Текст книги "Московские каникулы"

– Чихать я на него хотел! – отозвался Гриша.

– А второй муж – адвокат.

– И на него тоже чихал! – Гриша не был оригиналом в своих оценках. – На первый-второй рассчитайсь!

Лучана не поняла:

– Что ты сказал?

– Я сказал, что у меня вообще не было первой жены, сразу появилась вторая!

– Такого не может быть!

– Может!

– Не может!

– Может! – Гриша сделал шаг вперед и обнял Лучану. Лучана подумала, подумала и… высвободилась:

– Хотя в вашей стране может быть все. Вот я сдавала в багаж мертвую собаку, и только у вас мне могли всучить живую! Хочу танцевать!

Гриша снова засмеялся:

– Ты не можешь танцевать, свалишься, ты пьяная, ты надралась!

– Чепуха! – Лучана гордо выпрямилась, гордо тряхнула головой, золотые волосы гордо прошуршали по плечам. – Смотри, что я умею!

Она высоко задрала ногу, оставшись стоять на одной ноге, и при этом руками ни на что не опиралась. Гриша не мог скрыть восхищения:

– Фантастика, браво! Потрясающе! Как это у тебя получается?

– Я сейчас выступаю в цирке! Я водкоустойчивая, можно так сказать?

– Тебе все можно! А на другой ноге можешь?

– Пожалуйста! – Лучана переменила ногу. – Сколько ни выпью, могу стоять на одной ноге, как аист!

– А на двух можешь? – задал коварный вопрос Гриша.

– На двух сложнее! – Лучана стала на обе ноги и повалилась в кресло.

– Еще примем? – спросил Гриша.

– Нет, – решительно отказалась Лучана, – я уже наполнена по самое горлышко!

– Тогда смотри, что я умею! Вставай!

– Зачем?

– Будешь на страховке! – И Гриша полез на подоконник.

Лучана в испуге вскочила и подбежала к раскрытому окну:

– Ты выпадешь!

– Никогда! – Гриша явно что-то задумал. Он, покачиваясь, встал на подоконнике в полный рост. – До трех считать умеешь?

– До трех?

– До трех.

– Не пробовала, но я попробую!

– Ну! – поторопил Гриша. – А то я действительно вывалюсь!

– Раз-два-три! – протараторила Лучана.

При цифре три Гриша спрыгнул с таким расчетом, чтоб оказаться возле Лучаны, крепко обнять ее и поцеловать в губы.

Целовались долго. Это был лишь один продолжительный, нет, долгий, нет, очень долгий, нет, немыслимо долгий поцелуй. А когда отпрянули друг от друга, Лучана попросила, все еще задыхаясь:

– Здорово! Полезай еще раз на подоконник, еще раз спрыгивай, я умею считать до трех!

Но Гриша внезапно протрезвел. И сразу стал грустным:

– Нет! Для тебя это так, развлекаловка, приключение, легкие римские каникулы…

– Московские каникулы… А для тебя вот так вот, с ходу, с подоконника, большая любовь? – В голосе Лучаны не было насмешки, разве тоже прозвучала грустинка.

– Любовь? Не знаю, – тихо говорил Гриша, – но потрясение есть, это точно, и я ухожу ночевать в машину!

Лучана мгновенно вспылила, кстати, было от чего вспылить:

– Ты просто боишься!

– Да! – Гриша схватил плед, поколебался какое-то мгновение, а затем решительно шагнул к выходу, но Лучана преградила ему путь:

– Это я ухожу в твою дырявую машину! – Она вырвала плед. – Я тебя ненавижу, нет, хуже, я тебя презираю! – И, оттолкнув Гришу, ногой ударила по двери. Дверь распахнулась.

– Ты ведешь себя, как капризная миллионерша! – Гриша пребывал в растерянности, понятия не имея, как ему следует поступить.

– Я и есть миллионерша!

Последнее, что успел крикнуть ей вдогонку Гриша:

– Брюки бы надела, простудишься! В плед завернись!

Ответом ему был стук каблуков.

Теперь уже Гриша выглянул в окно, но что-либо разглядеть в кромешной тьме было невозможно. Фонарь, который торчал на столбе посередине двора, по идее должен был гореть, но он не горел, как и многие его собратья в столице и других городах нашей страны. Не освещать улицы, а тем более дворы, – это уже наша устоявшаяся традиция.

