Текст книги "Исчезновения"

– Для свадьбы Мэл? – спрашивает Уилл. – Я попрошу его особенно постараться.

Вив подмигивает и бросает ему еще одно ожерелье из цветов.

Слова Уилла опускаются мне на уши как горячие угольки. Я едва могу скрыть свое удивление, когда мы разворачиваемся, чтобы уйти с Рынка.

– Твой отец нашел варианты?

Я смутно знала, что доктор Клиффтон является кем-то вроде ученого, но никогда не думала спросить о подробностях. И так было столько важных вопросов без ответов.

– Да, большинство из них, – отвечает Уилл. То, как он дотрагивается до выбритого затылка, дает мне понять, что он гордится этим.

– Пока, Уилл, – говорит охранник, хлопая парня по спине, когда тот открывает дверь в стене. Она закрывается, плющ снова падает на место позади нас. И теперь я понимаю, почему так много улыбок и признания было направлено в сторону Уилла, отчего дамы в городе не сильно давили на миссис Клиффтон из-за нарушения ею правил использования вариантов.

Потому что Клиффтоны были теми, кто дал Стерлингу шанс вернуть часть утраченного – разрушенную, светящуюся частичку – раз за разом.

***

К тому времени, как мы пробрались через лес и достигли главной дороги, солнце опустилось ниже на ширину ладони. Я не хочу говорить Уиллу о том, что думаю. Когда это кончится? Сколько столов с вариантами будет добавлено за годы его жизни?

Женевьева будет готовить ужин к этому времени, и нам надо бы идти домой. Но я хочу увидеть еще кое-что.

– Уилл, – спрашиваю, – моя мама жила где-то поблизости?

– М-м-м, да. – Мы пересекаем деревянный мост, вода бежит под нашими ногами. – Но, кажется, дом очень давно сгорел.

– Можешь мне показать? В любом случае, – колеблюсь, – хочу его увидеть.

Он размышляет и потом кивает. Мы ускоряем шаг, сворачиваем на главную дорогу и идем еще какое-то время, прежде чем появляется сожженный остов дома. Мои ступни болят, волосы растрепались и падают на лицо.

Когда подходим ближе, я жалею, что мы пришли. Вокруг основания дома выросли сухие выжженные стебли кукурузы, сформировав бесконечную узорчатую стену, которая жутковато неподвижна. Разбитые стеклянные бутылки и окурки сигарет втоптаны в грязь. Все, что осталось от дома, – это распотрошенные плиты двух стен, зияющие провалы выбитых окон и остатки кирпичного камина. Основание исчезает в грязи из смеси осколков, пепла и пучков мокрых, гниющих листьев.

Я останавливаюсь, Уилл стоит рядом со мной, наши плечи почти соприкасаются, пока смотрю на небрежные надписи на обугленных остатках дома и запечатленные многократно в грязи под нашими ногами.

– Что это значит? – тихо спрашиваю, касаясь их носком ботинка. – Катализатор?

Уилл вздыхает, словно жалеет, что привел меня.

– Исчезновения так устроены, что должно было произойти нечто, чтобы они начались, правильно? Что-то или… кто-то, – говорит он. – Никто не знает, что произошло или почему. Поэтому мы называем это, что бы или кто бы ни скрывались за этим, Катализатором или Изменяющим.

Я напрягаюсь.

Он глубоко вздыхает.

– Если сможем выяснить, кого или что винить, то будем на шаг ближе к разгадке, как все исправить.

Я стираю рисунок песочных часов носком ботинка.

– Люди действительно думают, что это что-то намеренное? Как проклятие?

– Некоторые – да, – говорит он. – Но это все дикие теории и тыканье пальцем в небо, как всегда и было. – Он поднимает стеклянную бутылку у своих ног, стучит ею по ладони. Потом неожиданно кидает ее подальше от нас, в кукурузные посадки. – Потому что, если сильно стараться, можно найти причину подозревать практически любого.

Ветер шелестит в кукурузе, и она волной колышется вокруг нас. Я поеживаюсь и снова думаю о книге мамы, о странных пометках в ней.

– Еще кое-что, – говорю, когда поворачиваемся, чтобы уйти. – Исчезновения… имеют они что-то общее с Шекспиром?

Он смотрит на меня в настоящем изумлении.

– Шекспир?

– Забудь, – пожимаю я плечами и слегка улыбаюсь ему, чтобы скрыть свои подозрения и чувство боли при виде сожженного и исписанного клеветой дома мамы. Похоже, у меня и в самом деле неплохо получается быть скрытной.

