Текст книги "Серая мышь для королевы"

– Не твое дело.

Эдик растерялся, не сразу нашелся, что сказать.

– Ты что, обиделась на меня? Да? Обиделась? – Он выглядел таким расстроенным. – Кать! А что я такого сделал? Я не понимаю. Вот честно. Кать! Ну ты не сердись, пожалуйста. Я не могу, когда ты на меня обижаешься. Мне сразу тоже плохо. – Брови его страдальчески изогнулись. – Ну, Кать!

Наверное, она ошиблась, неправильно поняла эту историю с сумкой. И пренебрежение в подслушанных словах Эдика ей просто послышалось. Это злые завистливые голоса добились того, чего хотели: смутили Катю, запутали, перевернули с ног на голову все ее представления. А Эдик просто попросил ее помочь – как друга, без всяких задних мыслей. Ведь лучше и надежней Кати у него никого нет.

– Кать! Ну, Кать! Ты чего? – твердил Эдик с искренним недоумением в голосе и беспокойством в голубых глазах. – Ну не сердись, Кать!

Он придвинулся ближе, почти вплотную, взял Катю за плечи. Она замерла. Даже вроде дышать перестала.

– Ну, Кать!

Еще ближе. Губы к губам.

Катя никогда раньше не целовалась. И не думала, что умеет. А тут получилось как-то само собой. Наверное, потому что с Эдиком. И перед глазами все поплыло, в ушах зазвенело. И издалека донесся какой-то странный смешок.

Вот ведь померещится! Но оказалось, нет, не померещилось.

Утром Катя обнаружила на телефоне оповещение о видеозаписи, на которой она была отмечена, прошла по ссылке. И сразу ее обожгло, словно рядом вспыхнул большой костер. Катя мгновенно нажала на паузу, но видео остановилось на самом неподходящем кадре: на поцелуе.

Как это странно – видеть себя со стороны. Даже неприятно. Ведь снято исподтишка в тот самый момент, который никого не касается.

Может, Эдик решил сделать ей сюрприз, запечатлев навеки их первый поцелуй? Может, думал, Катя будет в восторге от того, что может бесконечно просматривать этот эпизод?

Нет. Так нельзя.

Катя хотела написать Эдику, объяснить, прокрутила страничку вниз и увидела кучу лайков и длинный столбик комментариев. От одноклассников, от ребят из параллельных седьмых и еще от каких-то незнакомых людей. Прочитала несколько.

«Вау! А Булатова – знойная штучка. Я тоже хочу с ней целоваться! Калина, не жадничай!»

«И что у вас дальше по плану? Интересно-интересно…»

«Калина! Ну ты ваще скромный! И че так мало полапал?»

И дальше, и дальше…

Катя читала, пропуская слова и целые фразы, кусочек из одного комментария, кусочек из другого и не могла оторваться. Не хотела. Она бы читала без остановки всю оставшуюся жизнь: сообщения, новости, все подряд. Лишь бы не останавливаться и не задумываться.

Эдик тоже участвовал в обсуждении. Отвечал коротко, емко и отвязно, сыпал восклицаниями, улыбками и смайликами.

Почему-то его считали героем, а Катя выглядела полной дурой. И еще… не хочется говорить кем.

Комментарии прибавлялись один за другим. Вот выскочил еще один, от Иришки Рыжика:

«Эдик, расскажи, как оно? Понравилось? Не уверена, что Булатова умеет. Или она спец не только по сочинениям?»

«Иришка Рыжик» – это ведь Иркин ник!

В комнату заглянула мама:

– Катюш, ты почему не одеваешься?

Катя торопливо спрятала мобильник за спину, хотя мама не могла рассмотреть картинку и тем более буквы на экране. Да она и не собиралась подглядывать.

– Опоздаешь.

Катя с силой сжала телефон в кулаке и проговорила:

– Я не пойду в школу.

– Не пойдешь? – в недоумении переспросила мама. – Почему?

– Я не пойду в школу, – повторила Катя.

Она даже маме не расскажет почему. Разве такое можно рассказать? Разве найдутся силы произнести вслух, если не хочется даже думать… объяснять, анализировать, осознавать.

Нет, нет, нет. Кто же добровольно шагнет с крыши, бросится с головой в боль и унижение? Нет, нет, нет!