Лучана вылетела на улицу, подбежала к машине – найти ее, даже в темноте, было несложно, – и тут Лучана поняла, что погорячилась, сразу поняла. Да и как не понять. Устраиваться на ночлег в любой машине – не большой подарок, а в той, у которой нет верха… Нет, конечно, она идиотка, вспыльчивая идиотка. Надо возвращаться обратно, и немедленно, пусть он сам, негодяй, импотент, спит в этом корыте, да, вернуться и там сказать ему – пошел вон отсюда! Это звучит! Пошел вон!

Лучана забралась в автомобиль, с головой замоталась в плед. Она ни за что не унизится до того, чтобы вернуться в дом. Вроде бы попросить прощения. Лучше она замерзнет и умрет в этом проклятом дворе, пусть потом замучают Гришу угрызения совести. Нет, не замучают. У него нет совести. Она его ненавидит и не простит, никогда и ни за что!

С этой мыслью Лучана уснула как убитая.

Гриша, наоборот, никак не мог заснуть. Промучавшись час, не меньше, он встал, кое-как оделся и вышел во двор. Тихонько подкрался к машине… клетчатый плед мерно вздымался и опускался. Человека внутри пледа видно не было, но раз плед дышал, значит, внутри него человек был. Грише полегчало, он улыбнулся, направился обратно к дому и через пару минут спал. Снилось ему, ну конечно, снилось ему, что спит он не один, а с Лучаной. А ей снилось…

Сон номер три синьоры Лучаны Фарини,дочери Джузеппе Кастеллано из Венеции, что держит сувенирную лавку неподалеку от вокзала Санта-Лючиа на ла Писта-ди-Спанья, по-нашему на Испанской линии. Автомобильный сон

Снилось синьоре, что они с Гришей едут из Рима в Ассизи. Есть такой знаменитый маленький городок, где двадцать четыре тысячи жителей и двадцать четыре собора – один другого краше. А самый знаменитый из них собор Святого Франческо, где на втором этаже великие фрески Джотто, авторство которого оспаривают теперь некоторые искусствоведы, но ведь они и должны что-то оспаривать, иначе останутся без работы.

От собора Святого Франческо почти вертикально карабкаются в гору узкие улочки, еще более узкие от выставленной прямо на мостовой дивной керамики. И снится Лучане, что Гриша, который ведет машину, едет куда-то наверх, похоже к самому небу, но на миг теряет бдительность, потому что крепко обнял Лучану и прошептал ей нежные слова.

Он потерял бдительность, и машина покатилась вниз, сшибая и вдребезги разбивая керамику, машина скатывалась вниз, все набирая и набирая скорость. Шум и почему-то холод.

Лучана дико закричала, открыла глаза, и…

…увидала скопище возбужденных людей возле машины, в которой она, Лучана, лежит полуголая, лежит скрючившись, а какой-то наглый тип держит в руках ее плед:

– Под пледом пряталась, сука!

И услыхала разные голоса:

– Машину хотела угнать!

– А кому она, на хрен, нужна, эта Гришкина рухлядь?

– Ей нужна!

– А может, это бомж?

– Бомжи такие колготки не носят, ты посмотри какие – лакированные колготки! – И толстая баба нахально схватила Лучану за ногу.

Лучана опять закричала, громче прежнего.

А мальчишки уже мчались вверх по лестнице, мальчишки заколотили по двери Гришиной квартиры:

– Дядя Гриша! Дядя Гриша! Ваш драндулет угоняют!

Гриша вскочил с постели и как был, в одних трусах и босой, вылетел на лестничную площадку и кинулся вниз. Собака, естественно, кинулась следом.

Во дворе толпа уже расходилась, машина стояла на месте, жива и целехонька, но Лучаны в ней не было.

– Тут тетя была, где она? – Гриша оглядывался по сторонам.

– Ее милиция заграбастала! – равнодушно сообщил алкаш, который спозаранку уже раздобыл бутылку пива и теперь любовно ее поглаживал.

Гриша выбежал со двора на улицу и увидал милиционера, который уводил Лучану. Она завернулась в плед, значит, плед ей вернули, зато отняли свободу. Судя по тому, что утро выдалось прохладное, можно было предположить, что в данный момент плед для Лучаны был дороже свободы.

– За что вы меня арестовали? – ныла Лучана.

– За все! – последовал исчерпывающий ответ.

