Текст книги "Завтра в тот же час"

Глава 18

Леонард снова сидел на своем месте и читал книгу. Элис прошла на кухню, опасливо, словно в любой момент могла провалиться в незамеченный под ногами люк. Отец перевернул страницу и поднял подбородок, чтобы Урсула могла о него потереться. Открывая холодильник и доставая оттуда молоко, Элис краем глаза наблюдала за отцом. Хлопья обитали в шкафчике рядом с тарелками и бокалами, целая коллекция коробок, выстроившаяся рядом с банками арахисовой пасты, консервированных супов и томатного соуса. Элис достала коробку с мелко перемолотыми хлопьями, отец любил их больше всех.

– Ты как, пап? Хорошо себя чувствуешь? – Она всматривалась в лицо Леонарда, стараясь углядеть хоть какой-то признак того, что он уже знает; знает, что с ним происходит; заметил что-то необычное. Но необычным было только его лицо – вокруг глаз собрались мелкие морщинки, но борода все еще роскошная и роскошная улыбка. Он молодой, молодой, молодой. Элис подсчитала: если ей сейчас шестнадцать, то Леонарду сорок девять. Сейчас он меньше чем на десять лет старше ее. Элис привыкла думать о жизни как о череде восходящих ступеней: от старшей школы к колледжу, от колледжа ко взрослости, от двадцати к тридцати. Они казались ей отрезками марафона, который она проходила вполне неплохо, но сейчас в отце ей виделось угасание, которое ждало его впереди. Поездки в больницу, бесконечные записи ко врачам, как только он на них согласится. Слуховой аппарат после нескольких лет выкрикиваний «Что? Что? Что ты сказала?» через стол в ресторане.

– Конечно, а что? – спросил Леонард прищурившись.

– Ничего. – Элис посмотрела на коробку с хлопьями. – Не понимаю, кто еще их покупает. За всю жизнь ни разу не встретила ни одного человека.

Леонард пожал плечами.

– Я думаю, тебе нужно встречать побольше людей.

Элис засмеялась и согнулась над своей миской, чтобы Леонард не заметил, что ей на глаза навернулись слезы. Сморгнув их, она досыпала хлопья и в конце концов уселась рядом с отцом.

Перед ним на столе были разложены номера «Нью-Йорк таймс», «Нью-Йоркера», «Нью-Йорк мэгэзин» и выпуск «Пипл» со свадебной фотографией младшего Джона Кеннеди и Кэролин Бессетт.

– Вот блин, – ляпнула Элис, бросив на них взгляд. – Так жалко.

Леонард взял журнал и изучил фотографию.

– Да-да… Я тоже надеялся, что у тебя будет шанс стать девочкой-женой, как в старые-добрые. Было бы здорово. – Он уронил журнал обратно на стол и слегка сжал запястье Элис. Дыхание застопорилось где-то в горле. Все казалось таким настоящим. Кухня казалась настоящей, ее тело казалось настоящим. Ее отец казался настоящим. А Джонни Кеннеди был счастливым – и живым – новобрачным.

– Нет, в смысле… Э‑э… – замялась Элис. – Ну да. Она закинула в рот ложку хлопьев. – Они такие странные. Такое ощущение, что в коробку просто ссыпали крошки, которые остались от нормальных хлопьев, чтобы не выкидывать.

Когда она сидела у отца в больнице, страстно желая, чтобы он открыл глаза и поговорил с ней, она и представить не могла, что беседа начнется с сухих завтраков.

Леонард прищелкнул пальцами:

– Вкусно и питательно. Ну, какие у тебя великие планы? В десять у тебя подготовка к экзаменам, потом вы где-нибудь зависаете, а вечером мы ужинаем с Сэм, так? А потом я еду в отель на конвенцию и вернусь завтра вечером, после мероприятия. Ты точно не против, что я еду?

Элис поставила локти на стол. Так странно быть ребенком – кто-то другой отвечает за покупку молока и хлопьев и за то, чтобы в доме всегда были зубная паста, средство для чистки унитаза и кошачья еда, но при этом все, что делаешь ты – ходишь в школу и на подготовительные к экзаменам по субботам, – все это служит какой-то размытой, отдаленной перспективе. Кошка прошлась по раскрытой на столе газете и принюхалась к Элис. Как и у многих черных кошек, ее глаза постоянно казались то зелеными, то желтыми. Урсула потыкалась в Элис носом, и та в ответ опустила лицо поближе.

