Текст книги "Диана. The Crown"

Какое-то время друзья принца Чарльза пытались объяснить все эти перешептывания во время телефонных звонков, тайные встречи и секретные подарки между Чарльзом и Камиллой проявлением дружбы. Однако Диана всегда предпочитала верить собственным наблюдениям и интуиции. Хотя она не сомневалась, что записанный на пленку разговор был подлинным, она все еще была потрясена, увидев грязные подробности, изложенные черным по белому. В ужасе и отвращении она читала стенограмму, с нарастающим гневом узнавая имена стольких друзей, людей, которых она знала и которым доверяла много лет. Друзей, которые сговорились, чтобы обманывать ее, сочиняя легенды, предоставляя надежные дома, где принц и Камилла могли тайно встречаться.

Запись подпитывала одержимость принцессы отношениями, которые бросали заметную тень на ее брак. Притворяясь равнодушной к судьбе принца Чарльза и Камиллы Паркер-Боулз, она, как ястреб, продолжала следить за каждым их шагом. Заручившись поддержкой своего астролога, она изучала карту Камиллы – она, как и Диана, рак – и размышляла над судьбой этой пары с увлеченностью, которая граничила с патологией.

На публике принцесса храбро справлялась со своими невзгодами, однако наедине с собой она была переживающей горе женщиной, она оплакивала свою утраченную невинность, неудавшиеся отношения и потраченные годы ее сознательной жизни. В минуты оптимизма Диана чувствовала, что способна одолеть всю королевскую систему и воспользоваться своим положением во благо. В других случаях она могла вдруг разрыдаться, неожиданно проникшись сентиментальным фильмом или каким-нибудь невинным замечанием, которое напоминало о прошлых страданиях. Примечательно, что в одежде она начала отдавать предпочтение мрачным оттенкам, в особенности черному – поразительная склонность для той, которая придавала цвету такое большое значение. Изолированная и одинокая в своем коконе Кенсингтонского дворца, она пала жертвой нерешительности и просто плыла по течению.

Крах ее брака; осознание окружавшей ее враждебности со стороны многих представителей королевского окружения – особенно отличились сторонники принца Чарльза, одержимость романом мужа и ее зачастую довольно бессмысленная жизнь в гнетущей атмосфере собственного дома – все это усугубляло ее одиночество и разрушало самооценку. Однако существовал еще один фактор глубочайшей изоляции принцессы – она все еще пыталась найти для себя достойную роль в обществе. В марте 1993 года Диана отправилась на пять дней в Непал – это был ее первый зарубежный официальный визит с момента расставания с мужем. Средства массовой информации подробно расписывали признаки того, что к ней относятся как к королевской особе второго сорта, совершенно не понимая, что сдержанный, неформальный характер визита был тем, о чем просила сама Диана.

Сама того не желая, принцесса создала образ, который со временем станет феноменом. Практически единственная среди ведущих членов королевской семьи, она осознала стремление общества к более скромной и уместной монархии. Это желание полностью совпадало с ее целью перестроить представление о королевской общественной деятельности по своему собственному замыслу. Работу за рубежом она считала стимулом не только потому, что она давала ей совершенно иную сцену, не занятую ее супругом, но и потому, что такая деятельность отводила от нее пристальный взгляд Букингемского дворца. В первые дни раздельного проживания четы Уэльских ни принцесса, ни Дворец не были уверены в ее планах на будущее. По конституции у нее было положение исключительно как матери будущего короля; по крайней мере этого у нее никто не мог отнять. Однако ее общественная роль была неясна. Как она сама призналась: «Повестка дня у людей сменилась в одночасье. Теперь я была бывшей женой принца Уэльского, я была проблемой, обузой. Все задавались вопросом: „Как нам теперь иметь с ней дело? Подобного раньше не случалось“».