Гриша догнал парочку:

– Лучана, я здесь, я с тобой!

Сюрприз тоже был с ними. Он умудрялся делать свои неотложные дела и при этом не отставать.

– Этот болван думает, что я собиралась угнать твою машину! – пожаловалась несчастная.

– Болвана припомним! – пообещал блюститель порядка. – А ты, голый, мотай отсюда! – приказал он Грише.

– Этот болван, – злилась Лучана, – не верит, что я гражданка Италии!

– Вы поосторожней с болванами, – предостерег милиционер, – а насчет гражданства, если вы гражданка Италии, то почему говорите по-русски? Я гражданин России и не говорю по-итальянски!

– Она правда из Италии, – стал заступаться Гриша, – она у меня снимает комнату!

– И потому ночует в машине! – усмехнулся милиционер. – Глупо врете!

– Ты болван! – В Лучане пламенем горел итальянский темперамент. – Ты не понимаешь поэзии!

Прохожие, все как один, оглядывались на забавную троицу. Милиционер, полуголая женщина, вместо одежды на ней клетчатый плед, и голый мужчина, то есть не совсем голый, трусы на нем были. На собаку, на которой тоже не было никакой одежды, никто внимания не обращал.

Они подошли к милицейской машине, стоявшей у тротуара. Милиционер распахнул дверцу, и Лучана покорно полезла внутрь, Сюрприз, не спросив позволения, шмыгнул за ней, Гриша тоже забрался внутрь.

Поехали и приехали, не требуется особой сообразительности, чтобы догадаться: приехали в то самое отделение, где уже дважды побывала Лучана.

Начальник, увидев старых знакомых, сначала побледнел, потом покраснел, потом тяжело задышал.

– Женщина доставлена, – рапортовал милиционер, – за попытку угона автомобиля. Она меня при исполнении служебных обязанностей три раза обозвала болваном!

– Мало! – прохрипел начальник.

– Доброе утро, товарищ начальник, – поздоровался Гриша, – как вы себя чувствуете? А у меня инсульт!

– Я вся изнервничалась, господин начальник, – вступила в беседу Лучана. – Вы не угостите меня кофе? Каждое утро я начинаю с кофе.

– Уйдите! – простонал начальник. – И чтоб я вас больше никогда не видел, даже в страшном сне! Уйдите в Италию! Италия – это далеко?

– Очень далеко, – сказала Лучана.

– Какое счастье! – выдохнул начальник. – Вон отсюда!

Лучана на радостях подскочила к начальнику и поцеловала его:

– Вы самый лучший полицейский, которого я когда-либо видела.

Вдобавок к поцелую она одарила начальника лучезарной улыбкой, и все трое, она сама, Гриша и Сюрприз, исчезли.

Начальник поглядел на подчиненного милиционера, который толком не понимал произошедшего, с откровенной ненавистью. Однако произнес начальник только два слова:

– Ты болван!

Потом добавил:

– Она права – ты трижды болван!

Начальник ошибся. Лучана назвала милиционера болваном действительно три раза, но сам начальник добавил еще два «болвана», итого получалось, что подчиненный – пять раз болван!

На улице Лучана и Гриша поглядели друг на друга и, казалось, безо всякой причины начали хохотать. Затем Лучана резко оборвала смех:

– Тебе холодно?

– Нормально.

Лучана развернула плед, и теперь они оба завернулись в него.

– Так лучше?

– Так лучше. Но до дома идти далеко.

– Дойдем!

– Конечно, дойдем, – сказал Гриша. – Мы уже идем.

Вроде ему должно было быть хорошо, но на самом деле он загрустил:

– Ты ведь уедешь…

– Не знаю… У меня ведь все украли – и деньги, и билет, и паспорт тоже, я ведь тебе врала, что день провела хорошо, что в посольстве меня как родную приняли. Они меня даже внутрь не пропустили!

Гриша остановился:

– Действительно украли паспорт? Билеты-то можно восстановить…

– Да, украли! И это бесценный подарок! Будь счастлив тот вор!

– Восстановить паспорт – это же целая история, это же долго. Если бы я нашел вора – я бы его обнял…

Лучана не дала Грише договорить:

– Лучше обними меня и…

– И! – повторил Гриша, потому что понял, что надо делать.