– Сколько лет Урсуле? – спросила Элис. Кошка сунула нос в миску с хлопьями и спрыгнула обратно на пол.

– Такому существу, как она, непросто присвоить цифру, – ответил Леонард. – Я не присутствовал при рождении Урсулы, так что могу выдвигать только жалкие человеческие предположения. Мы нашли ее уже взрослой. Она сидела перед восьмым домом, помнишь? Когда мы принесли ее домой, я подумал, что кто-то, наверное, по ней скучает. Таких отличных кошек просто так не теряют.

Элис кивнула.

– Я помню. – Может, Урсула тоже прибыла из какого-то будущего, где кошки живут вечно. А может, каждый год на смену старой Урсуле прилетает новая. – Так, а где подготовительные занятия?

– В школе. Там же, где и на той неделе.

– В Бельведере?

Леонард сложил газету пополам и еще раз согнул посередине. Зачем они делают газеты такими огромными, что их приходится складывать в несколько раз?

– Да, – сказал Леонард, склонив голову набок. – Ты в порядке? У тебя что, именинная горячка?

На последней странице была телепрограмма, где Леонард обвел в кружок все передачи, которые не хотел пропустить: киномарафон Хичкока и новую серию «Завтра наступит сегодня».

– Наверное, – ответила Элис. Идея пойти в школу – в то самое старое здание, ее здание – казалась вполне неплохой. Может, она войдет в двери и столкнется там с Мелиндой и Эмили, тогда она сможет попросить их отвезти ее прямиком к психиатру.

– Ты ведь понимаешь, что это все неважно? Эти экзаменационные оценки.

Леонард учился в Мичиганском университете, который находился рядом с домом и не стоил его родителям практически ничего, и поэтому ему даже не позволили подать документы куда-то еще. Тогда Элис еще этого не знала, но давление в Бельведере было ужасное. Сейчас она чувствовала, что сама стала его частью: родители, приводившие детей в школу, должны были предоставить информацию о том, где учились сами, как будто их альма-матер – будь то Гарвард, местечковый колледж или вообще отсутствие высшего образования – накладывала хоть какой-то отпечаток на жизни их детей. Похоже, родительство – достаточно дерьмовая работенка: к тому моменту, когда ты уже достаточно стар и опытен, чтобы осознать собственные ошибки, твои дети ни за что на свете не станут тебя слушать. Каждый должен набивать свои шишки. Элис была одной из самых младших в своем классе: некоторые ее одноклассники были старше на целый год. К выпускному классу некоторые из ее друзей уже определились, куда хотят поступать: Сэм собиралась в Гарвард, Томми уже отправил документы в Принстон, где учились, по крайней мере, три поколения его семейства, хотя до этого истово клялся, что скорее сдохнет, чем пойдет туда. А Элис не знала. Ни тогда, ни после, когда десятилетия спустя все еще думала, что могла бы заняться кучей других вещей и прожить кучу других жизней. Иногда ей казалось, что все ее знакомые уже стали теми, кем хотели стать, когда вырастут, а она все еще чего-то ждала.

– Наверное, – сказала Элис. В животе заурчало: она все еще умирала с голоду. Подготовительные к экзаменам были сплошной тратой времени, теперь она это вспомнила, по крайней мере, вспомнила какая-то ее часть. Элис осознавала, что мысли у нее в голове скачут параллельно – так бывает, когда едешь по шоссе и радио постоянно то ловит, то теряет местную волну. Она все видела четко, но сигнал как будто шел из двух разных источников. Элис была собой и только собой, но одновременно собой нынешней и тогдашней. Ей было сорок, ей же было шестнадцать. Перед ней вдруг возник образ Томми, откинувшегося на стуле и грызущего кончик карандаша, и в животе тут же забурлило. Она испытала не тот коктейль из нервозности и стыдливости, который накрыл ее, когда Томми привел в Бельведер своего сына. Это было то старое чувство – совершенно очумелая страсть.

– Что будете обсуждать завтра на конвенции?

– Ой, – ответил Леонард. – Это же мероприятие в честь сериала «Братья времени». Кто-то будет задавать мне вопросы. Тони и Барри тоже там будут. Все просто жаждут их увидеть. – Его губы вытянулись в прямую линию. Ему никогда не нравились эти актеры, особенно Барри. – Зуб даю, Тони начнет рассказывать свои захватывающие истории со времен съемок с Томом Хэнксом.

