Текст книги "Охотница за скальпами. Смертельные враги (сборник)"

Час проходил за часом, наступила ночь, а индейцы не подавали и признаков жизни.

После полуночи лес загудел: откуда-то налетел вихрь и зашумел в вершинах лесных гигантов.

До этого времени осажденные не подвергались особой опасности внезапного нападения: луна достаточно освещала окрестности и краснокожие не могли пробраться к берлоге, не подвергаясь обстрелу. Но теперь, когда небо стало вдруг заволакиваться тучами, для нападения наступил благоприятный момент. И в самом деле, четверть часа спустя снова закипел бой: под покровом темноты индейские воины, не обращая внимания на выстрелы бледнолицых, подобрались-таки к медвежьей берлоге, оттащили в сторону тушу гризли и проникли внутрь дерева.

– Близок конец! – пробормотал шериф из Гольд-Сити. – Эти негодяи добились своего и теперь выкурят нас в пять минут.

Опасения Бэда Тернера оказались как нельзя более основательными: индейцам удалось поджечь груды хвороста, сваленного у подножия лесного гиганта. Разбросанные в берлоге сухие ветви уже пылали, образуя огромный костер, и едкий дым наполнял верхнюю часть гигантского дупла.

– Берите топоры! Рубите! – скомандовал шериф и сам подал первый пример: осажденным не оставалось ничего больше, как попробовать выбраться из дупла горящего уже дерева, расширив любую из имеющихся щелей, и попытаться пробиться силой или хитростью сквозь ряды врагов.

Трапперы, задыхаясь в дыму, схватились за топоры.

Часть вторая

Задыхаясь от невыносимого жара, с легкими, отравленными едким дымом от гигантского костра, почти ничего не видя, четверо человек белой расы, нашедших себе убежище в дупле гигантского дерева гор Ларами, были бы осуждены заживо сгореть, если бы им не удалось быстро прорубить достаточной величины отверстие в рыхлой древесине.

– Прыгай, ребята! Будь что будет! Авось кривая еще вывезет! – скомандовал шериф из Гольд-Сити и показал пример товарищам, которые не замедлили за ним последовать.

Для охотников прерий, закаливших свои организмы в вечной борьбе с разнообразнейшими опасностями, прыжок с высоты не более пяти-шести метров не представлял особой опасности, тем более что у подножия гигантского дерева почва состояла из толстого слоя мягкой и эластичной хвои и полуистлевшей коры.

Конечно, прыгуны не удержались на ногах, но моментально вскочили, огляделись вокруг и, передохнув, бросились бежать к лесу, не выпуская из рук драгоценных ружей.

Однако уже несколько секунд спустя до их слуха долетел свирепый крик индейцев, ясно показывавший, что бегство открыто.

– Шабаш, ребята! От этих дьяволов не уйдешь! – остановился, задыхаясь, Джон. – Вы делайте что хотите, воля ваша! А я даром сдаваться не намерен!

– Не сдадимся и мы! – ответили остальные, поднимая свои карабины.

Обнаружив бегство трапперов, индейцы послали за ними в погоню целый отряд всадников, и те мчались теперь, оглашая воздух яростными криками и размахивая арканами: Миннегага желала во что бы то ни стало захватить белых живыми, и воины повиновались ей беспрекословно, рискуя дорого заплатить за четырех врагов.

Первый налетевший на беглецов индеец едва не свалил шерифа своим лассо, но пуля индейского агента поразила смельчака, и он, выпустив из рук конец лассо, сам свалился на землю бездыханным трупом. Следом за ним неслись на трапперов другие всадники. Произошла короткая, но яростная схватка. Разрядив свои карабины и револьверы, белые отбивались ножами и прикладами, а индейцы наскакивали на них, пытаясь смять грудями коней, и бросали лассо.

Схватка кончилась именно так, как и надо было ожидать: в мгновение ока все четверо белых были сбиты с ног и буквально опутаны по рукам и по ногам петлями лассо.

Разъяренные понесенными потерями индейцы набросились на обезоруженных врагов с ножами и томагавками, но Сэнди Гук, руководивший нападением, закричал, указывая на Джона:

– Вы, идиоты! Не испортите скальп этого человека, иначе Миннегага расправится с вами!

