C. 181.


[Закрыть]. «Идеи женского равноправия, права на свободный выбор в любви и браке… – это был бунт, разрыв с традиционными догмами. Часто именно он обуславливал затем переход к общественной и профессиональной деятельности»[308]308
  Лебедева Н.А. Из истории современной литературы Северо-Восточного Китая. Сяо Хун (1911–1942): жизнь и судьба // XXVII НКОГК. М., 1996. C. 140.


[Закрыть].

Что касается её основного произведения 一 повести «Поле жизни и смерти» (опубликованной в 1935 году), то она посвящена прежде всего «пробуждению каждой личности», которое «ведёт к осознанию национального достоинства, к готовности сражаться за него до конца»[309]309
  Лэн Шуфэнь, Лебедева НА Достоинство человека и государства в повести Сяо Хун «Поле жизни и смерти» // Россия и АТР. Владивосток, 2001, № 3. C. 124.
  Лэн Шуфэнь 一 профессор Ляонинского педагогического университета, КНР; Н.А. Лебедева 一 к.ф.н., профессор ДВФУ.


[Закрыть]. В повести говорится о женщинах неординарной судьбы из «вековой глуши» (пусть это определение места действия и выглядит неким преувеличением). Одна из них 一 неграмотная женщина, «на которую даже вбиваемые на бытовом уровне конфуцианские принципы “мужчина уважаем, женщина презираема”， “добродетель ограничивает путь женщины”，не произвели впечатление. В ней живёт мощный дух сопротивления». Она бросила, забрав детей, пьяницу-мужа, бившего её. После смерти второго мужа опять нарушила заповедь о невозможности повторного замужества. Она теряет от болезни маленькую дочь, а взрослого сына казнят за участие в банде хунхузов. Она порой топит свою безысходность в вине и по характеру резка и сурова, но ухаживает за парализованной соседкой, от забот о которой устал её собственный муж, весной («в страду родов») выступает повитухой. Эта женщина – Лао Ванпо уважаема в деревне, и зимой её лачуга становится местом женских посиделок. В период антияпонского сопротивления она охраняет тайные собрания, прячет в доме членов боевого отряда. Вторая героиня повести была готова в молодости бросить вызов феодальным обычаям, она тайно бегала на свидания с молодым человеком (в сущности, не понимая, что он собой представляет). Но эта любовь закончилась традиционным замужеством, а «многовековая конфуцианская традиция приучила мужчин не считать женщин людьми, жена была всего лишь игрушка и орудие труда»[310]310
  Лэн Шуфэн, Лебедева Н.А. Цит. соч. C. 125.


[Закрыть]. Овдовев и пережив многое, эта Цзинь Чжи не приобрела духа сопротивления, но тем не менее сохранила волю к жизни в любых обстоятельствах, не потеряла отзывчивость и сочувствие. Именно во имя таких женщин и от их имени, в том числе, и борются те, кто отстаивает принципы женского равноправия, кто воспринимает идеалы и ценности феминизма и пытается их популяризировать и пробивать в жизнь[311]311
  Но главная тема повести посвящена преимущественно антияпонской войне и «показывает, как японская оккупация вызвала к жизни новый этап демократической революции в Китае» (Лэн Шуфэн, Лебедева Н.А. Цит. соч. C. 124).


[Закрыть].

Есть у Сяо Хун произведение (малой формы) – «Весна в маленьком городе», в котором рассказано о девушке, попавшей в семью родственников, «слывших прогрессивными», в небольшом городке под Харбином. Она знакомится с юношами и девушками, учащимися в школах нового западного типа в Харбине, одевающихся по-западному, от «русской колонии усвоивших западные манеры общения», что особенно приметно – манеры общения юношей с девушками (их свободное и одновременно уважительное обращение особенно потрясло героиню). И она намеревается изменить свою жизнь – просит мать отложить намеченную свадьбу (с деревенским мальчиком намного её младше) и нанять ей учителя. Судя по всему, автор, не видя никаких «светлых» перспектив для своей героини в её стремлении изменить свою судьбу, закончила рассказ смертью девушки от скоротечного туберкулёза[312]312
  Лебедева Н.А. Развитие прозы Северо-Восточного Китая. C. 231.