Каковым бы ни было личное отношение придворных и истеблишмента к Диане, их главной задачей было служить королеве и ее сыну и поддерживать статус-кво. С этой целью они так же, как и друзья принца Уэльского, пытались реализовать трудную задачу – возродить публичный имидж принца ценой снижения статуса принцессы, которая, как они с готовностью признавали, все еще была сияющей звездой на угасающем небосводе монархии. Если их видение роли принца идет вразрез с неопределенными амбициями его бывшей жены, то так тому и быть. Теперь Диана начала замечать, что ее заграничные поездки срываются, а письма каким-то таинственным образом теряются. Например, когда она выразила желание отправиться в Боснию под эгидой Красного Креста, чтобы встретиться с британскими военнослужащими и беженцами, ей ответили, что планы принца Чарльза поехать туда имеют приоритетное значение. В сентябре 1993 года ей сообщили, что «по соображениям безопасности» она не может совершить частный визит в Дублин для встречи с президентом Ирландии Мэри Робинсон, а двумя месяцами позже она отправилась в Северную Ирландию и посетила службу в День памяти в Эннискиллене[168]168
  В результате теракта 8 ноября 1987 года во время церемонии поминовения погибших в Первой и Второй мировых войнах пострадало 11 человек. Этот теракт, жертвами которого стали исключительно гражданские лица, известен как «эннискилленская бойня в День поминовения». – Прим. пер.


[Закрыть], что было потенциально гораздо более опасной поездкой.

В глубине души Диана подозревала, что истеблишмент не хотел, чтобы ее общественный авторитет был столь высок, что принцесса неизбежно затмевала бы своего бывшего мужа. Более того, она не сомневалась в том, что против нее ведется кампания теми, кого она называла «врагами». Она говорила: «Врагами были представители офиса моего мужа, потому что я привлекала больше внимания общественности». И все же принцесса не была королевским мятежником. За десятилетие работы при дворе она знала достаточно, чтобы придерживаться правил. Осознавала, что ее популярность рассматривалась «серыми кардиналами» дворца как угроза для принца Уэльского. «Но я хочу вершить добрые дела. Я никогда никому не собиралась вредить. Я никогда не собиралась кого-либо подводить».

Это была неприятная ситуация, которая усугублялась раздражением Дианы из-за системы, которая искусно ограничивала ее действия или отодвигала на второй план ее предложения и амбиции. Ее разочарование достигло апогея осенью, после серии сочувственных газетных статей о меняющемся облике монархии. Те публикации были основаны на брифингах для журналистов, которые организовали сэр Роберт Феллоуз и другие официальные представители Дворца. В одной из статей приводили цитату кого-то из придворных, пожелавшего остаться неназванным. Он снисходительно сообщил: «Диана упряма, но мы должны проявить к ней любовь и понимание и отступить на шаг назад, чтобы избежать разногласий с самого начала, потому что, если она начнет мучиться обидой и злиться, детям будет невыносимо находиться с ней». Разъяренная тем, что ее изображают глупой девчонкой, она в гневе высказала все Феллоузу, который, на минуточку, был мужем ее сестры Джейн, заявив, что ее уже просто тошнит от того, что Дворец использует ее в качестве пушечного мяса для газетчиков и, более того, истории подобного рода попросту разжигают пламя домыслов о ее жизни.

В любом случае правдой было то, что в 1993 году битва между принцем и принцессой Уэльскими шла как в средствах массовой информации, так и за кулисами. Принц и принцесса пытались завоевать сердца и умы публики. К лету над улучшением имиджа принца Чарльза, а также над продвижением портфолио его общественно значимых интересов, в той или иной мере работали как минимум девять чиновников. В отличие от него принцесса, чей штат оплачивался из бюджета герцогства Корнуолл, принадлежащего принцу, обошлась лишь сотрудником прессы-службы на полставки. Однако именно ее обвиняли в том, что она помешана на средствах массовой информации, перескакивая с одной фотосессии на другую: то отпуск на Карибских островах, то катание на водной горке в развлекательном центре Торп-парк, то катание на лыжах со своими детьми. Для принцессы, привыкшей к обожанию со стороны средств массовой информации, такая перемена еще сильнее подорвала ее самооценку и подпитала существующие тревоги. Ее вера, порой всепоглощающая, в предсказания своего астролога демонстрирует, как мало она полагалась на собственную интуицию и суждения.