Я все-таки дочь своей матери.

Глава 12

28 февраля 1941 года

Птица: галка

Галки необычны тем, что часто делятся едой с другими.

Известно, что они крадут драгоценности и другие блестящие предметы и собирают их в гнездах.

Иногда их считают предвестниками смерти.

У Финеаса совсем нет денег.

Сначала я отношу все к изменениям его настроения, которые появляются и исчезают как луна. То, как Финеас гавкает на меня, если я пролью молоко, как неохотно волочит ноги, чтобы заменить перегоревшие лампочки, как искажается его улыбка при резком звонке телефона.

– Не поднимай трубку.

Потом он начинает кашлять, словно телефонные звонки делают все только хуже.

– Знаешь, ты думаешь, что можешь оплатить старые ошибки, – говорит он, сплевывая в один из своих девственно-чистых платков. – Но никогда не можешь. Этот долг просто будет продолжать расти как плесень, пока ты не сможешь дышать.

– Ты кому-то что-то должен? – спрашиваю.

Он качает головой.

– Это было очень давно.

Резкий стук в дверь раздается два дня спустя. Я снимаю старые доски крыльца, когда слышу, как Финеас ругается, а потом открывает дверь. Хватаю карманный нож и иду на кухню.

Незнакомый голос говорит:

– Я пришел за деньгами, Финеас.

Я стою в тени затаив дыхание.

– Я заплатил твоему отцу, Виктор, – говорит Финеас, – все до последней копейки.

– Да, из начального займа. Но не проценты, которые мы потеряли, пока ты был в тюряге. Ничего личного, Финеас, – произносит голос, – просто бизнес.

Я открываю карманный нож, потом закрываю его и захожу в кухню.

– Я достану деньги, – говорю мужчине. У него клочковатые черные волосы, маленькая бородка, острый подбородок – из-за чего он напоминает мышь – и маленькие горящие глазки, которые словно состоят только из зрачка.

– Больше не беспокой его. Он разорен. Я тот, с кем ты будешь иметь дело. Стивен Шоу, – протягиваю руку.

Финеас сердито смотрит на меня, берет жирный кусок мяса из морозильника, разворачивает его и бормочет у стойки.

– Виктор Ларкин, – говорит мужчина, беря мою руку. Он пожимает ее крепко и держит, даже когда я пытаюсь забрать ее.

– Не будь идиотом, Стивен, – говорит Финеас.

– Я достану их, – повторяю я Виктору Ларкину. Мы договариваемся о первой оплате, а потом я настойчиво провожаю его к двери.

Финеас зажигает газовую плиту, повернувшись ко мне спиной.

– Откуда будут эти деньги, Стивен?

– Ты научишь меня своей старой профессии. – Я смотрю на его пальцы, в крови от мяса. – Я сказал тебе, с руками у меня всегда все было хорошо.

Финеас вздыхает и включает огонь на максимум.

– Мне это не нравится, – говорит он, кидает мясо, и оно шипит на сковородке, но решение принято. Я последую по стопам отца.

Научусь искусству грабить могилы.

Глава 13

Утром в понедельник Джордж стоит в коридоре, изучая школьную доску объявлений.

Он приветствует меня вопросом:

– Так что будешь делать на Турнире побратимов?

Хотя лист записи участников появился только этим утром, он уже почти весь исписан фамилиями. Джордж изучает перечень соревнований, пробегая пальцами по светло-русым волосам. Низ его брюк покрыт засохшими стебельками травы.

– В этом году есть хорошая категория, – говорит он. – Я собираюсь ее выиграть. Он берет ручку и пишет свое имя под «Инновациями вариантов». Потом протягивает ручку мне.

Я перебрасываю сумку на другое плечо.

– Нет, спасибо, – говорю, – думаю, что быть новой ученицей в новой школе и заводить новых друзей в странном новом городе – вполне достаточно для меня в этом году.

– О, не будь занудой, – говорит он. – Все что-то делают. Если не будешь, то приготовься столкнуться с гневом директора Клири. Может быть, он нарисует портрет себя, читающего тебе лекции по поводу ценностей школьного духа. – Он снова протягивает мне ручку.

Я изучаю список категорий. Их около двадцати, от фехтования до конного спорта.

– Что такое «Звезды»?

– Это «Бросание звезд», типа дартса, – объясняет Джордж. – В этом обычно преуспевает Коррандер, так что из Стерлинга никто не записывается.

