Текст книги "Диана. The Crown"

Проблеск настоящей Дианы можно было увидеть позже тем же вечером. Во время ужина в отеле «Клэриджс» она выступала в обществе профессора Майкла Адлера и Маргарет Джей, двух экспертов по вопросам СПИДа, перед целым залом руководителей средств массовой информации. Нельзя было не отметить, что на этот раз она не играла: слова, о том, что наболело, лились из самого сердца. После выступления она отвечала на несколько довольно заковыристых вопросов из зала – это был первый случай за всю ее придворную карьеру, когда она решилась на подобное испытание. Средства массовой информации практически не уделили внимания ее выступлению, однако это мероприятие стало важной вехой на ее жизненном пути. Тот вечер продемонстрировал всем те трудности, с которыми она сталкивалась в попытках изменить традиционное представление о своей «профессии» принцессы как в стенах дворца, так и за его пределами.

Ее семья, в особенности сестры Джейн и Сара, а также брат Чарльз были в курсе всех проблем, с которыми ей приходилось сталкиваться. Рассудительная Джейн всегда давала ей добрые советы, а Сара, некогда сомневавшаяся в успехе своей младшей сестры, теперь всячески оберегала и поддерживала ее. «Когда говоришь с Дианой, невозможно на нее сердиться», – заметил один из ее друзей. Ее отношения с матерью и отцом, пока тот был жив, нельзя было назвать гладкими. С матерью они виделись нечасто, но им удалось сохранить нежные отношения. Диана была возмущена до глубины души, узнав, что второй супруг матери, Питер Шанд Кидд, бросил ее ради другой женщины. Летом 1991 года ее отношения с отцом омрачила неприятная история: дети графа Спенсера узнали о тайной распродаже сокровищ Элторп-хауса, их фамильной усадьбы. Принцесса вынуждена была написать отцу довольно резкое письмо о том, что она против продажи семейных реликвий. Последовал обмен горькими высказываниями, о которых впоследствии сожалел каждый. Тот эпизод глубоко ранил принцессу Уэльскую, но сдержаться в тот момент было сложно – слишком резко и вызывающе отвечала на упреки детей их мачеха Рейн Спенсер. Вмешался даже сам принц Уэльский, выразив свою обеспокоенность поведением Рейн. Примирение между отцом и дочерью состоялось осенью. Отправившись в неспешный круиз вокруг света, покойный граф Спенсер был невероятно тронут любовью, которую выражали незнакомцы по отношению к его младшей дочери. Он позвонил Диане из Америки, чтобы сказать, как сильно он ею гордится.

Поддержка семьи была не единственной опорой: ее подбадривал небольшой круг друзей и советников – те, кто знал истинную Диану, а не сияющий образ, представленный для всеобщего обозрения. Они не питали иллюзий относительно характера принцессы, знакомые как с ее неоспоримыми достоинствами, так и с недостатками: склонностью к пессимизму и отчаянию, которые повышали вероятность ее ухода из королевского двора. Бегство герцогини Йоркской из оков системы обострило эти пораженческие настроения.

Как-то она призналась друзьям: «Люди называют меня Мэрилин Монро восьмидесятых годов и думают, что это огромное счастье. На самом деле я никогда не могла сказать: „Ура, как здорово“. Никогда. Я исполняю свой долг принцессы Уэльской, пока в этом есть необходимость. Однако надеюсь, что пятнадцати лет жизни будет достаточно».

