Текст книги "Иоланда – дочь Черного корсара"

Эмилио Сальгари
Иоланда – дочь Черного корсара

Глава I
Таверна «У быка»

В этот вечер таверна «У быка» была необыкновенно переполнена. Казалось, случилось или вот-вот случится что-то чрезвычайно важное.

Это заведение не принадлежало к числу лучших в Маракайбо, в нем всегда толклись моряки, портовые грузчики, метисы и карибские индейцы, но сейчас, как ни странно, попадались люди, принадлежавшие к сливкам общества этой важной и богатой испанской колонии: крупные плантаторы, сахарозаводчики, судовладельцы, гарнизонные офицеры и даже кое-кто из членов правительства.

Довольно обширный зал с закопченными стенами, величественным камином, скверно освещенный неудобными коптящими лампами, появившимися в конце шестнадцатого века, кишмя кишел народом. Никто, однако, не пил, и столики, беспорядочно расставленные у стен, были пусты. Стоявший в центре огромный, более десяти метров в длину, старинный стол орехового дерева был, напротив, окружен тройным кольцом людей, охваченных, казалось, сильным возбуждением. Каждый с жаром выкрикивал ставки:

– Двадцать пиастров на Замбо!

– Тридцать – на Вальенте!

– Ваш Вальенте получит такую шпору в лоб, что свалится с первого удара!

– Это Замбо ваш свалится!

– А вы что скажете, дон Рафаэль?

– Я ставлю на Плату, он покрепче того и другого и наверняка одержит верх!

– Фига с два! Слабак ваш Плата.

– Вольно вам говорить, дон Алонсо, а я подожду до его выхода!

– Довольно!

– Бойцов – на арену!

– Закройте банк!

Удар колокола возвестил, что ставки сделаны, и оглушительный гвалт сменился глубокой тишиной.

Тем временем в зал поочередно вошли два человека и приблизились к огромному столу с разных сторон. На руках они несли двух великолепных петухов: одного черного с золотисто-синим отливом и другого рыжего с черно-белыми пестринками.

Это были кареадоры – тренеры бойцовых петухов. Их профессия до сих пор была весьма прибыльна и высоко ценилась в старинных испанских колониях Южной Америки.

В те времена страсть к столь варварскому развлечению достигла настоящего безумия, и буквально дня не проходило без петушиных боев. Не было недостатка и в судьях, чей приговор не подлежал обжалованию.

Воспитание бойцовых петухов требовало, однако, неменьших забот, чем натаскивание псов для выпаса быков: птиц приучали драться друг с другом, едва те вылупливались из яиц. Давали им особый корм, состоявший чаще всего из кукурузы, зерна которой каждый раз строго отмеривались, для придания большей жесткости шпорам, а дабы последние не притуплялись, на них надевали кожаные колпачки с шерстяной подкладкой.

При появлении обоих петухов раздалось громогласное ура.

– Браво, Замбо!

– Смелей, Вальенте!

Судья, толстый сахарозаводчик, похоже, хорошо знавший запутанные правила этого состязания, тщательно взвесил обоих соперников, измерил их рост и длину шпор, дабы удостовериться в равенстве исходных данных, и затем громко провозгласил, что оба петуха абсолютно равноценны и что все в порядке.

Петухов с разных сторон выпустили на стол.

Как мы отмечали выше, это были два прекрасных экземпляра андалузской породы – лучшей по своим боевым качествам.

Замбо на несколько дюймов был выше своего противника, его немного загнутый, как у сокола, клюв отличался крепостью, короткие когти – большой остротой. Вальенте выглядел более коренастым и сильным, ноги у него были кряжистей, шпоры – длиннее. Клюв, напротив, короче, но шире. На голове гордо возвышался багровый до синевы гребень, глаза дерзко блестели.

Едва очутившись на свободе, оба петуха вытянулись во весь рост, захлопали крыльями и, распушив перья на шее, почти одновременно издали боевой клич, бросая вызов друг другу.

– Будет дело! – сказал какой-то гарнизонный офицер.

– А по мне, все скоро кончится, – промолвил дон Рафаэль, – и победу одержит Плата.

– Тише! – закричали остальные.

Пригнувшись чуть не до самого стола, оба петуха стали приближаться друг к другу, но тут их отвлек шум тяжелых шагов и стук палашей об пол.

– Кто там лезет? – с досадой спросил судья.

