Текст книги "Диана. The Crown"

Казалось, королевская семья словно не желала учиться на своих ошибках, совершенно не в силах понять, что развернувшаяся кампания по дискредитации принцессы Уэльской была, по сути, саморазрушительной и в конечном итоге нанесла непоправимый ущерб самой монархии. К тому моменту все публикации в прессе варьировались от истерических до зловещих: казалось, каждый день приносил свой собственный новый королевский скандал. На фоне таких безумных спекуляций в окружении Дианы возникло подозрение, что среди ближайших друзей принца Чарльза, дворцового истеблишмента и даже службы безопасности МИ-5 существует заговор с целью дискредитации принцессы Уэльской.

И все же с помощью черного пиара можно добиться многого, но не решить главную проблему. На повестке дня стоял вопрос о браке принца и принцессы Уэльских: в замке Балморал во время частной встречи королева, принц Филипп, принц и принцесса Уэльские обсудили сделку. Главной темой было неофициальное раздельное проживание – именно этот вариант развития событий одобряла королева. Согласно такому решению Диана могла вести самостоятельную жизнь, все еще оставаясь членом королевской семьи и присоединяясь к своему мужу только во время официальных мероприятий, таких как, например, Церемония выноса знамени. Принц Чарльз соглашался переехать из Кенсингтонского дворца, и Диана, полная решимости наладить деловые отношения с его семьей на своих условиях, выразила молчаливое одобрение. На какое-то время установилось шаткое равновесие.

В конечном счете принцесса всегда оставалась верной короне и почти всегда готова подчиниться королеве. Также она особенно близко к сердцу принимала трудности королевы в год, который сама Елизавета II позже окрестит своим annus horribilis[161]161
  Annus horribilis – лат.: год потрясений, разочарований и неудач. – Прим. пер.


[Закрыть]: ее поверенный мэр Мэттью Фаррер проводил переговоры c Даунинг-стрит[162]162
  Иносказательно – с правительством. А не в доме на Даунинг-стрит, 10, резиденции премьер-министра. – Прим. пер.


[Закрыть] о секретных предложениях по уплате подоходного налога; высокопоставленные церковные деятели критиковали королевскую семью за то, что она не подает пример здоровых семейных отношений; опросы общественного мнения показывали растущее недовольство монархией широкой общественности.

Осенью 1992 года, на фоне общественного и частного беспокойства, принцесса Уэльская провела несколько встреч со своим личным секретарем Патриком Джефсоном и личным юристом Полом Батнером, для обсуждения официального разрыва между ней и супругом, а также планирования своего будущего в королевской семье. Участники этих деликатных переговоров вспоминали о ее очевидной уязвимости. По словам одного из советников, «она была в ужасе от того, что семья собирается изгнать ее, отобрав детей. Это был ее самый большой страх, и она готова была бросить все, пойти на любую сделку, лишь бы мальчики остались с ней». Ожесточенный развод ее собственных родителей, в результате которого ее мать Фрэнсис Шанд Кидд лишилась опеки над собственными четырьмя детьми в пользу отца Дианы, графа Спенсера, постоянно стоял у нее перед глазами.

Встречи между четой Уэльских для обсуждения вопросов, связанных с формальным разводом, были неизменно эмоциональными и очень напряженными. Они заканчивались, а иногда и начинались с хлопающих дверей, криков и слез. Для арбитража по конституционным вопросам, возникшим в связи с перспективой официального развода, была привлечена почтенная юридическая фигура в лице лорда Гудмана. На различных этапах обращались за консультацией к премьер-министру Джону Мейджору – его спросили, какое влияние, если таковое вообще будет, может оказать развод на управление страной. Он ответил, что это не будет иметь значения.

По большей части дискуссия была сосредоточена на детях, домах пары и их аппарате. Одновременно с просьбой к Чарльзу покинуть Кенсингтонский дворец Диана хотела перевести сотрудников своего офиса в помещения Букингемского дворца, оставив персонал канцелярии принца на прежнем месте, в Сент-Джеймсском дворце. Это требование для Чарльза было неприемлемым. Как вспоминал один из его советников: «Принц не желал идти по пути официального разделения и развода не только ради детей, но и из-за конституционного кризиса, который из-за этого неизбежно возникнет».