Тони в свое время досталась маленькая роль в «Форресте Гампе», там, где дело происходит в семидесятых, словно ни один директор по кастингу не мог решить, в какой же временной отрезок его можно засунуть. Элис подумала, что, возможно, из-за этого он и решил совсем бросить актерскую карьеру и провести остаток своих дней в компании лошадей, которые знали только его сегодняшнего, с яблоком на раскрытой ладони.

– А тебе обязательно участвовать? – Урсула снова запрыгнула на стол и принялась вылизывать остатки молока из тарелки Элис.

– Все жаждут их увидеть. Именно поэтому и продаются билеты, продаются книги и покупаются хлопья для завтрака. Да все нормально. – Леонард махнул рукой, отгоняя беспокойство Элис. – Где ты хочешь поужинать?

– Мы еще едим завтрак, – ответила Элис, поглаживая кошку. – Надо подумать.

Отец глотнул кофе. Его руки выглядели такими сильными. Если она галлюцинирует, то чертовски хорошо. Послышался какой-то громкий звон, и Элис подумала: «О, наверное, это будильник, сейчас я проснусь», но нет, это трезвонил телефон в ее комнате.

– Ты собираешься ответить? – спросил Леонард. – Обычно, когда звонит телефон, ты летишь как молния, даже в фокус не поймаешь.

– Это, скорее всего, Сэм. Я ей перезвоню.

На улице Хедриксы подметали дорожки. Элис они всегда нравились, Хедриксы относились к тому типу соседей, которые напоминают всем убрать машины в день подметания улицы, впускают газовиков, помогают выковыривать листья из водостока. Каким-то непостижимым образом у них всегда находились нужные инструменты, хотя дом у них был такой же маленький, как у всех, с такой же катастрофической нехваткой места для хранения. Кеннет Хедрик работал метлой в шапке «Метс» и штанах цвета хаки. Заметив лицо Элис в окне, он приветственно помахал ей рукой.

– Ничего себе. Что это, Эл, ты повзрослела? – Леонард покачал головой. – Похоже, в шестнадцать и правда все меняется.

Глава 19

Сэм позвонила еще раз и сказала, что подхватит Элис на Помандере и они вместе пойдут на подготовительные занятия. Через десять минут Элис перезвонила Сэм и спросила, что та наденет. Еще через полчаса Сэм позвонила сказать, что опаздывает и чтобы Элис шла без нее. Это было похоже на переписку, только с помощью голоса. До Сэм уже лет десять было почти невозможно дозвониться. Один раз в то утро Сэм не взяла трубку, и вместо нее ответил автоответчик с трескучим призывом «брякнуть ей на пейджер». Она помнила все комбинации наизусть: *911 для экстренных случаев, *143 – чтобы сказать «я люблю тебя», *187 – чтобы сказать «если ты сейчас же мне не перезвонишь, я тебя прикончу». Элис хотелось звонить и звонить, просто чтобы послушать, как Сэм каждый раз поднимает трубку.

Глава 20

Элис попросила Леонарда проводить ее в Бельведер на подготовительные занятия. Разумеется, она совершенно в этом не нуждалась, она могла бы дойти туда хоть во сне – а так оно, возможно, и было, – но тем не менее все происходящее, чем бы оно ни было, начинало казаться все более реалистичным. Элис сходила по-большому, чего ни разу не делала во сне, и приняла душ, а еще трижды за короткое время успела поесть – два раза прямо перед открытым холодильником. Подготовительные занятия шли всего час, а желание вживую увидеть Сэм подростком было так неодолимо, что Элис все-таки решила пойти, хоть ей и было немного страшно выпускать Леонарда из поля зрения. Но только при условии, что он ее проводит.

Школа находилась недалеко – всего двенадцать с половиной кварталов. Вниз по Бродвею до Восемьдесят пятой, потом налево и в сторону парка, или можно пройти зигзагом – в зависимости от загруженности тротуаров. Элис всегда гордилась своим широким шагом и пешей скоростью. Ничто не может сравниться с этим приятным ощущением, когда ты ступаешь на тротуар с проезжей части за секунду до того, как пронесется машина, – ежедневный балет филигранно рассчитанных «перебежек». Перебегание дороги вообще было единственным доступным Элис видом спорта. Леонард по нью-йоркским меркам ходил достаточно неторопливо, но сейчас Элис просто не могла поверить тому, насколько он стремителен, – он пронесся по Помандеру, чуть ли не пританцовывая, как Кэри Грант с зонтиком. В последний раз она видела, как ее отец идет по улице, в июне. Тогда они ходили ужинать в «Джексон Хоул», прославленную закусочную, располагавшуюся в том же квартале, что и Бельведер, на углу Восемьдесят пятой и Коламбус-авеню. Элис удобно было заскочить туда после работы и оттуда же вернуться домой в Бруклин. Леонард обожал «Джексон Хоул», потому что там готовили необъятные бургеры, размером с хоккейную шайбу для великанов, и такие же луковые кольца. Элис пришла первой и, заняв столик у окна, наблюдала, как отец старался побыстрее перейти дорогу и чуть было не угодил под идущий в даунтаун автобус. После того раза она видела только, как он ходил туда-сюда по больничным коридорам, а потом и вообще никак.