[Закрыть].

Сама писательница также, судя по всему, не нашла счастья в новых отношениях. Её гражданские мужья были из цеха писателей, она вела довольно активную общественную жизнь, но… Законченный в Гонконге роман «Сказание о реке Хулань» можно рассматривать как проявление тоски по далёкому дому, родной семье, уходящей юности. Маленький городок детства представлялся местом, куда хотелось бы вернуться, ибо только там, казалось, можно было обрести желанный покой[313]313
  Там же. C. 227.


[Закрыть].

Писательница имела репутацию человека с коммунистическими идеалами, она принимала активное участие в работе Всекитайской ассоциации работников литературы и искусства по отпору врагу. Вынужденная переезжать из города в город, отступая перед войной, она умерла в результате всех тягот и лишений своей недолгой жизни в гонконгской больнице, в канун японского вторжения, всего лишь в возрасте 31 года[314]314
  Лебедева Н.А. Из истории современной литературы. С. 142.


[Закрыть].

Среди известных имён писательниц 一 Дин Лин (подлинное имя Цзян Бинчжи, родилась в 1907 году). Вообще, женщина, занимающаяся писательским трудом, в тот период (а впрочем, и во все времена и во всех других странах) уже по роду своей деятельности являлась по одному этому неординарной. Личный опыт Дин Лин давал богатую пищу для литературного творчества. Имя писательницы прочно вошло в плеяду талантливейших прозаиков Китая после выхода в свет в 1928 году наиболее знаменитого её произведения 一 «Дневник Софьи». Пережив личную трагедию (смерть мужа, не выдержавшего пыток в застенке Гоминьдана), писательница уехала в Яньань, где была высоко ценима самим Мао. Но политика компартии в «женском вопросе» не удовлетворяла писательницу, о чём она открыто заявляла и что явно не нравилось руководству[315]315
  URL: http://arhat.livejournal.com/29692.html
  После выступления 8 марта 1942 года Дин лишили поста редактора главного литоргана КПК, а затем она уехала в глубинку (для участия в земельной реформе). После 1949 год Дин Лин делегируют в разные концы света на всевозможные съезды, назначают на разные посты. В 1952 году она получила Сталинскую премию за роман «Сангань». А когда партия развернула кампанию против «правого крыла в искусстве», Дин Лин, «честный и талантливый человек, всегда резавшая правду в глаза при всех режимах», «предавала всех и каждого, по малейшему признаку недовольства партией тем или иным писателем, даже своих верных друзей, с которыми была связана всю долгую творческую жизнь» (говорят, и того, с кем её связывали более глубокие отношения). Но в 1955 году травля стартовала и против неё, и от трудовых лагерей её спасло развёртывание кампании «Ста цветов». Поверившую в искренность партийного призыва, Дин Лин через два года, тем не менее, «отправили на границу с СССР [севернее было некуда] выращивать цыплят». После «культурной революции», которая ей обошлась в 20 лет трудового перевоспитания и тюрьмы, физических и психологических травм, с 1979 года Дин Лин была окружена почётом, её печатали, и умерла она в Пекине в возрасте 82 лет (URL: http://www.cultinfo.ru/fulltext/1/001/008/028/306.htm).


[Закрыть].

В сущности, Дин Лин писала в своих произведениях автобиографию новой китайской женщины, часто при этом «лишь фотографирова лажизнь»[316]316
  Предисловие Л. Позднеевой к: Дин Лин. Избранное / Пер. с кит., предисл. Л. Д. Позднеевой. М., 1954. С. 8.


[Закрыть]. «Дневник Софьи» – прежде всего «крик души отчаяния мятежной девушки, души, раненной проклятыми вопросами своей эпохи»[317]317
  Там же.


[Закрыть]. Уже сформировавшийся индивидуализм героини «требует счастья», бунтуя против старой религии и обрядов. Писательница, как и многие авторы той поры, и в других своих произведениях анализирует одну из важных общественных проблем Китая того времени: брак по старым китайским законам закрепощает и мужчину и женщину, лишает их свободы личности. Экономическая самостоятельность женщины, неустойчивая и часто лишённая условий для полной её реализации, ещё не даёт ей выхода к настоящей свободе[318]318
  Там же. C. 7, 9.