Встречи были наполнены яростными спорами. Не выдержав во время одной из ожесточенных дискуссий, Диана в отчаянии разыграла свой туз в рукаве. Ее разочарование в монархии было настолько велико, что она пригрозила забрать детей и уехать с ними за границу, начав новую жизнь в Австралии. Напрасно – ей немедленно и очень настойчиво указали на то, что мальчики являются вторым и третьим наследниками в очереди на трон и поэтому должны воспитываться при королевском дворе, чтобы научиться своим королевским обязанностям. Она также с ужасом осознала суровые юридические реалии, которые лежали в основе ее затруднительного положения. Законы, которые применяются исключительно к королевской семье, фактически лишают мать престолонаследников какого-либо реального права голоса по вопросам воспитания своих детей. Ей нечем было крыть.

Всю ту напряженную осень 1992 года не прекращался моросящий дождь из историй сторонников Чарльза, усилившийся, когда было объявлено о том, что принц поручил телеведущему Джонатану Димблби написать его биографию, анонсированную как «развернутый ответ» на книгу «Диана. Ее истинная история». Начал создаваться образ лояльного работодателя, любящего отца, которому чинят препятствия в общении с детьми, и непонятого общественного деятеля.

По мере того как завершалась подготовка к совместному визиту в Корею, запланированному на ноябрь, личный секретарь принца Чарльза кратко проинформировал нескольких редакторов газет о том, что это будет «совместный тур». К тому времени переговоры о раздельном проживании достигли критической стадии, и принцесса была не в настроении продолжать участвовать в этом цирке. Ранее, в начале года, во время злополучной поездки в Индию, Диана уже отправила невербальное послание, которое произвело эффект разорвавшейся бомбы. Она в одиночестве позировала у Тадж-Махала, памятника потерянной любви, пока Чарльз выступал на деловой встрече. Расстояние между парой было подчеркнуто еще сильнее, когда принцесса намеренно отвернулась от поцелуя принца после матча по поло в Джайпуре. Она использовала ту же тактику в Корее, полная решимости показать миру, что происходит на самом деле, решение, которое несколько друзей, в том числе Роза Монктон, действовавший тогда президент компании «Тиффани» (Tiffany’s), посчитали сомнительным. Заголовки наподобие «Семья Угрюмых» и «Как долго еще будет продолжаться эта трагедия» дали понять, что уловка удалась.

Тур также сопровождали преувеличенными высказываниями о содержании издания книги «Диана. Ее истинная история» в мягкой обложке[163]163
  Обычная практика – сначала выходит дорогое издание в твердом переплете, затем, спустя время, более дешевое, массовое, в бумажной обложке. Соответственно, новый тираж может быть дополнен новой информацией. – Прим. пер.


[Закрыть], в котором кратко упоминались гневные письма, отправленные принцем Филиппом. Все было раздуто и расписано таблоидами настолько, что, казалось, назревает еще один Диана-скандал. В конце концов принцесса была вынуждена сделать краткое публичное заявление, объясняя свои отношения с королевой и герцогом Эдинбургским. «Предполагать, что они выразили что-то иное, кроме сочувствия и поддержки, неверно и крайне обидно», – сказала она.

В любом случае, теперь оставалось лишь вопросом времени, когда премьер-министр официально объявит о расставании. Принцесса попросила, чтобы заявление было сделано, пока мальчики еще будут находиться под защитой школы, и дата была назначена на 9 декабря 1992 года. За неделю до этого Диана навестила принцев Уильяма и Гарри в школе Лудгров в Беркшире, чтобы лично сообщить сыновьям эту новость и попытаться успокоить их насчет будущего.

Во время той полной слез встречи Диана ни разу не упомянула имени женщины, которая, как она считала, разрушила ее брак. Она на себе испытала, как страдают дети, когда «другая женщина» приводится в качестве причины крушения семьи. Для принцессы на первом месте были ее мальчики – чего бы это ей ни стоило.