На Леонарде была джинсовая куртка, как и в большинство дней большинства лет с тех пор, как родилась Элис. «Поверить не могу, что тебе шестнадцать, Эл». Он захватил с собой банку кока-колы и теперь открыл ее с приятным «пшиком» вырвавшихся на волю сахарных газиков. Выходя из дома, Элис бросила взгляд на сторожку, которая на вид была, как обычно, завалена всякими причиндалами. Воспоминания о том, как окончился прошлый вечер, замылились, не считая блевотины – та помнилась отчетливо розовой и отчетливо мерзкой. Где еще она точно была? Элис пыталась восстановить события, и это походило на попытку решить математическую задачку задом наперед.

– Я тоже, – ответила она.

После разговора с Сэм Элис отыскала на полу в гардеробной то, что посоветовала подруга: черные шерстяные брюки-клеш с тысячей пуговиц и бантом сзади и атласный топ, бывший нижним бельем во времена, когда люди просто так наслаивали одежду, а бюстгальтеров без лямок еще не существовало.

– Когда ты выходишь прогуляться, куда ты ходишь? – спросила Элис.

Уже сейчас она была одного роста с отцом. Серена была выше его на пару дюймов, и Элис однажды перегонит его на один, но пока что этого еще не произошло. Мать не позвонила поздравить ее с днем рождения, но на западном побережье было еще раннее утро, да и кто знает, чем сейчас занята Луна или другие планеты. Планеты вообще во многом определяли порядок взаимодействия Серены с миром. На улице было прохладно. Со всеми глобальными изменениями климата Элис привыкла носить в октябре футболки, но сейчас было все еще свежо. А та жуткая метель уже была? Элис не помнила точно, в голове мелькали только снежные заносы: толстое белое покрывало, на несколько дней парализовавшее весь город.

– Да везде хожу, – ответил Леонард. – На север, на юг. Один раз вообще обошел по кругу весь Манхэттен. Ты знала? А почему ты спрашиваешь?

Элис неловко пожала плечами.

– Ну… Просто интересно.

Ей вспомнился Саймон Раш и остальные друзья Леонарда – задроты-буквоеды, все, даже самые богатые и знаменитые. У нее было очень мало воспоминаний об отце при свете дня и за пределами Помандера. Стерны никогда не ходили в походы, не жаловали пляжи, национальные парки и вообще не занимались ничем из того, что делали нормальные семьи. Они проводили время вместе только так – за разговорами. Сидели в своем районе, в своем маленьком королевстве. Именно это Элис и хотела вобрать в себя, впитать, насколько возможно. То, как совпадают их шаги, пока они оба торопятся навстречу приближающемуся такси. То, что отец рядом с ней, бурчит и напевает что-то себе под нос, издает загадочные внеязыковые звуки. То, что она может смотреть на него и не бояться, что это в последний раз.

Леонард положил руку ей на плечо.

– Это очень мило.

До этого она еще не прикасалась к нему – она хотела его обнять, когда в первый раз вошла в кухню, но объятия у них в семье не пользовались популярностью, к тому же она была почти уверена, что от нее в лучшем случае воняет землей, а в худшем – землей и перегаром, поэтому она тут же умчалась в свою комнату, боясь, что один из них в любую секунду может испариться или превратиться в горстку праха. Элис накрыла руку отца своей. В ее памяти он никогда не был моложе, чем сейчас.

– В каком возрасте я была лучше всего? – Элис убрала руку и уставилась в землю. – Ну, типа если бы тебе пришлось выбирать возраст, в котором я осталась бы навсегда, какой бы ты выбрал?

Леонард хмыкнул.