Для Дианы то лето было ужасным. Она начинала год полная энергии, однако, по мере того, как проходили месяцы, постоянная критика как внутри Дворца, так и за его пределами, изматывали ее. Это проявлялось в ее вялой реакции на рутинные королевские обязанности. Непрерывный круг – рукопожатия, посадки деревьев, светские беседы и маленькие дети – был, по ее мнению, повторяющимся и бессмысленным. В конце июня принцесса решила, что ее «дни отъезда», визиты за пределы Лондона должны прекратиться. Фотосессия во время визита в Зимбабве в июле продемонстрировала ее глубокое недовольство бессмысленным цирком: во время мероприятия она должна была изображать раздачу еды детям. Она чувствовала, что эти упражнения в покровительстве с участием детей лишь укрепляют образ Африки как «шапки для милостыни». Она поклялась, что подобного больше не повторится.

Во время длительного летнего отпуска сначала на Бали, затем с сыновьями в Америке, Диана долго и упорно думала о будущем. Посвежевшая и отдохнувшая, она вернулась к враждебным заголовкам и тревожным новостям из Дворца. Принц Чарльз нанял «суррогатную мать», чтобы заменить Диану, когда мальчики гостили у него.

Диана едва ли могла сдержать свой гнев. Уже оказавшись на задворках королевской жизни, ее что ни на есть истинную роль пытались теперь подорвать. Она в немой ярости наблюдала, как Александра «Тигги» Легг-Бурк планировала прогулки мальчиков, водила их по магазинам и развлекала. Ее передергивало, когда она видела в газетах фотографии Гарри, сидящего на коленях Тигги. Диана содрогалась при мысли о том, что Тигги называет мальчиков «мои малыши». Тигги представляла еще большую угрозу, поскольку она была примерно одного возраста и социального статуса с Дианой и легко влилась в круг друзей принца Чарльза.

Давняя обила достигла апогея три года спустя во время рождественского вечера, когда Диана сделала замечание няне мальчиков по поводу ее нежных отношений с принцем Чарльзом. Тигги не сдержала слез и покинула мероприятие, а позже отправила письмо через поверенного, требуя извинений за «ложные обвинения». Это был крайне неприятный инцидент. Совершенно невинная Тигги, казалось, воплощала в сознании Дианы все ее негодование в отношении королевской системы и того, что она считала попытками отобрать у нее детей. К счастью, незадолго до гибели Диане удалось примириться с активным участием Тигги в жизни ее мальчиков. Однако тогда она чувствовала, словно вокруг уже кружит стая волков в ожидании возможности покончить с ней. Ее врагам удалось расшатать ее статус, ее личность, ее положение. Теперь они замахнулись на то, чтобы отнять единственное, что ей было дороже всего в жизни, – материнство.

Осенью Диана начала планировать свой уход из общественной жизни. Сбитая с толку враждебностью средств массовой информации, которые когда-то восхваляли ее, перемолотая дворцовой машиной, вынужденная постоянно оглядываться на лагерь принца Чарльза, принцесса была на грани. Ее личные страдания выплеснулись в виде гнева на публике. «Ты превращаешь мою жизнь в ад», – кричала она на фотографа, который снимал ее и детей, выходящих из кинотеатра на Вест-Энде. Она толкнула его в грудь и ткнула пальцем в лицо, прежде чем вернуться к Уильяму и Гарри. Тот инцидент был лишь одним из множества неприятных стычек с профессиональными фотографами.