И они начали целоваться. Они шли по улице и целовались. Они останавливались и целовались. Они переходили дорогу и целовались, невзирая на такую мелочь, как автомобили, которые надвигались на них с угрожающей скоростью. Они целовались практически без перерыва. Дорога до дому, как предупреждал Гриша, была долгой, и сейчас им это нравилось.

Они целовались, не замечая прохожих, которые глазели на них, как на ненормальных. Гриша забыл, что он босиком. Лучана не заметила, что плед сполз, волочится по тротуару и вид у нее, у Лучаны, – более чем откровенный. Они целовались и были счастливы. Человек создан для счастья, как птица для полета. Это написано давно, это очень давно написано хорошим писателем и хорошим человеком по фамилии Короленко, и это святая правда.

Когда добрались до Гришиной комнатушки, ее хозяин сказал:

– Нам надо срочно опохмелиться…

– Я не знаю, что это значит – хмелиться…

– Это значит – немедленно хорошо принять, а то мы оба схватим воспаление легких!

– Ну и прекрасно – будем лежать рядом! – высказалась Лучана. – И еще я бы выпила кофе, которого нет!

– Уже есть! – гордо сказал Гриша. – Я пошел на кухню варить кофе, и я ведь гулял босой…

– Разве? Я не заметила.

– Заодно помою ноги.

– Кто бы спорил, – улыбнулась Лучана. – А я пока покормлю Сюрприза. У нас есть чем?

– У нас есть, – Грише особенно понравилось, что Лучана сказала «у нас», – вон, на столе, сардельки…

Вчера Сюрприз уже ел сардельки, что не помешало ему наброситься на них сегодня с завидным аппетитом.

Гриша сварил отличный, крепкий кофе, Гриша пожарил яичницу с ветчиной, Гриша пожарил тосты, и Гриша налил вина по чуть-чуть, по капелюшечке. Они выпили по чуть-чуть, они умяли яичницу, они поели горячие тосты, намазывая их маслом, а сверху джемом. Они ничего не говорили друг другу. Бывает, когда слова – помеха, когда молчание дорогого стоит. Сейчас оно стоило очень дорого и в свободно конвертируемой валюте.

Гриша дожевал тост, порывисто поднялся со стула, шагнул к шкафу и вынул из него гитару.

При виде гитары Лучана поперхнулась, что-то съестное застряло у нее в горле. Гриша, как водится, похлопал Лучану по спине, и съестное благополучно миновало горло. Однако Лучана не могла смотреть на Гришу. Ее давил смех.

– Ты что? – удивлялся Гриша. – С чего это ты?

– На меня иногда находит, – с трудом проговорила Лучана, – не обращай внимания!.. Ты играешь на гитаре?

Она заставила себя поглядеть на Гришу невинным взором, будто бывшая Гришина жена не посвящала ее в тайны его сексуальных привычек.

– Да так, – Гриша небрежно перебирал струны, – немножко бренчу. Я даже рискну тебе спеть!

– Ну? Ты и поешь тоже? Этого я никак не ожидала! У тебя есть голос? – Лучана сдерживалась изо всех сил, чтобы снова не расхохотаться.

– Чего нет, того нет, – откровенно признал Гриша, – просто у меня сейчас душа поет!

– Слушаем душу! – сказала Лучана.

Гриша тронул гитару и запел. У него обнаружился симпатичный, с легкой хрипотцой голос. Если б он вышел на эстраду, где у большинства певцов вообще нет никакого голоса, то имел бы успех. Сейчас он пел что-то манящее и кружащее. Слова и музыка – они притягивали, заманивали, они жаловались, просили сочувствия и объяснялись в любви…

 
Если в городе твоем снег,
Если меркнет за окном свет,
Если время прервало бег
И надежды на апрель нет,
Если в комнате твоей ночь,
Притаился по углам мрак,
Нету сил прогнать его прочь,
Позови – я скажу, как…
За облаками поверх границ
Ветер прильнет к трубе
И понесет перелетных птиц
Вдаль от меня к тебе…
 

Лучана забыла обо всем на свете. Забыла про Венецию и Рим. Забыла о том, что сидит в кресле с потрепанной обивкой, что комната маленькая, забитая случайными вещами, за окном доживает век старое, чахлое дерево, из-за стенки доносится звук телевизора, у ног лежит дворняга, совсем недавно была чужая, а сейчас своя, родная… А Гриша пел:

 
А над городом живет Бог,
Сорок тысяч лет, и все сам.
И конечно, если б он смог,
Он бы нас с тобой отдал нам!
И сойдет с его лица тень,
И увидит он, что я прав,
И подарит нам один день
В нарушение своих прав…
 

Гриша еще раз пропел первый куплет, замолчал, Лучана тоже молчала. Потом Гриша сказал:

– Есть паспорт, нет паспорта, ты ведь все равно уедешь… – Это не был вопрос, так, невеселые мысли вслух.

