Текст книги "Великая революция идей. Возрождение свободных рынков после Великой депрессии"

Первой мыслью Хайека, как он изложил ее Липпману, было создание «международной организации либеральных экономистов», которая будет «вести совместную работу на базе какого-нибудь международного периодического издания, целиком посвященного проблемам, которые поставлены рациональной программой “Хорошего общества”»[310]310
  Фридрих Хайек – Уолтеру Липпману, 11 августа 1937 г., folder 1011, Lippmann Papers; Фридрих Хайек – Уолтеру Липпману, 11 июня 1937 г., folder 1011, Lippmann Papers.


[Закрыть]. Рёпке, со своей стороны, хотел развернуть «подробное обсуждение самых насущных вопросов (программа либерализма, его неудачи в прошлом, основные социологические проблемы и т. д.)»[311]311
  Вильгельм Рёпке – Лайонелу Роббинсу, 17 ноября 1937 г.; Secured Files, Röpke Papers.


[Закрыть]. Эту идею он развернул в письме к Липпману в начале осени: «Я думаю, следующим шагом нам нужно организовать, в той или иной форме, дискуссию между теми считанными людьми в мире, чьи мысли по этим вопросам достигли необходимого уровня зрелости». Он в принципе поддержал предложение Хайека о «специальном периодическом издании или сериях статей», но высказал опасение, что «такого рода начинание будет лишено положительно необходимого единства и общей направленности, если не удастся организовать личное общение и всестороннюю дискуссию, – а это можно сделать только на небольшой конференции». Он описал Липпману, как представляет себе такую встречу, и поразительно точно предвосхитил обстановку, в которой десятилетием позже произошло первое собрание Общества Мон-Пелерен: «Несколько лет назад у меня появилась мысль собрать человек десять просвещенных либералов в каком-нибудь уединенном отеле высоко в Альпах и посвятить неделю плодотворному обмену идеями. К сожалению, из этого плана ничего не вышло, так как не нашлось денег, но я надеюсь, что нечто подобное все же удастся в не слишком отдаленном будущем»[312]312
  Вильгельм Рёпке – Уолтеру Липпману, 14 сентября 1937 г.; Secured Files, Röpke Papers.


[Закрыть].

Таким образом, предпосылки, сделавшие возможным учредительное собрание Общества Мон-Пелерен в апреле 1947 г., были налицо уже почти за десять лет до этого события. «Хорошее общество» Липпмана наметило базовые параметры социальной философии, которую Хайек будет детально разрабатывать вплоть до первых послевоенных лет. В этом отношении книга Липпмана стала исходным манифестом неолиберализма, первой работой, объединившей критику экономического планирования и laissez faire в целостную, доступно изложенную и убедительную философскую программу. Начала складываться трансатлантическая группа интеллектуалов, разделявших основные идеи книги Липпмана, а основа намеченного Хайеком списка потенциальных участников удивительным образом осталась прежней и в первые послевоенные годы. В призывах к взаимному сотрудничеству, которые звучали все более настойчиво, когда лето 1937 г. сменилось осенью, начали проглядывать черты зарождавшегося движения. Но потом наступила зима, за ней последовали аншлюс Австрии, бурные дипломатические перипетии и, наконец, война. Та самая обстановка, которая побуждала Хайека, Рёпке и Липпмана торопиться, вскоре крайне затруднила поддержание международных связей и сделала невозможным создание тех организаций, которые эти люди замышляли. Но пока какие-то скромные возможности еще оставались, и начали вырисовываться планы предварительной встречи для обсуждения проблем и перспектив, намеченных в их работах.

Все лето 1938 г. Хайек переписывался с Липпманом и Рёпке в надежде наметить подходящую организационную форму и связал Липпмана с Луи Ружье, профессором философии университета Безансона во Франции[313]313
  Фридрих Хайек – Уолтеру Липпману, 10 июля 1937 г., folder 1011, Lippmann Papers.


[Закрыть]. Ружье получил докторскую степень в Сорбонне в 1920 г. и уже к тому времени имел много публикаций по философии физики. В 1925 г. он выпустил книгу «Схоластика и томизм», детальную критику логических противоречий томизма, работа над которой заняла больше десяти лет[314]314
  Louis Rougier, La scolastique et le thomisme (Paris: Gauthier-Villars, 1925). Информативный обзор раннего периода научной карьеры Ружье – Jean-Claude Pont, «Coup d’oeil sur l’oeuvre de Louis Rougier», Philosophia Scientiae, Cahier spécial 7 (2007), рр. 9—18.


[Закрыть]. В 1920-е годы он был единственным французским членом Венского кружка[315]315
  Венский кружок – группа, ставшая идейным и организационным ядром движения логического позитивизма. Возник на основе семинара, организованного в 1922 г. М. Шликом при кафедре философии индуктивных наук Венского университета. – Прим. ред.


[Закрыть], а в 1935 г. стал председателем первого Международного конгресса по философии науки в Сорбонне[316]316
  Mathieu Marion, «Louis Rougier, the Vienna Circle and the Unity of Science», in Paris-Wien: Enzyklopädien im Vergleich, hrsg. von Elisabeth Nemeth und Nicolas Roudet (Wien: Springer, 2005), SS. 151–157; Maurice Allais, Louis Rougier: Prince de la pensée (Lourmarin: Fondation de Lourmarin, 1990), p. 11.