Это объяснение было, по словам Дианы, «очень, очень печальным. Невероятно грустным. Волшебная сказка закончилась…»

Но не только личная сказка принцессы подошла к концу. События 1992 года, annus horribilis королевы, фактически разрушили все мифы о королевской семье. В том году произошло столкновение фантазии и реальности, когда факты без прикрас одержали верх над уютной выдумкой. «Символизм пожара в Виндзорском замке не ускользнул ни от кого в семье», – поделилась Диана со своими друзьями.

Был нанесен смертельный удар по имиджу королевской семьи как «идеальной». Слишком много лет Диана была невольной участницей лицемерия, окружавшего ее жизнь в королевском клане. Это довело ее до эмоционального опустошения и физического истощения. Теперь истинная история открылась миру, и больше не было необходимости лгать и скрываться от правды.

Всего год тому назад все это казалось несбыточной мечтой, а теперь принцесса была готова оставить прошлое позади. Ее манила новая жизнь. Манило более свободное существование без оков до отчаяния несчастливого брака. Она начинала все заново без посторонней помощи, хотя и оставалась все еще частью королевской семьи и жила в ограничениях королевской системы, которую она презирала и не доверяла. То был непростой компромисс, и вскоре Диане предстояло вновь начинать биться о прутья своей золотой клетки. Как она поведала своим друзьям: «Я заключила контракт. Я согласилась расплатиться по счетам. Самое интересное ждет меня впереди, может быть, через два-три года. Сейчас я учусь терпению».

Моя активная карьера окончена

Долгие годы в апартаментах Кенсингтонского дворца, лондонском доме принца и принцессы Уэльских, почти не звучал смех, еще меньше было улыбок. Посетители быстро проникались безрадостной атмосферой, и такие выражения, как «мертвая энергетика», «мрачный» и «напряженный», стали обычным явлением в их описаниях. «Я чувствовала, как умирала в этом доме множество раз», – рассказывала Диана друзьям. Даже ее спальня была пропитана духом тоски. «Могу представить, как она лежит в постели ночью, прижимая к груди своего медвежонка, и плачет», – заметил один из бывших сотрудников, вспоминая эту спальню маленькой девочки с множеством глазеющих на хозяйку игрушечных животных, оставшихся от столь же несчастливого детства.

Теперь она рассталась не только со своим мужем, но и с многими несчастьями, в которые ее вверг этот брак. Пожалуй, был определенный символизм в том, что ее первым решением было выбросить двуспальную кровать из красного дерева, на которой она спала в Кенсингтонском дворце одиннадцать лет, начиная со дня своей свадьбы. Затем она перекрасила свою спальню, установила новые замки и сменила номер личного телефона. Началась ее новая, самостоятельная жизнь.

Зимой 1992 года между Хайгроувом, Кенсингтонским и Сент-Джеймсским дворцами произошло немало перемещений, поскольку личные вещи супругов перевозили в их теперь холостяцкие дома. Один из представителей Дворца заметил: «Это был недостойное и очень печальное завершение их сказки». Принц и принцесса, получившие к свадьбе целую сокровищницу Аладдина, без лишних сантиментов предали ненужные вещи огню. Костер их тщеславия был зажжен на территории Хайгроува, ценные вещи отправляли на хранение в Виндзорский замок или передавали на благотворительность. В Кенсингтонском дворце осталось лишь несколько предметов, напоминающих о пребывании там принца Чарльза.

Принц Чарльз, в свою очередь, не позволял допускать даже малейших напоминаний о своей жене. В следующие несколько месяцев систематически искоренялся любой намек на то, что она когда-либо жила в Хайгроуве. Позже был нанят дизайнер, чтобы полностью изменить отделку интерьера, а также заняться новым домом принца – Сент-Джеймсским дворцом. Посетители Хайгроува не могли не заметить, что среди множества семейных фотографий не было ни одной, на которой была бы изображена бывшая жена принца Уэльского.