– Уеду!

– И больше не приедешь! – Тоже не вопрос, тоже мысль вслух.

– Не надо, прошу! – взмолилась Лучана и, чтобы переменить тему, сказала и испугалась того, что сказала, вдруг спросит – откуда она про это знает: – Ты сам сочиняешь песни?

Он, слава Богу, не спросил, и, следовательно, она не выдала бывшую жену.

– Бывает, сам, но это не моя песня, это Андрей Макаревич, слыхала о нем?

– Только что, да, услышала.

Гриша думал все о том же, не мог о другом:

– Зачем ты свалилась с неба мне на голову?

– А ты зачем подставил голову?

– Но раз ты с неба, – задумчиво произнес Гриша, – может, это предначертано?

– Я тоже так думаю… – Лучана положила Грише обе руки на плечи, они снова принялись целоваться, а потом…

Потом собака застенчиво отвернулась, а Гриша признался:

– Только сейчас я понял, как я тебя люблю!

– А мне кажется, – тихонько сказала Лучана, – что я люблю тебя давно-давно…

День за окном потихоньку клонился к вечеру, и тени на улицах становились длиннее.

Собака напомнила о своем существовании, подошла к подоконнику, встала на задние лапы, передними уперлась в подоконник и жалобно тявкнула.

Лучана вздохнула:

– Единственное, что мне не нравится в собаках, так то, что их надо выводить!

– Намек понял, хотя мне совсем не хочется вставать, но надо!

Гриша выбрался из-под одеяла.

Пес тотчас подскочил к нему и в преддверии уличных радостей весело запрыгал.

Гриша поспешно одевался. Не удержался и хитро сверкнул глазами:

– По-моему, тебе, женщина, больше всего на свете хочется составить нам компанию?

– А по-моему, этого хочется тебе! – Лучана тоже покинула постель. – Я пойду так!

Одежды на ней… не было на ней одежды.

Гриша кивнул:

– Так лучше всего. Но нас опять заберут в милицию. Вспомни начальника и пожалей его: его хватит Кондратий!

– Кто такой Кондратий? – не поняла Лучана.

– Он живет в сумасшедшем доме.

– Ладно, – Лучана была милостива, – пожалею начальника! – И тоже стала одеваться, а Гриша взял Сюрприза на поводок.

Они вышли и побрели куда глаза глядят. Глаза вели по улицам Замоскворечья, а больше по переулкам, где весело и хвастливо красовались недавно восстановленные, отреставрированные купеческие особняки. Они смотрелись как новенькие, хотя некоторым из них уже было лет, пожалуй, больше чем сто или даже сто пятьдесят.

Лучана вдруг остановилась:

– Ты должен приехать в Рим!

– Очнись! Выйди из сказки! – отозвался Гриша.

– Да, это сказка, но я не хочу из нее выходить!

А Гриша продолжал жестко:

– Все кончится, как началось, в Москве. Мы с тобой разного поля ягоды. Можно сказать, Принц и Нищий! Принц – это ты!

– Дурак ты, а не Нищий! – Лучана подняла руки и пальцами мягко провела по волосам. Это был притягательный жест. Сейчас Лучана стала невыносимо хороша. – Я останусь в Москве до тех пор, пока ты не согласишься приехать ко мне в Италию.

– Великолепно! – искренне воскликнул Гриша. – Ты остаешься у меня в коммуналке насовсем. Решено!

Пошел дождик, приличный, осязаемый дождик. Гриша поежился первым. Зато Лучана беззаботно сказала:

– Лично мне дождь не помеха! Терпеть не могу зонтов! Я их потеряла столько – хватило бы на всю Москву!

Гриша не пожелал оставаться в долгу:

– А я вообще непромокаемый! – Гриша теснее прижался к Лучане, и они продолжали идти, не имея конкретной цели, что, как известно, самое приятное, и шлепали по лужам, как непослушные дети.