[Закрыть].

В «Избранном» Дин Лин[319]319
  Дин Лин. Избранное / Пер. с кит., предисл. ЛД. Позднеевой. М., 1954.


[Закрыть] есть ещё два сюжета, привлёкших моё внимание.

В «Проводах старого года» описано одиночество девочки, у которой мать – учительница и вынуждена оставлять ребёнка жить у родственников, навещая её в школьные каникулы (про отца, по-моему, в тексте ничего не говорится). Маленькая (правда, уже учащаяся в школе) девочка живёт в семье дяди (где и мама обычно жила), впрочем, ни в чём не нуждаясь (ни в материальном плане, ни в необходимом ребёнку домашнем тепле). Рассказ целиком посвящён её, девочки, переживаниям в ожидании приезда мамы и грустному смирению с последующим за праздником маминым отъездом[320]320
  Дин Лин. Цит. соч. C. 113 (рассказ «Проводы старого года»).


[Закрыть]. Но это – произведение, где показана с точки зрения дочери история вполне, судя по всему, эмансипированной женщины, и оно даёт весьма яркое описание драмы (трагедии?), сугубо личностной, женщины, вставшей на путь самостоятельности, отходящей от стереотипного женского жизненного пути.

Вторая заинтересовавшая меня новелла – «Домик в Цинюньли»[321]321
  Как сказано в сноске, это – известный район «красных фонарей» в Шанхае (название улицы так приведено в цитируемой книге).


[Закрыть] посвящена размышлениям на протяжении целого дня одной проститутки после того, как ей приснился её бывший возлюбленный[322]322
  Дин Лин. Цит. соч. С. 105.


[Закрыть]. Как говорит в предисловии к данной книге Л. Позднеева[323]323
  Там же. С. 8.


[Закрыть], «замужество и семейная жизнь в полуфеодальном Китае оказывается хуже той, что приходится вести проститутке». Лично я бы такого вывода из текста сделать не смогла, поскольку сюжет построен целиком на мечтаниях героини выйти замуж (а худшее не может быть объектом мечтаний, на мой взгляд), расчётах, хватит ли денег откупиться от хозяйки, есть ли у парня какие-нибудь сбережения, чтобы начать совместную жизнь (при этом, где и с кем сейчас этот парень, героиня ничегошеньки не знает). Но и никакой драмы в связи с «профессией» девушкой не высказано. Даже скудной едой (кормёжка единожды в день за счёт хозяйки и к тому же, на мой взгляд, очень уж вегетарианская) девушка довольна и ассортиментом этой еды тоже, к тому же, как явствует из её рассуждения, можно пополнить рацион на деньги гостя или на собственные. Отношения с хозяйкой, прислужницей (в обязанности которой входит сопровождение, охрана девушек, выходящих на «ловлю» клиентов) описаны просто-таки идиллически. Это вполне сочетается с описанием В.Н. Усовым ситуации в публичных домах ещё в древности, где хозяйка называлась цзяму 假母(приёмной матерью), а отношения между нею и «приёмными дочерьми» часто бывали более близкими, чем в обычных семьях[324]324
  Усов В.Н. Куртизанки Поднебесной // Восточная коллекция, 2003 (лето). С. 101–102.


[Закрыть].

Чтение других произведений Дин Лин, где личностный момент отсутствует или где описаны другие женщины, где исключён момент автобиографический, как бы даже усилило ощущение некоей в определённом смысле гармоничности существования женщины в Китае. Да, жизнь, особенно для простых людей, бывает порой просто чудовищной (как это описано в произведении «Наводнение»[325]325
  Дин Лин. Цит. соч. С. 195.