– Хм, – говорю я. Уилл записался на турнир по футболу. А потом я замечаю имя Элизы Пэттон на доске. Оказывается, она записалась на три разных соревнования.

– Давай, турнир только весной. К тому времени ты уже освоишься. – Джордж толкает меня локтем в руку.

«Или, может, война закончится, – думаю, – и меня здесь больше даже не будет».

– Нужно идти на занятия, – говорю и кладу ручку на край доски объявлений. Место рядом с моим именем остается пустым.

***

Позже тем же днем смотрю на стену в женской раздевалке и покорно надеваю спортивную форму через голову. Она сделана из тонкой, почти прозрачной ткани цвета пыли. Я вздрагиваю и пытаюсь сделать так, чтобы складки легли на мне красивее.

Обычно во время физкультуры нас отделяют от мальчиков, но сегодня их построили около окрашенных кирпичей задней стены. Джордж стоит в начале, его острые колени выглядывают из-под шортов. Он машет, подзывая меня к себе.

– Так насчет турнира… – говорю, опираясь о стену рядом с ним, и складываю руки на груди, чтобы прикрыть себя. – Стерлинг соревнуется с другими городами-побратимами?

– Да. – Джордж поочередно хрустит костяшками пальцев, поеживаясь, словно отлично понимает, что форма не очень-то хорошо на нем сидит. – Он проходит в течение трех дней. Твой город получает очки за каждое первое, второе или третье место в соревнованиях, и тот, у кого в итоге больше всего очков, будет принимать Ярмарку урожая в следующем году.

– Думаю, звучит весело.

– Раньше так и было. Теперь люди стали воспринимать это слишком серьезно. Директор Клири всегда ведет себя так, словно на кону стоит его работа.

Я корчу рожицу.

– Знаю, – ухмыляется Джордж, – ему нужно изменить стратегию мотивации.

Миссис Перси, преподаватель физкультуры для девочек, врывается в дверь и хлопает в ладоши.

– Всем привет. Вы собрались сегодня здесь, потому что вы нужны друг другу, чтобы научиться кое-чему новому.

– Нет, – руки Джорджа еще больше суетятся. – Лучше бы не вальсировать. Я думал, это просто слухи.

– Вы научитесь танцевать вальс! – миссис Перси смотрит на нас и сияет, словно ожидает, что мы будем ей аплодировать. – Ко времени Рождественского бала вы должны будете уметь танцевать венский вальс и вальс сомнений как профессионалы, – продолжает она. – А теперь, учитывая, что вас так много, а я одна, в этом году я устроила что-то особенное. Некоторые из старших учеников согласились прийти сегодня и продемонстрировать вам танец.

Вся кровь приливает к лицу. Я тяну за складки своей формы, пытаясь спрятаться за Джорджем. Пожалуйста, пожалуйста, думаю я, пусть Уильям не будет учеником, инструктирующим нас.

Когда двери открываются, я чувствую облегчение, но только на мгновение. Потому что альтернатива ненамного лучше.

В двери появляется Элиза, и Джордж сразу же выпрямляется при виде ее. Она в клетчатой юбке и накрахмаленной белой блузке школьной формы. Рядом с массой нашей серой спортивной одежды она почти сияет. За ней следует Чейз Питерсон.

– Мистер Питерсон, мисс Пэттон, почему бы вам не показать классу, как выглядит их конечная цель? – спрашивает миссис Перси. Она направляется к проигрывателю, запуская пластинку, и из него начинают плыть ленточками ноты. Чейз протягивает руку Элизе, и они начинают скользить по полу на счет «раз-два-три».

– Раз-два-три, раз-два-три, – считает миссис Перси. – Джентльмены, посмотрите, как ведет Чейз. Прекрасная осанка, Элиза. Леди, видите, как она держит спину?

– Что ты знаешь о ней? – шепчу я Джорджу.

– Об Элизе? Лице Стерлинга? – Джордж снова хрустит пальцами. – Она Пэттон, богаче всех, даже Клиффтонов. Уилл и она – друзья с детства. Все всегда считали, что они неизбежно будут вместе.

Я пытаюсь притвориться, что сердце не падает как камень, когда слышу это.

Меня ставят практиковаться в паре с Чейзом, и сердце опускается еще ниже.

– Привет, маленькая гостья Уилла. – Рука Чейза ложится на мою талию. Родинка прячется под темным ежиком его выбритой головы. Зубы у него белые и прямые, но улыбка больше похожа на ухмылку.