Больше всех страдал от дождя Сюрприз. Он отряхивался, фыркал и поднимал обиженный взгляд на хозяев. Вроде всемогущие, а дождь остановить не хотят!

Дождь прогнал уличных музыкантов. Они собрали свои музыкальные пожитки и ушли, оставив лежать на тротуаре жестяную крышку от коробки со сдобным датским печеньем. Эта одинокая, брошенная крышка навела Гришу на озорную мысль:

– Давай попробуем!

Лучана согласилась, не колеблясь:

– Согласна. Только что мы будем пробовать?

– Будем петь! Принцесса и нищий. Посмотрим, на сколько мы напоем! Наш главный шанс в собаке. Всегда больше подают, когда с собакой!

И Гриша затянул жалобную песенку о бедных сиротках и бедной собачке, которая так любит витаминизированные корма, на которые у хозяев нет денег. Заметив, что Лучана вот-вот рассмеется, Гриша строго предупредил:

– Не смей смеяться! Артист не должен смеяться, даже если его реплики смешные!

– Никогда! – пообещала Лучана. И даже попробовала подпевать.

Гриша одобрительно похлопал ее по плечу.

Но… никто не подавал. То ли дождь подгонял прохожих, и им не хотелось задерживаться, то ли не нравилась песенка.

– Лучше спой про снег, про перелетных птиц… – посоветовала Лучана.

– В дождь про снег – это удачная мысль! – поддержал менестрель и стал напевать ту самую песню, что уже звучала у него в комнате:

 
Если в городе твоем снег,
Если меркнет за окном свет…
 

Он отважился на сокращенный вариант и сразу перешел на припев:

 
За облаками поверх границ
Ветер прильнет к трубе
И понесет перелетных птиц
Вдаль от меня к тебе…
 

Произошло чудо. Остановилась женщина. Затем молодая пара – парень и девушка, парень держал над головой развернутый пластиковый пакет.

И подали. Кинули в крышку разноцветные бумажки.

Лучана быстро нагнулась и схватила деньги:

– А то они намокнут!

Парень с девушкой улыбнулись и ушли. Лучана пересчитала добычу, полторы тысячи рублей, и поинтересовалась, что на них можно купить.

Выяснилось – полбуханки черного хлеба. Лучана обрадовалась и дала слово, что повезет эти полбуханки в Рим, как доказательство того, что она просила милостыню в столице России.

Купили полбуханки, вернулись домой. Лучана аккуратно обернула хлеб бумагой и спрятала в чемодан.

Весь вечер они провалялись в постели, что-то жевали, о чем-то болтали, смотрели телевизор.

В последних известиях диктор объявил, что в Москве находится итальянская торговая делегация во главе с господином Маурицио Каппаттини. Самого Каппаттини, маленького, толстенького, но при этом элегантного, тотчас продемонстрировали телезрителям.

Лучана всплеснула руками:

– Так это же Маурицио, мой друг! Он учился в школе вместе с моим мужем. Теперь он Министр!

– Пошел он к дьяволу, твой Министр, вместе с твоим мужем, которого на самом деле нет! – резко высказался Гриша и переключил телевизор на другую программу, благо держал в руке «римоут контрол» – дистанционное управление.

– Нету мужа, нет! – подтвердила Лучана и теснее прижалась к любовнику.

И тут погас экран телевизора, потому что вообще отключили свет.

– Это бывает, – равнодушно заметил Гриша.

– В Риме это тоже бывает. Тебе нужен свет? – Лучана спросила с легкой иронией.

Ответ последовал без слов.

В темноте комната наполнилась звуками, которые прежде будто прятались. Что-то скрипнуло, что-то тихонько щелкало, что-то шелестело. Откуда-то издалека доносился тонкий девичий голосок и смех. Звякнул трамвай, хотя по улице, на которой жил Гриша, трамвай не ходил. Просто в полной темноте звуки распространялись в полной свободе, им ничто не мешало.

– Лучана, – сказал вдруг Гриша, – надо купить календарь и обвести в нем кружком сегодняшний день, когда я в тебя влюбился!

– Не влюбился, а полюбил! – поправила Лучана.

– Это одно и то же!

– Нет, разница гигантская!

– Хорошо, значит, полюбил!

– И ты говоришь неправду, что сегодня. Ты полюбил меня давно, вчера, нет, даже позавчера, когда поливал меня из ковшика!