[Закрыть]): последствия стихийных бедствий для сельских жителей, беспросветность городской жизни рабочего люда. Но ведь это является отражением стихийных или социальных бедствий, и во всех случаях жизни женщина как бы равна мужчине перед судьбой и богами. У писательницы я практически не нашла примеров дискриминации по полу. Наоборот, есть немало картин уважительного отношения к женщине в семье как к старшей по возрасту, главенства её слова в любой жизненной ситуации. Вообще, что касается бедняцких семей, то в них власть мужа всегда была слабее, поскольку женщины в таких семьях в силу экономического положения вынуждены принимать большее участие в труде, в отличие от женщин состоятельных классов, и поэтому они чаще получают право голоса – и даже решающего – у себя в семье[326]326
  Мао Цзэдун. Доклад об обследовании крестьянского движения в провинции Хунань (март 1927 года) // Избранные произведения. Том 1. М., 1952. C. 33–94 // URL: http://www.library.maoism.ru/report_on_Hunan.htm.


[Закрыть].

В одном из рассказов описана специфическая судьба девушки из горной деревушки, увезённой японцами из родных мест и не просто обесчещенной, но и заражённой какой-то гадкой болезнью. Приехав навестить родителей, она отказывается выйти замуж за любящего и любимого когда-то, «в другое далёкое уже время», человека (но тогда родители запрещали ей этот брак, поскольку предназначали её в жёны сыну лавочника). Этот сюжет очень похож на (увы!) нередкие сюжеты послевоенных рассказов и в нашей стране, когда инвалид войны (скажем, без обеих рук или ног) отказывается от личного счастья, не желая обременять никого своей неполноценностью. А девушка, о которой рассказывает Дин Лин, имеет мужество использовать свою беду «на благо революции» – она работает в оккупированных японцами районах (судя по всему, девушкой с улицы «красных фонарей» – уже терять ей как бы нечего), и работает, что явствует из текста, весьма эффективно. «Наши» пытаются помочь ей с лечением, но возможно лишь облегчение, вылечить уже возможности нет. Рассказ, бесспорно, драматичен. Девушка признаётся, что чувства её «надорваны», что она «уже не может мечтать о счастье». И тем не менее она предполагает, что в том большом городе, куда ее посылают на лечение, ей будет легче среди незнакомых людей, к тому же там есть большие возможности учиться. «Может быть, я смогу стать новым человеком», – ещё надеется она[327]327
  Дин Лин. Цит. соч. C. 341 (рассказ «Когда я была в деревне Сяцунь»).
  О «тяжести нашей женско й доли» скажет при разговоре о судьбе этой девушки только работник отдела пропаганды – женщина с изуродованными бинтованием ногами, как отметит несколько ранее автор (Дин Лин. Цит. соч. C. 324).


[Закрыть].

Сложностями взаимоотношений новой китайской женщины с самой собой и с окружающими её людьми наполнены и произведения других авторов. Оамоощущения, настроения феминисток колеблются от почти эйфории (от новизны осознания самой себя личностью) до полного отчаяния, пессимизма. Женщина, нашедшая работу, получившая экономическую самостоятельность, не может при наличии ребёнка дать ему полноценное детство. Мужчины, даже единомышленники, совершенно не так, как ожидается, воспринимают её свободу и раскованность (и весьма настойчивы в этом своём непонимании).

Содержательнее для меня оказались произведения Мао Дуня (рождённого в 1896 году, настоящее имя – Шэнь Яньбин). Немецкая исследовательница его творчества считает, что, «будучи мужчиной, он опирался на информацию “из вторых рук”，…но это же шло на пользу объективного видения отношений»[328]328
  Ballhaus D. Op. cit. P. III.


[Закрыть]. В предисловии к трёхтомному собранию сочинений Мао Дуня академик Н. Федоренко назвал произведения Мао Дуня «своеобразной энциклопедией жизни Китая 20-х и отчасти 30-х годов»[329]329
  Мао Дунь. Сочинения. Т. 1. М., 1956. С. 16.


[Закрыть], и добавим – особенно женской его половины. Есть все основания считать, что произведения Мао Дуня – достоверный материал для освещения интересующей нас проблемы.

Очень мне показалось интересным одно рассуждение из рассказа Мао Дуня «Комедия»[330]330
  Мао Дунь. Рассказы. М., 1960. C. 8.