Однако последней каплей стал фотограф-любитель. Если раньше Диана еще сомневалась, стоит ли ей уходить из поля зрения общественности, то в начале ноября, когда она взглянула на первую полосу газеты «Сандей Миррор» и увидела фотографию на всю страницу, запечатлевшую ее во время занятий в ее прежнем фитнес-клубе, решение было принято окончательно. Она давно подозревала, что подобные снимки существуют, но все равно было шоком увидеть, как ее, одетую в спортивный купальник, используют подобным образом. Снимки были сделаны тайком менеджером спортивного зала Брайсом Тейлором, новозеландским бизнесменом. Их публикация представляла собой вопиющее вторжение в частную жизнь, но за это Тейлору заплатили шестизначную сумму. Букингемский дворец, члены парламента, другие редакторы газет и лорд Макгрегор, председатель Комиссии по жалобам в адрес прессы, взревели от ярости на оскорбительное поведение издательства Mirror Group. Принцесса чувствовала себя преданной и оскорбленной. «Брайс Тейлор подтолкнул меня к решению уйти, – сказала она. – Фотографии такого рода омерзительны. Просто омерзительны».

Она пришла в еще большую ярость, когда Тейлор набрался наглости заявить, что она втайне хотела, чтобы эти фотографии были сделаны. Враждебность среди истеблишмента в ее адрес была столь велика, что несколько влиятельных обозревателей и политиков намекнули, что в обвинениях Тейлора в том, что принцесса манипулирует прессой, есть доля правды. И даже факт того, что она предприняла отчаянный шаг и приказала своим адвокатам подать в суд на Тейлора и Mirror Group Newspapers, не успокоил ее критиков. Очередной сигнал: как бы сильно она ни старалась, какими бы невинными ни были ее действия, раковая опухоль цинизма продолжала постепенно разрушать общественное восприятие. Все произошедшее укрепило ее решимость вырваться на свободу, сбежать от непостоянных и злорадствующих средств массовой информации, которые так долго держали ее в своей власти. Спустя несколько месяцев она подтвердила свою позицию в суде, и газета выплатила крупную сумму в пользу благотворительности.

В пятницу, 3 декабря 1993 года, во время благотворительного обеда, организованного в поддержку Национальной ассоциации травм головы «Хэдвей», принцесса объявила о своем уходе на время из общественной жизни. Ее голос порой дрожал, но тон оставался дерзким, когда она требовала «времени и пространства» после более десяти лет пребывания в центре внимания. В своей пятиминутной речи она особо выделила безжалостное преследование средств массовой информации: «Когда я начала свою общественную деятельность двенадцать лет назад, я понимала, что пресса может быть заинтересована в том, что я делаю. Я понимала, что их внимание неизбежно сосредоточится не только на моей публичной жизни, но и на частной. Но я не могла предположить, насколько ошеломляющим может стать это внимание, не предполагала, что оно настолько повлияет на мои общественные обязанности, на мою частную жизнь, что это будет трудно вынести».

Как она позже сказала: «Давление тогда было невыносимым, и это отразилось на моей работе и на деятельности. Я хотела отдавать себя работе на сто десять процентов, а была способна лишь на пятьдесят. Я должна была сказать общественности: „Спасибо, я ненадолго исчезну, но обязательно вернусь“».

Диана отметила, что будет продолжать поддерживать небольшое количество благотворительных организаций, а сама приступит к восстановлению своей частной жизни. Принцесса подчеркнула: «Моим главным приоритетом по-прежнему остаются наши дети, Уильям и Гарри. Они заслуживают столько любви, заботы и внимания, сколько я могу им дать, не говоря уже об уважении к традициям, в которых они родились».

Хоть Диана и выделяла «доброту и поддержку» королевы и герцога Эдинбургского, она ни разу не упомянула своего бывшего мужа. Наедине она недвусмысленно говорила о том, на чьих плечах лежит вина в ее уходе со сцены. «За последний год сторонники моего мужа превратили мою жизнь в ад», – делилась она с друзьями.

В тот день, когда она добралась до относительного убежища Кенсингтонского дворца, Диана испытала облегчение, печаль и при этом тихое ликование. Ее отставка дает столь необходимый шанс все переосмыслить и выбрать новый курс. Если развод принес надежду на новую жизнь, то уход с королевского поста давал возможность воплотить эту надежду в яркую новую карьеру, которая в полной мере могла бы задействовать ее безусловный дар сострадания и заботы на более широкой международной арене.