– Я этот ковшик повешу на стену, на самое видное место!

– Правильно! – закончила умный разговор Лучана.

Вся улица была погружена во мрак, и только фары машин прорезали его слепящими лучами. Внезапно, в одно мгновение, свет снова появился, где-то на линии исправили повреждение. Окна в Гришином доме вспыхнули прямоугольниками, желтыми, оранжевыми, даже зелеными, где виднелся зеленый абажур. И только одно окно, Гришино окно, оставалось темным. Лучана была права. В этой комнате свет был не нужен.

Утром, когда Гриша проснулся, то с удивлением обнаружил, что Лучана встала раньше него и натягивает парадное черное платье.

– Ты собралась на бал?

– Нет, в посольство. Мне нужно застать Маурицио, пока он еще никуда не исчез.

С Гриши сон как рукой сняло. Он сел на постели, лицо его стало жестким:

– Так… значит, отпад-отказ! Я тебя не знаю, я тебя не видел! Да здравствует синьор Министр!

Лучана застегивала на шее алую гранатовую нитку.

– Мне очень нравятся гранаты. А к Маурицио ты не ревнуй, для него на свете существует только одна женщина – политика! Он поможет мне решить проблему с паспортом и билетами!

– А я тебя, иностранка, не держу! – с нарочитой грубостью произнес Гриша. – Иди, спеши!

– Я туда и обратно. Как это у вас говорится – мигом! – Лучана искренне верила, что обернется мигом. – У нас же с тобой счастье, Григорий!

Первый раз назвала его полным именем и исчезла.

– Значит, конец, я предчувствую! – сказал сам себе Гриша.

На улице Лучана остановила первую попавшуюся машину:

– В итальянское посольство, улица Веснина!

– Сколько заплатите?

– Сколько попросите! – Лучана уже залезала в автомобиль. – У меня нет ни копейки, меня обокрали, но верьте, вам хорошо заплатят!

Шофер внимательно оглядел Лучану и решил рискнуть. Поехали. И благополучно добрались до посольства.

– Откройте мне дверцу! – распорядилась Лучана и шепотом продолжила, видя удивленное лицо шофера: – Так положено!

Шоферу надо было получить деньги, и потому он, хочешь не хочешь, должен был выполнить причуду пассажирки. Вышел, обошел машину спереди и вежливо распахнул дверцу, выпуская Лучану.

Та, шикарно одетая, вальяжной походкой приблизилась к дежурному милиционеру и сказала небрежно:

– Сообщите, и побыстрей, главе правительственной делегации синьору Каппаттини, что Лучана Фарини ждет его здесь, у входа! – И добавила для убедительности: – Как мы и договаривались!

Милиционер не пожелал вступать в дискуссию, черт ее знает, может, это и правда. Конечно, он не узнал ту самую итальянку в рабочем оранжевом жилете, которую вчера не впустили внутрь. Милиционер куда-то позвонил…

И буквально сразу семенящей походкой поспешил навстречу Лучане сияющий Министр – маленький, толстенький, со сверкающей серебряной прической:

– Лучана, ты в Москве, какое счастье!

Калитка распахнулась перед Лучаной, пропуская ее на территорию посольства, но Лучана не торопилась входить:

– Маурицио, дорогой, рассчитайся с шофером, у меня нет ни сольди. Я еду издалека, – она обернулась и подмигнула шоферу, – пятьдесят долларов!

Министру негоже было выказывать недовольство, он его спрятал внутри, как положено дипломату. Министр заплатил. Шофер поспешил поскорее уехать, пока клиенты не передумали и не потребовали сдачу.

– Лучана! – запел Маурицио, обнимая ее за плечи. – Ты в Москве, я ничего не знал!

Они уже шли по двору посольства.

– Я приехала хоронить собаку, но не смогла ее похоронить, потому что она оказалась живая!

Министр вздрогнул.

– Ну и хорошо, что живая! – одобрил поведение собаки Министр. – Ты прекрасна, как всегда, синьора Фарини! У нас с тобой впереди целый день, официальная часть визита закончена…

Они говорили, естественно, по-итальянски.

– У меня нет ничего впереди, все сзади! – оборвала Лучана. – У меня украли деньги…

– Я одолжу! – галантно предложил Министр.

– Билеты!

– Я позвоню в «Алиталию»!