[Закрыть]: Да, мир действительно переменился! Женщины обстригли волосы, стали красить губы, румянить лицо, разгуливать с обнажёнными плечами, выпятив грудь и вихляя бёдрами. Появилось много кинотеатров, всюду сверкала реклама…

Что скрывается за всем этим, Хуа ещё плохо понимал. Несомненно для него было одно: революция свершилась, но смысл её выходил за рамки постижимого[331]331
  Здесь и далее курсивом выделены цитаты из художественных текстов. – Э. С.


[Закрыть].

В этом небольшом отрывке, который говорит о чувствах человека, приехавшего в конце 1920-х – начале 30-х годов в большой город после продолжительного перерыва (он отсидел в тюрьме 5 лет), внешнему виду женщин как признаку революционных перемен отведена практически половина текста[332]332
  Есть и свидетельства иностранцев. Так, французский писатель Морис Декобра, посетивший Шанхай в 1934 году, поделился своими наблюдениями о внешнем виде китайских женщин: «Меня иногда почти пугают быстрые шаги, которыми идут к прогрессу восточные женщины» (Женщина Востока 一 очаровательный сфинкс // Шанхайская Заря. 02.02.1934. C.6).


[Закрыть]. Внешние приметы, преимущественно женские (про грудь, правда, в отличие от короткой стрижки не всегда говорится) звучат рефреном в романах, новеллах Мао Дуня (и не только в его произведениях).

И стрижеными бывают женщины трёх категорий.

В романе «Колебания»[333]333
  Мао Дунь. Сочинения. С. 31 и далее.


[Закрыть] представлены две категории стриженых женщин. Прежде всего – эмансипированные деятельницы женского союза. Они вызывали различные толки, но они обладали глубоким пониманием событий своего времени, передовой идеологией, цельным характером, а легкомыслие, беззаботность и распущенность были у них, преимущественно, лишь внешними, – так устами героя, молодого гоминьдановского функционера, характеризует их Мао Дунь.

Для определённой части женщин, в том числе и некоторых жён гоминьдановских функционеров, а также жён «полуевропеизированных богачей» внешняя форма эмансипированности становилась модой, необходимой частью атрибутики современной женщины[334]334
  Бородина Ф.С. Цит. соч. С. 43.
  Вообще «всякая революция в моде является следствием не только упадка нравов или морального одичания, но и общественных перемен после тяжёлых политических кризисов». «Моральное негодование, которое вызывает всякое обновление моды у консерваторов, не является чем-то новым; оно известно со времён фигового листка Евы. Так, римский философ Сенека (4 г. до н. э. – 65 г. н. э.) пишет: “Конец пришёл добрым нравам! Торжествует бесстыдство в одежде! Мертвы добродетель и приличие! Человечество становится всё хуже! Так говорили во времена наших отцов, так говорим мы сегодня, и то же станут повторять наши дети”»(цит. по: Вардиман Э. Мода в древности // Наука и жизнь. 1988, № 1 // URL: http://www.n-t.ru/nj/nz/1988/0106.htm).


[Закрыть]. Эти дамы 一 «должны соответствовать». И были дочери знатных семей, у представителей которых, возможно, в крови, в генах наличествует готовность поддерживать пропагандируемую властью идеологию, вернее, мимикрировать к ней. Эти девушки и женщины либо окончили миссионерские школы, получили образование, скажем, в Женском педагогическом институте, некоторые учились или побывали в Европе и Америке; они отлично усвоили приёмы светской жизни. Но «носить» элементы эмансипированности несколько сложнее, чем одежду нового кроя. Такие женщины начинают ощущать некий дискомфорт: всё вокруг меняется слишком быстро, сложно, противоречиво; они чувствуют себя усталыми (отнюдь не от бытовых проблем или светской жизни. – Э.С.), бессильными во всём. Они боятся действовать, не имеют твердого, своего мнения, не знают, что хорошо, а что плохо.

Но как у первых дам было дело, которому они (плохо или хорошо) служили, так у вторых – была семья, что тоже внедряло, включало человека в общественное целое, как бы прикрепляло к «земле», социализировало.

А в романе «Радуга»[335]335
  Мао Дунь. Сочинения. С. 189 и далее.