– Катюш, в чем дело? – заволновалась мама.

– Я не пойду в школу. Я больше никогда не пойду в эту школу!

Мама шагнула к Кате, растерянно бормоча:

– Ну да, ты больше не пойдешь в эту школу. – Она попыталась взять дочь за плечи. – Катюша, что же стряслось?

Катя отшатнулась.

– Не важно! – выкрикнула, и голос дрогнул слезами. – Просто я больше не пойду в эту школу!

– Хорошо-хорошо, – послушно согласилась мама, не сводя с дочери испуганного взгляда. – Правда, отдохни. Никуда эта учеба не денется. – Она отступила, потом опять придвинулась к Кате и опять отступила. – А хочешь, я чаю принесу? Или сока? Или воды? Я сейчас.

Не дожидаясь ответа, мама выскочила из комнаты.

Скорее всего пошла звонить. Ирке. Но та скажет, что не в курсе или что все в порядке. Тогда мама позвонит классной. Но та тоже окажется не в курсе и в порядке. И тогда мама опять придет донимать Катю.

Ну точно! Приближающиеся шаги, и дверь открылась.

– Катюш! А давай позавтракаем. Я бутерброды уже сделала.

– Не хочу, – тихо произнесла Катя, едва разжав зубы.

– Я тогда их в холодильник уберу. Захочешь, возьмешь. А мне на работу надо.

Катя кивнула. Она дождалась, когда хлопнет входная дверь, и опять схватилась за телефон. Уже начался урок, а комментариев все прибавлялось. И чем дальше, тем они становились…

Зачем? Зачем Катя их читает? Чтобы стало совсем плохо? Чтобы упасть замертво и не думать, не ощущать?

Нет, нет, нет! Катя не уткнется лицом в подушку, не зарыдает над осколками своей любви.

Да ни за что!

Она пойдет и включит телевизор. В любое время суток можно найти интересную программу: какие-нибудь спортивные соревнования, комедию или боевик. Она достанет из холодильника бутерброды. Можно их погреть в микроволновке секунд двадцать, тогда сыр расплавится. Катя любит расплавленный сыр и теплый хлеб. Она сделает себе кофе. С молоком. Сахара совсем чуть-чуть, меньше половины чайной ложки.

Почему слезы способны литься сами по себе, не считаясь с волей хозяина? Капают и капают в кофе.

Только, пожалуйста, без соленого привкуса.

Глупости! Подумаешь, две жалкие слезы на целую чашку кофе.

А наши вчера в баскетбол у кого-то выиграли, и уже скоро начнется Кубок мира по биатлону. Его всегда Губерниев комментирует, забавно так, с дурацкими шутками. У Губерниева имя Дмитрий. А еще там есть такой норвежец Уле-Эйнар Бьёрндален, который участвует в этом Кубке мира, наверное, уже дольше, чем Катя живет.

Мама вернулась подозрительно скоро. Она вообще ходила на работу? Присела рядом с Катей, достала из сумки какие-то бумаги.

– Вот! Я твои документы забрала. В понедельник пойдешь в лицей. Ну знаешь, тот, который через дорогу. – Мама неопределенно махнула рукой. – Добираться чуть дольше, зато там программа сильнее, особенно по гуманитарным предметам. И английский основательнее преподают. И учитель физкультуры наш хороший знакомый. Давно надо было туда перейти.

Во мама дает!

Марина

Антон пытался подступиться к Марине в школе.

Лучше было бы совсем с ним не встречаться, но от обязательного среднего никуда не денешься, поэтому пришлось промчаться мимо, демонстративно не замечая.

Хотя не заметить Антона на пути довольно трудно, даже если конкретно для Лавренковой он больше не существует. Реальность к Маринкиным пожеланиям не торопится прислушиваться.

Вот он стоит, Мажарин, – знаменитый спортсмен и красавчик. Кажется, специально поджидает. Но после того, что случилось на окраине парка, Марине до него никакого дела. Абсолютно никакого.

В тот раз Лавренкова еле доволокла свой ужасный сверток до клиники, пару раз останавливалась, присаживалась на корточки, чтобы, разместив груз на коленях, можно было хоть чуть-чуть дать отдых рукам. В лечебнице она едва не распугала всех посетителей, переполошила двух собак, до того мирно ожидавших приема, и ее пропустили без очереди.