Спустя несколько месяцев на приеме в галерее Серпентайн[169]169
  Художественная галерея, расположенная на территории Кенсингтонских садов, Гайд-парк, центральный Лондон. Основное направление деятельности – искусство XX века и современное искусство. – Прим. пер.


[Закрыть], покровительницей которой она являлась, принцесса была в прекрасной форме: расслаблена, остроумна и счастлива в кругу друзей. События 1993 года казались смутными и мрачными воспоминаниями. Диана беседовала со звездой кино Джереми Айронсом, и он сказал ей: «Я взял годичный перерыв в актерской карьере».

Диана улыбнулась и ответила: «Я тоже».

Я собираюсь быть собой

На протяжении всей своей жизни Диана находилась во власти мужчин: принц Чарльз сформировал ее личную жизнь, «серые кардиналы» отвечали за ее публичный образ, а редакторы газет формировали ее международный имидж. Нигде эти неоднозначные отношения не проявлялись так очевидно, как в компании ее личных телохранителей. Они одновременно были ее тюремщиками и друзьями, защищая не только от нежелательного внимания папарацци, но и выступая наблюдателями в ее вечной битве с Дворцом.

Они рассказывали ей последние дворцовые сплетни, заметали следы и развлекали сомнительными анекдотами. На протяжении многих лет некоторые из них, например, Барри Маннаки, Грэм Смит и Кен Уорф, заняли в жизни Дианы место отца. Они выслушивали ее проблемы и давали советы. Были дружелюбными лицами во враждебном мире. Не случайно она отправилась посмотреть фильм Кевина Костнера «Телохранитель», как только он вышел в прокат.

Несмотря на то, что они были союзниками, они также оставались частью системы, клуба, из которого она пыталась уйти. Если она хотела определять свою собственную жизнь, пользоваться своей свободой, она должна была делать это самостоятельно. Проще говоря, она хотела иметь право расти, учиться на собственных ошибках и добиваться чего-то для себя. В то же время она хотела наслаждаться простыми радостями, которые для большинства людей являются само собой разумеющимися. Как-то она сказала: «Мне нравится жить как можно более нормально. Прогулка по тротуару без телохранителя вызывает у меня невероятный восторг».

Теперь, частично отделившись от королевской семьи, она верила, что имеет право на то, чтобы с ней обращались, как с частным лицом. И это была непростая задача. Служба столичной полиции, которая охраняла королевскую семью, пришла в ужас при мысли о том, чтобы предоставить принцессу, одну из самых известных фигур в мире, самой себе. Они не сомневались, что она может стать жертвой внимания террористов, агрессивных фотографов и случайных сумасшедших. Согласившись, пусть и с величайшей неохотой, отозвать ее личную охрану, они продолжали следить за ее передвижениями – однако теперь с осторожного расстояния.

Это не было простым решением, но, с другой стороны, ничто в жизни Дианы не было просто. Папарацци, преследовавшие ее по пятам, не замедлили воспользоваться возможностью. «Почему бы вам не выбрать другую жертву насилия?» – кричала она нескольким фотографам во время частного похода по магазинам. Они быстро приспособились к ее тактике избегания, включавшей в себя кислое выражение лица, отвернутую голову и сумочку, стратегически расположенную перед лицом. Они окрестили ее «королевской нищенкой»[170]170
  В оригинале baglady – от слова bag – «сумочка» и lady – «леди», особа, то есть дама с сумочкой. Однако здесь имеет место игра слов: в английском языке существует фраза «bag lady», которая описывает нищенку либо же женщину, которая не имеет дома и хранит все свои вещи в сумках. – Прим. пер.


[Закрыть]. Диана должна была доказать каждому Фоме неверующему в Службе столичной полиции, что сможет выжить без своей постоянной тени. Но больше всего она хотела, чтобы ее просто оставили в покое.

