Текст книги "Серая мышь для королевы"

Катя

Когда в дверь позвонили, Катя уже собиралась спать. А так как она оказалась ближе всех к двери, – проходила из ванной в комнату, – поэтому и направилась открывать, ничуточки не опасаясь ночных гостей, но не без раздражения: все-таки поздно уже, время для визитов закончилось. Вот и лицо было не слишком приветливым, когда она распахнула дверь.

– Привет!

Трудно сказать, кого Катя предполагала за ней увидеть, скорее всего кого-нибудь из соседей. Но уж точно не его.

– Успенский, ты в своем уме? Тебе чего опять надо?

Кирилл привалился плечом к косяку, смущенно улыбнулся уголками губ:

– Можно я у тебя переночую?

Эту фразу услышали все Булатовы, друг за другом появившиеся в прихожей. Сначала из кухни выскочила мама, убежденная в том, что в такое время Кате не стоило самой открывать входную дверь, а следовало подождать кого-нибудь из взрослых, лучше всего отца. Примерно с теми же мыслями из комнаты вышел папа. А Сашка высунулся просто из любопытства, привлеченный долетевшим до него разговором. Да и спать еще не очень хотелось.

Неплохо в этот вечер складывалось у Кирилла с эффектными совпадениями.

– Че-го? – негодующе переспросила Катя и слегка качнула дверью, будто намереваясь ее захлопнуть, но тут вмешалась Булатова-мама:

– Кирюша, у тебя что-то случилось?

В мамином голосе, в отличие от Катиного, звучали беспокойство и забота.

– Ну-у-у, как-то вот… – выдал Кирилл коротко, и на несколько секунд воцарилось молчание.

Родители наверняка хотели бы услышать что-то более определенное. Им нужны объяснения, веские причины, а тут одни междометия и неясные взгляды.

– Родители тебя искать не будут?

Это опять Булатова-мама. И следом Катя, ехидно кривя рот:

– Да уж!

Кирилл невозмутимо доложил:

– Папа знает, что я на улице не останусь, пойду к кому-нибудь из друзей.

Булатова-мама кивнула понимающе, больше ничего не спросила, а посмотрела на дочь. И Булатов-папа посмотрел на дочь. И даже Сашка – он-то, конечно, на сестру посмотрел.

Вот чего уставились? Как будто Катя тут главная!

Катя тихонечко хмыкнула.

Тоже, что ли, на кого-нибудь посмотреть?

Она посмотрела. Сначала вглубь лестничной площадки, потом нехотя на Успенского:

– Ладно, заходи.

Кирилл торопливо отлепился от косяка. На лице довольное выражение: «Ну наконец-то! Давно бы так!»

Неужели ни капли не сомневался, что его впустят?

Пока Успенский снимал куртку, Катя соображала, что делать дальше и куда его вести. Не в свою же комнату? Катя готовилась не к приему гостей, а ко сну, и комната ее выглядела соответственно – не для посторонних. И нечего Успенскому в ней делать. Положительный ответ на вопрос: «Можно я у тебя переночую?» – еще не значит, что она уложит его именно в своей комнате.

И вообще пусть мама такие задачи решает. Надо надеяться, она не согласится на то, чтобы посторонний молодой человек спал в комнате у дочери.

Катя обвела взглядом прихожую, отметила все возможные входы и выходы и спросила:

– Есть хочешь?

Кирилл пожал плечами:

– Да не знаю. А что есть?

Тридцать три пункта в меню. На любой вкус!

– Сейчас посмотрим, – пообещала Катя и повела Успенского на кухню.

Кирилл плюхнулся на диванчик, поставил локти на стол, уперся подбородком в сложенные ладони. Странный такой. Вроде вот-вот готов улыбнуться, но повода для улыбок что-то не видно.

Катя уселась напротив, на табуретку, задумчиво прикусила губу.

Заглянула мама:

– Кирюша, я тебе у Саши постелю. У него там кресло-кровать есть.

– Хорошо, я понял. Спасибо.

Хотела еще что-то сказать, но Катя ее опередила:

– Мам! Да иди, ложись, завтра же вставать рано. А я сама разберусь.

Проводила маму взглядом и обернулась к Успенскому:

– Бутер сделать?