Взгромоздив свою находку на смотровой стол, Марина стянула с нее куртку – ап! – и в кабинете на минуту воцарилась полная тишина.

– Бо-оже! – наконец с трудом выдавила женщина-ветеринар, такая молоденькая и милая на вид.

Марина была с ней немного знакома. Во всяком случае, точно знала имя – Наташа.

– Бедное животное!

– Что с ней? – обалдело пролепетала ассистентка.

Наташа ощупала странного пациента:

– Да скорее всего ничего особенного, если не считать внешний вид. Долго пробыла на улице. Шерсть свалялась, пропиталась грязью, нацепляла мусора. Потом высохла, и получился панцирь.

– И все? – уточнила Марина, немного разочарованная столь прозаическим объяснением.

– А что, мало? – возмутилась Наташа. – Представь, каково собачонке в таком скафандре ходить. Ни лечь, ни сесть толком. И просто тяжело такой груз на себе таскать. – Она погладила маленький, слегка вздернутый носик. – Ну что? Попробуем тебя постричь. От мытья все равно толку не будет, шерсть в ужасном состоянии.

Приготовив ножницы и машинку для стрижки, Наташа еще раз критически оглядела пациентку:

– Давай-ка мы в соседний кабинет перейдем. – И раздала распоряжения остальным присутствующим: – Ты пойдешь со мной! – это Марине. А фельдшеру-ассистенту: – А ты пока остальных принимай. Там одна собака на прививку, а другая – когти стричь.

В соседнем кабинете располагалась операционная. Вдоль стен плотно стояло самое разнообразное оборудование, посередине – стол. На него Наташа и взгромоздила несчастную псинку.

Стригла Наташа долго и аккуратно, боясь поранить, с перерывом на отдых и осмотр снулого попугайчика. Но наконец грязевые оковы окончательно пали, открыв удивленным взглядам зрителей маленькую, худенькую и почти лысую собачку.

Ветеринар полюбовалась делом рук своих, словно была художником или скульптором, создавшим очередной шедевр, довольно хмыкнула и произнесла:

– По-моему, это шпиц. Правда, сейчас и не скажешь.

Марина кивнула, соглашаясь сразу со всем. В породах Наташа наверняка отлично разбиралась, но стоящий на столе зверек мало походил на пушистую милую игрушку, какими обычно выглядят шпицы.

Собачка оказалась вполне здоровой, хоть и истощенной.

– И куда ее теперь? – Ветеринар вопросительно посмотрела на Марину: – Себе заберешь?

Лавренкова виновато потупилась. Суровый, неподкупный Марсик не примет гостью. Марина даже за здоровье его не сможет поручиться. Но есть хороший выход.

– Я сейчас в «Дорогу домой» позвоню. Они возьмут на передержку и хозяев помогут подобрать. И я тоже объявления в Интернете размещу.

Она бросила на Наташу полный надежды взгляд. Та помолчала немного.

– Ну ладно. Пусть пока у нас посидит. И место есть, и успокоиться ей надо.

Ветеринар взяла собачку на руки, прошла смотровую, коридор, мимо дожидавшейся приема одинокой девушки с переноской. Марина послушно следовала за ней. Наташа открыла дверь в дальнем конце коридора, за которой оказалось еще одно помещение. В нем стояло несколько клеток разного размера. В одной из них лежала маленькая собачка. Марина сразу узнала: йоркширский терьер. С шелковистой блестящей шерсткой, с длинной челочкой, собранной надо лбом в хвостик, с умильной мордочкой, глазками-пуговками и с гипсом на правой передней лапе.

Как только вошли люди, йорк приподнялся с места и завилял хвостиком.

– Что, заскучал? – обратилась к нему Наташа. – Теперь с соседкой повеселее будет.

– А сколько я вам должна? – внезапно спохватилась Марина.

Ветеринар, накладывая корм в миску для изучающего временный дом шпица, проговорила:

– Ну если «Дорога» заберет обоих, считай, что мы квиты.

– Обоих? – изумленно переспросила Марина. – А йорк что, тоже бесхозный?