[Закрыть]. Однако по мере нарастания политического кризиса в начале 1930-х годов внимание Ружье все больше обращалось от неопозитивистской критики теологии к тому, что он понимал как современную «мистику», или как учения, для которых «невозможно указать способы рационального доказательства или обоснования в опыте и которые принимаются безоглядно, по иррациональным мотивам»[317]317
  Louis Rougier, Les mystiques politiques contemporaines et leurs incidences internationales (Paris: Librairie du Recueil Sirey, 1935), р. 11.


[Закрыть]. Эту тему он считал тесно связанной с его предшествовавшим научным проектом – попытками выявить логические ошибки, обильно присутствующие в обыденных представлениях, и тем самым защитить и оградить сферу собственно научного исследования[318]318
  Интеллектуальную эволюцию Ружье анализирует Серж Одье: Serge Audier, Colloque Lippmann, рр. 44–58.


[Закрыть].

Вначале он обратился к политической «мистике», в 1935 г. опубликовав работу, в которой рассмотрел основообразующие мифы таких политических систем, как (в числе прочего) монархия, демократия и тоталитаризм, и лаконично заявил, что единственное средство избавления от потенциально взрывоопасных отношений между соперничающими системами – это «возвращение к практикам политического, экономического и культурного либерализма в рамках конструктивного интернационализма»[319]319
  Rougier, Mystiques politiques contemporaines, р. 121 (курсив в оригинале).


[Закрыть]. Пока работа Ружье носила преимущественно критический характер: он никак не объяснил, что должны представлять собой эти «либеральные» практики и за счет чего они смогут изменить стремление политических систем основываться на иррациональных догмах. Однако совокупность его научных заслуг в 1937 г. дала ему возможность возглавить «Librairie de Médicis», издание новой книжной серии, задуманное с целью продвижения либерализма и противодействия потенциально разрушительным политическим теориям. Основатель серии, Мари-Тереза Женен, работала в Бюро документации в Париже; ее работодатель, предприниматель и пропагандист правого толка Марсель Буржуа предложил ей выпустить новую серию книг, предназначенную для публичных интеллектуалов. «Первая задача пропаганды, – писала Женен после войны, – это публикация книг… известных авторов»[320]320
  François Denord, «Aux origins du néo-libéralisme en France: Louis Rougier et le Colloque Walter Lippmann de 1938», Le Mouvement Social 194 (2001), р. 18.


[Закрыть]. В письме Липпману летом 1937 г. Ружье сформулировал цель серии так: «Борьба с марксизмом [sic], с теориями централизованного экономического планирования и выявление пути спасения с помощью политического и экономического либерализма»[321]321
  Луи Ружье – Уолтеру Липпману, 8 июля 1937 г., folder 1848, Lippmann Papers.


[Закрыть]. Ружье ставил перед собой совершенно четкую задачу – издавать книги определенной идеологической направленности, чтобы в конечном счете добиться политических перемен путем привлечения на свою сторону интеллектуальных элит[322]322
  Откровенно пропагандистский характер серии вызвал некоторую озабоченность у коллег Ружье. См., например: Виллем Раппар – Луи Ружье, 9 сентября 1937 г., box 42, folder 84, Rappard Papers.


[Закрыть]. В этом отношении Ружье выступил предтечей консервативных издательств, обращенных к более широкой аудитории, – например, основанного в 1947 г. издательского дома Henry Regnery Company, – которые начали появляться в Америке в послевоенные годы.

Более обстоятельно Ружье изложил свои взгляды в статье «Возвращение к либерализму» (опубликована в начале 1938 г. в журнале «Revue de Paris») и в книге «Экономические мистики» (опубликована позже в том же году). В этих двух текстах Ружье с прискорбием констатировал вырождение политических дебатов в выбор между фашизмом и коммунизмом, каждый из которых, по его убеждению, отвергал преимущества либеральной системы, а именно разделение труда, циркуляцию капитала, культурный космополитизм, человеческое достоинство как конечную цель, защищенность, обеспеченную стабильной судебной системой, свободный выбор потребителей и свободу мысли[323]323
  Louis Rougier, «Retour au libéralisme», Revue de Paris 45, no. 1 (1 January 1938), р. 182.


[Закрыть]. Как и Липпман, он критиковал последовательное нарастание компромиссов и утверждал, что современная либеральная демократия «оказалась трансформированной в тоталитарное государство»[324]324
  Ibid., р. 187.


[Закрыть]. Ружье был согласен с Липпманом и в том, что новые экономические решения потребуют чего-то большего, чем некритичная опора на принцип laissez faire, который он называл «либеральной мистикой»[325]325
  Louis Rougier, Les mystiques économiques: Comment l’on passe des démocraties libérales aux états totalitaires (Paris: Librairie de Médicis, 1938), pp. 70–88.


[Закрыть]. Наконец, он, подобно Липпману, подчеркивал важность создания устойчивой правовой системы для защиты прав и свобод индивидуального гражданина от непомерных посягательств государства.

