Текст книги "Пепел Снежной Королевы"

Часть III
ВОЗВРАЩЕНИЕ

Глава 1

Куки всегда ощущала присутствие в своей жизни брата. Именно с его появлением сама Куки и родилась. Вернее, перестала быть растением и начала превращаться в человека.

Большой Снегопад стал разломом, который разделил ее жизнь на «до» и «после». Где-то в сердце снежной бури, все еще бушующей в разломе, остался красный колышек– ее потерянный брат.

Дальше Куки шла одна. Кит был маркером, который задавал масштаб вселенной Куки. Отныне и навсегда она измеряла расстояние между ним и ею сегодняшней. Той, которой она становилась с течением времени и по мере удаления от брата.

Кристофер оставался ровно на том же месте. В том же времени года. И сам он никогда не изменялся, оставаясь маленьким мальчиком. Куки же все время ощущала, как увеличивается по сравнению с ним. Как тело ее постепенно раздувает, а душу наполняют повседневные опилки жизни.

Поначалу она покрылась коростой горя. Казалось, вся ее кожа – это сплошная рана. Любое прикосновение к ней – вольное или невольное – причиняло страшные муки. Любое напоминание о тех событиях заставляло ее сочиться слезами, совсем как исходит соками дерево с раной на коре.

Постепенно кора грубела, рана зарастала. Долго потом облетали с нее струпья этой коросты. Долго она приноравливалась к своей ране изнутри и закрывала ее снаружи, наращивая все новые и новые слои покрова.

* * *

Исподволь пустые каждодневные заботы разбавили насыщенный и густой сироп из горя. Надуманные или насущные заботы промокнули сукровицу. Слова человеческие обветрили и отполировали рану. Куки стала такой, какой стала.

И вот теперь пришел ее час. Она почувствовала, как вихрь, больше похожий на сильное течение в жидком и гладком воздухе, подхватил ее и понес обратно. Туда, к самому началу, к маленькой точке в метели.

Там остался ее брат. Покинутый, потерянный и так до сих пор не найденный. Теперь Куки предстояло найти его. Теперь она знала все, что ей надо было для этого знать.

Куки чувствовала, как, по мере приближения к нему, меняется сама. Еще немного, и она снова стала девочкой восьми лет. Она брела в метели, увязая то и дело в глубоком снегу и прижимая к себе окоченевшими руками с чужими пальцами сокровище. Маленький детский ботинок.

* * *

Но вдруг она перешла невидимую границу. За эту волшебную стену уже не проникала метель. Воздух здесь еще больше стал походить на жидкость. Жидкий кислород.

Отныне уже не испытывала Куки никакого сопротивления, слегка оттолкнувшись от земли, она подпрыгнула да так и осталась висеть в этом необыкновенном воздухе.

Чуть пошевелив плечами, она поплыла дальше, к центру странного и тихого снежного сада. Здесь густо произрастали морозные цветы, какие появляются на стеклах зимними ночами. Цветы, не имеющие никакого отношения к ботанике, известной Куки.

То там, то сям росли пышные кусты с изумительно красными ягодами. Ничего подобного Куки никогда не видела. Заинтересовавшись, она подлетела ближе к одному из кустов.

Облетев вокруг, Куки с трудом оторвала заиндевевшие пальцы от ставшего железным ботинка и прикоснулась к рдеющей огнем ягоде.

Полированный блестящий шарик тут же осел на ее пальце обжигающей каплей крови. И хотя категории тепла и холода не действовали в этом саду, Куки поняла, что кровь эта настоящая, густая и жгучая. Растерев между пальцами каплю, Куки совсем иначе посмотрела на кусты. Сколько же здесь крови!

Между кустами, в густой хрустальной траве прогуливались мохнатые белоснежные курицы. Они деловито выискивали среди кружевных былинок ягоды, скатившиеся с кустов, и, запрокинув синие клювы вверх, проглатывали их, довольно кудахча. Ягоды то и дело с легким звоном падали им под ноги и гранатовыми бусинами выстилали редкостный узор на пушистом ковре снега.

Куки выдохнула возглас удивления и тут же заметила еще одну странность. Несмотря на то что в саду Снежной Королевы стоял такой мороз, что он потрескивал, наполняя воздух, как электричество, – от дыхания Куки не образовывалось ни облачка пара, как это обычно бывало в нормальном мире.

Отодвинув ветку очередного куста, Куки увидела просторный чертог. Идеально правильный, с ровнейшими стенами, как зеркала отражавшими всполохи северного сияния.