За кулисами, вдали от любопытных глаз средств массовой информации принцесса спокойно занималась благотворительной деятельностью. Долгое время она тайно использовала королевские визиты, которые максимально приближали ее к народу, не нуждающемуся ни в улыбающихся чиновниках, ни в вездесущих фотографах. Летом 1992 года, когда общественное внимание к ее браку было наиболее пристальным, она начала серию частных визитов в хосписы, визитов, которые в результате привели ее к плану в один прекрасный день открыть сотни подобных заведений по всему миру. В то же время она посещала приюты для женщин, подвергшихся насилию, и приюты для бездомных. Помимо прочего она проводила в Кенсингтонском дворце приемы для представителей благотворительных организаций или же присоединялась к ним в различных дискуссионных группах.

В течение многих лет принцессу прославляли просто за одно ее существование. Теперь же она хотела, чтобы судили за поступки, за слова и деяния, за идею, которая невероятно повлияла на ее желание делать больше на пути частной благотворительной деятельности. То был честолюбивый замысел, и каким бы достойным он ни был, все же требовал от нее изменений и даже жертв, чтобы научиться новым навыкам, адаптироваться к обстоятельствам, обычно меняющимся в мгновение ока. При всем этом, однако, она проявляла настойчивость, используя друзей и связи, чтобы заложить фундамент для начала своей новой карьеры. Решив улучшить навык публичных выступлений, Диана в разное время обращалась за помощью к кинорежиссеру лорду Ричарду Аттенборо, актеру Теренсу Стэмпу и преподавателю сценической речи Питеру Сеттелену. Несмотря на то, что поначалу ее речи были неуверенными, постепенно Диана снискала признание и похвалу, ее искренность и смелость в решении сложных, волнующих вопросов пробивались сквозь неуверенность. Для девочки, которая ненавидела выступать перед публикой, умение произносить речи давало настоящее чувство контроля. Однако ее аудитория не всегда относилась к ней с симпатией. Клер Рэйнер, редактор колонки советов, обвинила ее в «приукрашивании» расстройства пищевого поведения, а в июне 1992 года Мэри Кенни, консервативный обозреватель и католичка, раскритиковала ее «эгоистичный психологический лепет» после выступления Дианы с речью, в которой она затронула проблемы, с которыми сталкиваются женщины, зависимые от транквилизаторов и других препаратов. Диана была поражена и расстроена такой враждебностью. Проблемы, которые она поднимала – СПИД, женщины, подвергшиеся насилию, наркозависимость, психические расстройства и одиночество, были сложными не только для нее самой, но и для общества. Она понимала, что это суровая школа жизни.

Ее собственная несчастливая жизнь подарила Диане истинное сочувствие к людям, пережившим трудности. Ее подруга Роза Монктон описывала ее как «гения интуиции», и Диана сама говорила о своем умении на инстинктивном уровне практически «заглядывать в чью-то душу», стоит ей только познакомиться с человеком. Она верила, что за ней приглядывает дух бабушки, Синтии Спенсер. Ее экстрасенсорные способности и просто поразительная эмпатия к тем, кто отправляется в последний путь, укрепили ее убежденность о том, что в другой жизни она была монахиней. Возможно, по этой причине она так тянулась – вплоть до обожания – к покойной матери Терезе, которая однажды сказала Диане: «Чтобы исцелить других людей, тебе придется самой испытать страдания», – мнение, с которым принцесса была всецело согласна. Однажды она сказала: «Смерть не пугает меня». Отец Александр Шербрук, который видел, как Диана занимается своей работой в Доме для умирающих матери Терезы в Калькутте, был одним из многих людей, которых впечатлила способность принцессы свободно и уверенно справляться со страданиями, смотреть ясным взглядом и открывать сердце тем, кто болен и умирает. Он заметил, что для большинства людей работа с тяжелыми инвалидами и страдающими от тяжелых заболеваний требовала особого рода мужества, которое дается большинству нелегко. «Но принцесса обладала абсолютной интуицией и видела что-то особенное в каждом человеческом существе», – говорил он.