Недовольно ворча, все оглянулись на двоих мужчин, вошедших в таверну громко хлопнув дверью. Оба, конечно, не подозревали, что они мешают дерущимся петухам.

С виду они походили на головорезов или авантюристов – и те и другие были нередкими гостями в заокеанских колониях Испании.

На них были слегка помятое платье, широкополые фетровые шляпы с полуощипанными страусовыми перьями, высокие ботфорты из желтой кожи с широкими голенищами. Левой рукой они гордо опирались на палаши, которые, должно быть, наводили страх не на одного робкого буржуа из Маракайбо. Один из них был высоченного роста с угловатым лицом и рыжеватой шевелюрой, другой – гораздо приземистей и покрепче, с черной щетинистой бородой.

И тот и другой отличались загорелой кожей, выдубленной солнцем и морскими ветрами.

Услышав шиканье и ощутив на себе негодующие взоры, оба искателя приключений приподняли свои палаши и на цыпочках проследовали к столу, расположенному в самом темном углу, и попросили у мальчишки, тут же подбежавшего к ним, по кружке аликанте.

– Да тут полно народу, – вполголоса проговорил тот, что пониже. – Может, тут и найдется нужный нам человек.

– Не торопись, Кармо.

– Не бойся, гамбуржец.

– Хм!.. А зрелище что надо! Бой петухов! Давненько не видывал ничего подобного.

– Надо бы к кому-нибудь подкатиться, но только не к офицеру.

– Хватит нам и горожан, Ван Штиллер, – сказал Кармо. – Капитану все равно, лишь бы он был маракайбец.

– Глянь-ка на того брюхатого: ни дать ни взять – богатый плантатор или сахарозаводчик.

– Думаешь, он что-то знает?

– Крупные плантаторы и торговцы вхожи к губернатору. К тому же, кто здесь не помнит Черного корсара? Мы тут такое вытворяли с этим отважным сеньором.

– Проклятые войны! – воскликнул Кармо. – Не вернись он к себе в Пьемонт, останься здесь, до сих пор, наверное, был бы жив.

– Молчи, Кармо, – буркнул гамбуржец. – И без тебя тошно.

– Не верится, что он погиб. А вдруг капитану Моргану втерли очки?

– Да нет, он узнал от земляка Черного корсара. Тот сам присутствовал при его гибели.

– А где его уложили?

– В Альпах: он геройски бился с французами, которые угрожали Пьемонту. Говорят даже, сам ринулся в объятия смерти.

– Как? Раньше ты мне этого не говорил, Кармо.

– Я сам только вчера узнал от Моргана.

– Что же толкнуло его на этот безумный шаг?

– Горестное известие о смерти жены, герцогини Ван Гульд, только что подарившей ему дочь.

– Бедный наш предводитель! Добрая, смелая душа… Будут на свете еще флибустьеры, но таких, как он, не сыщешь.

Но тут оба вскочили от дикого рева: люди, толпившиеся вокруг стола, пришли в настоящий раж. Одни ликовали, другие кляли все на свете, все размахивали руками, топали ногами, не находя себе места от возбуждения. Опорожнив единым духом стаканы, Кармо и гамбуржец подошли к зрителям, стараясь держаться поближе к толстому плантатору или сахарозаводчику, оказавшемуся тем самым доном Рафаэлем, который хотел поставить на Плату.

Оба петуха, после ряда обманных движений и наскоков друг на друга, ринулись в яростную атаку, и Замбо, получив удар шпорой по голове, остался почти без своего великолепного гребня и одного глаза.

– Чудесный удар пробормотал Кармо, который, казалось, понимал толк в этом" деле?

Кареадор тут же подхватил пострадавшего, смочил ему раны крепкой настойкой, чтобы хоть на миг остановить ему кровь.

Возгордившийся от победы Вальенте кукарекал во все горло, распускал хвост и хлопал своими роскошными крыльями.

Бой, однако, только начинался, ибо Замбо нельзя было считать побежденным. Несмотря на вытекший глаз, он еще долго мог оспаривать победу и даже вырвать ее у противника. Ясно было, однако, что преимущество на стороне Вальенте, показавшего уже, на что он способен. Даже дон Рафаэль не устоял перед искушением.

– Пятьдесят пиастров на Вальенте! – воскликнул он после недолгих колебаний. – Кто принимает пари? Кто…

Легкий хлопок по плечу прервал его восклицание и заставил оглянуться назад. Кармо не убрал еще руку с плеча.