Но индейцы, оставляя в покое Джона, не решились притронуться и к остальным пленникам и бросили всех четырех лежать на земле.

Метис не торопясь подошел к индейскому агенту и своим ножом разрезал опутывавшие его петли лассо, а когда Джон, оглушенный падением и сильно помятый, с трудом приподнялся, бандит протянул к его устам фляжку со жгучей жидкостью, говоря:

– Хлебните-ка, кум! Хотел бы угостить вас настоящим виски той марки, которую вы любите, да кабачок довольно далеко отсюда, а это, хотя и дрянной напиток, но все же несколько освежит вас. Вот только если вы вздумаете после этого петь – будет довольно трудно, потому что эта штука обдерет вам горло.

Индейский агент, руки которого тряслись, а бледное лицо было покрыто холодным потом, машинально выпил несколько глотков ядовитой жидкости, перевел дыхание, огляделся вокруг мутным взором, потом опять хлебнул виски.

– Ну, как вам нравится эта штука? – несколько иронически осведомился Сэнди Гук. – Говорят, очень помогает от расстройства желудка, зубной боли, черной и белой меланхолии, выпадения волос, насморка, мозолей на пятках и прочего…

– Будь ты проклят, анафема! – вместо ответа пробормотал индейский агент.

– Удивительно скверные манеры у вас! – изумился бандит. – Я к вам всей душой, а вы рыло воротите. Кроме того, где это вы научились ругаться? Я должен вас предупредить, что, ругая меня, вы только даром порох тратите. Шкура у меня толстая, и ваши ругательства от меня отскакивают как горох от стены. Блохи и те доставили бы мне больше неприятностей, чем весь ваш лексикон ругани. Лучше успокойтесь. Послушаем, что скажут ваши товарищи.

В самом деле, минуту спустя трое остальных пленников присоединились к Джону. Освободив их от лассо, индейцы ограничились тем, что отобрали оружие и скрутили руки за спиной, лишив таким образом возможности оказать какое-либо сопротивление.

– О господи! – воскликнул Джон, увидев товарищей. – Бедняги! Вот, видите, чем кончилось? Напрасно вы не дали мне исполнить мое намерение: Миннегага удовлетворилась бы моим скальпом и оставила бы вас в покое, а теперь…

– Будет ныть, Джон! – отозвался шериф. – Во-первых, рано или поздно, а помирать надо. А во-вторых, ободрав ваш скальп, Миннегага разохотилась бы увеличить свою коллекцию и нашими шевелюрами. В конце концов то же на то и вышло бы. Правда, мистер бандит?

Сэнди Гук вместо ответа пожал плечами.

– Молчание – знак согласия! Так, по крайней мере, говорят у нас. Мои подозрения, Джон, были довольно основательны. Этот лжекраснокожий только уклоняется от прямого ответа, но его можно понять и без слов.

Сэнди Гук снова пожал плечами и устремил свой взор на шерифа Гольд-Сити со словами:

– Вы, шериф, драгоценная добыча! Думаю, что мои приятели, степные джентльмены, были бы очень довольны, узнав, что вы пойманы индейцами. Очень возможно, они открыли бы, так сказать, международную переписку в мою пользу, чтобы поднести мне почетный диплом и позолоченный карабин. Ведь вы всегда были злейшим врагом нашей братии.

– Могу только гордиться этим! – суровым голосом произнес шериф. – Делал то, что мне подсказывала моя совесть и чего от меня требовал мой долг.

– А я разве говорю что-нибудь против этого? – удивился Сэнди Гук. – Одни грабили и убивали, другие ловили этих грабителей и убивали их. Каждый делал свое дело и исполнял положенное ему от Господа. Но, между нами, я должен признаться, что мне очень жаль видеть вас в плену, сэр.

– Правда?

– Ей-богу. Клянусь честью…

– Честью бандита?

– Ах, боже мой! Не потребуете же вы, чтобы я клялся честью порядочного человека, когда я в самом деле являюсь бандитом? – ответил Сэнди Гук глухим голосом. – Нет, право, хотите верьте, хотите нет, но мне очень жаль, что все сложилось так.