Пол чертога представлял собой совершенный круг. Смахнув рукой иней со льда на полу, Куки пригляделась. Под толстой стеклянной коркой внизу плескалась вода. Она постепенно темнела, жадно затягивая свет и взгляд в сине-зеленую глубину.

Подо льдом, в этих глубинах происходило какое-то ленивое движение. В попытке разглядеть, что же там такое творится, Куки не на шутку увлеклась и расчистила довольно большое окошко.

Бесцветный, ничем не окрашенный лед был настолько прозрачен, что, встав в середине расчищенного от инея места, Куки покачнулась от легкого головокружения. Ей показалось, что нет границы из толстого льда и что она парит над бездной зеленоватой воды.

Все же девочке так хотелось рассмотреть происходящее внизу, что она, поборов тошноту, закрыла один глаз, а другим пристально всмотрелась в дно. Там, несомненно, что-то было.

Меланхолично проплывавшие тени качались в глубине, размытые слоями воды. Вдруг Куки вздрогнула. К самому зеркалу льда с той стороны подплыла огромная толстая рыба и, покачавшись, нехотя повернулась к Куки своим белым брюшком.

Только это была вовсе не большая рыба. То была маленькая девочка. Ее русые волосы дымкой полоскались в воде, закручиваясь в кольца и снова выпрямляясь в мягкие побеги водорослей.

Прозрачная белая кожа с не смытыми до сих пор веснушками на коротком носике издавала свечение, которое тихой музыкой разливалось в воде и пробивалось даже сквозь толстый слой льда.

Пронзительные синие глаза Саманты уставились снизу на Куки, прожигая в той дыру от пят до самой головы. Из отверстия, образовавшегося в черепной коробке Куки, вырвался наружу отчаянный крик.

Теперь Куки уже видела, что вся глубина, вся толща зеленоватой воды густо заполнена продолговатыми телами тысяч и тысяч девочек. Стайками они плавали, то и дело цепляясь и путаясь синими пальцами в длинных волосах друг друга.

Поскорее засыпав колючим инеем страшное окно с потревоженными детьми, Куки выпрямилась и полетела дальше. Ей во что бы то ни стало надо найти Кристофера. Надо найти его до того, как он присоединится к этим бедным девочкам…

Он был в самом центре ледяного озера. Трещины мириадами ломаных линий уходили от центра к перифериям линзы льда. Мальчик сидел прямо на ледяном полу с мохнатым ковром белого инея и строчил цифры в своей черной потрепанной книжечке.

* * *

– Кристофер! Кит, как я рада, что нашла тебя, – воскликнула Куки, кинувшись к брату. – Милый мой, маленький мой мальчик… Пойдем скорее домой, мама нас уже ищет!

– Я не могу, – упрямо сомкнул брови Кит и продолжил бормотать про себя. – Я не могу. Простые числа… как же вас приручить? Где же система? Должна быть формула, я ее найду, непременно найду!

– Здесь так страшно, так холодно, – беспомощно пролепетала Куки тонким голосом. – Пожалуйста!

– Все равно нас отсюда не выпустят. Даже не пытайся. Я пробовал много раз.

– Детки, где вы? – послышался голос. – Отзовитесь!

– Молчи, – кинулся брат к сестре и закрыл ей ледяной ладошкой рот. – Это она.

– Ау! Я вас не вижу… – Говорила Голубая Фея.

Куки выдохнула, отчего рука Кита оттаяла. Это причинило ему боль. Он вскрикнул и отдернул ладонь.

– Мы здесь… мама! – всхлипнув, выкрикнула Куки. – Здесь! Голубая Фея оказалась совсем рядом, но водила руками, как слепая, с опаской переставляя ноги в васильковых башмачках.

– Здесь все совсем белым-бело, я не вижу вас, – приговаривала Голубая Фея, подслеповато щурясь в попытке увидеть детей, которые скорчились у самых ее ног.

Куки, не выдержав, сама схватила мать за руку и яростно потрясла ее, привлекая к себе внимание. Наконец, та остановилась и присела, наклонив свое лицо с алыми розами на щеках. Ее дыхание окутало детей голубоватой дымкой, которая, как лакмусовая бумажка, проявила их скорченные фигурки.

– Маленькие мои, бедненькие, бледненькие! – воскликнула Голубая Фея и, вынув из кармана легкие, как тополиный пух, шали из цветочных лепестков, набросила им на плечи. Покрывала благоухали лесными травами и садовыми цветами, они были такими же тонкими и невесомыми, как паутина, но дети в них сразу согрелись, будто их посадили на печку.