– И паспорт тоже!

Министр нахмурился и сделался государственным человеком:

– Это сложнее, но и эта проблема решаема. Я поручусь за тебя перед Послом. Идем к нему, но…

– Что «но»? – насторожилась Лучана.

– Сегодня начинается сладкая жизнь, и ты будешь сопровождать меня в качестве красивой, сногсшибательной спутницы!

– Но это невозможно! – почти что выкрикнула Лучана. – Меня ждут!

– Такую женщину, как ты, – мудро заметил Маурицио, – он просто обязан ждать! Это повысит коэффициент полезного действия вашей будущей встречи. Идем к Послу хлопотать насчет паспорта…

Министр повел Лучану внутрь здания и по пути шепнул:

– Я всегда предупреждал твоего дурака мужа: не пускай ее никуда одну. Кто он, твой московский?

Лучана не пожелала выдавать Гришу:

– Это вовсе не он, это она, подруга!

– Ну, это было бы еще хуже! – по-современному отреагировал Министр, не поверив Лучане. – Нацепи на лицо ослепительную улыбку. Вон кабинет Посла! Уверен, что ты здесь кого-то завела. У тебя такой довольный вид, прости, это вид женщины, которая только что из постели любовника!

Не давая Лучане возможности возразить, Министр кивнул секретарше и распахнул дверь, ведущую в кабинет:

– Дорогой Франко! Позволь представить тебе моего друга, римско-венецианскую красавицу, синьору Лучану Фарини!

Улыбка Лучаны была победительно-роскошной и одновременно загадочной. Может быть, именно эту улыбку писал Леонардо да Винчи? И правда, может он писал ее с Лучаны? Кто знает…

Вскоре вереница правительственных машин, длинных и черных, мчалась по Ярославскому шоссе к Сергиеву Посаду, бывшему городу Загорску, где расположена Троице-Сергиева лавра. Кстати, почему начальственные автомобили, не только у нас, но и по всему бюрократическому миру, окрашены в черный, траурный цвет? Неясно…

– Я предательница! – страдала в машине Лучана.

– Конечно, предательница, и для женщины это нормально, – улыбнулся Маурицио, протягивая руку к телефонному аппарату, – ты ему позвони!

– У него нет телефона!

– Как это нет? Он что, бездомный?

– Он ученый, он поэт, он композитор…

– И превосходный мужчина! – закончил Маурицио. – Пошли ему телеграмму!

– Я уже кое-что поняла про эту страну, – грустно заметила Лучана, – телеграмма может прийти через несколько дней!

Маурицио отрицательно покачал головой:

– Нет, нашу доставят немедленно! Похоже, уже подъезжаем.

Лучана поглядела. Вид на лавру был потрясающий.

– Нас ждет небольшая экскурсия, а затем обед у митрополита. Ты ела когда-нибудь монастырскую уху из стерляди? – Настроение у Министра было отличным.

Но стерлядь не взволновала Лучану.

– Но как я пошлю эту телеграмму?

– Продиктуй ее, пожалуйста, моему помощнику, вот и все!

Помощник сидел впереди, рядом с водителем. Он слышал слова шефа и угодливо обернулся к Лучане.

Телеграмму и в самом деле принесли тотчас же, то есть через несколько минут после того, как она была отправлена. Ведь могут, если хотят. Приняла телеграмму Дуся. Гриша во дворе занимался ремонтом машины, надо же было себя хоть чем-то занять. А машина, по счастью, была такой, что требовала ремонта всегда.

– Гриша! – зашумела Дуся, размахивая телеграммой. – Тебе правительственная! Ты уже в правительство затесался! Я прочту!

– Не смей! – Гриша стал вылезать из-под машины,

– У тебя руки грязные, нельзя пачкать правительство! Читаю! – Дуся уже вскрыла телеграмму и зачитала с выражением: – «Скучаю тчк очень скучаю восклицательный знак…» Во как, – прокомментировала Дуся, – восклицательно скучает. Читаю дальше: «Обедаю монастыре Сергиевом Посаде…» Гриша, она от любви к тебе, Григорий, ушла в монастырь!

– Заткнись!

– Нет, тут еще есть в конце… «После обеда мчусь тебе… целую…» Гриша, следовательно, когда она примчится, кормить ее уже не надо…

Гриша скрипнул зубами:

– Пойдем, Дуся, выпьем!