Кирилл не ужинал – не сложилось. К счастью, он не относился к тем людям, у кого неприятности начисто отбивают аппетит.

– Ага. Давай.

Честно говоря, Катя рассчитывала, что он откажется. Если у тебя какие-то проблемы – не время жрать. А тут, пожалуй, бутерброд придется делать побольше, чтобы компенсировать недостаток чьей-то скромности и тактичности.

– Чайник уже остыл. Греть?

– Не. Так сойдет.

Успенский уминал бутерброд и внешне совсем не походил на измученного проблемами человека, сбежавшего из дома.

Катя опять устроилась на табуретке.

– Я одного не пойму: почему ты действительно к кому-нибудь из друзей не пошел, а ко мне приперся?

Кирилл неторопливо дожевал кусок и невозмутимо произнес:

– Потому что у тебя всех лучше.

– В каком смысле? – немного озадачилась Катя.

– В любом. Просто ты привыкла и не замечаешь.

Бутерброд закончился. Кирилл невидящим взглядом смотрел на кружку с остатками чая и неосознанно двигал ее по столу: вертел, переставлял с места на место. Обычное выражение самоуверенности исчезло с его лица. Теперь он выглядел растерянным и подавленным, Кате даже захотелось сказать что-нибудь сочувственное, чтобы приободрить или поддержать.

Нет, не сказать. Слова слишком эфемерны, прозвучат и тут же бесследно растают. А поддержка подразумевает нечто осязаемое.

Катя поднялась с табуретки и уселась на диван. Вплотную к Успенскому. Нога к ноге, плечо к плечу. Взяла его ладонь в свою и пожала. Близость не смутила ее. Для смущения нужны дурацкие мысли, а их не было.

И Кирилл не отодвинулся, не удивился. Выдохнул с облегчением, уткнулся лицом в Катины волосы, произнес тихонько:

– Поэтому я и пришел к тебе. Знал, что ты поймешь все, как надо.

Они просидели долго. А может, совсем чуть-чуть. Время исчезло. И, кажется, все остальное тоже исчезло. Остались лишь покой, тепло и уют. А потом Катя поймала себя на том, что голова ее бессильно падает вперед, а глаза… глаза давно уже закрыты.

– Ой, – пробормотала она. – По-моему, я уже отключаюсь.

– Угу, – только и смог выговорить Кирилл.

– Тогда пойдем спать, – нехотя предложила Катя.

В ответ опять прозвучало покорное:

– Угу.

Они с трудом отлипли от дивана, выбрались из кухни.

– Сашкина комната там, – сонно пробормотала Катя и махнула перед собой рукой. – Мама тебе постелила на кресле. Которое кровать. Ну, в общем, найдешь, где будет свободно.

И услышала очередное неоригинальное:

– Угу.

Снова Катя

Катя терпеть не могла, когда кто-нибудь ее будил, забирался в комнату и начинал нудить: «Катя, вставай!» Не важно, как произносились слова – осторожно, ласково, раздраженно или сердито, – реакция была одна: закопаться поглубже в подушки и одеяло и спать, и спать, и спать. До того момента, когда подъем вообще потеряет смысл. Поэтому Катя включала будильник на мобильном телефоне и честно вставала сама.

И сегодня было как всегда. Правда, мобильник она услышала с трудом, и глаза ни в какую не хотели открываться.

Да и ладно. Дома Катя в любом случае не заблудится. За жуткое количество лет все маршруты протоптаны и выверены. Можно передвигаться и с закрытыми глазами.

Катя выбралась в прихожую, услышала мамин голос:

– Катюш, уже встала? Скажи там Саше. Пусть побыстрее поднимается.

– Угу, – зевнула Катя и направилась к брату.

До Сашкиной комнаты несколько шагов, глаза по-прежнему можно не открывать.

Катя нащупала ручку, открыла дверь:

– Сашка! Хватит дрыхнуть! Подъем!

Она на ощупь двинулась в сторону Сашкиной кровати, намереваясь добросовестно исполнить мамину просьбу: сдернуть с брата одеяло или потыкать пальцами в бок. Но на пути возникло нечто неожиданное и непривычное. Катя ударилась об это нечто коленкой, не удержалась и рухнула на него.

Нечто дернулось и завопило:

– Какого тут? Булатова, тебе чего?