Кристофер огляделся, и Куки увидела, что он все понимает. Что он стал таким же, каким был прежде, еще до снегопада. Взявшись за руки, они встали и, получше укутавшись в волшебные пледы, шагнули навстречу Голубой Фее, в облако из теплой пудры пыльцы и желтого аромата нагретых луговых ромашек.

– Ну что, мои дорогие, пора домой, – улыбнулась им Голубая Фея. Куки услышала пение птиц и древний шум летнего леса.

– Не думаю, дорогая сестра, – раздался хрустальный перезвон голоса Брэнны.

– Не упрямься, сестра. Ты ведь знаешь, что уже проиграла. – Голубая Фея, оказывается, могла быть строгой.

– Не знаю, не знаю – задумчиво протянула Брэнна. – Куки, девочка моя, ты действительно хочешь назад, к своей… сумасшедшей мамочке?

– Куки, подумай, прежде чем ответить, – предупредила Голубая Фея.

– Нечего здесь думать, упрямая девчонка! – раздраженно перебила сестру Брэнна. – Отпусти мальчика и иди себе с миром. Ты, в конце концов, уже слишком стара для меня. А он останется у меня. Мне с ним не так скучно…

– Я… я не уйду без него, – твердо проговорила Куки непослушными от страха губами.

– Ну зачем тебе мальчик?! – окрикнула сестру Эйтлин.

– Затем, что он мне нужен, – огрызнулась Брэнна. И добавила уже почти просительно: – Ну что тебе стоит? Что он тебе, Геккуба? – Она даже подмигнула сестре.

– Затем, что я не Геккуба, – жестко прервала ее сестра. – Отпусти детей. Сейчас уже не то время.

– А что сейчас за время такое? Ну-ка поделись со мной, сестрица, – вкрадчиво проворковала Брэнна, подбираясь кругами к детям. Те, обхватив Эйтлин, прятались от нее.

– Не наше время, – умиротворяюще проговорила Эйтлин. – Наше время давно прошло. Как и время наших врагов…

– О! У нас есть враги, дорогая моя? – обрадовалась Брэнна. – И кто же они, любезная моя сестра?

– Забыла Крысолова и его испанский сапожок?

– Фу, какая ты вредная! – отшатнулась Брэнна. Вихрь острых снежинок серебристо взметнулся вокруг нее. – Надо тебе поминать эти ужасы…

– У каждого свои кошмары, – наставляла тем временем Эйтлин. – Отпусти этих детей, прошу тебя!

– Этих? Ну что же… – Брэнна задумчиво сомкнула свои синие брови. – Этих ладно, так уж и быть, отпущу. Идите, детки, – взмахнула она крылом своего кипенного рукава, – забудьте все.

– Умница, сестренка! – улыбнулась Эйтлин. – Идите… Куки, веди брата и не оставляй его потом.

– Куда, куда? – кричала Куки сквозь вихри холодных ветров.

– Куд-куда? Куд-кудах? – вторили ей снежные курицы, взбаламученные бураном.

– Идите медленно, – услышала Куки голос Эйтлин. Глаза открыть она так и не решилась. – Поглубже натяните пледы, и ни звука, умоляю вас!

Девочка обняла рукой брата и завернула концы шали. Но вдруг раздался злорадный хохот Брэнны, и непреодолимая сила отняла у нее Кристофера и унесла куда-то в сторону от внезапно отяжелевшего тела повзрослевшей Куки.

Глава 2

– И по велению королевы Англии, и Шотландии, и Ирландии, и графства Уэльс предписываем освободить барона Коркдейла и Уэстенберри, графа Аргайлского от оков и восстановить во всех правах.

Такой родной голос Денвера:

– Корки, вставай, ты свободен, брат. Вставай!

– Дуглас! Как я рад, что успел…

– Да успел. Благодарение Богу!

– Как я рад, что успел попрощаться с тобой, друг! Только что его повесили, и он испытал все муки перехода на тот свет. Только что он пережил все отчаяние прощания с мечтами, надеждами и близкими. И вдруг ему дается последний шанс попрощаться с единственным другом, об отсутствии которого он жалел в последний миг своего существования.

– Да, да, попрощаться и поздороваться! Друг, ты прощен, ты будешь жить!

– Как, я ведь на кресте!

– Ну и что? Теперь ты свободен! Палач, сейчас же освободить графа Аргайлского!

– Да я что? Раз по приказу…

Корки, все еще не веря, потирал стертые грубыми веревками запястья, которые освободил Джек.

– Вставай, друг, вставай. Надо скорее убираться отсюда. Честные горожане не особенно любят, когда их лишают десерта. Вот, держи свою шпагу. – И Денвер протянул другу трехгранный клинок, без которого Корки до сих пор себя не мыслил.