[Закрыть] выведена некая Мэй – ещё одна представительница «породы» стриженых. Дочка учителя в старших классах школы начиталась журналов (как говорится в романе, в названиях которых было одно общее: все начинались со слова синь – «новый»), проповедовавших новые идеи, новую мораль, новые формы жизни; наслушалась студенческих дебатов и лозунгов. И в результате девушка несколько лет потратила, чтобы преодолеть в себе стремление к семейной жизни, свойственное женщине, и желание стать матерью. Она ушла от мужа, сосватанного ей отцом (брак был организован «с целью улучшения материального положения семьи» в том числе), признаваясь сама себе, что в иных условиях могла бы быть и нормальная между ними любовь, нормальная семья. Вокруг неё было немало людей, которые принимали её эмансипированность несколько вульгарно. Но ей претила такая реализация её свободы. А чего она вообще-то хочет? Чёткого представления у неё не было. Точно разбуженному и недоспавшему ребёнку, ей всё казалось не так, всё вызывало раздражение[336]336
  И представляется мне, это сравнение касается не только одной маодуневской героини, но и целой страты аналогичных ей женщин, а возможно, и среди мужчин найти таких несложно.


[Закрыть]. Симптоматично рассуждение подружки Мэй, пытающейся понять её метания и пессимизм: громкими голосами призывают подняться молодых борцов, но ещё вовсе не приготовили того лучезарного мира, который должен был вместить этих беженцев (из традиционной культуры, я так понимаю. – Э.С.).

Не исключено, что такие, как Мэй, могли потом «найти свой путь», принять участие в революционном движении (и, может быть, испить горькую чашу страданий, а не только разочарований). Но горький опыт бесцельно потраченных лет не может не повлиять каким-то образом в дальнейшем.

Получается, что поманили молодёжь экзотическим «фруктом» свободы – и подарили ей преимущественно несбывшиеся ожидания.

Стрижка, короткая стрижка – идентификационный знак, для своих. Но, к сожалению, это было также знаком и для несвоих, а потому самые предусмотрительные эмансипе (были они таковыми по мировоззрению или лишь отдавали дань моде) имели в запасе хотя бы парик для камуфляжа на случай занятия местности милитаристскими войсками. И в столкновении с последними эти женщины (независимо от того, по каким причинам они приняли новый стиль) расплачивались одинаково: при занятии города милитаристскими армиями именно по этим внешним признакам многие женщины не просто расставались с жизнью, они подвергались каким-то садистским убийствам: их и насиловали-то вовсе не для удовлетворения похоти, а как бы ритуал совершая, им вырезали груди (которые эти женщины перестали стягивать) и прочее. Их иногда скальпировали. Их уничтожали как не просто врагов, а как нечто демоническое, как нечистую силу[337]337
  См., например: Мао Дунь. Рассказы. М., 1960; Мао Дунь. Сочинения. М., 1956.
  Не исключено, что феминистки вызывали такую священную ненависть антиреволюционеров, да и просто ретроградов не в последнюю очередь потому, что они были связаны с «варварским учением» – с христианством?


[Закрыть].

«История, – заметил ещё полтора столетия тому назад французский политический деятель Алексис де Токвиль, – похожа на картинную галерею, где мало оригиналов и много копий»[338]338
  Токвиль А. де. Старый порядок и революция. М., 1997. С. 57.


[Закрыть]. Это более чем подходит к истории эмансипации женщин: в любой стране происходят сходные процессы (разнятся лишь сроки и скорости). В произведениях Мао Дуня прежде всего примечательно то, как полно и выпукло на многих страницах он показал, что новые женщины Китая стремились (как и во всех странах, повторюсь, на всех континентах) едва ли не в первую очередь сменить свой имидж, поменять архетип женщины, сложившейся исторически. Как и в других странах, китаянки, избравшие путь эмансипации, стригли волосы (как бы освобождаясь от привычного того самого длинного волоса, который во многих культурах рифмовался с коротким умом). Они переставали бинтовать грудь, как принято в китайской (и японской) культуре. Они меняли стиль одежды, макияжа и, самое главное, стиль поведения, чем, естественно, вызывали «разные толки», и их обвиняли в легкомыслии и распущенности, и отнюдь не все их передовые единомышленники-мужчины признавали за ними, прежде всего, «глубокое понимание событий своего времени, передовую идеологию, цельный характер».