Однако этот последний тезис Ружье сопроводил резкой критикой народного суверенитета, которая была в гораздо большей мере созвучна высокой оценке компетенции элиты у Липпмана в начале 1920-х годов, чем популистской тональности «Хорошего общества»[326]326
  См.: Walter Lippmann, Public Opinion (New York: Harcourt, Brace, 1922).


[Закрыть]. Массы, беспощадно перечислял Ружье, «невежественны и спесивы», «нетерпеливы и жестоки», «примитивны и поверхностны», им свойственны «мятежность», «конформизм», «стадность» и «материалистичность». «Их власть, – заключил он, – это засилье посредственности, вульгарности и скуки»[327]327
  Rougier, «Retour au libéralisme», р. 189.


[Закрыть]. В «Экономической мистике» Ружье подчеркнул, что видит главную свою задачу в опровержении экономических доктрин, которые «не основаны на разуме или опыте», а «просто являются выражением, хотя и завуалированным псевдонаучными доказательствами, определенных эмоциональных предпочтений, определенных классовых предрассудков, определенных ментальных привычек, или, кратко говоря, определенных партийных пристрастий»[328]328
  Rougier, Les mystiques économiques, p. 7.


[Закрыть]. Ружье надеялся найти способы блокировать эти дефекты массового сознания. Государства, резюмировал он, будут страдать из-за интеллектуальной некомпетентности своих избирателей, если не создадут механизмы, отделяющие процессы принятия решений от разнородных притязаний на рычаги власти. Либеральные общества не могут в равной мере соблюдать два принципа – принцип прав гражданина и принцип народного суверенитета. Ружье настоятельно предлагал своим читателям способствовать верховенству первого принципа[329]329
  Rougier, «Retour au libéralisme», рр. 196–197.


[Закрыть].

Ознакомившись с мыслями Ружье, Липпман вскоре дал согласие на публикацию французского перевода «Хорошего общества» в серии «Librairie de Médicis»; он должен был пополнить растущий список переводов, включавший работы, написанные или изданные такими, в числе прочих, авторами, как Людвиг фон Мизес, Фриц Махлуп, Лайонел Роббинс и Фридрих Хайек[330]330
  Уолтер Липпман – Луи Ружье, 12 июля 1937 г., folder 1848, Lippmann Papers.


[Закрыть]. Французский перевод под названием «Свободный город» планировался к публикации на лето 1938 г. Весь этот период Ружье и Липпман активно переписывались; после выхода «Экономических мистиков» Липпман выразил восхищение содержанием книги[331]331
  Уолтен Липпман – Луи Ружье, 4 мая 1938 г., folder 1848, Lippmann Papers.


[Закрыть]. Когда Ружье узнал, что Липпман собирается по ряду причин летом посетить Европу, он увидел в этом удачную возможность собрать нескольких заинтересованных коллег и поговорить о том, «как можно организовать энергичную пропаганду» и «развернуть международную кампанию в поддержку конструктивного либерализма», – такого, каким он «представлен у Липпмана, Рёпке, Мизеса и в Лондонской школе»[332]332
  Луи Ружье – Виллему Раппару, 21 июня 1938 г. и 24 июня 1938 г., box 42, folder 84, Rappard Papers.


[Закрыть]. Ружье предложил встретиться в Женеве в конце июня за послеполуденным чаем в таком составе: он, Липпман, Вильгельм Рёпке и, конечно, если возможно, Виллем Раппар[333]333
  Уолтер Липпман – Виллему Раппару, 23 июня 1938 г.; Уильям Раппар – Уолтеру Липпману, 24 июня 1938 г., box 31, folder 61, Rappard Papers; Вильгельм Рёпке – Уолтеру Липпману, 24 июня 1938 г, folder 1837, Lippmann Papers.


[Закрыть]. На этой встрече Ружье среди прочего предложил устроить более широкое и более формальное совещание на следующей неделе в Париже, в доме Марселя Буржуа.

Но тут Липпман внезапно проявил обеспокоенность обществом, в которое его быстро вовлекали. Он редко задумывался о переменах в своих политических взглядах, но превращение из прогрессистского сторонника Нового курса в тесного союзника адептов свободного рынка на трансатлантической политической периферии вызывало у него дискомфорт. Это ощущение обострилось еще больше, когда Ружье начал открыто говорить о «пропаганде» и предложил следующую встречу в доме политически активного предпринимателя. Интеллектуалы, преданные «конструктивному либерализму», в представлении Ружье были гораздо более политически ангажированными, чем в представлении других европейских корреспондентов Липпмана – Хайека, Рёпке и Раппара. Поэтому уже первая встреча довела беспокойство Липпмана до предела. Он отказывался верить, что запланированный обед – «это просто возможность поговорить о занимающих нас идеях», уже давно «из принципа» отказался «участвовать в пропаганде или в политическом движении любого сорта» и считает соблюдение этого правила тем более обязательным при посещении иностранного государства[334]334
  Уолтер Липпман – Луи Ружье, 1 июля 1938 г., folder 1848, Lippmann Papers.