И Сэнди Гук, который казался серьезно взволнованным этим разговором, угрюмо махнул рукой. Потом он обратился к индейцам, окружавшим пленников, говоря:

– Ну, идем! Сахем нас ожидает.

Спешившиеся индейцы окружили живым кольцом пленников и повели их к лагерю Миннегаги. В это мгновение раздался чудовищно громкий взрыв: загорелся порох, оставшийся в большом количестве внутри дупла, в котором скрывались беглецы, и колоссальное дерево, насчитывавшее несколько тысяч лет, тяжко рухнуло на застонавшую при его падении землю. Сотрясение было так велико, что люди, находившиеся уже на значительном расстоянии от упавшего великана, с трудом удержались на ногах. Дерево пылало, образуя колоссальный костер и распространяя вокруг нестерпимый жар. К счастью, оно легло вдоль поляны, и потому пожар едва ли мог распространиться по лесу.

Не обращая больше внимания на пылающее подобно огромному факелу дерево, индейцы привели своих пленников в лагерь Миннегаги, состоявший из полудюжины складных и передвижных вигвамов.

Миннегага, уже знавшая о благоприятном исходе предприятия, ожидала пленников на полянке впереди вигвамов, сидя верхом на белой лошади. Охотница за скальпами была подобна бронзовой статуе. Она закуталась в знаменитый белый плащ Яллы, так что пленникам было видно только ее лицо, обнаженные руки да мокасины, богато расшитые красным и синим шелком и украшенные несколькими скальпами.

Увидев ее, Джон невольно остановился и вздрогнул: Миннегага до того походила на свою покойную мать, что Джону казалась призраком Яллы, вставшим из могилы в песках Занд-Крика, где похоронили ее окровавленный труп после Чивингтоновой бойни.

Сзади Миннегаги, взгромоздившись на седло высокой черной лошади, безмятежно курил свой калюмет молчаливый старик, ее отец.

Увидев перед собой пленников, Миннегага вперила пламенный взор в лицо невольно побледневшего индейского агента. Угрюмая и злая улыбка играла на ее устах.

– Давно мы с вами не встречались, мистер Джон! – сказала она медленно и насмешливо. – Сколько раз приходила и уходила из прерии весна, а нам все не доводилось увидеть друг друга.

Индейский агент угрюмо потупил взор и не отвечал ни слова.

– Где скальп моей матери? Он не украшает твоих мокасинов, Джон?

– Я не индейская собака! Белые убивают своих врагов, но не украшают своих сапог их скальпами.

– Однако ты скальпировал мою мать? – вскричала Миннегага полным ненависти голосом.

– Я не сделал ничего другого, кроме того, чего требует закон, господствующий в прерии. Если бы я не победил твою мать, она не пощадила бы меня, и теперь мой скальп украшал бы твой вигвам.

– Да, но моя мать была индианка и не отступала от заветов предков, тогда как ты – бледнолицый, и в ваших краях не в обычае скальпировать кого-нибудь.

– Это верно, когда говорится о наших краях, где нет таких зверей, как вы, краснокожие. Но мне-то пришлось всю мою жизнь провести в прериях, и поневоле сам я превратился в подобного вам, по крайней мере, наполовину стал индейцем.

– Хорошо! Мы и будем на тебя смотреть как на подобного нам! – ответила Миннегага, делая угрожающий жест рукой.

– Эх, я знаю, что меня ждет! – пробормотал глухим голосом Джон. – И, однако, ведь это тебя, Миннегага, когда ты была еще ребенком, я провез на своей лошади от Ущелья Могил до берегов Соленого озера, это тебя я оберегал, защищал от стаи степных волков; если бы тогда же я оставил тебя в степи, хищные звери растерзали бы тебя, и у твоего племени не было бы женщины-вождя, а ты не стала бы знаменитой охотницей за скальпами. Если бы кто-либо сделал столько для меня, сколько я сделал в свое время для тебя, я помнил бы это и был бы благодарен такому человеку.