Несмотря на то, что она имела полное право жалеть себя, слишком часто это превращалось в добровольное мученичество. Как отметил Джеймс Гилби: «Когда она уверена в себе, она расправляет плечи и рушит все преграды. Но стоит только в ее броне появиться бреши, как она тут же отступает, избегая столкновения». Временами складывалось впечатление, что она готова испытать боль или быть отвергнутой, прежде чем ее бросят те, кому она доверяла и кого любила. В итоге в самые критические моменты жизни в королевской семье, когда она больше всего нуждалась в поддержке друзей, Диана сознательно обрекала себя на изоляцию. С трудом приведя свою жизнь на каком-то этапе в определенное равновесие, принцесса вновь и вновь возвращалась к обсуждению своих проблем, словно погружаясь в навязчивые идеи. Кэролайн Бартоломью утверждала: «Крайне трудно не зациклиться на себе, когда за каждым твоим шагом наблюдает добрая половина мира. Она могла часами говорить о сложностях в отношениях с мужем, с другими членами правящей семьи и со всем королевским двором». Джеймс Гилби так сформулировал суть ее дилеммы: «Диана никогда не сможет быть счастлива, если не вырвется на волю. Однако она этого не сделает, пока принц Чарльз не сделает первый шаг и не потребует свободы. Он же не поступит так из-за свой матери. А значит, они не будут счастливы никогда. Они продолжат жить каждый своей жизнью, оставаясь формально мужем и женой ради мнимого единства королевского дома».

Ее верная подруга Кэролайн Бартоломью была с Дианой на протяжении всей ее взрослой жизни, отмечая, как столь фундаментальный вопрос деформирует ее характер. «Она добрая, великодушная, печальная и в некотором смысле доведенная до отчаяния женщина. И все же ей удалось сохранить свое чувство юмора и самоиронию. Невероятно проницательная, но бесконечно печальная леди».

Ее королевское будущее отнюдь не было четко определено.

Если бы она могла написать свой собственный сценарий, принцесса хотела бы увидеть, как ее супруг уходит к Камилле, и они пытаются найти свое счастье, которого он так и не испытал с ней. Он бы оставил Диану свободной, позволив ей подготовить принца Уильяма к его судьбе будущего монарха. Она даже лениво размышляла об интригующей возможности вновь выйти замуж – за иностранца. Это была лишь пустая несбыточная мечта, такая же невозможная, как желание принца Чарльза отказаться от своего королевского титула и заняться сельским хозяйством где-нибудь на ферме в Италии. Были у нее и другие, более скромные желания: провести выходные в Париже, пройти курс психологии, улучшить свое мастерство в игре на фортепиано и снова заняться живописью. Темп ее жизни даже эти надежды заставлял казаться грандиозными, не говоря уже о мечтах когда-нибудь в будущем уехать за границу, поселиться в Италии или Франции. Куда более вероятным был путь, по которому вело ее призвание: благотворительность, общественная и социальная работа, которая дарила ей чувство собственного достоинства и ощущение самореализации. Как заметил ее брат: «Она обладает стойким характером. Она действительно знает, чего хочет, и я думаю, по прошествии десяти лет она заняла определенные позиции, некий плацдарм, который теперь будет удерживать еще многие годы».

Будучи ребенком, она предчувствовала, что судьба ее будет отличаться от других, в более зрелом возрасте она оставалась верна своему внутреннему голосу. Диана продолжала нести бремя общественных ожиданий, переживая при этом огромные личные проблемы. Ее достижением стало то, что перед лицом непреодолимых трудностей ей все же удалось найти свое истинное «я». Она продолжила свой нелегкий путь, отличный от тех, которым следовали ее муж, королевская семья и монархия в целом, не вступая в конфронтацию с системой и соблюдая традиции. Как она сама признавалась: «Когда я вечером возвращаюсь домой и перед сном выключаю свет, я знаю, что сделала все возможное».

У нас не осталось сил

Во время стремительного обожествления Дианы, принцессы Уэльской, после ее трагической гибели 31 августа 1997 года было трудно вспомнить, что ее не всегда считали олицетворением современной принцессы. Сначала новость о ее смерти повергла всех в невероятный шок, который позже перешел в демонстрацию любви и сожалений. Скорбела не только вся Британия, но и люди всего мира. Тогда всем было удобно забыть, что когда-то она многими рассматривалась как человек, имеющий разрушительное влияние на всю структуру британской монархии, что о ней говорили в терминах куда более грубых, чем избитая фраза «словно с цепи сорвавшаяся». В декабре 1992 года, еще до официального расставания с принцем Чарльзом, британский истеблишмент и сторонники ее мужа перешли к решительным действиям. Пусть высказывания и отфильтровывались, публиковалось немало эгоистичных и женоненавистнических фраз, которые тем не менее заставляли общественность рассматривать ее действия и намерения с долей цинизма. Средства массовой информации, как и заведено, проявили еще меньше великодушия.