[Закрыть]. В письме к Раппару Липпман был менее сдержан. Для него немыслимо «принимать участие в каком-либо движении, даже в роли молчаливого наблюдателя», а особенно в движении, ориентированном на «внутренние распри» и финансируемом «заинтересованными лицами». К Ружье Липпман относился «с недоверием» и не «желал быть связанным с чем-либо подобным»[335]335
  Уолтер Липпман – Виллему Раппару, 1 июля 1938 г., box 31, folder 61, Rappard Papers.


[Закрыть]. В итоге Липпман счел за лучшее отклонить приглашение на обед. В его позиции проявилось беспокойство, которое разделяли почти все (за исключением Ружье) участники нарождавшегося движения: им сложно было провести четкую границу между обсуждением общей интеллектуальной программы и активным участием в пропагандистской деятельности. Ведущие представители движения единодушно желали способствовать долговременным политическим переменам и ясно сознавали, что целью их встречи должно быть создание условий, ускоряющих процесс возрождения либерализма. Но глубоко укорененное чувство приличия не позволяло им открыто обсуждать возможную связь между их идеями и прямой политической деятельностью. Им было нужно, чтобы занавес, пусть и тонкий, отделял их социальные теории от мира, который они надеялись изменить.

В последующие недели Ружье все же удалось убедить Липпмана не отказываться от участия в совместных планах, и в середине июля он разослал циркулярное письмо потенциальным участникам конференции, посвященной «Хорошему обществу» Липпмана. Назначенная на конец августа «Конференция Уолтера Липпмана» (потом ее стали называть «Коллоквиум Уолтера Липпмана») предусматривала «обсуждение основных положений этой работы, говорящих об упадке либерализма и об условиях возвращения к обновленному либеральному порядку, отличному от laissez faire манчестерцев». Вопрос пропаганды не значился в программе конференции, но зато предполагалось активное участие автора книги[336]336
  «Conférence Walter Lippmann», 12 July 1938, box 42, folder 84, Rappard Papers.


[Закрыть]жье приняли 26 видных фигур, в том числе Раймон Арон, Уолтер Липпман, Людвиг фон Мизес, Майкл Полани, Вильгельм Рёпке, Александр Рюстов, Жак Рюэфф и Фридрих Хайек. Заседания проходили в помещении недалеко от Лувра. Тем временем мир быстро скатывался в кризис: весной Гитлер аннексировал Австрию, а меньше чем через три недели после конференции начались его переговоры с Невиллом Чемберленом. Чувствуя, что возможности для активных действий быстро сужаются, Ружье хотел, пока Липпман еще не вернулся в Америку, наметить формальную программу будущей работы по созданию нового и конструктивного либерализма.

Открывая конференцию, Ружье заявил, что главная ее тема – это попытка построить на идеях «Хорошего общества» новый либерализм, «по существу прогрессивен». Мир, указывал он, попал в деструктивный цикл: демократы убеждены, что их последний оплот – социализм, а капиталисты убеждены, что их единственное прибежище – фашизм. Ужасную ситуацию можно переломить с помощью либерализма, способного сублимировать «манчестерскую доктрину laisser faire, laisser passer». Такая версия либерализма потребует сформулировать позицию, принципиально отличную от тех, которые существовали в недавнем прошлом. Для пояснения задачи Ружье обратился к аналогии, предложенной Липпманом: «Быть либералом – это не значит “по-манчестерски” разрешить автомобилям двигаться так, как им заблагорассудится, плодя помехи и бесконечные аварии; это не значит, подобно «плановику», установить для каждого автомобиля время отправления и маршрут; это значит ввести правила дорожного движения»[337]337
  Compte-Rendu des Séances du Colloque Walter Lippmann (Paris: Librairie de Médicis, 1938), рр. 13, 16 (курсив в оригинале); Lippmann, Inquiry into the Principles of the Good Society, р. 284.


[Закрыть]. Цель конференции состояла в выработке консенсуса по поводу этого главного тезиса и в последующем обсуждении специфики подобных правил. Липпман поддержал предложение Ружье и подчеркнул «необходимость обновления либерализма путем его превращения в новую теорию, способную поставить вопросы и дать ответы, способные удовлетворить каждого»[338]338
  Compte-Rendu des Séances du Colloque Walter Lippmann, р. 99.


[Закрыть]. По словам одного участника конференции, либерализм, который намеревались создать Липпман и Ружье, «либерализм не вчерашний, он будет либерализмом завтрашним – зрелым, пересмотренным, обновленным»[339]339
  Луи Боден; Compte-Rendu des Séances du Colloque Walter Lippmann, р. 29.


[Закрыть]. Эта конференция в сочетании с публикацией книги Липпмана положила начало тому, что сейчас принято называть неолиберализмом, в форме нарождавшегося сообщества единомышленников, объединившихся ради обсуждения характера радикально пересмотренной либеральной доктрины. Участники этой встречи были едины в стремлении спасти либерализм путем его трансформации – даже несмотря на то, что либеральная идеология, по всем признакам, неотвратимо вступала в последние стадии катастрофического и ею же самой спровоцированного упадка. Это была попытка выйти из цикла, который Фрэнк Найт иногда называл непреложным законом истории, имея в виду неизбежный внутренний коллапс всех политических доктрин по причине присущих им тщательно скрытых внутренних противоречий.