Но стоило только недавнему висельнику взглянуть на сверкающий камнями эфес, как холод неминуемости смерти вновь поразил его. Отведя глаза от оружия, протянутого Денвером, Корки медленно встал. Пошатнувшись на неверных ногах, тут же оперся о плечо друга:

– Клянусь, что никогда больше не возьму в руки ничего, что может приблизить смерть живого создания. Дуглас, я не хочу никого убивать… Никогда.

– Как пожелаешь, дружище, как пожелаешь. А сейчас пойдем. – И лорд Денвер кивнул сэру Томасу, подхватившему Корки с другой стороны.

– Кто позволил?! Стоять! – взревел подскочивший Аргайл.

– Оставь, Джорджи, – жестко приказал Денвер. – Тебе еще предстоит объясняться с лорд-канцлером по поводу того, каким образом приказ о казни Корки был подписан без ведома Совета. И не забудь сменить герб на своей карете. Аргайлом теперь стал мистер Коркдейл.

– Это не имеет никакого значения! Преступление совершено, и наказание не замедлит. – Брызжа слюной, Джорджи выхватил свою шпагу и приставил ее к груди Корки.

– С дороги, или клянусь, ты пожалеешь о своем рождении на этот свет. – Денвер рукой отвел клинок от сердца Корки и прошел мимо побелевшего Джорджи.

Глава 3

Темно. Сыро. Вдруг плоскость перевернулась, и все, что было внизу, стало наверху. Куки увидела себя на столе. Она попыталась сесть и встряхнула головой, фокусируя зрение. Сверху ее придавливал сырой ворох гладиолусов.

Издалека звучали тихие голоса. Голова страшно кружилась, ноги дрожали и едва удерживали ее ватное тело. Руки вовсе не слушались и висели жалкими, бесполезными веревками.

Ничего не соображая, девушка пошла в сторону от лестницы, за которой слышалась Труди. Куда девушка шла, она не понимала, но отчетливо осознавала, что если остановится, то тотчас же упадет и больше уже никогда не встанет. Она шла и шла, не представляя, что когда-нибудь выйдет из этого подвала.

Готические колонны поддерживали стрельчатый потолок. Листья… Они шуршали, едва послушные слабому сквозняку. Листьев было много, вероятно с прошедшей осени их сюда насыпало сквозь слуховые оконца под потолком. Высохшие листья были похожи на скрюченные кисти умерших. Плющ вился по стенам.

Но вдруг, за очередной колонной, открылась лестница наверх. Оттуда шел приглушенный свет и шум, какой бывает в больших пространствах, даже если они пусты. Это был зал кафедрального собора. Двери церкви распахнулись, и в темень и прохладу ворвался жесткий свет дня.

Но тут же в белом графитном свете образовалась черная мягкая фигура и поплыла навстречу Куки. Куки чувствовала страшный холод внутри, он примораживал ее кожу к костям и сковывал движения. Тошнота плотным комом стала пробиваться откуда-то снизу, из живота и вырываться наружу, раздирая горло и упираясь в нёбо.

Только бы дотянуть до человека, не спеша идущего ей навстречу, только бы успеть укрыться в кольце его рук, уже раскинутых ей навстречу! Но что же он так медлит, что же так невыносимо раздумывает перед каждым шагом навстречу ей?! Собрав жалкие остатки сил, Куки рванулась к нему сама.

– Куки! Наконец мы вас нашли! – раздался утробный голос сержанта Тревеллиана. «Тромбон приятен мертвецам, там-тарам-пам-парам… Значит, это он. Как хорошо!» – И поток горячей рвоты извергся из Куки на грудь Тревеллиана. Вслед за ним туда же рухнула освобожденная Куки, издав по пути блаженный вздох удовольствия.

В следующий раз Куки пришла в себя в больнице. Она поняла, что это больница, по особенному запаху стерильности и болезни, который витает в подобного рода заведениях. Его не могли заглушить даже цветы в нескольких довольно недурных букетах, стоявших на столике и подоконниках.

Телевизор на полке под потолком работал с выключенным звуком. По крайней мере так надеялась Куки. Ей не хотелось объяснять тишину тем, что она оглохла.

– Ночь… – прошептала она, обрадовавшись звуку своего голоса. Очень уж было тихо.

– Уже, – согласился кто-то.

– Кто здесь? – Она заметила в изголовье кровати мужчину, который сидел в кресле.

– Не волнуйтесь… Это я, Джеймс Тревеллиан.

– Кристофер?