– Что вам угодно, сеньор? – спросил то ли заводчик, то ли плантатор, нахмурив брови при виде такой бесцеремонности.

– Хотите совет, – сказал Кармо. – Ставьте на раненого петуха.

– Вы разве кареадор?

– Какая вам разница. Если угодно, я ставлю на него двести пиастров…

– На Замбо? – удивленно спросил плантатор. – Деньги вам, что ли, оттягивают карман?

– Отнюдь. Напротив, я желаю выиграть.

– И ставите на Замбо?

– Да, и скоро вы увидите, как он отделает другого. Следуйте моему примеру, сеньор.

– Хорошо, – согласился толстяк после некоторых колебаний. – Если просажу, то отыграюсь на Плате.

– Ставим вместе?

– Идет.

– Триста пиастров на Замбо! – воскликнул Кармо.

Все взгляды обратились к авантюристу, поставившему довольно крупную сумму на чуть ли не добитого петуха.

– Принимаю, – крикнул судья. – Выпускайте бойцов.

Через минуту оба противника оказались друг против друга. Замбо, весьма помятый и истекавший кровью, первым перешел в нападение. Он подпрыгнул выше Вальенте, но и на этот раз промахнулся и был отброшен назад.

Вальенте, не терявший ни минуты, выпрямился во весь рост, затем с быстротой молнии ринулся на противника, стараясь налететь и размозжить ему голову когтями.

Замбо, однако, быстро пришел в себя. Выставив вперед крылья и втянув голову, он внезапно так метко клюнул противника, что отхватил у него одну из бородок на горле.

– Отлично! Молодец! – заорал плантатор.

Но не успел он кончить, как залитый кровью Вальенте соколом налетел на противника.

На какой-то миг обе птицы смешались в тесной схватке, затем покатились по столу и вдруг замерли. Замбо лежал под противником и не подавал признаков жизни.

– Все пропало, – процедил сквозь зубы дон Рафаэль, обернувшись к Кармо.

– Кто вам сказал? – усмехнулся авантюрист. – Гляньте-ка! Триста пиастров в наших карманах, сеньор.

Замбо вовсе не собирался умирать. Не успели зрители поставить на нем крест, как он резко скинул с себя противника и с победным криком вонзил шпоры в тело побежденного.

Вальенте лежал недвижно, с раскроенным черепом.

– Ну как, сеньор, что скажете? – воскликнул Кармо, стараясь перекричать ругавших побежденного петуха.

– Скажу, что у вас глаз – алмаз, – ответил плантатор, радостно потирая руки.

Кармо получил триста пиастров и, разделив их на равные кучки, сказал:

– Недурна нажива.

– Вы неправильно поделили, – возразил дон Рафаэль.

– Как так?

– Я ставил только пятьдесят пиастров.

– Пардон, разве мы не на пару играли? Забирайте свои пиастры: все по закону, в проигрыше один судья – он ставил на пришитого.

– Неужели вы настолько богаты, чтобы бросаться деньгами? – сказал плантатор, изумленно глядя на Кармо.

– Плевал я на них, вот и все, – ответил тот.

– Я тоже хочу отплатить вам добром, сеньор. Поставьте на петуха, которого сейчас принесут.

– Посмотрим.

В этот момент вошел другой кареадор и поставил на стол великолепного петуха – выше Замбо, с роскошным хвостом и серебристо-белым опереньем.

Это был Плата.

– Ну как, сеньор? – сказал дон Рафаэль, обращаясь к Кармо.

– Красавец, ничего не скажешь, – ответил искатель приключений, внимательно разглядывая птицу.

– Ставите?

– Да, пятьсот пиастров на Замбо.

– На Плату, хотите сказать?

– Сеньор, пятьсот пиастров на Замбо. Кто ставит против?..

– С ума сойти.

– Кто идет на пари?

– Ему, что, нет равных, вашему Замбо?

– На сегодня нет.

– Дьявол вы, что ли?

– Ну, если не сам Вельзевул, то из его приближенных, – пошутил Кармо. – Ну, так будете ставить против меня?

– Да, наполовину.

Ставки были сделаны, и в огромном зале снова воцарилась тишина.

Едва оказавшись нос к носу, петухи бешено схватились друг с другом: захлопали крылья, в воздух полетели перья.