Первая задача нового либерализма состояла в том, чтобы найти название, которое идеологические сторонники нового течения могли бы применить к самим себе. Называть себя «либералами» они уже не могли, поскольку этот термин отождествил бы их с той самой философией, которую они хотели преодолеть. Во введении к печатной версии «Коллоквиума» Ружье упомянул о растущей готовности использовать термины «неолиберализм» и «неокапитализм» для обозначения задуманного проекта[340]340
  Compte-Rendu des Séances du Colloque Walter Lippmann, р. 7.


[Закрыть]. Но на самой конференции все высказывания по поводу приставки «нео» были отрицательными, поскольку участники испытывали затруднения как в связи с проблемными оттенками термина «либерализм», так и в связи с двусмысленностью или скрытым значением «нео»[341]341
  Не участвовавший в конференции Фрэнк Найт тоже высказывался против термина «неолиберализм», хотя понимал его совсем иначе. По его мнению, термин обозначал демократические государства, которые пытались «регулировать и контролировать современную экономическую жизнь и при этом оставаться демократическими» (что он считал «невозможным»); Frank Knight, «Economic Theory and Nationalism», in The Ethics of Competition (New York: Harper and Brothers, 1935; reprint, with an introduction by Richard Boyd, New Brunswick, N.J.: Transaction, 1997), р. 312 [см.: Найт Ф. Х. Экономическая теория и национализм // Найт Ф. Х. Этика конкуренции. М.: Эком Паблишерз, 2009].


[Закрыть]. Дискуссия постоянно возвращалась к вопросу о том, какой термин предпочтительнее в качестве формального обозначения; один за другим были предложены и отвергнуты «либерализм», «неолиберализм», «индивидуализм», «laissez faire» и «левый либерализм»[342]342
  Compte-Rendu des Séances du Colloque Walter Lippmann, рр. 31–34, 101.


[Закрыть]. Внимание, уделенное на «коллоквиуме Липпмана» вопросу названия, – на первый взгляд не такому уж и существенному, – весьма показательно. Его участники сознавали, насколько важно правильно выбрать общую категорию, способную объединить разных участников идеологической группы. Движения и терминология связаны обратной зависимостью: как только движения создают терминологию для описания принятых ими программ, термины становятся своего рода понятийным зонтиком, под которым могут собраться дотоле разрозненные члены. Последующие поколения наметят несколько добавочных «сборных пунктов» вокруг терминов «классический либерализм», «либертарианство» и «консерватизм» и будут долго спорить по поводу того, как лучше назвать совокупность общих взглядов. А в тот момент неспособность участников «коллоквиума Липпмана» выбрать себе название создала проблему, которая будет досаждать движению в грядущие годы: при отсутствии общего названия разные члены движения все настойчивее называли себя по-разному и подчеркивали отличительные нюансы своих позиций.

Вторая задача нового либерализма состояла в том, чтобы выделить те аспекты «либерализма XIX в.», которые следовало пересмотреть. Для конференции, формально посвященной вполне конкретной теме, высказанные ее участниками соображения были на удивление расплывчатыми. Они единодушно выступали за реабилитацию рыночного механизма и за такую социальную структуру, которая поддерживает – с некоторыми неизбежными оговорками и ограничениями – общие правила свободной дискуссии и свободного обмена. Вместе с тем они были согласны, что старая теоретическая основа этой системы убеждений, «либерализм» или «laissez faire», показала себя непригодной в качестве абстрактного принципа, упорядочивающего социальное взаимодействие. Они охотно говорили о «пересмотренном», «прогрессивном», «конструктивном», «новом» либерализме, но пока не могли указать, что же именно нужно исправить. Подобно тому как Липпман в «Хорошем обществе» испытывал трудности с формулировкой «положительной» программы, которая не противоречила бы его критике социализма, участники коллоквиума тоже затруднялись предложить конструктивные «поправки», не разрушавшие ту философию, которую они пытались спасти.

Большинство участников мало чем помогли решению этой проблемы, и обсуждение позитивных предложений началось лишь на финальной стадии конференции. Однако ближе к самому концу немецкий социолог Александр Рюстов отметил, что начинают вырисовываться две вполне определенные точки зрения[343]343
  Более подробное изложение этих двух точек зрения см. в статье: T. Lecoq, «Louis Rougier et le néo-libéralisme de l’entre-deux-guerres», Revue de Synthèse 4, no. 2 (April-June 1989), рр. 241–255.


[Закрыть]. Одна группа, констатировал он, «возлагает ответственность за упадок либерализма на сам либерализм»[344]344
  Compte-Rendu des Séances du Colloque Walter Lippmann, р. 91.