Когда я не отвечаю, он ведет нас через толпу танцующих учеников туда, где Элизу поставили танцевать в паре с Джорджем. Не знаю, как ему удается говорить и танцевать одновременно. Я использую всю свою концентрацию, чтобы считать про себя шаги и не наступать ему на ноги.

– Я видел твою маму в прошлые выходные, – говорит Чейз Элизе, когда мы приближаемся. – Она одаривает тебя своим присутствием на этой неделе?

Элиза пожимает плечами.

– Не волнуйся, – говорит она скучающим тоном, – она снова уезжает завтра.

– А вернется до дня Исчезновений или будет подальше от всех… неприятностей? – Он смотрит на нее блестящими глазами, а она прищуривается, словно пытаясь найти в его словах какой-то подтекст.

– Какие мы любопытные сегодня, – говорит она, перемещая руку Джорджа в другое положение, ее голос становится холодным и чопорным. – Она может вернуться, а может и нет. Она будет на аукционе. А у сестры выступление.

Элиза фыркает. Я пытаюсь не смотреть на ее кожу. Она как роса и сливки и выглядит так, словно никогда не знала и пятнышка. В то время как я чувствую, что на левой стороне подбородка еще раз собирается появиться прыщ.

– Ай! – вскрикивает Элиза, отпрыгивая. Джордж только что наступил ей на ногу. – О, ладно. – Она тащит руку Джорджа обратно, на правильную позицию для танца. – Не то чтобы мне на ногах нужны пальцы.

Внезапный смех Чейза раздается как звук бьющегося стекла. На лице Джорджа горят веснушки.

А потом внимание Чейза возвращается ко мне.

– Так, новая девочка, каков Клиффтон дома? – спрашивает он. – Вы остаетесь допоздна, пьете «Ширли Темплз» и делаете друг другу маникюр?

Джордж все еще не оправился от смущения, нагревая воздух вокруг нас. Меня злит, что мы топчемся взад-вперед между Элизой и Чейзом словно жалкие маленькие мышки.

– Вообще-то, Уилл предпочитает наливать коктейли, пока я учу его французскому… – говорю, и Чейз от удивления широко открывает рот, – заплетанию косичек, – добавляю мило. Посылаю Элизе взгляд, говорящий, как надеюсь, «Ты меня не запугаешь».

Чейз коротко свистит.

– А она дерзкая, не так ли?

Элиза сужает глаза и оглядывает меня с головы до ног, как будто просчиталась и теперь производит переоценку.

Рука Чейза опускается чуть ниже по моей спине.

– Итак, Айла, – в конце концов говорит Элиза, склонив голову, – не оказалось никого, кто мог бы тебя принять, кроме Клиффтонов? – Тон ее голоса преувеличенно недоверчивый. Она цокает языком. – Печально, как повторяется история.

Дыхание учащается, и я едва успеваю остановиться, чтобы не споткнуться о ногу Чейза. Я не совсем уверена, на что намекает Элиза. И это меня пугает.

– Что ты имеешь в виду? – подыгрывает Чейз.

– Эй, Элиза, – говорит Джордж, храбро пытаясь поменять тему.

Элиза не обращает на него внимания.

– Разве ты не знаешь? – говорит она Чейзу, словно меня и Джорджа здесь нет. – Ее мама была сиротой. Ей тоже было некуда больше идти, поэтому Элеанор Каммингс взяла ее к себе.

Слова Элизы, как жала, отдаются болью там, где врезались в кожу.

– Ты не знаешь, о чем говоришь, – отвечаю я резко, снова сбиваюсь с шагов танца и отталкиваю руку Чейза. – Моя мама не была сиротой.

Нефритовые глаза Элизы расширяются. Короткий смешок неверия вырывается из ее идеальных розовых губ.

– Она не говорила тебе? – Похоже, девушка искренне недоумевает. «Она лжет», – думаю я. Мама рассказала бы о себе такое важное.

Жестокий голос в моей голове насмехается: «Как она поступила и во всем остальном?»

– А потом она скажет, что никогда не слышала, что ее мать была Катализатором, – говорит Элиза тихонько.

– Ну все, – говорит Джордж.

В то же время Чейз произносит:

– Смелые слова от Пэттон.

Но миссис Перси остановила музыку и идет к нам.

– Разве это не было полезным? – щебечет она. – Давайте поблагодарим старшеклассников за то, что присоединились к нам сегодня. Мы можем многому научиться у тех, кто прошел через это до нас.