Катя перекатилась на спину, протерла глаза и с досадой увидела взъерошенного Кирилла, вылезающего из-под одеяла.

– Совсем забыла, что кресло разложено.

– И что теперь? – сердито проворчал Успенский.

– Вставать пора, вот чего! – Катя снова попробовала подняться, уперлась локтем, думая, что в кресло.

– Ну хватит! Больно же! – опять завопил Кирилл.

– Подумаешь, нежный какой, – тихонько пробормотала Катя, но локоть убрала.

Куда бы упереться, чтобы наконец-то встать? Нельзя же вечно валяться в этом кресле. Оно все-таки узковато для двоих.

Катя приподняла голову и увидела рядом лицо Кирилла, очень забавное спросонья: немного сердитое, немного удивленное и какое-то по-детски нежное.

Успенский тоже смотрел на Катю, странно смотрел.

А, понятно: Катя только что вылезла из постели, еще не умылась, не расчесалась, даже проснулась не до конца. Видок у нее наверняка потрясающий. Но ей все равно, как она сейчас выглядит и что подумает Успенский.

Ну чего он так пялится? И почему ей так трудно отвести от него взгляд? Зачем она вообще явилась в эту комнату?

Ах, да!

– Сашка, ты долго еще дрыхнуть будешь?! – возмущенно возопила Катя.

Брат мгновенно возник рядом, воскликнул с негодованием:

– Да встал я давно! С вами поспишь. – Он придирчиво оглядел Катю и Кирилла: – Чем вы тут вообще занимаетесь?

– Неужели непонятно? – буркнула Катя, все-таки поднимаясь с кресла. – Тебя будим.

– Интересный какой способ, – съехидничал Сашка.

Марина

Утром, подходя к школе, Марина увидела идущих вместе Катю и Кирилла и, конечно, удивилась. Устремилась к ним, волнуясь: вдруг что-то случилось. А они ее не замечали. Не видели, даже когда она оказалась совсем близко и прекрасно расслышала, как Катя спокойно поинтересовалась у Кирилла:

– Успенский, а ты тоже в нашу школу перевелся?

Кирилл встрепенулся, завертел головой, как будто действительно не осознавал до последнего мгновения, где находится.

– Блин! Что ж ты раньше не сказала?

И резко рванул прочь, так и не заметив Марину. А она стояла всего в нескольких шагах, застыв от изумления, и очнулась, только когда Катя произнесла:

– Привет.

– Привет, – отмерев, откликнулась Марина на автомате и сразу спросила: – А что Кир здесь делал?

Катя посмотрела вслед удаляющемуся Кириллу, словно это не она разговаривала с ним минуту назад, и пожала плечами:

– В школу шел.

– В нашу? – еще сильнее озадачилась Марина.

– Да нет, в свою, – невозмутимо проговорила Катя.

– Она же в другой стороне, – в полном замешательстве напомнила Марина.

Булатова сделала недоуменное лицо:

– Заблудился, наверное.

И совершенно спокойно направилась к школьному крыльцу.

Марина поняла, что никаких объяснений от Кати все равно не добиться, даже если начать канючить: «Ну пожалуйста! Ну расскажи! Почему вы шли вместе? Что между вами происходит? Я же просто умираю от любопытства».

«Умирай. Ради бога», – величественно разрешит Катя и бесстрастно перешагнет через Маринку, в агонии мечущуюся на грязной асфальтовой дорожке.

Ну нет. Лавренкова, пожалуй, еще поживет. И канючить она не умеет, и выпытывать про такие вещи тоже. Лучше потом Кирилла расспросить: его разболтать гораздо легче, чем Катю. Но Успенского Марина увидит в лучшем случае вечером, а пока придется мучиться от скачущих в голове беспокойных вопросов: что? Почему? Как? Лавренкова с радостью отмахнулась бы от них и жила спокойно, но они как назойливые мухи или голодные комары в ночи – так просто не отделаешься.

Когда голова занята мыслями, действия совершаются как-то сами по себе. Поэтому Марина не помнила, как вошла в школу, переоделась, поднялась за Катей на третий этаж и устроилась за партой в кабинете математики. В реальность ее вернул громкий голос учительницы:

– Лавренкова, мы тебя ждем!

– Зачем? – не вставая, изумленно поинтересовалась Марина.