Сигналом для начала полномасштабной «войны Уэльских» стала публикация моей книги «Диана. Ее истинная история» в июне 1992 года. Для осажденной принцессы это была и спасательная шлюпка, и паспорт в новый мир. Книга, написанная при ее тайном содействии и соучастии, стала ее свидетельством, доказательством ее решимости больше не жить во лжи, не мириться с невзгодами своей жизни в королевской семье. То был шанс не только вырваться из заточения собственного брака, но и рассказать свою собственную версию. Хоть она и страшилась публикации книги, тем не менее это было то, чего она страстно желала: шанс изложить свою историю, поговорить с людьми, минуя одобрение Дворца.

Однако в данном случае эффект от появления книги на полках был еще более сокрушительным, чем кто-либо мог ожидать. Дворец был в ужасе, средства массовой информации – в возмущении, а общественность – в глубоком шоке. То, что за этим последовало, не всегда было поучительным, не говоря уже о том, чтобы быть справедливым.

Издательство «Сандей Таймс» начало серию публикаций отрывков из оригинального издания «Диана. Ее истинная история» 7 июня 1992 года с заголовка на первой полосе «Диану довели до пяти попыток самоубийства из-за „безразличия“ Чарльза». Фрагменты текста, опубликованные в газете, содержали три сенсационных заявления: во-первых, принцесса Уэльская страдала расстройством пищевого поведения, а именно нервной булимией; во-вторых, она несколько раз, хоть и безрезультатно, попыталась покончить жизнь самоубийством; в-третьих, ее супруг, принц Чарльз, имел тайные отношения с другой женщиной, Камиллой Паркер-Боулз, на протяжении всего времени, что он был женат на Диане.

На следующий день супруги встретились в Кенсингтонском дворце, чтобы обсудить будущее их брака. Если их настроение и было мрачным, то по крайней мере принц и принцесса наконец-то смогли сесть рядом, чтобы мирно и спокойно обсудить последствия их расставания. Именно тогда они пришли к решению положить конец притворству и официально развестись. Позже Диана призналась, что чувствовала «глубочайшую печаль. Потому что мы изо всех сил старались продолжать поддерживать этот фарс, но, очевидно, мы оба выдохлись».

И когда первое препятствие – ее противостояние с принцем Чарльзом – было успешно преодолено, Диана, наконец, ощутила глубокий внутренний покой. Той ночью, впервые за многие и многие месяцы, она спала спокойно. В кругу ее друзей тоже вздохнули с облегчением, понимая, что она, наконец, начала свой трудный путь, но он по крайней мере подарит ей надежду на счастливый финал. Тем не менее они переживали, что у Дианы не хватит стойкости, чтобы противостоять сильному давлению как со стороны королевской семьи, так и за ее пределами.

Супруг принцессы втайне от нее уже сделал свой первый шаг. Накануне он встретился с королевой в Виндзорском замке, чтобы обсудить последствия развода. Королева уже давно знала о разрыве отношений ее сына с женой, однако прежде всего ее беспокоило, как повлияет развод на ее внуков, на публичный имидж принца Чарльза и на монархию.

По мере того как общественность впитывала подробности сюжетных поворотов брачного кризиса, события в дворцовых кругах неумолимо приближались к кульминации. В тот день, когда газета «Сандей Таймс» начала серию своих публикаций, королева была почетной гостьей в Большом Виндзорском парке на матче по поло, в котором участвовал принц Чарльз. Королева пригласила Камиллу Паркер-Боулз и ее супруга Эндрю присоединиться к ней в королевской ложе. Этот жест, сделанный в тот самый день, когда вся нация переваривала последствия неудачного брака принца и принцессы Уэльских, окружение Дианы восприняло как наглядное осуждение действий принцессы.