Примеров более чем достаточно. Когда друзья попросили ее навестить пожилую даму, умирающую от опухоли головного мозга, она была рада помочь. Была в этом и бесхитростная радость от помощи другу в беде. И вновь, когда ее фрейлина Лора Лонсдейл потеряла своего одиннадцатимесячного сына Луи из-за синдрома внезапной детской смерти, принцесса много месяцев помогала ей справиться с горем. Ее чуткость и понимание высоко ценила семья. «Принцесса Уэльская – существо, самое близкое к ангелам на земле», – сказал один из ее родственников.

«Она обладает уникальным качеством: умеет утешить кого-либо без лишней назойливости или чрезмерности. У нее особенное, волшебное прикосновение». Через несколько месяцев после трагической смерти лидера лейбористской партии Джона Смита она пригласила его вдову и трех дочерей в Кенсингтонский дворец на частный обед, чтобы лично выразить свое сочувствие. Она нашла время написать родителям малышки Дебби Хамфрис, которую похитили из больницы спустя четыре часа после рождения. Как отметила Уна Тоффоло, одна из подруг Дианы: «Ее публичный имидж – образ красоты, изящества и заботы. Ее личная жизнь полна простоты и смирения. Она найдет минуту для каждого: старого, больного и обездоленного».

По правде говоря, Диана вошла в роль ангела-хранителя без особых усилий. Как отметила Роза Монктон: «Она обладала уникальной способностью распознавать людей с разбитым сердцем, и она могла сосредоточиться на них, отсеяв всех нахлебников и зрителей». Это мнение полностью поддерживал ее брат, который так отзывался о ее работе: «Она производит на меня впечатление великого христианского святого, и у нее есть сила, которой, я думаю, обладают лишь истинные христиане; есть дело ее жизни – направление, которому могут лишь позавидовать другие; есть уверенность в своей цели, сила ее характера и положения, позволяющие сделать огромное количество добра».

Многочисленные частные визиты, которые она совершила без суеты и соблюдения формальностей, особенно контрастировали с тщательно продуманной и сценически расписанной искусственностью традиционного королевского визита. Наконец, у Дианы появился шанс делать значимую и приносящую удовлетворение работу. «Я хочу заходить в палату, будь то хоспис для безнадежных или больница для больных детей, и чувствовать, что во мне нуждаются. Я хочу делать, а не просто существовать», – говорила она. Трудность заключалась в том, что ее положение обеспечивало ей роль, в которой она была наиболее полезна – присутствие принцессы гарантировало сбор денег, но это же положение заставляло испытывать чувство неудовлетворенности собой. Напротив, ее частная деятельность приносила удовлетворение, но в конечном итоге оказывалась неэффективной без участия более широкой аудитории мировой сцены. Это была дилемма, для которой ей еще предстояло найти решение.

Принцесса очень хотела, чтобы ее сыновья увидели что-то из реального мира, помимо школ-пансионов и дворцов. Во время своей речи, посвященной проблеме СПИДа, она сказала следующее: «Я слишком хорошо знакома с искушением избежать суровой реальности, не только ради себя, но и ради своих собственных детей. Но принесет ли им пользу, если я буду скрывать от них страдания и неприятности до последней минуты? Последних минут, которые я им оставлю, может быть недостаточно. Может быть слишком поздно. Я могу только поставить их перед выбором, основанным на том, что известно мне. Решение зависит от них».

