Текст книги "Red Hot Chili Peppers: линии шрамов"

Тем временем мы расширяли и наш собственный репертуар. Одной из ранних песен, которые мы написали в доме на Лилэнд-уэй, была «Green Heaven». Я читал много книг о китах и дельфинах, а также всегда был озабочен проблемой социальной несправедливости. Полиция 80-х в Лос-Анджелесе тонула в коррупции. И я начал писать песню о контрасте жизни над водой и под водой. Перечислял избытки времен Рейгана и сравнивал их с той идиллической Шангри-Ла в морских глубинах, у животных, чьи интеллектуальные способности я считал равными нашим.

Из «Green Heaven» («Зеленый рай»):

 
На всей земле люди придумали законы.
И да, Ку-клукс-клан – это тоже их план.
Наше правительство – психи и воры.
Бомбы, танки, пушки – вот как тратят наши деньги…
Летим же прочь отсюда в прекрасный жидкий космос,
Где плавают друг с другом мирные дельфины —
Вьются и скользят, как кружево изящны,
И не теряют связи с объятьем океана…
Вернемся же на землю, где правит полицейский,
Творящий что угодно, потому что просто может:
Скажем, ненавидит вас за то, что вы евреи,
Или мочит черных, как мочили наши деды.
 

В итоге мы двадцать четыре часа писали «Green Heaven», и она стала своего рода эпическим краеугольным камнем наших шоу. Хиллел придумал офигительное ток-бокс[20]20
  Прим. ред. Англ. talkbox – эффекты, которые позволяют музыкантам наделять инструменты интонациями человеческого голоса.


[Закрыть] вступление: он присоединил большую пластиковую трубку к гитарному усилителю, которую располагал рядом с микрофоном. Потом вставлял эту трубку в рот и начинал играть. Звуки инструмента шли ему прямо в глотку, и, изменяя форму губ, он как бы говорил из недр своей гитары. Это было до боли психоделично в лучшем смысле этого слова. Не поп-психоделично и не телевизионно-неверно-истолкованная-терминология-психоделично. Это было по-настоящему я-заберу-твою-душу-и-сердце-и-унесу-их-в-открытый-космос-психоделично.

При этом, несмотря на текст песни, я никогда не считал Red Hot Chili Peppers группой, ориентирующейся на социально-политические проблемы, как, скажем, Dead Kennedys. Я лишь чувствовал, что мы здесь для того, чтобы создавать красоту, вызывать радость и смешить людей, и если вдруг лирика сама скатывается в политические или социальные комментарии, значит, так тому и быть. Мы никогда не собирались становиться U2 нашего поколения.

Даже при том, что мы теперь были группой, Фли все еще продолжал репетировать с Fear, а Хиллел и Джек с What Is This, и ни у кого никогда не возникало проблем по этому поводу. Мы рассматривали нашу музыку просто как веселое занятие, а не как карьеру. Никто из парней не собирался бросать свою обычную работу, чтобы заниматься только Red Hot Chili Peppers, и меня это не смущало. Я был просто счастлив готовиться к очередному шоу, потому что каждое из них было монументальным для меня. Я всегда не мог заснуть в ночь накануне. Лежал в кровати и думал о выступлении. А если все-таки засыпал, так снилось мне шоу. Когда просыпался, первой мыслью, которая приходила в голову, было: «Вечером шоу! Сегодня вечером шоу!» И весь день был посвящен исключительно подготовке к концерту.

Вскоре после того как Фли, Хиллел и я съехались, у Хиллела появилась новая пассия. А если Хиллел влюблялся, он исчезал. Он твой лучший друг, вы вместе днем и ночью, но вот он влюбляется, и все, до встречи в следующем году. Мы же с Фли тусовались по клубам, и чаще всего приходили в Zero, который переехал из Кахуэнга в отличное новое место рядом с Уилкокс и Голливудским бульваром. И вот однажды мы затарились China White и кваалюдами. Это была та еще комбинация, надо сказать. Мы прошли в Zero, и я под наркотой чувствовал себя очень хорошо и уверенно. Вечер только начался, народу было немного, но взгляд сразу застыл на рыжеволосой девушке с алебастровой кожей и голубыми глазами, которая все ходила и ходила взад-вперед передо мной. На ней был поношенный комбинезон без намека на майку под ним, так что сиськи были видны практически со всех углов. Я не мог оторваться от нее и, подбадриваемый химикатами, шарахающими по мозгам, практически налетел на нее: «Привет!» «Привет!» – ответила она и стала ласкаться ко мне, словно кошка. Не теряя времени, мы сразу пошли к лестнице и направились на крышу, но даже полпути не прошли.