В то же время истеблишмент и их союзники среди средств массовой информации сделали ряд громких заявлений. Лорд Макгрегор, действующий тогда председатель Комиссии по жалобам в адрес прессы, выступил с заявлением, в котором осудил истерию, вызванную этой книгой. Он назвал происходящее «одиозной демонстрацией журналистов, что своими пальцами ковыряются в людских душах». В действительности, эта критика никогда не касалась самой книги; более того, лорд Макгрегор позже признался мне, что этот вопрос был «самым трудным» за все время его пребывания в должности. Архиепископ Кентерберийский публично выразил беспокойство о последствиях огласки для принцев Уильяма и Гарри, лорд Сент-Джон из Фосли осудил публикацию книги, а некая группа членов парламента страстно желала видеть меня запертым в Тауэре. Это время было не менее жарким и для сторонников Дианы.

По мере того как лоялисты сплотились под знаменем, игнорируя послание и высмеивая посланника, общественность постепенно начала признавать правдивость книги благодаря заявлениям друзей Дианы. Факты из книги подтвердились, когда Диана отправилась навестить старую подругу Кэролайн Бартоломью, которая и рассказала правду о булимии принцессы. И хотя этот визит помог укрепить зарождающееся осознание того, что название книги «Диана. Ее истинная история» полностью соответствует содержанию, высокопоставленные придворные, в том числе и личный секретарь королевы сэр Роберт Феллоуз, обвиняюще указывали на Диану пальцами, стоило им увидеть сообщение об этом на первых полосах.

Через несколько часов после этой стычки принцесса вылетела на вертолете в Мерсисайд, чтобы посетить хоспис. Это было ее первое официальное мероприятие после того, как книга «Диана. Ее истинная история» стала сенсацией. Это была эмоциональная встреча Дианы и ее публики. Она была так тронута тем проявлением любви со стороны доброжелательных поклонников, что не смогла сдержать слез. С самого утра она была в напряжении из-за неприятных воспоминаний об утренней встрече с придворными и принятого ею и принцем Чарльзом нелегкого решения. Как она позже признавалась подруге: «Пожилая дама в толпе погладила меня по лицу, и что-то внутри меня щелкнуло. Я попросту не смогла сдержать слез». Слезы перед публикой не удивили ее ближайших друзей, которые слишком хорошо знали ее боль, вызванную одиночеством и напряжением, которое она испытывала в течение последних полутора лет. Как отметил кто-то из ее друзей: «Она потрясающая актриса, способная скрывать под маской свои личные горести».

И пусть сочувствие общественности воодушевляло, Диана понимала, что ей придется столкнуться с королевской семьей на традиционной серии официальных мероприятий, запланированных на лето. Первым событием была Церемония выноса знамени[159]159
  Trooping the Colour – название торжественной церемонии в честь официального дня рождения королевы (сейчас это вторая суббота июня). – Прим. пер.


[Закрыть]. И если это, самое формальное из торжественных мероприятий оказалось крайне напряженным и беспокойным, еще большую тревогу вызывали предстоящее недельное пребывание в Виндзорском замке и присутствие на Королевских скачках в Аскоте. Она и принц Чарльз договорились встретиться там и обсудить все вопросы, касающиеся их брака, с королевой и герцогом Эдинбургским. Беспокойство Дианы по поводу этой встречи разделяла и та маленькая армия ее верных друзей, что в течение многих лет знали о трудностях, с которыми ей пришлось столкнуться в королевской семье. Они также прекрасно понимали, какое давление будет оказано на нее в ближайшие дни и недели. Они знали и то, что она не были ни воспитанницей улиц, ни манипулятором, о чем твердили ее недоброжелатели. Друзья понимали, что Диане понадобятся весь ее боевой дух и вся ее внутренняя сила для предстоящих сражений.