[Закрыть]. Сам Рюстов на протяжении большей части десятилетия занимался именно такой внутренней критикой либерализма. Он получил философское образование перед Первой мировой войной, а потом работал в имперском министерстве экономики и в Ассоциации немецких производителей промышленного оборудования. Получив профессорскую должность во Фрайбурге-Брайсгау, он приобрел известность как сторонник сильного государства, которое должно защищать рыночную экономику, подавлять картели и препятствовать эксцессам экономического цикла. Рюстов навлек на себя гнев нацистов и в 1933 г. вслед за Рёпке уехал в Турцию, где оставался до 1949 г.[345]345
  Nicholls, Freedom with Responsibility, pp. 41–49.


[Закрыть] Излагая свои взгляды на конференции, он вышел за рамки экономической теории, выступив с резкой критикой капиталистического строя. По утверждениям Рюстова, либералы, включая участников данной конференции, забыли, что «самая важная социоэкономическая задача состоит в том, что придать экономике форму, обеспечивающую максимально возможное количество людей не максимально возможным доходом, а насколько возможно удовлетворительными условиями жизни»[346]346
  Compte-Rendu des Séances du Colloque Walter Lippmann, р. 78.


[Закрыть]. Текущий экономический кризис – лишь вторичный симптом «более глубокой болезни социального организма»[347]347
  Ibid., p. 83.


[Закрыть]. Для процветания люди нуждаются в свободе и единстве, но в переходные моменты единство становится более важным, чем свобода. Чтобы спасти либерализм, необходимо найти способ согласования либеральных принципов с фундаментальной человеческой потребностью объединяться в широкий социальный организм, обладающий более прочной связностью, чем та, которую предлагает один лишь абстрактный разум. Липпман косвенно согласился с Рюстовом, подчеркнув, что максимизация полезности, несомненно, является социальным благом, но отнюдь не тем единственным критерием, которым следует измерять прогресс. В ответ Рюстов заметил, что констатация данного обстоятельства поднимает нерешенный вопрос о том, какой же альтернативный критерий нужно принять[348]348
  Ibid., pp. 100, 105.


[Закрыть]. Такое понимание «конструктивного либерализма» исходило из презумпции, что проблемы laissez faire нельзя решить с помощью одного лишь набора частичных ограничений бросающихся в глаза издержек рынка. Напротив, их решение потребует отказаться от абстрактной парадигмы homo oeconomicus и встроить рыночную экономику в переосмысленный и морально обновленный социальный порядок.

Вторая группа, продолжал Рюстов, считает, что «в традиционном либерализме, по существу, нечего критиковать или менять», а текущие трудности – это результат неспособности реализовать либеральные идеи в должной мере[349]349
  Ibid., p. 91.


[Закрыть]. Двумя главными представителями этой группы среди участников дискуссии были Жак Рюэфф и Людвиг фон Мизес. Либерализм, утверждал Рюэфф, привел к повышению уровня жизни, придал экономической системе гибкость, препятствующую нестабильности, и способствовал максимальному повышению благосостояния бедных классов[350]350
  Ibid., pp. 69, 71, 75.


[Закрыть]. Принципиально важно, добавил Мизес, придерживаться не измененного термина «либерализм» для обозначения их убеждений[351]351
  Ibid., p. 31.


[Закрыть]. Если Рюстов считал необходимым решительно пересмотреть сами философские основоположения либерализма, то представители второй группы, видимо, не допускали и мысли о том, что он нуждается в сколько-нибудь существенной ревизии. Такая некритическая приверженность либерализму была не характерна для участников «коллоквиума Липпмана», и вторая группа осталась хотя и услышанным, но разочарованным меньшинством[352]352
  Более детальное описание отношений Мизеса с другими участниками «коллоквиума Липпмана» см. в: Jörg Guido Hülsmann, Mises: The Last Knight of Liberalism (Auburn, Ala.: Ludwig von Mises Institute, 2007), pp. 737–738 [Хюльсманн Й. Г. Последний рыцарь либерализма: жизнь и идеи Людвига фон Мизеса. М.; Челябинск: Социум, 2013. С. 533–534].


[Закрыть]. В письме, написанном предыдущим летом, Хайек критически отозвался о «пожилых уже людях, которые упорно держатся за старую традицию, но преимущественно по превратным соображениям, и мой опыт отношений с ними можно, по существу, выразить словами “Боже, храни нас от наших друзей!”»[353]353
  Фридрих Хайек – Уолтеру Липпману, 11 июля 1937 г., folder 1011, Lippmann Papers.


[Закрыть]. В годы после «коллоквиума Липпмана» эта группа все больше оттеснялась от текущих дискуссий внутри движения. Мизес ни за что не хотел поступаться своей «чистой» версией либерализма; это сильно сужало его возможности участвовать в диалоге, а после того, как он в конце десятилетия уехал из Швейцарии в США, не позволило получить место, адекватное его научной известности. Мизес, писал Фриц Махлуп Хайеку в ноябре 1940 г., – это «трудный ребенок»[354]354
  Фриц Махлуп – Фридриху Хайеку, 12 ноября 1940 г., box 36, folder 17, Friedrich Hayek Papers, Hoover Institution Archives, Stanford, Calif. (далее Hayek Papers).