Вроде все сидят на местах, никто никуда не собирается, и она точно никого не задерживает.

Математичка глянула иронично и чуть устало:

– Мечтаем увидеть, как ты решишь уравнение.

– Ладно! Хорошо! – Марина, опомнившись, вскочила со стула, торопливо подошла к доске, но озадаченно остановилась перед учительским столом: – А какое уравнение?

Не иначе с двумя неизвестными: «К» и… тоже «К». Или с тремя?

На большой перемене, когда они с Катей выходили из столовой, на них едва не налетел Антон. Непривычно бледный и нервный.

Марина притормозила и оказалась у Кати за спиной. Пройти вперед, ни на кого не обращая внимания, – выдержки не хватило.

Катя тоже остановилась:

– Тоха, ты чего?

Антон передернулся, словно увидел нечто ужасное:

– Да вот, вляпался в какую-то…

На рукаве его пиджака поблескивало пятно чего-то желеобразного, склизкого или липкого. И по выражению мажаринского лица можно было без труда догадаться, почему Антон не произнес вслух слово, которым хотел это обозначить.

Катя наполовину улыбнулась, наполовину усмехнулась.

– Стой спокойно и не суетись, – приказала она Мажарину, расстегнула сумку, вытащила из нее упаковку влажных салфеток.

Потом она взяла мажаринскую руку, повернула, чтобы было удобно, и принялась вытирать рукав. А Марина – так глупо! – торчала на месте и наблюдала из-за Катиной спины за происходящим. И опять Лавренкову не замечали.

– Все, Тоша! Жить будешь.

Катя швырнула комок использованных салфеток в мусорный контейнер.

– Спасибо, – смущенно проговорил Антон и торопливо удалился.

Все-таки увидел Марину и почувствовал себя неуютно? Это Лавренкова так решила, но Катя легко отмела ее предположения:

– Помчался руки мыть.

Она развернулась и посмотрела на Марину:

– Если захочешь избавиться от Антохи, покажи ему какую-нибудь гадость. Например, слизня. Или грязный носовой платок. И пока он в отключке, убегай.

– В смысле «в отключке»? – уточнила Марина.

Да что это за день такой? С самого утра Лавренкова ничего не понимает и только и делает, что без конца задает вопросы: глупые и… совсем глупые.

– Да Антоха… он такой брезгливый, – пояснила Катя. – Хоть и спортсмен, а терпеть не может всякой грязи. А уж если и грязное, и непонятное…

Она красноречиво замолчала, но Марина уже устала от недоговоренностей и попыток додумывать все самой.

– Что тогда?

– Тогда совсем плохо. Вплоть до обморока. И это еще самое безобидное. – Выкладывать все подробности Катя не стала, зато добавила: – И никак он с собой не может справиться. Пробовал перебороть, но пока ничего хорошего не получилось. Сама же сейчас видела, как он из-за пятнышка с ума сходит.

– И всегда так? – пораженно прошептала Марина.

– Ну иногда забывается. Когда в футбол играет, например. Но потом сразу несется отмываться. Просто на землю или песок тоже вполне адекватно реагирует. Он же не шахматами занимается. Понятно, что в остальном стерильности не добьешься. А вот когда странная гадость… – Катя поджала губы. – Да я тебе уже говорила. – И усмехнулась напоследок. – Так что не води его по свалкам и подозрительным местам.

– Я…

В любом другом случае Лавренкова бы тоже усмехнулась и ответила что-нибудь ироничное, но сейчас еле выдавила из себя только:

– Я не знала.

– О-о-о! – проницательно протянула Катя. – Ты его уже куда-то завела, и он… И из-за этого вы насмерть рассорились.

– Кать! – с упреком воскликнула Марина, потом насупилась, пробормотала сердито, скорей сама для себя: – Не заводила я его никуда.

Наверное, надо позвонить Антону. Как можно скорее. А лучше подойти и сказать…

Надо хорошенько обдумать, что сказать.

Кирилл

Кирилл явился в школу взмыленный после скоростной ходьбы, без формы и без сумки, а значит, без учебников, без тетрадей и без письменных принадлежностей. Но явился же! Чего еще надо?

Вошел в класс и сразу натолкнулся на Яську. Та, видимо, давно его поджидала – торчала возле дверей, делая вид, что болтает с подружками.