Очная ставка с королевой, принцем Филиппом и принцем Чарльзом в частных апартаментах Виндзорского дворца дала Диане наглядное представление о том, что ей предстоит. Ее предложение хотя бы рассмотреть саму идею о расставании встретили категорическим отказом. Об этом не могло идти и речи по крайней мере до тех пор, пока она и ее супруг хотя бы не попытаются в течение определенного периода, сроком около трех месяцев, разрешить свои разногласия. До тех пор иллюзия благополучия – или того, что можно принять за благополучие в королевском браке, – должна сохраниться.

Раскол между принцем и принцессой Уэльскими теперь стал слишком очевидным как для прессы, так и для общественности. Однако раскол внутри самой королевской семьи затронул традиционный церемониал Аскота. На этой слегка нелепой, если не унизительной картине нашлось место и герцогине Йоркской, теперь проживавшей раздельно с принцем Эндрю. Она стояла вместе со своими двумя дочерьми и другими зрителями, наблюдая за процессией королевских экипажей со стороны. Дважды принц и принцесса Уэльские покидали ипподром на «Астон Мартине» наследника престола, однако их совместный путь был недолгим. Они расставались, проехав лишь несколько миль по дороге до места, где Диану ждал ее собственный автомобиль. Более наглядным было поведение герцога Эдинбургского, который демонстративно игнорировал невестку, когда та проходила мимо королевской ложи во время скачек в Аскоте. Впервые невозмутимой маске на лице монархии было позволено соскользнуть на публике, что стало показателем замешательства и конфликта внутри королевской семьи, которая изо всех сил старалась справиться с кризисом.

По мере того как королевская система осознавала серьезность ситуации, взгляды Елизаветы II и ее ближайших родственников начали постепенно просачиваться через дворцовую иерархию и распространяться по остальным членам венценосной семьи, как рябь на воде после брошенного камушка. Прохладное отношение к принцессе Уэльской и тем, кто ей был предан, теперь стало слишком очевидно. Хотя, разумеется, придворные не встречали ее молчанием, не оставалось сомнений в том, что для нее здесь не найдется ни тепла, ни одобрения.

Однако для ее свекра испепеляющее молчание в Аскоте, по-видимому, было недостаточным проявлением неодобрения. В течение следующих нескольких недель Диана получила от герцога Эдинбургского четыре язвительных письма. Письма были самые разные: гневное, укоризненное, примирительное и, наконец, грубовато-ласковое. Эти послания, поначалу содержавшие лишь обвинения, повергли ее в шок и оцепенение, но той Дианы, которую когда-то подобное могло довести до слез и желания спрятаться в свою раковину, уже не было. Она больше не желала сносить подобные нападки со стороны королевской семьи. На этот раз она была полна решимости отстаивать свою точку зрения. С помощью подруги она связалась с адвокатом, позже, заручившись помощью личного секретаря Патрика Джефсона – одного из ее преданных союзников, она отправила официальные ответы принцу Филиппу, подробно изложив, как, по ее мнению, обращался с ней ее супруг, его семья и придворные, а также добавила в качестве условия ее дальнейшего пребывания в королевской семье требование: принц Чарльз должен покинуть Кенсингтонский дворец.

Письма стали первым залпом в предстоящей жаркой летней кампании, полной интриг и недомолвок. Долгие годы в глазах общества образ Дома Виндзоров был эталоном почтительного, разумного и трудолюбивого семейства. Теперь же внезапно всплыло то, что поведение ее представителей ничем не отличалось от реалий любой другой семьи – а зачастую дела обстояли даже хуже. Это драматическое открытие стало неприятным сюрпризом для многих, кто когда-то безоговорочно принимал дистиллированную версию жизни двора: история фильтровалась через доверенных редакторов, писателей, интервьюеров и составителей программ. Из множества потрясений самым сильным оказался шок, вызванный выходом книги «Диана. Ее истинная история» и подтверждением всего изложенного в течение следующих нескольких недель после публикации. Этот контраст между публичной стороной Дома Виндзоров и частной жизнью королевской семьи был одним из самых шокирующих.