Щелкнули застежки, комбинезон соскользнул на пол, и мы вцепились друг в друга. Я даже не знал, как ее зовут, но было очевидно, что она хочет трахаться, и я был полностью готов помочь ей в этом вопросе. И тут она повернулась ко мне спиной, взяла мой член и ввела его себе прямо в задницу. Все совсем не напоминало порно, она была очень аккуратна и чувственна – просто это было именно то, чего ей хотелось. Дав нашему наслаждению прожить всего несколько жалких минут, вдруг на лестнице возник этот огромный придурок-вышибала, который напрочь слетел с катушек. Кажется, потом она даже сказала мне, что он так резко отреагировал, потому что она ему нравилась. А она, стало быть, ни шанса ему не давала. В общем, какой бы ни была причина, этот дебил сбросил нас с лестницы.

Она предложила пойти к ней домой в двух кварталах оттуда. К тому времени она уже успела сообщить мне, что ее зовут Джермэйн и что она живет в старом семиэтажном доме. Зайдя в лифт, вместо квартиры мы отправились прямиком на крышу, где и протрахались ночь напролет. Я был все еще под кайфом от героина, поэтому все никак не мог кончить. Когда солнце стало подниматься, она уселась на старомодный подъемный механизм лифта, и мы начали следующий раунд нашего общения. Я все наращивал и наращивал темп, солнце уже вовсю светило, Джермэйн стала кричать, и в этот момент кто-то нажал на кнопку лифта, вся эта старая конструкция заискрилась, детали загрохотали, моторы зарычали, и я, наконец-то, выстрелил. Это было драматичной концовкой сюрреалистичной ночи. Я чмокнул ее на прощание и помчался домой сквозь рассвет, убежденный в том, что жизнь прекрасна. А тот сволочной вышибала даже попробовал навсегда исключить меня из списка посетителей, но владелец заведения, Джон Почна, сказал ему пару ласковых. Так что я провел там еще множество приятнейших ночей, таких же, впрочем, как и с Джермэйн.

Спустя пару месяцев после того, как наша группа начала выступать, мы решили записать демку наших песен. Взяли Спита Стикса, барабанщика Fear, звукорежиссером, и на три часа арендовали задрипанную студию на Голливудском бульваре. Чтобы сразу дать вам понять, о каком уровне профессионализма мы сейчас говорим: весь бюджет составлял триста долларов. И это включая время в студии, работу техника и, собственно, саму кассету. По необъяснимым причинам на той неделе я оказался единственным, у кого водились деньги. И я с радостью выложил их ради общего дела.

Те демо-сессии были самыми продуктивными и вдохновенными, какие у нас когда-либо были, точно говорю. За последние двадцать лет мы ни разу не ловили столь волшебный и исключительный момент. Мы оседлали волну тогда. Все было записано за один дубль, и все было идеально. Мы закончили шесть песен так быстро, что еще осталось время на запись частушек а капелла, чего мы и не планировали делать.

Мы вышли оттуда с главной пленкой и несколькими дубликатами на кассетах. Когда пришли домой и послушали запись, были изумлены. Люди всегда говорили, что мы концертная группа, которая никогда не сможет перенести эту энергетику на пленку. А теперь у нас было доказательство: это утверждение – полная хрень. Фли и я взяли кассеты, написали свои имена на пластиковых кейсах и стали соваться всюду, пытаясь выбить приглашение сыграть где-нибудь. Мы даже и не думали о заключении контракта. Для меня весь процесс делился всего на две части. Ты пишешь и репетируешь песни, а потом играешь их на концертах. И мы хотели играть на все больших и больших площадках.

А еще мы хотели рассказать о Chili Peppers всему Нью-Йорку. Спустя где-то неделю после записи пленки наш друг Пит Уайс предложил отвести нас туда. Пит был коренным лос-анджелесцем, который познакомился с Фли на съемках фильма «Пригороды»[21]21
  Прим. пер. Англ. Suburbia.