[Закрыть]. «Ты знаешь, как трудно добиться, чтобы он выслушивал доводы оппонента и обсуждал их в благожелательной манере, – добавил Махлуп в другом письме несколько месяцев спустя. – И уж ты-то знаешь, что в наши времена дискуссии требуют больше терпения и меньше догматизма и что люди плохо переносят недостаток первого и избыток второго у Мизеса. Поэтому я ему очень не завидую»[355]355
  Фриц Махлуп – Фридриху Хайеку, 14 марта 1941 г., box 36, folder 17, Hayek Papers.


[Закрыть]. Большинство участников коллоквиума считали, что принципы традиционного либерализма оказались неосуществимыми и (что, пожалуй, еще важнее) не могут служить подходящей позицией ни для ученых, ни для реальных политиков.

Дискуссиям на «коллоквиуме Липпмана» не хватало конкретики. Отчасти это объяснялось краткостью выступлений, отчасти ощущением общей неопределенности относительно того, что заслуживает большего внимания, – пересмотр теоретических принципов или обсуждение практических вопросов. Однако первую задачу встречи все-таки видели в прояснении того, на чем само движение сосредоточится в будущем, и в достижении согласия между участниками по основным вопросам. Липпман четко сформулировал проблему на базе программных тезисов «Хорошего общества»: самое главное – установить, какое вмешательство в экономику следует считать необходимым. Даже Мизес признал эту тему центральной, хотя не приходилось сомневаться, что его выводы будут отличаться от мнения большинства коллег. «Действительно, совершенно очевидно, – ответил он Липпману, – что главный предмет исследования – это возможности и пределы интервенционизма»[356]356
  Compte-Rendu des Séances du Colloque Walter Lippmann, р. 109.


[Закрыть]. Установив рамки, ограничивающие сферу laissez faire, они смогут точно определить, что означает «нео» в «неолиберализме».

Когда конференция подошла к концу, Ружье предложил возложить выполнение сформулированной задачи на новую организацию, названную с подачи Марселя Буржуа «Международным центром исследований возрождения либерализма». Предполагалось, что возглавит организацию Ружье, что она будет иметь отделения в США, Англии и Швейцарии, а руководить ими будут, соответственно, Уолтер Липпман, Фридрих Хайек и Вильгельм Рёпке[357]357
  Ibid., p. 110.


[Закрыть]. Липпман одобрил идею и написал Ружье вскоре после встречи, а еще раз через год, о том, какие предварительные шаги он предпринял для создания такой группы[358]358
  Уолтер Липпман – Луи Ружье, 28 октября 1938 г. и 17 октября 1939 г., folder 1848, Lippmann Papers.


[Закрыть]. Целью центра, как ее сформулировал Ружье в программной записке, было установление для государства такой роли, которая характеризовалась бы не «безразличием наблюдателя, а нейтральностью арбитра», который гарантирует соблюдение «правил игры». Центр займет позицию скорее «прогрессистскую», нежели «консервативную», – в том смысле, что будет продвигать социальную перспективу, основанную на «постоянном приспособлении»[359]359
  Louis Rougier, «Centre International d’Études pour la Rénovation du Libéralisme», box R1, Louis Rougier Papers, Château de Lourmarin, Lourmarin, France (далее Rougier Papers) (курсив в оригинале).


[Закрыть]. «Манифест» центра, почти дословно заимствованный из выступления Липпмана на коллоквиуме, отводил государству важную роль в пяти сферах, на которые расходовались налоговые поступления: национальной обороны, социального страхования, социальных услуг, образования и научных исследований[360]360
  Louis Rougier, «Manifeste du Centre International d’Études sur le Libéralisme», box R1, Rougier Papers.


[Закрыть]. Сам центр должен заниматься исследованиями и обсуждениями, которые способствуют дальнейшему прояснению и уточнению надлежащей для государства роли. Работа в этом общем направлении, полагал Ружье, будет выполняться усилиями либералов, допускающих ту или иную степень государственного вмешательства, а нелибералы должны быть исключены из участия в работе «во избежание непоследовательности»[361]361
  Луи Ружье – Фридриху Хайеку, 29 января 1940 г., box 42, folder 84, Rappard Papers.


[Закрыть]. На первом этапе необходимо финансирование в размере 160 тысяч франков; три четверти этой суммы пойдут на проведение конференций и коллоквиумов, а также на последующую публикацию материалов. Принципиально важно, добавил Ружье, чтобы центр оставался на самофинансировании и существовал за счет «взносов, грантов и пожертвований», причем «бескорыстных, ни к чему не обязывающих и не налагающих никаких моральных или интеллектуальных ограничений»[362]362
  Louis Rougier, «Manifeste du Centre International d’Études sur le Libéralisme», box R1, Rougier Papers.


[Закрыть].

В марте 1939 г. Ружье объявил об открытии парижского отделения центра[363]363
  Луи Ружье – Уолтеру Липпману, 3 марта 1939 г., folder 1848, Lippmann Papers.


[Закрыть]. Летом была запланирована конференция на конец осени; предполагалось, что на ней будут обсуждаться дальнейшие планы и она соберет многих участников «коллоквиума Липпмана»[364]364
  Луи Ружье – Виллему Раппару, 2 июля 1939 г., box 42, folder 84, Rappard Papers; Людвиг фон Мизес – Фридриху Хайеку, 19 июля 1939 г., box 38, folder 24, Hayek Papers.