– Благодарность! – засмеялась Миннегага. – Во-первых, тебе платили за службу, и ты был обязан делать то, что тебе приказал твой вождь, полковник Деванделль. Во-вторых, разве ты не убил мою мать? Разве ты не снял с ее головы скальп? И теперь великая Ялла осуждена скитаться печальной тенью у ограды небесных полей Маниту, не смея вступить туда, где охотятся на бизонов ее предки, покуда в моих руках не будет твой скальп.

– Мой скальп? Так бери же его! Ты не услышишь ни единого моего стона, когда твой нож коснется моей кожи.

– Око за око! Таков закон степи! За скальп моей матери ты заплатишь мне своим скальпом! А чем ты заплатишь за ее жизнь, отнятую тобой?

– Ага! – воскликнул Джон. – То ты довольствовалась моим скальпом, а теперь тебе понадобилась еще и моя жизнь?

Он напряг все свои силы, чтобы освободить связанные руки и броситься на Миннегагу, но попытка не удалась: узел был крепок. И он стоял, беззащитный, безоружный, перед глядевшей на него свысока индианкой.

– Мой отец, Красное Облако, и другие вожди нашего племени будут судить тебя, бледнолицый, – промолвила Миннегага.

– К черту эту гнусную комедию! – закричал индейский агент, бледнея. – Я знаю, что такое ваш суд! Вы привяжете меня к столбу пыток, подвергнете невыносимым истязаниям, а потом ты меня оскальпируешь. Так нечего же ломать комедию и даром тратить время. По лицам твоего отца и твоих воинов я уже вижу, каков будет приговор…

– Напрасно! Разве ты способен читать в сердцах? Наш закон велит, чтобы воины моего племени судили тебя свободно, и никто не прикоснется к тебе раньше, чем свершится суд.

– Будь по-твоему! Пей мою кровь! Но зачем ты взяла в плен моих товарищей?

Миннегага пламенными глазами поглядела на Гарри, потом на Джорджа.

– Лица этих двух, – сказала она, показывая сначала на Гарри, потом на Джорджа, – напоминают мне о той ужасной ночи в Ущелье Могил. Тогда пал от вражеской руки мой брат, молодой вождь племени сиу, Птица Ночи, и его смерть еще не отомщена. Тогда шестнадцать бледнолицых спаслись бегством от нашей мести. Скальпы четырнадцати из них храню я в моем вигваме, но двух скальпов там еще нет.

– Мистер Тернер! – сказал Гарри. – Вы говорили правду, что нельзя доверяться этой твари. Она добирается и до наших скальпов. Видите?

– А ты чего ожидал? – обратился к Гарри другой траппер, Джордж, который отнюдь не казался особенно взволнованным, слыша свой приговор. – Может быть, ожидал, что в нашу честь, радуясь встрече с нами, эта индейская мисс устроит праздник с фейерверком?

И он беззаботно засмеялся. Невольно засмеялся и Гарри.

Эти люди, всю свою жизнь проведшие в прерии, привыкшие ежеминутно подвергаться опасности, отлично знавшие, как расправляются со своими пленниками краснокожие, давно уже сроднились с мыслью, что, попав когда-нибудь в плен к индейцам, погибнут от их руки, как погибали многие и многие из их товарищей. Одно только не могло не волновать их: сознание, что кровожадные краснокожие, прежде чем нанести смертельный удар, подвергнут их несказанным пыткам.

Миннегага, наглядевшись на трех своих врагов, обратила внимание на четвертого их спутника, то есть на шерифа из Гольд-Сити, и, по-видимому, намеревалась подвергнуть его допросу, как вдруг на сцене появился новый персонаж. Это был человек белой расы, обнаженный до пояса, и на его груди виднелись черные и красные круги, а среди этих кругов несколько еще сочивших кровь ранок, или, вернее сказать, царапин.

– Держите их! Позовите полисмена и арестуйте их! Это те жулики, которые обобрали меня! Я их нанял, чтобы они устроили охоту на бизонов и охраняли мою персону. Они не исполнили принятого на себя обязательства, охоты не устроили и допустили, чтобы индейцы взяли меня в плен. Отберите у них прежде всего мои деньги…

Как читатели, конечно, уже догадались, это был эксцентричный англичанин, лорд Вильмор. Он до сих пор не мог утешиться и нашел удобный момент, чтобы свести свои счеты с Джоном и его спутниками.