Она чувствовала, что это особенно важно для Уильяма, будущего короля. Однажды она сказала: «Изучая то, чем занимаюсь я и отчасти его отец, он получил представление о том, что его ждет. Он не прячется в своей комнате наверху в компании гувернантки». На протяжении многих лет она брала с собой мальчиков в ночлежки для бездомных и навещала тяжелобольных пациентов в больнице. Когда она вместе с Уильямом совершила тайный визит в дневной центр для бездомных «Пассаж» в центре Лондона в сопровождении покойного кардинала Бэзила Хьюма, она не скрывала гордости, знакомя его с теми, кого люди считали бродягами и отбросами общества. «Ему нравится это, и это по-настоящему смущает людей», – гордо сообщила она друзьям. Католический примас[171]171
  Примас (лат. primas – первенствующий, primus – первый), в Римско-католической церкви и Англиканской церкви почетный титул церковного иерарха в стране, обладающего высшей духовной юрисдикцией над прочими епископами страны. – Прим. пер.


[Закрыть] Англии столь же бурно делился впечатлениями: «Какой необыкновенный ребенок, – сказал он Диане. – Он обладает таким благородством в столь юном возрасте». Подобное воспитание помогло Уильяму справиться с ситуацией, когда группа детей с особыми потребностями приняла участие в праздновании Рождества с его одноклассниками. Диана с восторгом наблюдала, как будущий король галантно помогал этим подросткам присоединиться к веселью. «Я была так взволнована и горда. Многие взрослые не смогли бы справиться с тем, с чем справился он», – рассказывала она друзьям.

Наступает неделя Королевских скачек в Аскоте, дни пузырящегося шампанского, копченого лосося и модного легкомыслия для высшего света, и вновь принцесса берет своих мальчиков в ночлежку для бездомных. Там Уильям сыграл с ее обитателями в шахматы, а Гарри присоединился к карточной игре. Два часа спустя мальчики вернулись в Кенсингтонский дворец, став немного старше, немного мудрее. «У них есть это знание, – как-то сказала она, – возможно, они никогда им не воспользуются, но зерно заложено, и я надеюсь, что оно прорастет, потому что знание – это сила. Я хочу, чтобы они понимали человеческие эмоции, незащищенность людей, их страдания, надежды и мечты».

Ее мягкие усилия постепенно начали давать свои плоды, отвоевывая назад симпатии многих сомневающихся, которые ранее видели в ней угрозу монархии или бездарную и озлобленную женщину, стремящуюся создать неприятности, особенно если речь шла о том, чтобы превзойти или поставить в неловкое положение своего мужа и его семью. Вид женщины, которая формально все еще являлась будущей королевой, без украшений и практически без сопровождения, да еще и взаимодействующей с самыми бедными, несчастными или самыми опасными слоями общества, привел в замешательство многих ее критиков.

Было и еще одно преимущество, столь же незамысловатое, но не менее полезное. Слетевшая шелуха протокола, окружавшего принцессу, означала, что она станет гораздо более вовлеченной в повседневную жизнь, чем когда-либо прежде. Ее штат из 12 человек постепенно сокращался по мере того, как Диана снижала количество своих королевских обязанностей и переходила на более практичный подход. Она и ее личный секретарь Патрик Джефсон начали осторожно продвигать интересы ее благотворительных организаций среди ее многочисленных влиятельных знакомых. Какое-то время принцесса сама занималась связями с прессой, что удавалось ей с переменным успехом.

Однако ничто из этого, даже самая успешная благотворительная работа или самые успешные воззвания, не могло скрыть того факта, что жизнь Дианы была в состоянии неопределенности – официально расставшаяся со своим мужем, но еще не разведенная, официальный член королевской семьи, но уже более не желанная в ней и сама не желающая быть ее частью. Она покинула один мир, не имея конкретных представлений о том, куда отправиться дальше. Несмотря на все похвалы, которые она заслужила на поприще благотворительности, существовало мнение, что ей следует вернуться на путь истинный, или создать для себя четко определенную новую жизнь, или же, потерпев неудачу, впасть в немилость. Многие были встревожены и даже нетерпимы к этой затянувшейся паузе, когда она тихо, но искренне пыталась создать свой новый образ жизни. Теперь все, начиная с ее стиля – журнал «Татлер» обвинил Диану в том, что та выглядит как домохозяйка из провинции – и заканчивая ее противостоянием фотографам, стало подвергаться пристальному и враждебному разбору.