– Все в порядке. Он пришел в себя. Ваш отец повез его домой.

– Труди?

– Ее упустили. Простите.

– Вы не смогли бы, – великодушно ответила Куки. Но смотреть на него она больше не рисковала. Хотя было ужасно любопытно, что же он здесь делал? – Ближайшие пятьдесят лет она здесь не появится…

– Гертруда Эммерсли исчезла. Мы попытались выяснить ее прошлое – оно, как оказалось, не существует… Да, мы раскрыли убийство вашей матери. Это сделал врач Инсайд-Хилл. Он уже много лет подделывал завещания постояльцев клиники, умиравших в ней. Видимо, они с Вильгельминой Мэтьюз что-то не поделили. Убийство он замышлял уже давно, и, по странному стечению обстоятельств, вы приехали именно в тот самый момент, когда он его осуществил. Совпадение… Мы, скорее всего, не обратили бы внимания на некоторые улики и признали бы случай самоубийства, если бы не вы. Вероятно, его ждет пожизненное заключение, повестку в суд вам пришлют.

– Это была моя мачеха, а не мать, – поправила его Куки.

– Хм-хм… Мы с вашим отцом по очереди дежурим у вас. Вам не повезло прийти в себя во время моего дежурства. Думаю, вам было бы приятнее первым увидеть отца, – извинился Тревеллиан.

– Мне ужасно приятно прийти в себя. Пусть ночью и без отца. А… знаете, зимой чаще умирают. Большинство ночью.

– Рождаются большинство тоже зимой, и тоже ночью. Вы не знали? – Сержант задумался.

Как странно. Странно было разговаривать здесь, с этим человеком. В такой час…

– Да… а, собственно, что со мной?

– Она вас отравила. Не знаю, как, но вам удалось выбраться. Мы проявили пленки, снятые вами в парке в ту ночь. На них была Труди. Это она начала стрелять, чтобы полиция, ну… убила Питера. – Он оглянулся в сторону двери, в которой появился отец Куки.

– А теперь отдыхать, – докторским голосом сказал сержант. – Для вас сейчас это самое важное.

– Я буду в коридоре, – подмигнул ей отец, недовольно проворчав что-то в адрес щенков, только и знающих, что отдавать распоряжения.

На следующее утро она была все еще очень слаба. Голова кружилась, правда, уже не с такой амплитудой, и подташнивало только слегка.

Капельницы вынули из вен, и Куки могла вволю шевелить руками и ногами, всякий раз как ей вздумается. Этим она и занималась, когда в палату, не постучав, влетела Роузи. Цветущая, живая и яркая, как всегда.

– Ой, какая ты смешная! – воскликнула она, только после этого Куки вспомнила про свое выражение лица и сменила его. – Надо же, как всегда!

– Ничего подобного! – буркнула Куки. – Обычно я еще смешнее.

– А мы решили навестить тебя вместе. Джеймс, – «Ого! да они уже на короткой ноге…» – не захотел отдыхать после ночного дежурства. Какая ты у нас героическая девушка!

– Кто бы мог подумать! – саркастично заметила Куки.

– У нас дурное настроение? Ну да это позволительно. – Роузи присела на край кровати и взяла Куки за руку. Та сразу же устыдилась своего поведения. Тем более что она все никак не могла понять его причины.

– Нет, просто голова болит, – соврала Куки и тут же пожалела, так искренне распереживалась Роузи.

– Я принесла тебе альбом и акварель, чтобы не скучала. – Роузи вынула из сумки обещанное.

– Довольно, Роузи, давай оставим Куки одну. Я думаю, ей надо отдохнуть. – Сержант взял девушку под локоть.

– Полицейские все такие зануды? – невинным голоском спросила у Куки Роузи, подчинившись и даже не пытаясь спорить. Куки, не удержавшись, прыснула в подушку. Она все еще продолжала улыбаться, когда все вышли из палаты.

Следующая неделя была одной из самых лучших за все последние годы жизни Куки. Больше всего ей нравилось, когда дежурил сержант. Они много разговаривали, даже ночами напролет. Куки врала, что у нее бессонница, а сама тайком выплевывала снотворное, которое ей приносила медсестра.

Никогда ни с кем она не разговаривала настолько открыто. Она и не знала, что может так много говорить, тем более о себе.

– Вот уж не поверю, что вы действительно такой себя считаете! – поднял руки в недоверчивом жесте сержант.

– И какая же я? – смеясь, заспорила Куки. – Наверное, вам лучше знать, вы ведь видите меня уже целых… постойте-ка, целых сорок три часа, с тремя перерывами.