Услышав его крики, Джон невольно возмутился до глубины души.

– Браво! Отлично! Великолепно! – воскликнул он. – И вы против нас? Английский лорд и американский бандит в союзе с краснокожими против честных людей! И, однако, у вас обоих ведь тоже белая кожа, как и у нас. Мы дети одной расы.

– Не имею ничего общего с такими проходимцами, как вы! Вы все бесчестные люди! – кричал, размахивая кулаками, англичанин.

– И я, по вашему мнению, бесчестный человек? – задал вопрос лорду Вильмору шериф Гольд-Сити.

Лорд осмотрел его с ног до головы презрительным взглядом, потом сказал высокомерно:

– Вы не были мне представлены. Я не знаю, кто может вас рекомендовать, но раз вы находитесь в компании с этим сбродом, то я позволю себе думать, что вы одного поля ягода. В прерии нет честных людей.

– Благодарю за лестное мнение об обитателях прерии! – иронически поклонился англичанину Бэд Тернер. – Однако, милорд, должен поставить вам на вид, что я – шериф из Гольд-Сити и как представитель законной власти могу удостоверить, что мои товарищи: Джон, индейский агент, и оба траппера, безусловно, честные люди, пользующиеся общим уважением. Советую вам воздержаться от оскорблений, а кроме того, рекомендую понять, что вы позволяете себе взваливать на честнейших людей тяжкие обвинения без малейших к тому оснований. За это вы можете поплатиться.

Лорд Вильмор сделал такую высокомерную гримасу, так презрительно поглядел на шерифа, смерив его взглядом с ног до головы, что все окружающие невольно расхохотались. Не удержалась даже сама Миннегага, которую, казалось, очень забавляла эта сцена.

– О! – воскликнул лорд Вильмор, делая характерный жест рукой. – Имеете вы какие-либо бумаги, удостоверяющие вашу личность? Покажите мне хотя бы вашу визитную карточку.

– Вместо запаса визитных карточек, милорд, я привык носить с собой добрый запас пуль, которыми и угощаю тех, кто без толку слишком интересуется моей личностью. Если бы я не знал, кто вы и что вы на самом деле и сколько мозгу находится в вашей башке, то я при случае угостил бы вас моими свинцовыми визитными карточками! – сказал серьезно, заметно сдерживая свой гнев, Тернер.

Но на шального англичанина его слова не произвели никакого впечатления.

– Я не дерусь никогда с низшими. Я просто колочу их! – сказал он. – Но тут, в Америке, не найдешь, кажется, никого, кто заслуживал бы имя джентльмена. Поэтому, если у вас чешутся зубы, то я не прочь дать вам хороший урок бокса…

В эту дикую сцену вмешался Сэнди Гук, который положил руку на плечо лорда со словами:

– Ваша светлость! Вы иностранец! Вам, может быть, простительно не знать многого. Но я должен вас предупредить, что этот человек действительно шериф.

– Мне в высшей степени наплевать!

– Хорошо! Если у вас слюны так много, то, пожалуй, плюйте. Но вот еще что: у нас в прериях этого человека зовут «истребителем». Он на своем веку отправил на тот свет гораздо больше людей, чем вы когда-нибудь отправите бизонов, и мы знаем, что он расправлялся без пощады и с такими, которые обращались с ним с гораздо большим уважением, чем вы.

– Меня это не касается! Вы бандит, Джон – бандит, вы все – бандиты! И больше ничего!

Он был положительно великолепен в своем высокомерном презрении, и хотя его поведение невольно возбуждало гнев, тем не менее все окружающие понимали, что его надо было признать положительно невменяемым. Сэнди Гук и Бэд Тернер молча пожали плечами, а Джон пробормотал:

– Что разговаривать с полоумным!

Миннегага положила конец этому нелепому объяснению, махнув рукой своим воинам. Индейцы грубыми толчками погнали пленников к одному из вигвамов. Белые не оказывали никакого сопротивления, да, в сущности, и не могли оказать его, потому что были связаны по рукам. Кроме того, они боялись вызвать озлобление краснокожих, чтобы не ухудшить и без того печального положения и не ускорить собственного конца.