Спустя несколько месяцев после расставания супругов частые посетители Кенсингтонского дворца стали замечать изменения в ранее заброшенных апартаментах «Восемь» и «Девять». Персонал казался более дружелюбным, менее формальным, атмосфера была куда более спокойной и непринужденной. Помимо этого были заметны небольшие изменения в декоре: перекрашены стены, появились керамические вазы, наполненные композициями из мха и веток, а излюбленные принцем Чарльзом строгие военные и архитектурные изображения были заменены нежными пейзажами и картинами, изображающими танец. Гостей приветствовали звуки громкой музыки и аромат фрезий и белых лилий. Преобладающее здесь настроение неизбежно стало более женственным, хотя Диана так и не решилась последовать своему первоначальному порыву и полностью переделать свой дом.

Правда заключалась в том, что принцесса испытывала к своему дому в Кенсингтонском дворце крайне противоречивые чувства: она и любила это место, и ненавидела его. Говорят, так заложники привязываются к своим похитителям. Для нее дворец стал олицетворением накопившихся страданий и душевной боли, и все же она говорила друзьям: «Здесь я чувствую себя в безопасности». На протяжении всего замужества ее гостиная на первом этаже была, как выражалась сама Диана, «моим убежищем, моей империей и моим гнездом». По правде говоря, это было святилище двух самых важных мужчин в ее жизни – принцев Уильяма и Гарри. Для них перед камином лежала пятифутовая[164]164
  Примерно 150 см. – Прим. пер.


[Закрыть] диванная подушка из кожи носорога, на которой они могли валяться, пока смотрели телевизор. Все доступные поверхности заполняли деревянные и серебряные рамки с фотографиями, где были изображены мальчики, катающиеся на картинге, на танке, верхом, на велосипедах, на полицейском мотоцикле, во время рыбалки или в школьной форме. На других фото, что украшали каминную полку, были ее покойный отец, граф Спенсер, сестры Джейн и Сара, брат Чарльз, действующий граф Спенсер. В этой галерее также были и фотографии самой принцессы: черно-белый снимок, на котором она танцует с режиссером Ричардом Аттенборо, с автографом; на другом – она вместе с Элтоном Джоном; на третьем – с Лайзой Миннелли, а также множество любительских фотографий, где она изображает Одри Хепберн в нарядах из фильма «Завтрак у Тиффани».

Переполненная уютными группами глиняных фигурок животных, эмалевыми шкатулками и фарфоровыми статуэтками, комната производила впечатление, что она принадлежит женщине, пытающейся защитить себя от вторжения из внешнего мира. «Это похоже на жилище пожилой леди, – вспоминала подруга, – забитое до отказа безделушками… Некуда ступить». Другой близкий друг объяснил кое-что об образе мышления, скрытом за этим изобилием: «Очень часто люди, выросшие в неблагополучной семье, хотят окружить себя материальными благами. Создают свое собственное гнездо». Однако ощущение давящего замкнутого пространства теперь было не таким сильным, атмосферу смягчал добрый, иногда самокритичный юмор Дианы. На каждом стуле лежали шелковые подушки с забавными вышитыми надписями, например: «Хорошие девочки попадают в рай, плохие девочки гуляют повсюду», «Тебе придется перецеловать множество лягушек, чтобы найти принца» и «Мне жаль людей, которые не пьют: когда они просыпаются утром – это лучшее, что они будут чувствовать весь день». Ее ванную комнату и туалет украшали газетные карикатуры на принца Чарльза, разговаривающего со своими растениями, и их визит в Ватикан к Папе Римскому. Это к слову о том, что она находила забавным.

Однако даже эти легкие штрихи не могли скрыть общего чувства неудовлетворенности, которое проявлялось в ее двойственном отношении к своему дому. В течение нескольких месяцев после расставания с супругом она колебалась между желанием остаться в Кенсингтонском дворце и чувством, что она хотела бы перебраться в свой собственный дом где-нибудь в сельской местности. Ее душу разъедало ощущение, что в Кенсингтонском дворце она живет как в открытой тюрьме под пристальным присмотром персонала и охраны. Она жаждала вырваться на свободу и в то же время понимала, как именно покупка собственного дома будет расценена и прессой, и общественностью: как демонстративный разрыв со всем, что успело произойти с первого дня их брака в 1981 году. Друзья вспоминали: «Единственная вещь, которая ее беспокоит больше всего, – глубокий страх порицания и осуждения. Так что, как всегда, она отступила».