[Закрыть]. Но в начале сентября Гитлер напал на Польшу, и, как написал потом Хайек, пришлось немедленно «отложить все наши мероприятия подобного рода»[365]365
  Friedrich Hayek, introduction to The Genius of the West, by Louis Rougier (Los Angeles: Nash, 1971), p. XVI.


[Закрыть]. Последние шансы на сколько-нибудь длительное существование созданных Ружье организаций исчезли, когда он в октябре 1940 г. провел секретные переговоры с Черчиллем по поручению Петена. Всеми силами стремясь сохранить тайный франко-британский союз, Ружье задействовал связи с сотрудниками Лондонской школы экономики и убедил Петена послать его в Лондон в качестве доверенного представителя. В результате переговоров с Черчиллем было заключено «джентльменское соглашение»: Петен будет по возможности воздерживаться от военного сотрудничества с немцами и обязуется вновь вступить в войну, когда англичане смогут оказать необходимую помощь[366]366
  Лучшее англоязычное изложение этого эпизода можно найти в: Jeffrey Mehlman, «Louis Rougier and the “Pétain-Churchill Agreement”», in Émigré New York: French Intellectuals in War time Manhattan, 1940–1944 (Baltimore: Johns Hopkins University Press, 2000), chap. 7.


[Закрыть]. В декабре того же года Ружье, получив грант от Фонда Рокфеллера на преподавание в Новой школе, уехал в Нью-Йорк. Однако связь с правительством Виши создала ему репутацию коллаборациониста, и коллеги по «Коллоквиуму Липпмана» проявляли все меньше желания поддерживать с ним отношения. Ружье, писал Хайек Вильгельму Рёпке в августе 1941 г., «как подозревают его соотечественники, оказавшиеся здесь, даже сочувствует Виши!»[367]367
  Фридрих Хайек – Вильгельму Рёпке, 17 августа 1941 г., – «Briefe 1940–1942», Röpke Papers.


[Закрыть]. Рёпке ответил, что для таких подозрений «есть все основания» и что Ружье показал себя «большим приспособленцем»[368]368
  Вильгельм Рёпке – Фридриху Хайеку, 13 ноября 1941 г., box 79, folder 1, Hayek Papers.


[Закрыть]. Отношение к Ружье еще больше испортилось после войны, когда английское правительство опровергло (о чем много писали в международной прессе) утверждение Ружье о том, что он вел переговоры с Черчиллем, а Ружье в ответ поставил под сомнение порядочность Черчилля. Рассказ Ружье о переговорах в основном подтвердился через несколько десятилетий, но до 1955 г. ему было запрещено преподавать во Франции и до конца 1950-х годов его не допускали в Общество Мон-Пелерен[369]369
  Ружье рассказал Морису Алле, что категорически против его членства в обществе выступил Лайонел Роббинс, который якобы заявил Людвигу фон Мизесу: «Мы, англичане, не хотим работать с Ружье, потому что он порицал Черчилля!» См.: Луи Ружье – Морису Алле, 13 мая 1947 г., – Allais, Louis Rougier, р. 34.


[Закрыть].

В результате того, что Ружье внезапно постигли немилость общества и отторжение от академических кругов, была почти полностью забыта и его ведущая роль на довоенном этапе движения, призванного реабилитировать и реконструировать либерализм[370]370
  Olivier Dard, «Louis Rougier: Itinéraire intellectuel et politique, des années vingt а nouvelle école», Philosophia Scientiae, Cahier spécial 7 (2007), р. 50.


[Закрыть]. Но в то время все считали его центральной фигурой нарождавшегося французского «неолиберального» сообщества[371]371
  Gaétan Pirou, Néo-libéralisme, néo-corporatisme, néo-socialisme (Paris: Gallimard, 1939), р. 36.


[Закрыть]. Ружье, вспоминал Хайек, «много делал, чтобы начать процесс возрождения базовых принципов свободного общества», и «именно вокруг группы, которую собрал профессор Ружье, сложилась широкая международная ассоциация друзей личной свободы»[372]372
  Hayek, introduction to Rougier, Genius of the West, p. XVI.


[Закрыть]. Если вообще можно говорить о каком-либо международном движении в довоенный период, то оно было детищем синтетической «программы» Липпмана и организационных усилий Ружье. Ружье стал классическим, пусть и ранним образцом интеллектуального предпринимателя, который пожертвовал своими научными занятиями, чтобы сосредоточиться на создании институциональных структур, способных действовать в интересах намеченных им долгосрочных политических перемен. Связи, налаженные Ружье за годы поездок и переписки с интеллектуальными союзниками, безоговорочная готовность заниматься пропагандой и умение получать финансовую помощь от симпатизирующих предпринимателей – все это позволило ему развернуть издательскую и научно-организационную деятельность, ставшую образцом для его последователей после войны. Вместе с тем убеждение, что цель оправдывает средства, и готовность переместиться из научного сообщества в откровенно политическую среду в конце концов привели к его отторжению тем самым движением, которое он стремился создать.