Приведя пленников в предназначенный для них вигвам, индейцы, не развязывая им рук, попросту втолкнули их в палатку, где они и расположились на брошенной на земле шкуре бизона, а у входа в палатку и вокруг нее встали сторожить пленных шестеро молодых воинов, вооруженных с ног до головы. Ясно было, что при таких условиях нельзя было и думать о какой-либо попытке бегства.

– Ну, товарищи! – промолвил хладнокровно Тернер, – мне кажется, что мы попали в хорошую переделку. Боюсь, никакое страховое общество не согласилось бы теперь застраховать наши шкуры даже по полдоллара за штуку. Все кругом нас рушится. Выскочить будет довольно трудно. Генерал Честер не подает и признаков жизни. И, кажется, нам следовало бы приняться за написание духовных завещаний. Ах, черт бы его побрал, этого генерала Честера! Я начинаю думать, что он глух, слеп и нем. Кругом все кипит, все горит, а ему и горя мало. Например, степной пожар: ведь дым должен быть виден за сто километров. Теперь еще нет засухи, довольно далеко до сезона степных пожаров. И будь на его месте мало-мальски опытный степной бродяга, он заинтересовался бы, что творится в степи. В его распоряжении имеется немало порядочных разведчиков, и он должен был бы уже знать, что тут происходит.

– А вы, шериф, все еще надеялись на помощь со стороны Честера? – заинтересовался Джон. – Напрасная надежда. Никому мы не нужны, никто к нам не придет на выручку. Я знаю, что спасения нам нет.

– Я уже говорил вам, Джон, что я вас не узнаю! Зачем падать духом? Если бы я был таким малодушным, каким оказываетесь теперь вы, то мои кости давно бы белели где-нибудь в пустыне. Человек должен надеяться, покуда он дышит, покуда в его жилах есть хоть капля крови.

– Ох, мистер шериф! – вмешался траппер Гарри. – Я думаю, что на этот раз правы не вы, а Джон, не во гнев вам будь сказано. Вляпались мы так здорово, как никогда. Нет сил человеческих, чтобы вырвать нас из когтей этих краснокожих дьяволов, ближайших родственников ягуара и гризли.

– И ты туда же? Поджал хвостик? – засмеялся шериф. – А я говорю по-прежнему: хотя мы и сидим в западне, но мы еще живы. Никто из нас не ранен. Все кости у нас целы. А посчитали ли вы, скольких индейцев отправили мы за это время на тот свет? А ведь это те самые индейцы, которых ты, Гарри, считаешь такими страшными…

– Утешение не из важных! Завтра и мы отправимся узнавать, чем угощают добрых людей на том свете.

– Завтра? Что будет через двадцать четыре часа? Нам это не дано знать, приятель. За двадцать четыре часа мало ли что может случиться? Всемирный потоп, землетрясение, которое заставит провалиться половину Америки, да мало ли еще что.

– За двадцать четыре часа и генерал Честер может пожаловать, не думаете ли вы это, шериф?

– Почему нет? Знаешь, есть такая песенка, которую я люблю твердить при подобных обстоятельствах. Постарайся запомнить ее: все может быть, все может статься, и ни за что нельзя ручаться…

В это мгновение закрывшая вход в вигвам шкура бизона чьею-то рукой была сдвинута в сторону, и вошел Сэнди Гук, за которым следовали двое индейцев. Они тащили несколько блюд с избранными кушаньями индейской кухни. Тут были свежеиспеченные лепешки, великолепная вареная рыба, икра, какая-то каша и еще кое-что, а сверх всего – порядочная бутылка виски.

– Добрый день, джентльмены! – раскланялся бандит. – Как вам нравится помещение? Жаль, наш водопровод испортился: вам не придется принять горячую ванну. А если вы вздумаете побриться, то придется обойтись без парикмахера: каналья пьян в стельку.

Как ни грубы были шутки Сэнди Гука, но четверо пленников невольно улыбнулись и как-то приободрились.

Бандит поставил перед ними кушанья и подмигнул.