К весне 1999 года необходимость жить в Кенсингтонском дворце делала Диану все более несчастной. Поэтому она была «в восторге и восхищении», когда в апреле ее брат Чарльз, граф Спенсер, предложил ей Гарден-хаус – дом с четырьмя спальнями в поместье Элторп. Это предложение также искусно обходило проблему того, что ее считали расточительной. «Наконец-то я смогу свить мое личное уютное гнездышко», – рассказывала она друзьям, преисполненная энтузиазма и идей, как обставить и оформить свое собственное жилище. Действительно, о желании сделать это место «уютным» она повторяла постоянно. Возможность впервые выразить себя, не оглядываясь на кого-то и не вспоминая печальных событий. Она связалась с другом семьи Дадли Поплаком, дизайнером из Южной Африки, когда-то занимавшимся внутренней отделкой апартаментов в Кенсингтонском дворце, которые она делила с принцем Чарльзом. Вместе они обсуждали цветовую палитру, ткани и обои – предварительный выбор остановили на бледно-голубых и желтых оттенках. Перед ней открывалась захватывающая перспектива новой жизни. Более того, у Гарден-хауса имелось еще одно преимущество. Он не просматривается из какого-либо другого здания поместья, даря желанное уединение, и, что самое главное, вездесущему вооруженному телохранителю не придется вторгаться в ее новое жилище, так как поблизости был небольшой домик, где он мог бы обосноваться.

Всего три недели спустя дивный новый мир Дианы рухнул. Граф Спенсер позвонил ей и сообщил, что ему эта идея больше не нравится. Он утверждал, что присутствие дополнительной охраны, неизбежные камеры и другие средства наблюдения повлекут за собой неприемлемый уровень вторжения в его частную жизнь. Поскольку Элторп был открыт для широкой публики, ей придется смириться с некоторыми ограничениями на свободу передвижения. Диана была ошеломлена, на этот раз совершенно потеряв дар речи. И хотя аргументы брата были совершенно обоснованными, для нее это решение означало гораздо больше, чем потерю дома. Ее «уютное гнездышко» представляло собой одновременно вызов и начало чего-то нового. Более того, Гарден-хаус был буквально домом ее мечты. В течение нескольких месяцев отношения между принцессой и ее братом можно было назвать прохладными.

Отношения внутри клана Спенсер никогда не были простыми. Развод ее родителей и дальнейшая повторная женитьба отца на Рейн, графине Дартфорд, дочери автора любовных романов Барбары Картленд – все это вызвало в семье озлобленность и раскол. Диана не смогла простить свою бабушку Рут, леди Фермой, одну из фрейлин королевы-матери, за ее решение дать показания против собственной дочери Фрэнсис – матери Дианы – во время тяжелого бракоразводного процесса. Когда принц Чарльз и ее внучка расстались, леди Фермой в очередной раз не поддержала собственную плоть и кровь. Поэтому семья отреагировала удивлением, граничащим с изумлением, когда услышала о двух визитах Дианы к леди Фермой в ее квартиру на Итон-сквер в июне 1993 года, всего за три недели до смерти последней. Вместо того чтобы продолжать лелеять свои обиды, принцесса просто решила встретиться лицом к лицу с женщиной, которая причинила ей такую сильную боль. Понятно, что это были непростые, отчасти холодные встречи. Леди Фермой была явно озадачена смелым решением Дианы затронуть проблемы, которые отдалили их друг от друга, вместо того чтобы – как принято у королевских особ – вести бессмысленную светскую беседу, оставив существующие вопросы невысказанными. Было бы преувеличением сказать, что эти встречи привели к полному примирению, однако между двумя враждующими сторонами было заключено перемирие.