Казалось, оба были равны по силе, но Замбо, хотя и ослеп наполовину, не давал передышки противнику.

Вскоре стол обагрился кровью. Оба бойца уже несколько раз пронзали друг друга шпорами, а фиолетовый гребень у Платы уже превратился в лохмотья.

Время от времени, словно по взаимному согласию, оба останавливались, чтобы собраться с силами и отряхнуть с век кровь, слепившую им глаза. Затем с еще большей яростью бросались в атаку. После пятого приступа Плата оказался под Замбо.

Зал огласился ревом проклятий: большинство ставили на нового петуха. Однако Плата сумел внезапно выскользнуть, но не увернулся от клюва противника, которым тот вырвал ему глаз.

– Теперь хоть они сравнялись, – промолвил Кармо. – У обоих по одному глазу.

Кареадор бросился к Плате. Влив ему в горло настойки, он промыл ему голову губкой, дабы удалить кровь, вспрыснул в пустую глазницу немного лимонного сока и снова выпустил на стол со словами:

– Держись, голубчик.

Но он слишком поторопился. Не успевший прийти в себя петух не смог устоять перед молниеносным натиском отважного Замбо и почти сразу свалился от мощного удара клювом, раскроившего ему череп.

– Что я говорил, сеньор? – сказал Кармо, обращаясь к дону Рафаэлю.

– Что, вы колдун или лучший кареадор в Америке?

– На все эти пиастры, которые на нас свалились, мы можем себе позволить роскошь – распить бутылку хереса. Плачу я, если не возражаете.

– Позвольте уж мне.

– Как хотите, сеньор.

Глава II
Похищение плантатора

К тому времени, когда принесли еще двух петухов, – бои здесь иногда затягивались на всю ночь, – Кармо, Ван Штиллер и тучный дон Рафаэль уселись за стол, стоявший в углу, и весело, как старые друзья, попивали отличный херес по два пиастра за бутылку. Испанец, которого везение в игре и несколько пропущенных стаканов привели в хорошее настроение, стрекотал, как сорока, похваляясь своими плантациями, сахарными заводами и давая понять обоим авантюристам, что он один из крупных шишек местной колонии.

Внезапно он осекся и без околичностей спросил Кармо, продолжавшего подливать ему в стакан:

– Но… сеньор мой, вы сами-то не отсюда?

– Нет, мы только сегодня вечером прибыли сюда.

– Откуда?

– Из Панамы.

– Ищете работу? У меня есть свободные места.

– Мы труженики моря, сеньор. К тому же не собираемся здесь долго задерживаться.

– Нужна партия сахара?

– Нет, – ответил Кармо, понижая голос. – У нас секретное поручение от его высокопревосходительства председателя Королевского суда в Панаме.

Дон Рафаэль вытаращил глаза и слегка побледнел от страха.

– Сеньоры, – пробормотал он, – что же вы раньше об этом не сказали?

– Тише, говорите шепотом. Мы должны притворяться искателями приключений, и никто не должен знать, кто нас послал сюда, – внушительно произнес Кармо.

– Будете заниматься расследованием дел местного управления?

– Нет, нам поручено узнать одну вещь, которая очень интересует сеньора президента. Кстати, вы могли бы кое-что нам разъяснить. Вы бываете в доме у губернатора?

– Он приглашает меня на все приемы и балы, сеньор…

– Называйте меня просто Манко, – сказал Кармо. – Итак, раз вы бываете у губернатора, то можете сообщить нам ценные сведения.

– Я весь к вашим услугам. Спрашивайте.

– Тут не место, – сказал Кармо, косясь на толпу. – Речь идет о крайне важных вещах.

– Пойдемте ко мне домой, сеньор Манко.

– У стен бывают уши. Не лучше ли прогуляться?

– На улицах сейчас опасно: вокруг ни души.

– Пойдемте к набережной: все ближе к кораблям. Вас это устраивает, сеньор?

– Я сделаю все, чтобы угодить его высокопревосходительству. Вы замолвите ему словечко обо мне?

– Не сомневайтесь.

Осушив последнюю бутылку, они расплатились и вышли в тот самый миг, когда четвертый петух упал на стол под шпорами противника. Несмотря на минимум шесть опорожненных бутылок, Кармо и гамбуржец, казалось, не пили ничего, кроме воды, плантатор же еле держался на ногах, и все плыло у него перед глазами.