– Теперь да! – холодно подтвердила Наташа. – Его принесли с переломом. Сложным, конечно, со смещением. И попросили усыпить.

– Как усыпить? – опять не поверила Лавренкова.

– Да вот так. Чтоб не мучился.

Маринка глазами растерянно хлопала, сомневалась, что подобное действительно бывает, а Наташа спокойно рассказывала:

– И слушать ничего не хотели: «Усыпите, и все». Не могут они смотреть, как животное страдает. Ну мы и согласились. А потом прооперировали, наложили гипс. Вот живет пока у нас. – И ветеринар резко поменяла тему: – Ты когда звонить-то собираешься?

– Ой! Сейчас.

Лавренкова выудила из кармана телефон, нашла нужный номер, но поначалу разговаривала будто на автопилоте. А в голове вертелось: «Как можно усыпить собаку, почти что члена семьи, из-за какого-то перелома? Ведь это легко лечится. Хотя, возможно, не слишком легко, но все равно лечится. И даже если хромота останется, то какая разница? Это же твоя собака. Любимая. И любящая, и преданно верящая. А ты ее взял и сам убил».

Что ж это за люди, способные на такое? Неужели такие существуют?

Ну да. Видимо, существуют. И такие, и немного другие, способные пройти мимо чужой боли и беды. Мажарин, например.

Марина в его сторону даже смотреть больше не станет. Надо же ей было так обмануться в человеке? А ведь казалось, Антон – замечательный, вообще без недостатков, добрый, заботливый, надежный. Ну и красивый тоже. А на самом деле…

Думать о нем тоже не надо. И сколько бы Мажарин ни пытался наладить отношения, Марина оставалась неприступной. Даже Катя заметила, как она старательно шарахается от Антона и смотрит куда угодно, только не на него.

Недоуменно понаблюдав за происходящим некоторое время, Катя так ни о чем и не спросила. А Марина не смогла решить для себя, хорошо это или плохо.

Опять повторялась прежняя ситуация, когда хочется поделиться своими переживаниями, но не с кем. Кирилл, уже проверено, не вариант. А Катя… С ней по-прежнему неудобно обсуждать Антона. Вот если бы она сама поинтересовалась, что случилось…

Но нет! Мажарин не достоин того, чтобы обсуждать его с кем бы то ни было.

Катя

К Кате подошла девушка. Совершенно незнакомая.

Катя вопросительно посмотрела на нее, девушка замялась, совсем уж собралась отступить, но вдруг передумала, решительно свела брови и спросила:

– Это ведь ты тогда к нам в школу приходила? К Кириллу Успенскому.

И сразу смутилась и чуть-чуть покраснела.

– Ну да, – призналась Катя настороженно.

Кроме охранника и одноклассников Успенского ее никто не видел. А по внешности незнакомки не скажешь, что она учится в одиннадцатом – в девятом от силы. Невысокая, хрупкая. Но даже не в этом дело. А скорее в выражении лица, по-детски доверчивом и беззащитном.

– А ты в тот раз совсем по-другому выглядела, – произнесла девушка. – Не как сейчас.

Если бы в ее голосе прозвучала хоть капля иронии, Катя непременно не слишком вежливо ответила бы: «И что? И какое твое дело?» Но незнакомка робела и, казалось, собрала всю волю, чтобы завести этот разговор. Не получалось ей грубо ответить. А потом просто стало интересно, кто же она такая и зачем подошла и напомнила о недавнем случае.

– Обычно я всегда именно такая, как сейчас, – объяснила Катя довольно холодно. – А тогда… ну… это розыгрыш был.

– Понятно, – задумчиво и немного разочарованно проговорила девушка и опустила глаза.

– А ты… – начала Катя, но девушка ее перебила:

– А я с Кириллом в одном классе учусь. Меня зовут Ярослава.

– Яська? – невольно вырвалось у Кати.

Фамилию она не запомнила, зато в памяти хорошо отложилось, как насмешливо произносил Успенский: «Яська явилась… Яська – ничего особенного…»

Девушка моментально вскинулась, уставилась на Катю во все глаза. Катя сначала решила, что обиделась: почему она ее так по-простецки, по-свойски? Но Яськино лицо просияло.

– Кирилл обо мне рассказывал?