Готовность наводить мосты была признаком решимости Дианы избавиться от призраков прошлого. Эта вновь обретенная решимость лежала в основе ее примирения с мачехой в мае 1993 года. Ни для кого не было секретом, что Диана, ее сестры и брат не питали особой любви к женщине, которую они называли «Кислотной Рейн»[165]165
  В оригинале «Acid Raine». Здесь имеет место игра слов: имя Raine – Рейн и слово rain – дождь имеют идентичное звучание. В данном случае получается игра слов «кислотный дождь» с намеком на едкий характер мачехи. – Прим. пер.


[Закрыть]. Когда скончался граф Спенсер, принцессе можно было простить, если бы она предпочла забыть о мачехе и ее существовании, однако Диана предпочла не делать этого: она пригласила Рейн и ее нового супруга, французского аристократа графа Жан-Франсуа Пинетон де Шамбрен, на обед. Это была эмоциональная встреча, ознаменовавшая поворотный момент в их отношениях, хотя их частые встречи впоследствии были холодно восприняты остальными членами семьи Спенсер и даже привели однажды к серьезной ссоре с матерью, Фрэнсис Шанд Кидд. Во время того разговора Диана заметила, что раз уж она, ненавидевшая Рейн больше остальных, смогла все простить и забыть, то и остальные члены семьи должны это сделать.

Успех Дианы в расчистке некоторых эмоциональных зарослей прошлого позволил ей начать закладывать фундамент новой жизни. Краеугольным камнем ее мечты был новый дом, и крах этой цели стал для нее тяжелым ударом. Надежды рухнули, принцесса много месяцев провела, зализывая свои раны, терпя, но не наслаждаясь жизнью в Кенсингтонском дворце, атмосфера которого позволила одному из королевских служащих назвать его «унылым домом». Она стала в каком-то смысле пленницей того, что она сама сотворила, заложницей своего сознания. Она отвоевала некоторую долю свободы, но не полную эмансипацию. Дверь ее золотой клетки была открыта. Оставалось лишь найти в себе силы, чтобы начать новую жизнь. Вместо этого она, казалось, жила практически по-старому.

По правде говоря, это была тихая, почти монашеская жизнь. Распорядок дня принцессы почти не менялся. Ее день начинался ровно в семь утра. После легкого завтрака, состоящего из розового грейпфрута, домашних мюсли или тоста с отрубями, а также свежих фруктов, йогурта и кофе, она отправлялась на ежедневную тренировку в эксклюзивный клуб «Челси Харбор» (Chelsea Harbour Club). Она никогда не принимала душ в клубе, предпочитая переодеваться дома, подальше от любопытных глаз – и возможных объективов камер. Около девяти утра на пороге появлялся ее колоритный парикмахер Сэм Макнайт. Он был одним из немногих мужчин в ее жизни, кто мог заставить принцессу ждать и при этом вызывать у нее улыбку. Пока он занимался ее прической (смена стиля неизменно означала изменения в ее жизни), принцесса вела беседы по телефону из своей спальни. Друзья знали, что раннее утро – прекрасное время, чтобы застать ее на месте. В это время она обычно была общительна и беззаботна. Однако к вечеру, когда события дня истощали ее и высасывали все эмоциональные силы, поддерживать разговор было, как выразился кто-то из ее друзей, словно «толкать камень в гору».

Каждый день при помощи своего личного секретаря Патрика Джефсона и его помощников приходилось разбираться с кучей корреспонденции. Диана настаивала на том, чтобы вскрывать большую часть почты самостоятельно. Помимо писем от благотворительных организаций были и другие, от представителей общественности. Они, обычно очень скромные по стилю написания, содержали в себе проповеди, поздравления либо рассказ о чьей-либо тяжелой жизни. Большинство из них глубоко трогали принцессу, и часто она отвечала на них лично. Как бы то ни было, она была прилежна в переписке, помнила десятки дат дней рождения и, по словам ее подруги Розы Монктон, «писала благодарственные письма быстрее, чем кто-либо еще на моей памяти». Джефсон вспоминал: «После тура она может написать вашей жене и попросить прощения за то, что ее мужу пришлось участвовать в этой поездке. Она могла быть вдохновляющим начальником, но в то же время и требовательным. Она часто проявляла невероятную доброту к тем, кто работал на нее».