Теперь, когда королевская семья сомкнула свои ряды против принцессы, в стенах Дворца началось распространение слухов, направленных на ее дискредитацию. И она, и герцогиня Йоркская убедились, что против них существует множество заговоров, зачастую с целью сократить число представителей общественности, готовых оказать поддержку. Временами они становились жертвами самых диких и нелепых преувеличений; однако в других случаях их подозрения, увы, оказались обоснованными. Тем временем в самой королевской семье царила атмосфера паранойи. Ожесточенные обвинения, охота на ведьм и язвительные разбирательства – в последних порой участвовали офицеры из Королевской гвардии – стали обычным явлением. Неудивительно, что закодированные разговоры, зашифрованные линии телефонной связи и измельчитель бумаги стали неотъемлемыми атрибутами ежедневного быта Дианы. В Кенсингтонском дворце она проверяла комнаты на наличие подслушивающих устройств и уничтожала каждый клочок бумаги, на котором что-либо написала, прекрасно понимая, что найдутся те, кто будет тайком рыться в корзине для бумаг в поисках всего, что может быть использовано против нее.

По мере того как шло лето, союзники принца Чарльза самым серьезным образом объединяли усилия. Друзья, которые дюжину лет назад предостерегали его от брака с Дианой, теперь сомневались в ее психической стабильности, советуя ему «немедленно бросить ее» и подать на развод. Называя биографию «Диана. Ее истинная история» «самой длинной петицией о разводе всех времен», они настоятельно призывали принца лишить его бывшую супругу неприкосновенности и санкционировать нападки на нее. Принц Чарльз ясно дал понять, что ни в какой подобной кампании против Дианы он принимать участия не будет. Однако его сторонники постепенно вязли на себя смелость связаться со средствами массовой информации и изложить им свою точку зрения на эту историю. Диану как источник информации в моей книге изображали больной женщиной, едва ли сохраняющей какое-либо представление о реальности. Эта агрессивная атака, основанная на пренебрежении, если не на насмешках в адрес принцессы, сопровождалась сговором руководителей ряда газет. (Один из главных редакторов даже отправил по факсу сочувственную статью принцу Чарльзу в Хайгроув. Несмотря на то, что на статью наложили вето, это не помешало напечатать ее спустя несколько недель.) По мере того как ежедневный поток критических, а зачастую и откровенно оскорбительных статей о ней превращался в ливень, принцесса постепенно узнавала, кто пытается очернить ее имя и настроить против нее общественность. Сначала она не верила, но в конце концов вынуждена была признать, хоть и неохотно, что близкие друзья ее супруга – те самые друзья, которые, как она думала, симпатизируют ей, почти каждый день устраивали пресс-конференцию. И пусть она испытывала отвращение, однако поддаваться этому давлению не собиралась. «Почему бы вам не сэкономить на счетах за телефон и не позвонить в газеты напрямую?» – потребовала она ответа у принца Чарльза во время одного из кратких разговоров.

Но сколь бы ни была эффективной эта клеветническая кампания, она не могла привести к оправданию принца Уэльского. Эта задача в значительной степени легла на плечи его личного секретаря Ричарда Эйларда, который в конце июня собрал друзей принца на совещание в попытке спасти его репутацию. Снова были привлечены несколько руководителей печатных изданий, чтобы перевести историю о принце Чарльзе в благое русло, вспомнив его неоценимый вклад в жизнь государства. Его изображали как любящего отца своих сыновей – олицетворение скромной родительской преданности, которая резко контрастировала с удушающей привязанностью к детям его жены. Диану фактически обвинили в том, что она всячески препятствовала попыткам принца увидеться с мальчиками, причем настолько успешно, что он был вынужден вести себя, как разведенный отец в поисках возможности встречаться с детьми. Пенни Джунор – писательница, посвятившая свою карьеру королевской семье, в частности она была биографом принца, – описывала поведение Дианы как «нерациональное, беспочвенное и истеричное». Другим газетчикам друзья Чарльза сообщили, что его супруга страдает «манией величия и хочет добраться до самой вершины. Она хочет, чтобы ее считали величайшей женщиной в мире. Ее поведение ставит под угрозу будущее ее брака, страны и самой монархии».