– Будь наготове, я дам тебе сигнал, – прошептал Кармо на ухо гамбуржцу. – «Язык» что надо!

Ван Штиллер кивнул в знак согласия.

Кармо запанибратски взял толстяка под руку, дабы тот не выписывал кренделя, и все трое направились к пляжу по узким и темным улочкам, так как в те времена люди еще не задумывались о необходимости их освещения.

Когда они вышли на широкий бульвар с пальмами, ведущий в порт, Кармо, не проронивший ни слова, встряхнул плантатора, который, казалось, спал на ходу.

– Ну вот, можно и поговорить: вокруг никого.

– Ах, да… председатель… секретное поручение… – пробормотал дон Рафаэль, открывая глаза. – До чего хороши аликанте и херес… Еще по стаканчику, сеньор Манко.

– Мы уже не в таверне, дорогой сеньор, – сказал Кармо. – Будет желание, мы еще туда вернемся и разопьем бутылочку-другую.

– Отличное… тонкое…

– Достаточно, сами знаем, ближе к делу. Вы обещали сообщить нужные нам сведения. Имейте в виду, что мы от его высокопревосходительства председателя Королевского суда в Панаме, а с этим человеком не шутят.

– Я человек верноподданный.

– Хорошо, хорошо, сеньор.

– Говорите, что вам надо? Я друг губернатора, большой друг.

– Закадычный друг, это мы знаем. Скажите, но прежде прочистите хорошенько уши и как следует подумайте, что говорить. Правда ли, что здесь находится дочь пьемонтского кавалера знаменитого Черного корсара. Господин председатель Королевского суда хотел бы это знать.

– Какое ему до этого дело? – изумился дон Рафаэль.

– Не нам с вами об этом судить. Не так ли?

– Верно.

– Когда она сюда прибыла?

– Дней пятнадцать назад. Ее взяли в плен на голландском судне, захваченном нашим фрегатом в кровопролитном сражении.

– Зачем ее принесло в Америку?

– Говорят, ехала за наследством своего деда Ван Гульда. У герцога здесь и в Коста-Рике были обширные владения, которые до сих пор не проданы.

– Правда, что ее держат в темнице?

– Да.

– Почему?

– Вы забываете, каких бед наделал в Маракайбо и в Гибралтаре ее отец.

– Из мести, что ли?

– Нет, чтобы не допустить к состоянию герцога. Это ведь кругленькие миллионы; которые губернатор собирается положить в свои и правительственные сейфы.

– А если Пьемонт и Голландия потребуют выпустить ее на свободу? Вы же знаете, она не испанская подданная.

– Пусть сунутся сюда, если посмеют.

– Где она сейчас?

– Мне это неизвестно, – заколебался дон Рафаэль.

– Не желаете говорить?

– Не хочется подводить губернатора, сеньор Манко.

– Не верите нам?

Дон Рафаэль остановился, затем отступил назад, со страхом глядя на обоих проходимцев и проклиная в душе петухов, бутылки и свою неосторожность.

– Вы еще не представили никаких доказательств, что являетесь теми, за кого себя выдаете.

– Вы немедленно получите доказательства, как только подниметесь на борт нашего корабля. Пойдемте с нами. Ничего не бойтесь.

– Хорошо, только перейдем на соседний бульвар.

– Там полно стражников, а нам нежелательно попадаться кому-нибудь на глаза. Пойдемте или… – сказал Кармо, угрожающе положив правую руку на эфес палаша.

Бедный плантатор страшно побледнел, затем с неожиданной быстротой, которую никак нельзя было предположить в этом круглом бочонке, юркнул в кусты, разделявшие оба бульвара, крича во всю глотку:

– На помощь! Убивают!

Кармо глухо выругался.

– Подлец! Он нас выдаст! Держи его, гамбуржец!

В два прыжка они настигли беглеца. Одним ударом Ван Штиллер повалил его наземь.

– Скорей кляп!

Кармо рывком снял с пояса красный шерстяной шарф и обмотал им лицо плантатора, оставив снаружи только нос, чтобы тот не задохнулся.

– На спину его, гамбуржец, и бегом к шлюпке. Черт побери! Стража!

– Закинем его в кусты, Кармо, – посоветовал гамбуржец.

Подхватив несчастного плантатора, они швырнули его в заросли макупи, широких листьев которых было более чем достаточно, чтобы скрыть тело.