Примерно с десяти утра она любила звонить друзьям. Среди ее частых собеседников были лорд Палумбо, ее адвокат лорд Мишкон, герцогиня Йоркская. После примирения список пополнила ее мачеха Рейн. Диана могла отправиться по магазинам, чтобы развеять скуку и одиночество. Каждую неделю она отправлялась на сеансы психотерапии к Сьюзи Орбах, в ее дом на севере Лондона. Были дни, когда принцесса, по ее собственному выражению, «баловала Диану» – время, когда она расслаблялась, используя различные методики учения Нью-Эйдж.

В обеденное время она могла встретиться с друзьями в ресторане или время от времени устраивала деловые обеды дома. Однако в большинстве случаев она скромно обедала в одиночестве в Кенсингтонском дворце. После обеда она могла принимать официальных посетителей, связанных с благотворительными организациями или множеством других проектов, которые она поддерживала. Или могла потратить час или около того на изучение корреспонденции, оставляя дворецких отвечать на постоянные телефонные звонки. Иногда она посещала свой офис в Сент-Джеймсском дворце или ездила в школу к мальчикам поболеть за них во время игры за свои спортивные команды. Летними вечерами она могла часами просиживать в саду, поглощенная чтением нового бестселлера.

В этой Кенсингтонской цитадели Диана знала: каждый раз, стоит ей выйти из этого безопасного мира за пределы ворот, как она становилась заложницей удачи. Порой она готова была поехать в кино с парой своих подруг, посмотреть «На что способна любовь»[166]166
  В оригинале What’s Love Got To Do With It? – американский биографический фильм 1993 года, снятый Брайаном Гибсоном на основе биографии американской певицы Тины Тёрнер. Одноименное название носит ее музыкальный альбом. – Прим. пер.


[Закрыть], фильм-биографию Тины Тёрнер, повествующий в том числе о жестоком обращении с ней ее мужа, – но отменяла поездку на случай, если ее выбор будет неверно истолкован. Она часто проводила вечера в одиночестве, прежде чем отправляться спать, съедала легкий ужин, сервированный на подносе, и смотрела телевизор.

Ее все более уединенное существование все больше беспокоило ее друзей. «Невероятное одиночество. Она не знает, кому можно доверять», – говорила ее подруга Лусия Флеча де Лима. Мировая известность принцессы только усиливала это чувство эмоциональной изоляции. «Она чувствует себя, словно в тюрьме, вовсе не золотой рыбкой в аквариуме, заточенная в собственных переживаниях. В ее тюрьме нет выхода, нет плеча, на котором можно было поплакать. Ужасное место», – поделился один из ее советников.

Она невероятно скучала по своим детям, особенно во время традиционных семейных праздников. На Рождество 1993 года, чуть более чем через год после официального объявления о расставании, принцесса приехала с мальчиками в Сандрингем, резиденцию королевы в Норфолке. Там она провела канун Рождества, но утром на Рождество уехала, мужественно улыбаясь, в Кенсингтонский дворец. Вернувшись в Лондон, съела свой рождественский ужин в полном одиночестве, затем, так же в одиночестве, отправилась плавать в бассейне в Букингемский дворец. На следующий день она улетела в Вашингтон, провести неделю в компании Лусии Флеча де Лимы. Как сама Диана позже вспомнит: «Я проплакала всю дорогу туда и обратно. Мне было так жаль саму себя».