О том, что вчера вечером они вместе ходили в кино, Кирилл даже не вспомнил. Существовали дела поважнее этого нелепого случая. Зато Кирилл сразу оценил преданный Яськин взгляд:

– Подгорная, дашь листок бумаги и ручку?

– Зачем? – опешила Яська.

Интересно, о чем она подумала? Что Кирилл, опасаясь не пережить очередную самостоятельную или контрольную, решил перед первым уроком составить завещание? Или что он хочет написать ей письмо с признаниями в любви, а бумага и чернила – за счет адресата?

– Не видишь, что ли? – усмехнулся Кирилл. – Я портфель дома забыл.

Яська слегка озадачилась, но уже через секунду поспешно ринулась к своему месту, лепеча на ходу:

– Конечно. Я сейчас. Я все принесу.

Кирилл плюхнулся за парту. Тотчас же, как по мановению волшебной палочки, перед ним появились тетрадный листок и ручка. И Яська в придачу.

– Вот.

– Ясь, спасибо большое, – с чувством проговорил Кирилл, немного смущенный ее верной услужливостью и своим снисходительным равнодушием.

Подгорная мгновенно почуяла искреннюю теплоту его благодарности и просияла:

– Если еще чего надо…

– Не надо, Ясь. Честно, ничего не надо.

Почему она вечно хватается за его случайные слова, как за надежду, как за обещание чего-то значительного?

По-прежнему стоит рядом и ждет.

– Ясь, сейчас урок начнется. Иди на место.

Подгорная идет послушно, не замечая, что к ней обратились, как к собачке. Ненароком, конечно. Кирилл не задумывался над выбором слов, это случайно получилось. А потом самому стало не по себе.

Да ну ее, Яську! И так проблем хватает. Во-первых, что делать после школы? Идти домой. А что еще? Не переезжать же к Булатовым?

Вот бы посмотреть, какое лицо сделается у Кати, когда Кирилл предстанет перед ней с чемоданчиком и скажет: «Я поживу у тебя недолго». Хотя…

Кирилл невольно улыбнулся, и, кажется, его улыбка не вписалась в тему урока.

– Успенский? – донеслось от доски. – Ты чему радуешься? И что это у тебя за вид сегодня? Ты почему не в форме?

– Торопился утром, перепутал, – выдал Кирилл первое, что пришло в голову.

– Внимательней надо быть! – прозвучало в ответ назидательно.

Кирилл согласно кивнул:

– Обязательно.

А на перемене к нему подъехал Широков.

– Кир, а правда, чего это ты в таком виде? И без сумки. Со вчерашнего дня дома не был?

Кирилл не стал ничего объяснять, хмыкнул, а Широков многозначительно ухмыльнулся в ответ и принялся про себя отрабатывать версии ночных похождений приятеля. Но тут опять поблизости мелькнула Яська, попалась Димону на глаза.

– А-а! Ты же вчера с Подгорной в кино ходил. И что? И потом… И неужели…

Успенский глянул сурово:

– Широкий, ты с дуба рухнул?

Димон мгновенно осознал, какую ужасную глупость сморозил, забормотал виновато:

– Ну да. Подгорная, конечно, не вариант. Тут даже говорить не о чем.

Яська услышала, замерла, посмотрела на Кирилла, но он сделал вид, что пялится в окно, не замечая ее потрясенного вопрошающего взгляда.

Устал он от Яськи.

Из школы Кирилл вышел по-прежнему в замешательстве. Отцовского гнева он не боялся, а вот обида осталась…

Диана… Она стояла возле школьной ограды, смотрела под ноги на покрывавшее уныло-серый асфальт грязное месиво из почерневших последних листьев и такого же почерневшего первого снега. Потом подняла голову и сразу заметила Кирилла. Остановила на нем взгляд и не отпускала, будто боялась, что он сбежит.

Вот еще!

Кирилл неторопливо спустился с крыльца, подошел.

Глупо спрашивать, что Диана тут делает. Конечно, его дожидается, чтобы сказать…

– Кирилл, вернись домой, – проговорила Диана. Не заискивающе, не просительно, спокойно и твердо. – Если уж на то пошло, лучше я уйду.