Рассказывал. Но вряд ли бы Яська радовалась, узнав как. И Катя неопределенно протянула:

– Ну-у-у. Кое-что.

– Правда? – Ярослава улыбнулась.

Успенский – скотина. Ржать над такой искренней, доверчивой девчонкой! Негодующая Катя даже толком не расслышала следующий вопрос, и пришлось переспросить:

– Что?

– Вы с ним встречаетесь?

– Что? – возмущенно вырвалось уже само собой. – Нет. Вот еще. Зачем это мне?

Катя недоуменно хмыкнула, а Яська поинтересовалась недоверчиво:

– Он тебе не нравится?

Наверняка опустила слово «неужели».

– Не знаю. – Катя пожала плечами. – Я как-то не задумывалась. В общем-то… мне до него никакого дела.

Яська громко вздохнула. Или, может, перевела дух. И Катя не удержалась, спросила:

– А тебе он нравится? Да?

Хотя и без слов понятно. Несчастная Яська. Она вся так и вспыхнула от Катиного вопроса, окончательно смутилась и долго не могла ничего сказать. Ну правда, как ребенок. И Кате вдруг показалось, что она старше Яси и мудрее, и разумнее.

– Как ты думаешь, – внезапно спросила Яська, – у меня совсем никаких шансов?

И Кате опять пришлось ответить:

– Я не знаю.

О том, какие девчонки нравятся Успенскому, Катя тоже никогда не задумывалась. Вот что его раздражает, определила сразу. По случайным презрительным взглядам, по кривоватым усмешкам. Он, не стесняясь, всегда выражал свое негативное отношение. А что ему нравится? Да какая Кате разница?

Наверное, он предпочитает таких, как Лавренкова. Недаром же они дружат давно и крепко. И Ярослава, похоже, из той же категории, что и Маринка: милая, дружелюбная, добрая. Просто Лавренкова активная и деятельная, а Яська – тихая мышка, которую не замечают. И правильно она сделала, что выпялилась в мини и розовой кофточке, – на нее сразу обратили внимание.

Значит, и дальше надо поступать так же: выделяться, действовать смелее. А еще, чтобы не мучиться от вечных догадок и сомнений, нужно собраться с силами и… например, самой пригласить Успенского в кино. Он обалдеет и согласится. Или не согласится. Но тогда окончательно станет ясно по поводу шансов.

Катя выложила Ярославе свои соображения. Та испуганно заморгала и забормотала в смятении:

– Я-я-я, наверное, не-е смогу сама… пригласить. Ты что? Нет!

– Ну со мной же ты заговорила, – приободрила ее Катя. – Значит, и его сможешь пригласить. Главное, долго не собирайся.

Кирилл

Диана доложила отцу, что записалась на водительские курсы в автошколе. Кирилл услышал ее случайно, но сразу насторожился и решил подслушать продолжение разговора.

Отец отреагировал правильно (по меркам Дианы), сразу заговорил о машине, о марке, цвете, пробеге и, конечно, дате покупки.

Кирилл стиснул зубы.

Ну нельзя же быть таким простачком: не замечать, что тебя используют! Черпают, как из рога изобилия, пока ты полон. Или пока есть возможность заполучить то, что нужно. Всяких там побрякушек и нарядов Диане уже недостаточно. Зачем мелочиться, если можно сразу машину, потом – квартиру?

Рассуждая здраво, зачем Диане квартира, если она собирается жить здесь? Но то ведь, если здраво. А отец влюблен и восторжен и легко поведется на любые Дианины рассуждения. Просто захотелось? На, получай! Папочка у Кирилла добрый.

Диана говорила тихо, слов не разберешь. Но ведь легко додумать.

Какую машину? Подороже. Когда покупать? Побыстрее.

Отец радостно перебирал варианты.

Почему он не хочет замечать очевидное? Почему не слышит разумных доводов сына?

Диана, довольно улыбаясь, вышла из комнаты – и натолкнулась на мрачного Кирилла.

– Ты чего тут?

Кирилл мгновенно взял себя в руки, тоже улыбнулся:

– Да так. Просто иду мимо.

И пошел – мимо – чуть задев Диану согнутым локтем. Даже сам не разобрал: нарочно или случайно? Но вроде бы удачно. Легко так прикоснулся и непонятно, так что Диана недоуменно оглянулась.