В условиях открытой войны между принцем и принцессой Уэльскими, смятения в Букингемском дворце и продолжающейся дискуссии о раздельном проживании попытки сохранять видимость нормальных отношений выглядели иногда абсолютно нелепо. Был объявлен летний круиз, который по чьей-то глупости нарекли «вторым медовым месяцем» для принца и принцессы. Для Дианы это были каникулы в аду. Слишком много было у нее болезненных воспоминаний о прошлых путешествиях на борту «Александры» – одной из одиннадцати роскошных яхт греческого миллиардера Янниса Лациса. Отчуждение между супругами было слишком очевидным для других гостей, в том числе для принцессы Александры, ее мужа, достопочтенного сэра Ангуса Огилви, а также для лорда и леди Ромси. Диана держалась сама по себе, почти не общалась с мужем, спала в отдельной каюте и предпочитала обедать вместе с детьми. Царящее напряжение только усугубил телефонный разговор Чарльза с Камиллой Паркер-Боулз с борта корабля – Диана услышала его, случайно подняв трубку. Она не была удивлена, хотя все ее опасения по поводу этих отношений были высмеяны и названы фантазиями больной женщины. «Почему бы тебе не уйти к своей леди и не покончить со всеми этим?» – устало спросила она принца Чарльза. «Брак не спасти, осталось лишь сделать заявление», – заметил кто-то из гостей на яхте, после того как ее покинула королевская свита. Тот отдых для принцессы стал еще одним примером венценосного двуличия и эгоистичного лицемерия.

Тем временем лето внезапно стало невыносимо жарким и для герцогини Йоркской, отдыхавшей на юге Франции вместе с дочерьми и своим «финансовым консультантом» Джоном Брайаном. На первые полосы газет по всему миру попали фотографии, сделанные папарацци с большого расстояния. Один из снимков запечатлел Брайана, посасывающего пальцы ног Ферги, что загорала топлес, на другом – они целовались. Этот эпизод нанес сокрушительный удар по публичному имиджу герцогини и фактически положил конец любым шансам на примирение между ней и принцем Эндрю. Присутствие детей лишь усугубило скандал, вызвав гнев парламента, прессы и общественности. Отовсюду раздавались призывы лишить ее титула и изгнать из королевской семьи.

Еще не утихли отголоски этой истории, когда в августе 1991 года в подобный скандал оказалась вовлечена Диана. Под заголовком «Моя жизнь просто пытка» газета «Сан» опубликовала стенограмму записанного на пленку телефонного разговора между женщиной, предположительно принцессой Уэльской, и таинственным поклонником, позже опознанным как Джеймс Гилби. Впоследствии это выльется в один из самых постыдных эпизодов королевской карьеры Дианы.

На самом деле, было две кассеты, и обе были записаны незаконно – в полном смысле слова незаконно: записи были сделаны радиолюбителями, которые впоследствии связались с газетой «Сан», хотя между их обращениями в газету прошел год. Разговоры были похожи; первый был записан в канун Нового, 1989 года, когда принцесса находилась в Сандрингеме. Ее так называемый любовник разговаривал с ней из своей машины, припаркованной на обочине дороги в Оксфордшире. В ходе долгого разговора женщина вела себя как глубоко обеспокоенный, одинокий и уязвимый человек, почти трогательно благодарный за внимание своего собеседника; мужчина же назвал ее «дорогая» пятьдесят три раза и «Сквиджи» или «Сквидж»[160]160
  Кальмар, головоногий моллюск. Ласково это звучит: «каракатица моя, нежный мой кальмарчик». – Прим. пер.


[Закрыть] – четырнадцать. Неизбежно этот скандал окрестили «Сквиджигейт».