– Это всегда так приятно, – говорит Элиза, поднимая бровь. – Мне нравится учить людей тому, чего они раньше не знали. – Махнув на прощание, они с Чейзом уходят, вдохновленные аплодисментами класса.

Что-то едкое поднимается в горле. Я делаю большой глоток воздуха, пытаясь вытащить семена, что Элиза разбросала за собой.

Но уже чувствую, как они прорастают, пока закрепляю шаги танца с Джорджем все оставшееся время занятия.

– Не слушай ее, – говорит Джордж, пытаясь приободрить меня точными замечаниями в адрес директора Клири. Я слабо улыбаюсь ему, но к тому времени, когда занятие заканчивается, семена Элизы пустили корни и выбросили ветви: одна – сомнение, другая – горечь. Из-за мамы. Из-за Элизы.

Из-за меня самой и моей бесконечной наивности.

Я стою перед турнирным листком, когда ко мне подходит Джордж. Он мудро ничего не говорит о слезах, катящихся по моим щекам. Я сердито вытираю их ребром ладони.

«Айла Куинн», – пишу внизу списка под «Звездами».

Глава 14

Тем вечером за ужином мы оба, я и Майлз, молчим, ковыряем еду в тарелке и отвечаем так уклончиво, что скоро миссис Клиффтон оставляет нас в покое и не пытается разговорить. Уилл остался допоздна в библиотеке, чтобы поработать над групповым проектом, поэтому некому заполнить гнетущее молчание. Понимаю, что меня занимает мысль о том, когда он вернется и не с ним ли сейчас там Элиза.

– Ну, мне в любом случае нужно поработать, – говорит доктор Клиффтон в ответ на нашу тишину. – Может, устроим вечер игр завтра. – Так что сразу же после ужина мы все расходимся по своим комнатам.

Я чищу зубы перед пустой стеной, думая о молчании Майлза за ужином и гадая, доставал ли его тоже кто-то в школе. Накидываю халат, крепко завязываю пояс вокруг талии и направляюсь по коридору, чтобы постучать в его дверь.

– Кто там? – спрашивает он.

– Это я. Можно войти? – Когда он не отвечает, я все равно открываю дверь.

Он сидит на полу и рисует.

– Все… хорошо? – Я закрываю за собой дверь.

– Да.

Кончик карандаша полыхает оранжевым, но линии, появляющиеся на бумаге, всего лишь пепельно-серые. Он продолжает рисовать больше линий, словно цвет начнет вливаться в них после неудачного начала.

Он отбрасывает оранжевый в сторону и вытаскивает насыщенный сине-зеленый цвет, который всегда использует, рисуя океан, или вместе с серым карандашом, когда изображает мои глаза. Карандаш оставляет на бумаге такие же тусклые штрихи цвета старого грязного снега. Красный карандаш выдает что-то, больше похожее на дым.

– Не те ли это карандаши, которые Уилл купил для тебя на Рынке?

Он отрицательно качает головой.

– Нет, эти из дома. – Он протягивает руку под кровать и вытаскивает деревянную коробку. – Вот новые. – Он открывает ее и достает красный карандаш. С помощью старых карандашей он рисует из палочек фигуру девочки, потом открывает новую коробку и добавляет ярко-рыжие волосы. Мамины волосы. Вариантные карандаши ярче, насколько помню, настоящих цветов.

– Хочешь поговорить? – спрашиваю.

Он снова качает головой.

– Хорошо. Приходи ко мне, если передумаешь.

Он не поднимает глаз.

– Спокойной ночи. – Он вернулся к своим старым карандашам, снова и снова проводя на бумаге серые полоски.

***

Но утром меня будит стук Майлза в дверь.

– Заходи, – говорю сонно, не выбираясь из теплоты кровати.

Он проскальзывает в дверь, потом стоит рядом с ней, переминаясь с ноги на ногу.

Я прищурясь смотрю на него.

– Тебе нужно в туалет или что?

Он не реагирует на мою реплику.

– Мне обязательно идти в школу сегодня?

– Конечно. Не глупи. – Я переворачиваю подушку, чтобы найти сторону, не нагретую кожей. Но тут же поднимаю глаза, услышав его вздох, и замечаю что-то, промелькнувшее на его лице.

– Подойди, Майлз. – Сажусь и хлопаю по кровати рядом с собой. – Почему не хочешь идти в школу сегодня?

Он снова вздыхает, его маленькие плечи поднимаются и опадают. На кончиках ресниц еще остались следы сна.