Не успели они пройти и несколько шагов, как послышался повелительный окрик:

– Стой, стрелять будем!

На бульвар выскочили два человека, и быстро двинулись к авантюристам, уже схватившимся за палаши, словно готовясь оказать сопротивление. Один из стражников был вооружен аркебузой, другой держал в руке алебарду.

– Кто вы и куда идете? – спросил испанец с аркебузой.

– Мы честные люди, – ответил Кармо. – Куда идем? Подышать воздухом. Тут столько комаров, на этом проклятом озере, что невозможно уснуть.

– Кто звал на помощь?

– Какой-то человек, за ним гнался другой.

– Откуда?

– Оттуда.

– Врете, мы идем оттуда, и там никто ни за кем не гнался.

– Видать, я ошибся, – примирительно согласился Кармо.

– Уж больно вы смахиваете на контрабандистов, сеньоры. Следуйте за нами, но сначала сдайте ваше оружие.

– Сеньор, – обиженно сказал Кармо, – мирных граждан не берут под стражу: они могут оказаться порядочными людьми. Это мы-то контрабандисты! Ничего себе шуточки, черт возьми!

– Там разберемся, а пока выкладывайте оружие, – повторил стражник, поднимая аркебузу.

– Шевелитесь или я открою огонь. Я не шучу.

– Гром и молния, – сказал Кармо, обращаясь к Ван Штиллеру и вынимая палаш, словно собираясь вручить его стражнику.

Но как только оружие оказалось у него в руке, он резко отскочил в сторону, дабы не получить пулю в грудь, и нанес смертельный удар.

Почти в тот же миг гамбуржец, наверняка намотавший на ус слова, произнесенные товарищем, имевшие, конечно, определенный смысл, набросился на второго стражника, вовсе не ожидавшего неожиданного нападения.

Ударом наотмашь он начисто перерубил ствол алебарды, а затем рукоятью палаша нанес ему несколько страшных ударов, от которых тот почти замертво свалился на землю.

Оба испанца свалились друг на друга, не успев издать ни единого крика.

– Отличный удар, Кармо! – сказал гамбуржец. – А теперь быстро отсюда.

– Бежим. Фортуна дважды не улыбается.

Оглядевшись вокруг и никого не заметив, оба прыгнули в заросли, схватили плантатора и со всех ног бросились к берегу.

Полузадушенный и полумертвый от страха дон Рафаэль не оказал ни малейшего сопротивления, он даже не воспользовался появлением стражи, чтобы попытаться удрать.

У берега находилась одна из тех продолговатых шлюпок, которые называются китоловными. На ней были небольшая мачта с реей и руль.

Кармо и Ван Штиллер перебрались на нее, уложили плантатора между двух банок на середине лодки, связали ему ноги и руки и, прикрыв куском паруса, взялись за весла и отшвартовались.

– Уже полночь, – промолвил Кармо, бросив взгляд на звезды, – а плыть еще далеко. Вряд ли доберемся раньше, чем завтра к вечеру.

– Лучше держаться ближе к берегу: рейд охраняет каравелла.

– Все равно проскочим, – возразил Кармо. – Не беспокойся.

– Поднимем парус?

– Позже. Вперед и поменьше шума.

Китолов бесшумно и быстро тронулся в путь вдоль мола, прячась в тени высоченных пальм, которые на порядочном расстоянии покрывали берег.

В порту все было тихо. Стоявшие на якорях корабли со спущенными парусами, казалось, обезлюдели.

Испанцы в Маракайбо чувствовали себя в безопасности и не слишком заботились об охране.

После последнего давнишнего набега флибустьеров с Тортуги во главе с Олоннэ, Черным корсаром и Баском были воздвигнуты форты, которые считались неприступными, а также большое число мощных батарей, простреливавших все пространство между берегом и островами, защищавшими город.

Оба авантюриста, тем не менее, продвигались с осторожностью, так как ночью никому не разрешалось ни входить в порт, ни выходить из него. Они знали, что за островами курсирует большая каравелла, чтобы не пускать в порт подозрительные суда или задержать бегущих из него.

Когда шлюпка миновала мол, Кармо и Ван Штиллер опустили весла и поставили маленький треугольный парус, окрашенный в черный цвет, дабы его невозможно было заметить в темноте. Попутный ветер дул с озера, берег и за молом был погружен в тень, отбрасываемую густыми мангровыми зарослями и высокими маурициевыми пальмами.