– Надо подумать. Ты была ужасным младенцем. Орала сто процентов времени. Мы с твоей мамой боялись, что соседи вызовут полицию. Потом ты вроде как это компенсировала и была милашкой, где-то с трех до пяти. Это было хорошее время. Но я бы все-таки выбрал тебя сейчас. Я могу сквернословить сколько хочу, и за тобой больше не нужно постоянно присматривать. И плюс ко всему мне с тобой весело.

В каждом квартале, который они проходили, было какое-нибудь местечко, которое ей нравилось и о котором она совершенно забыла: магазин вечерних платьев из лайкры, пекарня «Хот энд Красти», где на яркоосвещенном прилавке лежали халы, бутик для богатых богемных дам «Либерти Хауз», в котором Элис спускала свои карманные деньги на топы с индийскими принтами и длинные серьги. «Тейсти Ди-лайт»[9]9
  Сеть кафе быстрого питания, специализирующаяся на замороженных десертах.


[Закрыть], ее тогдашняя большая любовь. Они вообще еще где-то остались? Однажды, лет в двадцать, Элис видела в «Тейсти» Лу Рида и Лори Андерсон, оба взяли маленькие стаканчики, без посыпки. Она хотела было рассказать об этом отцу, но остановилась на полуслове. У нее была только одна песня Лу Рида, из саундтрека «На игле», и она не была уверена, что он уже вышел. А без интернета и не проверишь. У нее в голове всплыл роботизированный голос «Мувифона»[10]10
  Moviefone – автоматическая телефонная служба, предоставлявшая информацию о кино– или телепремьерах, расписаниях кинотеатров, билетах и т. п.


[Закрыть], о котором она не вспоминала лет десять, и Элис рассмеялась. Это был другой век. Тогда это так не ощущалось, но так и было. Нью-Йорк проделывал этот фокус постоянно, потихоньку сбрасывал старую кожу, как змея, – так медленно, что к тому моменту, когда змея обновлялась до неузнаваемости, никто этого не замечал.

– Спасибо, – сказала Элис.

Может, в этом и был ответ? Может, Леонард прав, и это действительно были ее лучшие годы? И хотя в этом воплощении ее отец еще не видел, как она с грехом пополам окончила художественную школу, меняла одного парня-кретина на другого, так и не занялась живописью, а вместо этого осталась работать в Бельведере, он уже понимал, что это был ее потолок.

Леонард схватил Элис за локоть и оттащил назад на тротуар. Мимо, быстро и круто войдя в поворот, пронесся угловатый серый седан. «Не под моим присмотром», – сказал отец. Они шли, пока не добрались до круглосуточной французской кофейни, и там свернули налево, в сторону парка.

Глава 21

На улице у Бельведера стояло несколько человек. Элис настолько хорошо знала этот маршрут и этот квартал, который не сильно-то и изменился, не считая парикмахерской, превратившейся в груминг-салон, и балетного зала, ставшего студией пилатеса, что даже особенно не нервничала, до тех пор пока они с отцом не подошли достаточно близко, чтобы разглядеть лица собравшихся на тротуаре. Элис представляла, как увидит Сэм, которая просто будет Сэм Вуд, еще без своей двойной фамилии, но Элис даже не подумала о том, что увидит кого-то еще. Бельведера в ее жизни было так много, что она даже не подумала обо всех тех, кто оттуда исчез. Леонард бросил окурок на землю и притоптал.

– Что такое? – спросил отец, хотя ему самому никогда не требовалось особых причин, чтобы избегать людей.

На тротуаре стоял Гарт Эллис, футболист с самой кругленькой и очаровательной задницей. В старшей школе Элис как-то раз его поцеловала и все оставшееся время делала вид, что ничего не было. Там же была Джессика Янкер, которая каждое утро завивала челку в безупречную трубочку – Элис и Сэм частенько разыгрывали ее по телефону, изображая представителей бренда лака для волос, но потом появились определители номера, и рисковать как-то не захотелось. И Джордан Эпштейн-Рот, у которого изо рта постоянно торчал кончик языка; и Рэйчел Целковиц, чья фамилия не оставляла ей ни единого шанса спокойно пережить школьные годы. Они все были такими потрясающими, долговязыми и как будто немного сыроватыми, словно их слишком рано вытащили из духовки, – даже те, к кому она в свое время не приглядывалась, как Кенджи Моррис, который весь год таскался на подготовительные к экзаменам, точно какой-нибудь Дуги Хаузер[11]11
  Персонаж ситкома «Доктор Дуги Хаузер» 1989 года о шестнадцатилетнем мальчике-вундеркинде, который работает врачом.