Во время пикантной, хоть и бессвязной и достаточно невинной беседы можно было услышать, как принцесса рассказывала Гилби, как невыносимо жить с принцем Чарльзом, как она чувствует себя изгоем в королевской семье, которая, как ей казалось, все больше «отдалялась» от нее. Она рассказывала о своем страхе забеременеть (однако эта часть записи была опубликовала лишь спустя пять месяцев, накануне ее визита в Непал), о тревоге по поводу тайной встречи с поклонником и о своих мечтах о будущем. «Я выберусь отсюда и покорю мир… внесу свою лепту настолько, насколько я способна, а потом оставлю все позади», – весомо, если не пророчески, говорила она, жалуясь, что супруг превратил ее жизнь в «самую настоящую пытку».

Среди болтовни об общих друзьях, гороскопах и моде – Диана призналась, что подобрала гардероб другому своего возлюбленному, капитану лейб-гвардии Джеймсу Хьюитту, одев его «с головы до ног», – она перешла к обсуждению королевской семьи. Она отказалась помочь герцогине Йоркской обелить свой запятнанный имидж и вспомнила о «странном взгляде» королевы-матери, который та бросила на Диану во время обеда. «Это не ненависть, это своего рода интерес и жалость… Мне было настолько плохо за обедом, что я чуть там же не разрыдалась. Мне просто было ужасно грустно, я была опустошена и подумала: „Черт возьми, после всего, что я сделала для этой гребаной семьи“… Это лишь отчаяние. Мне всегда намекали на то, что я собираюсь сделать что-то театральное, потому что я не выношу ограничений этого брака».

Опьяненный любовью поклонник не в первый раз утешал принцессу, такую одинокую, подавленную и отверженную всеми. Их длительный роман на расстоянии тянулся с тех времен, когда она только начинала бороться с булимией и смиряться с отношениями своего мужа и Камиллы Паркер-Боулз. Эта связь ярко продемонстрировала не только хронически низкую самооценку Дианы, но и зарождающееся стремление использовать свои бесспорные возможности за пределами королевского двора.

Подобная трактовка на первых полосах газет записей «Сквиджи» нанесла серьезный удар по позициям Дианы, а Гилби на какое-то время стал самым разыскиваемым человеком Великобритании: толпы журналистов охотились за ним днем и ночью, однако он категорически отказался комментировать эту беседу публично или в частном порядке. Принцесса была уверена, что обнародование ленты было частью кампании по ее дискредитации: «Это было сделано, чтобы нанести мне серьезный вред, и это был первый раз, когда я испытала, каково это – быть, образно говоря, за пределами поля, не быть частью семьи». Она пыталась продемонстрировать королевской семье свою храбрость и выдержку, но ее настроение часто менялось. «Я никуда не денусь. У меня нет ни единого сторонника в этой семье, но им не удастся меня сломить», – говорила она тревожащимся за нее друзьям. Она чувствовала, что ее изоляция в этой враждебной атмосфере достигла максимума; по правде говоря, в разгар скандала она даже всерьез задумывалась о том, чтобы собрать чемоданы, навсегда покинуть королевскую семью и оставить свою общественную деятельность. Маска мужества порой соскальзывала с ее лица. Друзья подтверждали, что она чувствовала себя «уничтоженной» тем репортажем. «Если это и есть цена публичной жизни, – поделилась она с кем-то из своего окружения, – то я больше не хочу платить такую цену». По словам того же человека, принцесса никогда еще не казалась такой подавленной и безнадежно несчастной. Однако ей действительно удалось найти одного, казалось бы, совершенно неожиданного, союзника во дворце. Им стала королева, чье понимание и отзывчивое отношение во многом вдохновили принцессу продолжать борьбу. Тем не менее принцесса не питала больших иллюзий относительно королевской семьи, ее придворных и сторонников: как отметил один из ее ближайших друзей: «Даже если им и не удалось прикончить курицу, несущую золотые яйца для средств массовой информации, им удалось ранить ее, в этом можете не сомневаться».