– Ага! – Кирилл усмехнулся, но без злости. – Чтобы папа меня прибил, и больше ничто не мешало вам жить вдвоем долго и счастливо?

Диана смешалась. Наверное, ожидала истерики, а не сарказма.

– Ну… нет… подожди…

– Да понял я, – пришел ей на выручку Кирилл, но тут же благородство его бесследно испарилось. – Ждешь, что я начну просить: «Нет! Не уходи! Как-нибудь образуется. Хочу, чтобы папа был счастлив!» и все такое?

– Пожалуй, да, – призналась Диана. – Но ты думаешь, что не образуется?

Кирилл ответил откровенностью:

– Думаю, что нет.

Ему надоело объясняться с Дианой на глазах у всей школы. Не хотелось, чтобы на следующий день завалили вопросами: «А кто она? А зачем приходила?» – и придумали самые дурацкие объяснения. Кирилл зашагал вперед – конечно, в сторону дома.

Диана двинулась за ним, спросила на ходу:

– Почему?

Раз уж начал, придется говорить правду до конца. И, возможно, давно надо было честно все высказать. Не отцу, как несколько раз пытался, а именно ей, Диане.

– Я тебе не верю. – Кирилл на секунду умолк, а потом поправил сам себя: – Даже не так. Я не верю в искренность твоих чувств к моему папе.

Диана задумалась, громко выдохнула:

– Я тоже долго не верила в искренность чувств твоего отца ко мне. Считала, что для него это так, развлечение, легкая интрижка, способ что-то доказать себе и окружающим. Думала, что он не задумываясь поменяет меня на другую. – Она качнула головой, на секунду поджала губы, изображая свое давнее изумление. – А он сделал мне предложение. И я не отказалась. Не захотела отказываться.

– Потому что ты его очень любишь, – чуть пренебрежительно продолжил за Диану Кирилл.

– Потому что я его очень люблю.

Она повторила практически слово в слово, но у нее это прозвучало совсем по-другому и как-то зацепило. Кирилл даже удивился. Какое-то время он молчал, переваривая информацию, но, так ничего для себя и не решив, не стал комментировать.

Сейчас он тем более не боялся встречи с отцом, и обида незаметно растаяла, почти без следа.

Нельзя сказать, что Кирилл сразу перестал волноваться, но почему-то ему упрямо хотелось верить в лучшее – и в людях, и в жизни. Да можно подумать, раньше у них не случалось скандалов, ссор, демонстративного хлопанья дверью.

При Калерии Робертовне подобное происходило частенько. Правда, ночевать Кирилл всегда возвращался домой – когда сам, а когда отец вылавливал на улице или у кого-нибудь из друзей. Ну и конечно, Кириллу не приходило в голову компрометировать великовозрастную Лерочку поцелуями.

Происшествие с Дианой явно отличалось от прочих и по масштабам случившегося, и по степени осознанности Кириллом собственных действий, и по реакции отца.

Но ведь не убьет же на самом деле…

– Не знаешь, папа дома?

– Не знаю, – ответила Диана. – Я с утра на работу ушла. Как обычно.

Обычно она возвращалась только вечером, а не в два-три часа.

– А сейчас чего? Прогуливаешь?

Диана склонила голову набок, посмотрела внимательно и чуть иронично:

– Есть вещи поважнее работы.

И опять у нее получилось просто, без пафоса, так, что не возникло сомнения в искренности слов, не захотелось над ними насмехаться.

Кирилл приподнял одну бровь, на всякий случай изобразив снисходительность, глянул перед собой и застыл на месте.

Диана успела сделать еще шаг, прежде чем заметила, что он остановился, и тоже притормозила озадаченная. Потом проследила за направлением взгляда.

Навстречу им шел отец, твердо и решительно. Лишь на мгновение замер, когда они остановились, но тут же снова двинулся вперед. Приблизился, хмуро поглядывая на Кирилла, тихо буркнул:

– Так, видно, и не запомню никогда, во сколько у тебя уроки заканчиваются.

– Ну и ладно. – Кирилл пожал плечами. – Всего-то полгода школы осталось. Да и я уже давно сам домой хожу.

– Домой, – внятно повторил отец, словно впервые задумавшись над значением этого слова, потом кивнул, непонятно с кем или с чем соглашаясь. – Да. Идемте домой.