А Кирилл что? Кирилл – ничего! Как послушный мальчик поделал уроки, посидел за компьютером и лег спать, чтобы проснуться уже в новом дне.

В школе Яська с самого утра проявляла какую-то подозрительную активность, постоянно оказываясь рядом. Кирилл едва не вздрагивал, в очередной раз натыкаясь на нее взглядом, а Подгорная то смущалась, смотрела прямо в глаза и, словно рыба, беззвучно разевала рот. Наверное, хотела что-то сказать, но не решалась.

К концу учебного дня Кирилл сам не выдержал. Вновь обнаружив Яську поблизости, спросил прямо:

– Подгорная, тебе чего надо?

– Мне?

Яська потупилась, съежилась и, кажется, даже дышать перестала.

– Тебе, тебе, – безжалостно подтвердил Кирилл. – Чего ты тут все мелькаешь?

Подгорная сначала спрятала руки за спину, потом сложила их на груди, будто собиралась молиться.

– Я просто спросить хотела… Тебе какие фильмы нравятся?

– Фильмы? – опешил Кирилл, никак не ожидавший того, что Яська всего-навсего опрос решила провести. – Хорошие.

– А… – Подгорная застыла с приоткрытым ртом.

– Ну чего? – нетерпеливо и даже слегка раздраженно подстегнул ее Кирилл.

Яська поняла, что отступать нельзя, что еще секунда, и Успенский развернется и уйдет, а решимости больше никогда не набраться. Поэтому с силой выдохнула:

– А пойдем в кино! Сегодня вечером.

– Какое кино?

Кирилл никак не мог вникнуть, не верил, что она просто приглашает его, а не пытается еще о чем-то разузнать. Например, какие сеансы он предпочитает: утренние, дневные или вечерние, какой ряд и место. А Яська смотрела под ноги и так переживала, что не замечала его интонаций:

– Какое-нибудь. Сейчас сразу несколько идет. Что ты выберешь, на то и пойдем, – добавила она совсем тихо и торопливо забормотала: – А мне тоже многие нравятся. И фантастика, и исторические, и комедии, и мистика всякая. И даже боевики.

– Боевики?

– Ну, иногда. – Яська наконец-то подняла голову, заставила себя посмотреть Кириллу в глаза. Моргала, краснела, а смотрела. Правда, не долго. Потом перевела взгляд на его нос. – Встретимся прямо в кинотеатре. Ладно?

– А. Ну да, то есть…

Про «то есть» Яська уже не дослушала. Силы ее оставили, и она трусливо сбежала, на ходу прижимая ладони к пылающим щекам, – чтобы охладить. Но ладони тоже были горячими и потными.

Кирилл об этих подробностях не знал. Он пытался понять, что это было и как получилось, что он согласился пойти с Подгорной в кино. Да не соглашался он! Просто не успел возразить.

Надо позвонить Яське и сказать, что он занят вечером и ничего не получится. Только номера Подгорной у Кирилла нет и никогда не было. А можно просто не прийти. Яська подождет немного и поймет, что не судьба.

Кирилл представил, как Яська стоит у касс и высматривает его. Народ идет, но все не те, кто нужен. А Яська стоит и стоит. Но не станет же Подгорная бесконечно торчать в кинотеатре? Обидится и отвалит.

Или станет? Дура доверчивая. Что-то в ней есть от маленькой верной собачки, которая может часами сидеть на месте и ждать. Ждать, ждать. Смотреть с надеждой большими преданными глазами.

Блин! Ведь придется, придется тащиться.

Как у нее вообще смелости хватило пригласить Кирилла в кино? Всю жизнь только смотрела и молчала, а тут… Что произошло? Хотя… Ну сходит он с Подгорной в кино. Ничего особенного. Не он ее позвал, значит, и спроса с него никакого.

Или не ходить?

В кинотеатр Кирилл все-таки пришел. Яська уже ждала его там с купленными билетами и ведром попкорна – одним на двоих.

– Я взяла на шестой ряд. Самая серединка, – робко доложила Яська. – Подойдет?

Кирилл кивнул. Хорошо, хоть не на последний.