[Закрыть]. У кого-то были слишком длинные руки и ноги, у других – уже взрослые носы. Она не вспоминала о них двадцать лет, да и в те времена не особенно их замечала. Ее передернуло от мысли, что бы они все подумали, если бы узнали, что в сорок лет она все еще одинокая, все еще странноватая и все еще работает в Бельведере. Элис подняла взгляд на здание школы, на окна своего кабинета. Леонард оперся спиной о чью-то припаркованную машину и закурил очередную сигарету.

– Да просто старшая школа, все такое. Наверное, – ответила Элис. То, что с ней происходило, было не похоже ни на «Братьев времени», ни на «Назад в будущее». Это было скорее как в фильме «Пегги Сью вышла замуж». Элис попыталась вспомнить сюжет. Она там упала в обморок? Нет, это был сон, так ведь? По большей части? В итоге Кэтлин Тернер приходит в себя в больнице, все еще замужем за Николасом Кейджем.

Входная дверь школы распахнулась, и Элис увидела, как ее начальница, Мелинда, зацепила крючок за маленькое колечко в стене, чтобы та оставалась открытой. У Элис перехватило дыхание, точно так же, как когда она увидела своего отца за кухонным столом. Она знала Мелинду столько лет, что даже не задумывалась о том, что та как-то изменилась: она всегда выглядела одинаково, носила те же самые вещи – но нет, Мелинда, как и ее отец, была молода. Просто тогда Элис сама была слишком юна, чтобы это заметить.

Дети потянулись внутрь. Элис подошла к отцу и облокотилась на машину рядом с ним.

– Если бы ты мог вернуться назад во времени, в старшую школу или в колледж, что бы ты сделал? – спросила она.

– Ой нет, спасибо. Я бы не стал ничего особенно менять, иначе у меня бы не было тебя. А если не собираешься что-то менять, нечего там делать, поверь мне. – Леонард легонько пихнул Элис локтем.

– Ага…

Элис нужно вернуться в бар. “Matryoshka” наверняка открывается не раньше пяти. Не то чтобы в будущем ей было что терять, но ей определенно не хотелось проживать всю свою жизнь заново, начиная с шестнадцати лет. Ей нужно понять, как она здесь оказалась, и найти способ выкурить себя отсюда.

– С днем рождения, Эл, – произнес кто-то у нее за спиной. Элис обернулась.

Томми стоял, засунув руки в карманы. На нем была футболка с контрастным воротом, а вокруг шеи завязан самодельный чокер из простого коричневого шнурка. Большинство мальчишек в Бельведере уже переросли образ Джордана Каталано[12]12
  Персонаж Джареда Лето из сериала «Моя так называемая жизнь» 1994 года.


[Закрыть], но не Томми. Он носил длинные волосы и заправлял их за уши. Он учился в последнем классе и все еще пытался улучшить свои экзаменационные балы, хотя они и так уже были почти превосходны. Бельведерские родители и сейчас оставались такими же: с готовностью тратили деньги и время, зацикливаясь на «почти» вместо «превосходный». Томми выглядел лучше, чем она помнила, а образ, который она помнила, был совершенно божественен. У нее скрутило живот так, как не крутило, когда она увидела его взрослым. Ощущение было такое, словно на крошечном участке ее туловища уживались сразу две Элис: подросток и взрослая женщина.

– Спасибо, – ответила Элис. Он не притронется к ней в присутствии ее отца.

– Привет, Томми, – бросил Леонард, кивнув в знак приветствия.

– Привет, Леонард, – ответил Томми. – Я прочел ту книгу, о которой вы рассказывали. Которая про монстров. «Ктулху».

– И как тебе? – Леонард выбросил сигарету и придавил каблуком. Оттолкнувшись от машины, он сделал пару шагов навстречу Томми, так что теперь они все стояли в тесном кружке.

– Жестяк, – ответил Томми. – Такой жестяк.

Элис рассмеялась. Окунуться в мир подросткового сленга – такой жуткий стыд, зато находиться рядом с таким Томми ей стало гораздо легче.

Томми развернулся и начал подниматься по ступенькам.

– Увидимся, Элис, – сказал он. – Сегодня вечером?

Сегодня же ее вечеринка. Элис забыла. Фотография от Сэм, где они обе в платьях, опьяненные собственным бессмертием. Это ведь сегодня.