– Пойдем низом? – спросил Ван Штиллер, расположившийся на корме, у руля, в то время как Кармо придерживал рукой шкот.

– Пока да.

– Каравеллу видишь?

– Стараюсь отыскать.

– Небось идет с потушенными огнями?

– Уж как пить дать.

– Не оказаться бы нам у нее на пути.

– А, вот и она: огибает мыс островка. Рули прямо. Нас не заметят.

Китолов с надутым парусом стрелой устремился вперед, прижимаясь все время к берегу.

Через четверть часа он достиг утеса, закрывавшего с севера маленький порт, защищенный сверху небольшим фортом, построенным на вершине скалы, обогнул его незаметно для часового и направился к северу, чтобы через пролив, образованный полуостровом Синамайкой с одной стороны и островами Табласо и Сапара – с другой, выйти в залив Маракайбо.

Теперь им нечего было бояться, они спокойно могли выдавать себя за рыбаков не вызывая подозрений.

– Сбросим городскую одежду и станем моряками, – предложил Кармо. – Никто не придерется.

Открыв сундучок, находившийся на носу, он вытащил из него большие куртки из серого сукна, шерстяные повязки и островерхие шапочки с голубой лентой.

Закрепив руль и шкот, оба преобразились в рыбаков, затем установили по бортам сети с пробковыми поплавками.

– Посмотри, как поживает наш друг, – сказал Кармо, окончив работу.

Он приподнял полотно, покрывавшее плантатора, и снял шарф, закрывавший ему лицо.

Дон Рафаэль глубоко вздохнул, но глаз не открыл.

– Сон оказался сильнее страха, – промолвил со смехом авантюрист. – И херес и аликанте действительно на высоте. Капитан Морган будет очень рад нашей добыче и сам постарается развязать язык пленнику.

– Лишь бы он не умер со страху, когда увидит себя в руках флибустьеров.

– Постараемся смягчить ему удар.

– Лучше бы он сразу выложил все, что знает о дочери Черного корсара.

– Я бы все равно забрал его с собой.

– На что Моргану маракайбец?

– Дорогой мой, из этого дурака можно выудить ценные сведения о численности гарнизонов, о пушках, которые на вооружении в фортах.

– Значит, будем штурмовать крепость?

– Скорей всего!

– Это крепкий орешек, дорогой Кармо. Видел укрепления, которые построили испанцы? Маракайбо теперь не тот, что мы брали с Черным корсаром и Олоннэ.

– Но нас тоже немало, и пушек у нас довольно. Ради миллионов пиастров, которые нас ждут, стоит пойти на риск.

– Лишь бы не выследили наш флот.

– Бухта Амней хорошо укрыта, и никто не заметит наши корабли. К тому же наши начеку и не подпустят к кораблям шпионов.

С приближением зари попутный ветер дул все сильнее, так что китолов все больше наверстывал упущенное время.

Грациозно склонившись на правый борт и почти касаясь нижним флажком поверхности воды, он бесшумно рассекал спокойные воды широкой лагуны, оставляя за кормой полосу фосфоресцирующей пены.

Оба флибустьера примолкли, но время от времени примались яростно чесаться, ибо на них налетали тучи москитов, нещадно жаливших обоих авантюристов.

Вдали показался Табласо, один из двух островов, запирающих или, верней, ограждающих лагуну от волн залива. Стали уже видны красивые богатые плантации какао, сахарного тростника и расположенные в низинах селения индейцев.

Селения эти, попадавшиеся в то время повсюду вдоль берегов залива и лагуны Маракайбо, но ставшие теперь редкостью, придавали необыкновенно прелестный вид всей округе, названной испанскими первооткрывателями Венесуэлой, то есть маленькой Венецией. Деревни часто сливались друг с другом, простираясь на сотни метров. Населены они были, однако, сотнями семейств, которые строили свои жилища в трехстах-четырехстах шагах от берега, а то и ближе.

Лагуна становилась все оживленней.

Каноэ, выдолбленные из ствола кедра, быстро скользили по воде с почти голыми индейцами, по озеру неторопливо ходили под парусами мелкие каравеллы, ожидая прилива, чтобы войти в крошечные порты островка.

– С подветренной или наветренной? – спросил гамбуржец.

– Держись ближе к берегу, – ответил Кармо. – Пойдем между Сапарой и берегом.