Кино, кстати, ничего оказалось. И Яська не мешала смотреть. Сидела тихонечко, хрупая попкорном, но, когда вышли из зала, с надеждой уставилась на столики кафе:

– А…

Кирилл вовремя перехватил инициативу:

– Поздно уже. Идем домой.

На улице заметно похолодало, асфальт покрылся тонкой ледяной корочкой и хрустально поблескивал под ногами, зато ходить по нему стало сложно. Яська поскользнулась несколько раз, но, выделывая немыслимые па, всегда чудом удерживалась на ногах. Со стороны ее пляски выглядели наверняка просто ужасно.

– Да держись ты! – не вынес Кирилл.

Подгорная замерла, осмотрелась по сторонам, прошептала растерянно:

– За что?

– За меня!

Яська, не веря внезапному счастью, вцепилась в локоть Кирилла и висела на нем всю оставшуюся дорогу, не поднимая головы, пряча довольную улыбку. Временами она вспоминала Катю и радовалась, что решилась заговорить с ней. А Кирилл Катю совсем не вспоминал. Все его мысли были заняты Яськой: как бы поскорей добраться до ее дома и наконец-то стряхнуть Подгорную с плеча.

Она не тяжелая. И даже неплохая. Но зачем она Кириллу?

А Яська, словно нарочно, еле передвигала ноги. Будь ее воля, непременно пошла бы до дома кружным путем через соседний район, а еще лучше – через городскую окраину. И даже возле собственного подъезда она не торопилась отпускать Кириллов локоть, что-то там бормотала про кино, про вечер. А действительно стряхнуть ее силой – ну… нельзя же так.

– Ясь, до завтра! – проговорил Кирилл твердо, намекая, что пора прощаться и расходиться.

Подгорная вскинулась, улыбнулась.

– Ага, до завтра! – повторила радостно.

Как будто это «до завтра» значило что-то особенное. Да ничего особенного, в любом случае они в школе увидятся. Выходной-то еще не наступил – обычный учебный день.

Когда Кирилл вернулся домой, там еще никого не было.

Ну надо же! Время-то позднее!

Спустя несколько минут влетела запыхавшаяся Диана, торопливо скинула пальто и спросила:

– А папа дома?

– Пока нет, – ответил Кирилл и прищурился: – Это хорошо?

Диана уселась на стул, чтобы снять сапоги.

– Почему «хорошо»? – поинтересовалась немного озадаченно.

Кирилл подошел, встал рядом, глянул свысока.

– Потому что ты успела вернуться раньше, и, значит, тебе не надо объяснять, где была.

– А зачем мне объяснять, где я была?

Диана смотрела снизу-вверх, но весьма уверенно, да и Кирилл не смущался:

– А мне, например, интересно, где ты бываешь. Особенно по вечерам.

– Кир, ты это к чему? – Диана поднялась со стула, выпрямилась, почти сровнявшись по росту, и спросила глаза в глаза: – Неужели ты думаешь, что я по-прежнему на свидания бегаю с кем попало. Неужели еще не забыл?

– Нет. Не забыл. Ничего не забыл.

Прозвучало очень многозначительно. Как раз вовремя.

Кирилл точно не смог бы определить, что случилось раньше: звякнул ключ в замке или все-таки он обхватил Диану и притянул к себе. Или оба эти события произошли одновременно, потому что изначально были связаны судьбой. Иначе бы так удачно не совпало: распахнутая дверь и поцелуй.

– Ты что делаешь, щенок?! – заорал отец, в один прыжок оказался рядом и отшвырнул Кирилла от Дианы. – Ты…

Он опять надвигался. Лицо перекошено, кулаки сжаты, готовы к удару. Губы шевелятся, что-то произносят. Кирилл не слышал что, не воспринимал. Стоял и смотрел. Разочарованно.

Диана первая очнулась, вцепилась в отца. Самоотверженная! Решила заступиться, не допустить, чтобы из-за нее папаша прибил собственного сыночка. Да и пусть бы отец ударил! Кирилл бы пережил. Не страшно. Гораздо хуже другое.

Отцу даже в голову не пришло обвинить Диану. Сразу набросился на сына. Вот как?

– Пожалуй, пойду я, – хрипло выговорил Кирилл, сдернул с вешалки куртку, открыл дверь.

– Куда?! – крикнула Диана.

– Катись! – благословил отец.