Вероятно, первые эмансипированные женщины становились функционерками женских союзов, получая в рамках этих организаций помощь в реализации своих амбиций или принципов. Можно рассудить и иначе: партийные (независимо от партии, в которую они вступали) функционерки становились феминистками. С одной стороны, они, помогая своим партиям работать среди женского населения, тем самым вовлекались в русло женских проблем. С другой стороны, выступая за модернизацию Китая, они могли чувствовать недопонимание по ряду вопросов со стороны своих однопартийцев[339]339
  Когда-то ещё при Цинах революционерка Цю Цзинь в «Обращении к двумстам миллионам соотечественниц» говорила о том, что мужчины – её коллеги по движению «изо дня в день твердят, что сердцам нужна справедливость, что с людьми надо обходиться благородно, а сами по-прежнему смотрят на женщин, как на рабов, вывезенных из Африки» (Заяц Т. С. Цит. соч. С. 53).


[Закрыть]. И они приходили к пониманию необходимости решения «женского вопроса» в стране самими женщинами. Естественно, новые веяния распространялись, прежде всего, в среде образованной молодёжи, преимущественно в среде студенчества. Весьма эффективной работа членов женсоюзов оказывалась именно в этой социальной группе (в которой всё больше и больше становилось девушек). Именно в студенческих общежитиях строились новые взаимоотношения между девушками и юношами, жарко дебатировались проблемы равноправия, как социального, так и гендерного. И недаром именно в студенческой среде наряду с патриотическими были популярны лозунги за свободную любовь между мужчиной и женщиной[340]340
  См., например, роман Мао Дуня «Радуга».


[Закрыть]. Основной костяк эмансипированных составляли женщины, избравшие сложный путь независимого существования, работавшие учительницами и мелкими служащими. Часто эти женщины заранее отказывались вообще от брака, а стало быть, и от рождения ребёнка, в том числе как от основных форм традиционной женской социализации, символов, стиля жизни и судьбы традиционной китаянки.

Но как бы ни стремились новые женщины Китая к индивидуальности и самовыражению, личность может самореализоваться как личность, только вступая в сообщество с другими. Личности требуется окружение, чтобы считать себя достойной, нужны преданные друзья, которые помогли бы ей осуществить её собственный идеал личности. Человеку необходимо признание своей ценности, которое позволяет обрести самоуважение, что, в свою очередь, требуется для успешной деятельности в любой избранной сфере[341]341
  Дойч Э. Феминизм и автономность // Феминизм: Восток… С. 32, 35.


[Закрыть]. И все эти внешние атрибуты эмансипированных женщин были их кодами, идентификационными знаками, коммуникативной функцией.

Но кроме коммуникативной функции эти новые символы, знаковое поведение и другие внешние атрибуты эмансипации имеют и другое значение, отнюдь не являясь просто фактом вычурности, экстравагантности эмансипированных женщин, их стремления заявить о себе. Всё это – необходимый элемент формирования нового мировоззрения, новой отрасли гуманистической науки – феминизма. Стоит, вероятно, прислушаться к высказыванию нобелевского лауреата, физика Вольфганга Паули. Он родился на стыке столетий, в 1900 году. Время его человеческого и профессионального формирования совпало с периодом бурного развития науки, в том числе и гуманитарной, особенно теории и практики нового уровня развития мышления человека, чем богаты первые десятилетия ХХ века. В. Паули подчёркивал огромную значимость картин-архетипов для научных исследований. «В развитии научных идей понимание представляет собой долгий и трудный процесс, который принимает рациональные формулировки за счёт предварительной переработки содержания в бессознательном. Организационную роль играют при этом архетипы, именно они являются тем искомым мостиком, который перебрасывается от чувственного восприятия к идее и является необходимой предпосылкой для возникновения естественнонаучной концепции»[342]342
  Бауэр В., Дюмотц И., Головин С. Энциклопедия символов / Пер. с нем. М.: КРОН-ПРЕСС, 1998. С. 11–12.


[Закрыть].