Ее выходные были, пожалуй, еще спокойнее, чем будни, кроме тех случаев, когда приезжали погостить мальчики. Согласно условиям раздельного проживания, принцесса могла видеться с детьми по выходным, поочередно с их отцом, когда позволяли школьные каникулы. Диана забирала их из Лудгрова, а позже из Итона, и отвозила в Лондон на чаепитие в их детской. Как и большинство подростков, они залипали на последних боевиках по спутниковому телевидению, которое принцесса установила, чтобы они не пропустили свои любимые фильмы. После ужина мальчики смотрели взятое напрокат видео, в основном в стиле Рэмбо, – Арнольд Шварценеггер был для них чем-то вроде кумира, перед сном играли в компьютерную приставку «Нинтендо» (Nintendo).

Утром в субботу и воскресенье, около 8.30 Уильям и Гарри завтракали вместе с няней. Принцесса придерживалась собственного распорядка дня, даже когда юные принцы приезжали к ней, поэтому няня помогала им одеться. Когда они были готовы, то могли присоединиться к матери в спортивном зале, где они учились играть в теннис, или остаться дома: катались на велосипедах BMX[167]167
  BMX – разновидность велосипеда, изначально придуманная любителями мотокросса для тренировок. Отличается наличием крепкой низкой рамы и колес повышенной прочности. – Прим. пер.


[Закрыть] по парку Кенсингтонского дворца, или могли спустить пар в битве на водяных пистолетах, обрызгивая друг друга из шланга, или, пригласив своих школьных друзей, устраивали бой водяными бомбами. Были и другие развлечения, особенно когда график их матери позволял выбраться за город. Для Гарри любимым времяпрепровождением был картинг на автодроме в Беркшире. Как истинный спортсмен, он был абсолютно бесстрашен и стремился выбить Уильяма с трассы. Старший принц предпочитал ездить верхом или заниматься стрельбой в компании друзей. Так ему не приходилось постоянно расстраиваться из-за невозможности превзойти своего младшего брата. Как бы то ни было, из них двоих именно Уильям был более серьезным; Гарри – более ловким и озорным как в спорте, так и в беседе. И все же, хотя Гарри безжалостно дразнил своего старшего брата, он отчаянно нуждался в нем.

Когда мальчики проводили время с отцом или возвращались в школу, апартаменты Кенсингтонского дворца вновь погружались в привычную тишину. Уединенную атмосферу нарушал лишь пронзительный звук телефона, который стал для принцессы возможностью исповедаться, лучшим другом, а порой и ее погибелью. Публикация записи «Сквиджи» вызвала у Дианы невероятный стыд и беспокойство. Однако теперь настала очередь принца Чарльза пожалеть об изобретении телефона.

Публичный имидж принца серьезно пострадал за несколько месяцев до расставания, а в январе 1993 года был нанесен очередной удар, когда бульварные газеты опубликовали стенограмму записанного на пленку телефонного разговора, якобы состоявшегося между принцем и Камиллой Паркер-Боулз 18 декабря 1989 года. Его содержание было одновременно интимным и оскорбительным и заставило усомниться в пригодности принца Чарльза к правлению монархией многих видных фигур истеблишмента, традиционно лояльных короне. Особенно возмутило событие представителей церкви, военных и членов парламента.

Звонок, сделанный поздней ночью, ясно продемонстрировал неувядающие чувства пары друг к другу, не в последнюю очередь из-за их порой наивно-непристойной интимности. После множества ласковых слов женщины мужчина произносит: «Твое великое достижение – любить меня», – и добавляет: «Ты терпишь все эти унижения, пытки и клевету». Женщина отвечает: «Ради тебя я готова подвергнуться любым страданиям. Вот что такое любовь. Это и есть сила любви». Мужчина отпускает непристойную шутку, что готов превратиться в тампон, чтобы постоянно быть со своей возлюбленной, которая, если это и правда была Камилла Паркер-Боулз, в момент этого разговора оставалась женой одного из его старейших друзей. Перед тем как положить трубку, он сказал, что собирается «нажать на титьку», имея в виду одну из кнопок телефона. Женщина ответила: «Хотела бы я, чтобы ты сжал мою». Он ответил: «Я люблю тебя, я обожаю тебя», женщина отвечает тем же: «Я очень сильно люблю тебя». Примечательно, что ни принц Уэльский, ни Камилла Паркер-Боулз никогда не отрицали, что запись была подлинной.