– Не правда ли, эта маленькая Миннегага – удивительно гостеприимная хозяйка! Ей неловко, что больше нечем угостить вас. Но она рассчитывает, что вы окажете честь и этим блюдам. Кушайте на здоровье, не стесняясь. Вам надо подкрепиться раньше, чем вы предстанете перед вашими судьями.

– Вы удивительно любезны! – отозвался Тернер. – Очень благодарны мисс Миннегаге. Разумеется, она права: если мы свалимся от слабости раньше, чем нас привяжут к столбу пыток, господа краснокожие не получат никакого удовольствия, пытая нас.

– Зачем такие черные мысли, джентльмены? Зачем вы забегаете вперед? Вас еще не судили ведь?

– Будет вам! Знаем мы, чем кончаются эти суды. Комедия, и больше ничего. И чем скорее кончится она, тем лучше.

– Мне было бы очень приятно насладиться вашей поучительной беседой, джентльмены, но, к сожалению, человек – раб своего долга, и я должен покинуть вас. Примите выражение моего искреннего сожаления и прочее тому подобное…

С этими словами бандит раскланялся и вышел, сопровождаемый двумя индейцами, не обращая внимания на то, что Гарри и Джордж вслед ему посылали свирепые ругательства.

– Перестаньте, ребята! – успокоил их шериф. – У этого человека такая толстая шкура, что словами его не проймешь… Подумаем лучше о том, как мы будем есть? Ведь руки у нас связаны, а ногами ничего не сделаешь.

Словно в ответ ему, в вигвам вошли четверо вооруженных индейцев, которые сначала связали ноги пленников, положительно опутав их, а потом освободили их руки и удалились, предоставляя бледнолицым расправиться с поданным завтраком.

– Нет, какова любезность? – засмеялся Бэд Тернер, принимаясь насыщаться. – Ей-богу, не будь этого маленького недоразумения, правильнее сказать – этой чисто женской капризной настойчивости, непременного желания пополнить свою коллекцию скальпов нашими шевелюрами, Миннегагу можно было бы признать образцовой хозяйкой. Ее любезность превышает все, что я мог предвидеть. Начинаю подозревать, что тут дело не обошлось без поэтического чувства: кажется, краснокожая мисс обладает очень чувствительным сердечком, и если она приняла такие экстраординарные меры, чтобы заполучить нас в свои ручки, то это вызвано не чем иным, как романтическими наклонностями молодой особы. Бьюсь об заклад, она влюбилась-таки в кого-то из нас. Но в кого? Ты, Джон, слишком стар, годишься ей в дедушки, вы, ребята, к сожалению, умеете только ругаться и не обладаете хорошими манерами. При всей моей скромности вынужден предположить, что именно моя эффектная наружность произвела такое грандиозное впечатление на краснокожую красотку…

Трапперы, позабыв о своем печальном положении, дружно и громко расхохотались.

– За чем дело стало, шериф? – толкнул его в бок индейский агент. – Делайте предложение, женитесь! Мы будем шаферами. Миннегага устроит пир на весь мир и угостит нас на славу.

– Ладно! Надо подумать сначала! А чтобы думать логично, надо наполнить свои желудки хотя бы тем, что имеется в нашем распоряжении. За дело же, джентльмены!

И они принялись за истребление принесенной в вигвам провизии. Нескольких глотков обжигающего горло виски было достаточно для того, чтобы заставить несчастливцев почти совершенно забыть об ожидавшей их участи, и они с усердием принялись за завтрак. А покончив с этим делом, стали непринужденно болтать.

Полчаса спустя в вигвам вошел Красное Облако, сопровождаемый шестью вооруженными воинами.

– Совет уже собрался и ожидает вас, бледнолицые! – сказал он.

– Очень благодарны за сообщение! – отозвался Бэд Тернер.

– Предстаньте пред лицом ваших судей с бодрым духом.

– Ах ты, старый шут! – выругался, поднимаясь на ноги, Гарри.

Четверо пленников вышли под конвоем индейцев, покидая служившую им убежищем палатку.

Выйдя на воздух, Бэд Тернер победоносно замахал бутылкой, в которой оставалось еще порядочное количество виски.

– Если нам придется слишком много болтать, – сказал он, – у нас еще есть чем промочить горло. Идемте же, товарищи!