– Некоторые дети говорят о маме кое-что такое, – произносит он, кривясь. – Что она была ведьмой и что по ее вине все тут плохо.

Я собираю волосы в пучок, не пытаясь закрыть ухо от Майлза.

– Да, – признаю я наконец, – мне тоже люди говорят такое. Но ты же знаешь, что это неправда, да, Майлз?

Я думаю об уверенном самодовольстве Элизы, когда она говорила о том, что мама – сирота.

По крайней мере, не все, что они говорят, – правда.

Он пожимает плечами, но видно, что они немного расслабляются.

– Только это и имеет значение, – продолжаю. – Мы-то ее знали. А они – нет. Так что то, что они говорят, не считается. Вообще.

Что-то странное происходит с его ртом, пока он шевелит языком, обдумывая мои слова. Там, где должен быть его зуб, сейчас дыра.

– Эй, – говорю я, – ты что-то потерял?

Брат лезет в карман, и у него в ладошке оказывается белый зуб.

– Он выпал прошлой ночью, – говорит он. – Я проснулся, а он у меня во рту. Я им чуть не подавился.

– Ой, – я сморщиваю нос. А потом смеется он.

– Айла, – он снова начинает волноваться, – миссис Клиффтон говорит, что ни у кого не может быть снов. – Он катает зуб по руке. – Но прошлой ночью мне снился сон.

Я сохраняю невозмутимый вид, но мой желудок скручивается. А в голове звучат слова Уилла. Твоя мама отличалась от других.

Я кусаю губу.

– О чем был сон? – спрашиваю, чтобы выиграть больше времени.

– Мне приснился кошмар, – признается он. – Прозвучит глупо, когда скажу это вслух. Даже не знаю, почему так испугался.

– У меня были кошмары с черной кошкой, которая носила ювелирные украшения, – говорю я. – Так что… продолжай.

– Там была маленькая птичка, – рассказывает он, – и я знал, что она больна. Она целыми днями жила в темной комнате с задернутыми шторами. Была также и красивая, здоровая птичка, которая прилетала и улетала. И больная птичка ненавидела здоровую. А потом они поменялись местами, и здоровая птичка умерла в постели, а больная становилась сильнее и прилетела к нашей входной двери, и… – он краснеет, – не знаю, почему, но я испугался.

– Мне жаль, – говорю. – Рада, что ты рассказал мне. – Чуть сжав его плечо, слегка похлопываю по нему, но это не настоящее объятие. – Но не говори никому об этом пока, Майлз. Мы с тобой сами разберемся с этим.

– Знаю. Не тупой. – Он делает паузу. – И папе тоже ничего не надо говорить об Исчезновениях?

– Еще какое-то время, – говорю я. – Это слишком сложно объяснить в письме. И мы не хотим, чтобы он беспокоился. Когда-нибудь мы ему расскажем.

Тогда Майлз поворачивается и улыбается мне. Хохолок на его голове торчит вверх. Улыбка брата чуть странная из-за дырки в зубах.

– Не так уж сложно, да? – говорит он. – Притворяться?

– Нет, – соглашаюсь я.

Притворство – финальное слово.

Притворство лучше, чем ложь.

Когда он уходит, я одеваюсь, борясь со странной волной зависти. У меня не было снов с тех пор, как мы оказались в Стерлинге. Значит ли это, что Майлз, как и мама, чем-то отличается?

И, думаю, пряча мамино ожерелье под воротник, значит ли это, что я – нет?

***

– Где доктор Клиффтон? – спрашиваю за завтраком.

– Малкольм будет сегодня весь день в музее в Чешире, чтобы продолжить изучение вариантов для звезд, – говорит миссис Клиффтон, наливая себе чашку кофе. – Он хотел отправиться пораньше, и я сомневаюсь, что нам стоит его ждать до ужина. – Она смотрит на часы. – А всем остальным пора в путь.

Майлз и Уилл направляются к машине следом за ней, а я иду на шаг позади. Когда дохожу до прихожей, останавливаюсь перед приоткрытой дверью библиотеки доктора Клиффтона.

Что Чейз сказал Элизе в спортивном зале? Она обвинила маму в том, что та была Катализатором, а он сказал: «Смелые слова от Пэттон».

Я приняла решение, прежде чем еще раз подумать – бросаюсь в библиотеку, открываю нижний ящик и достаю книгу об истории Стерлинга. Снимаю обложку учебника по биологии, кладу внутрь книгу доктора Клиффтона – это идеальное прикрытие – и направляюсь к машине с томом и надеждой, спрятанными в сумке.