[Закрыть] о панк-роке в Городе ангелов, где снялся и Фли. Пит работал бум-оператором, а еще был музыкантом и разбирающимся во всем универсальным чуваком, где-то на полтора года старше нас. Его голливудская квартира на первом этаже превратилась для нас в клуб на дому. А еще у него была красивая старая классическая американская тачка, на которой мы катались к пляжу или просто разъезжали по округе, куря траву и цепляя девчонок.

Пит работал на сценариста Пола Шрэйдера, который перебрался в Нью-Йорк и нанял Пита отвезти огромный грузовик со своим барахлом в новую квартиру на Пятой авеню. Фли и я ухватились за шанс отправиться в «Яблоко». Захватив наше секретное оружие, кассету, мы спали и видели, как ставим ее нужным людям в Нью-Йорке. А потом они слышат весь этот блеск, все двери тут же распахиваются, моря расходятся, а толпа выбегает танцевать на улицу. Мы были абсолютно уверены, что нас пригласят отыграть в каждом нью-йоркском клубе.

Наш хороший друг Фэб тоже присоединился к поездке, и это было просто отлично, потому что где-то в калифорнийской пустыне он подошел ко мне с хитрым видом и сказал, что у него есть с собой немного героина. Мы вынюхали весь его китайский порошок и хорошенько кайфанули. Не считая нескольких стычек с долбанутыми водилами грузовиков, поездка прошла без инцидентов. Пит высадил нас в Сохо, а потом поехал обратно на Пятую авеню разгружать багаж Пола. Наша кассета прожигала нам с Фли карманы, не терпелось поскорее показать запись кому-нибудь, но сначала нужно было решить проблему проживания. Нам негде было остановиться, но Фэб знал двух моделей, которые жили на Брум-стрит. И когда мы подошли к их дому, он сказал:

– Я-то точно остаюсь с этими двумя моделями, а вот вам, парни, нужно поискать другое место.

– О’кей, но просто зайти помыться и все такое мы можем? – спросил я.

Мы зашли и, само собой, там и остались. Следующие четыре дня подряд эти прекрасные девчонки были вынуждены буквально выпихивать Фли и меня из своих постелей и спален. Мы присосались к ним, как пиявки.

Мы стали разносить нашу запись в разные клубы. Конечно, у нас не было знакомых или тактики. Мы шли в клуб и спрашивали менеджера. Нам указывали на его офис, куда мы и направлялись, ставили нашу кассету и принимались плясать словно психи под нашу собственную музыку, пытаясь продать себя. И все было бы круто, но имелась проблемка – никто не покупал. Самый теплый прием нам оказал дымящий сигарой итальянский жеребец, который управлял клубом Peppermint Lounge. Он дал нам несколько минут. Большинство же практически моментально указывали нам на дверь со словами: «Валите отсюда нахрен со своей кассетой». После нескольких отказов могу с уверенностью сказать, что мы выбрали не ту дорогу, по которой следует идти, если хотелось организовать себе концерт в клубе.

Поэтому мы с Фли решили взять отгул и провели день, осматривая достопримечательности. Пошли в Центральный парк, сели на скамейку, вставили кассету в бумбокс и врубили на полную. Мы хотели, чтобы хотя бы кто-то узнал, что мы сделали эту чертову запись. За такое поведение мы удостоились массы презрительных взглядов со стороны взрослых, но вот, что удивительно, детишки кайфанули по полной. Каждый ребенок, оказывавшийся в пределах слышимости, просто слетал с катушек и отрывался. Это было любопытно. Вернувшись в Лос-Анджелес, мы написали песню «Baby Appeal», которая стала основой нашего раннего творчества.

Почти сразу после возвращения из Нью-Йорка, Хиллел переехал жить к своей девушке. Нужно было платить аренду, а у нас с Фли было примерно по двести баксов на каждого. А еще у нас был выбор: наскрести вместе денег, чтобы заплатить аренду за следующий месяц, или пойти купить два крутых и качественных кожана – предмет, которого этикет требует от каждого уважающего себя панка. И мы направились на Мелроуз-авеню, которая была центром клевого винтажного шмотья. Там был парень из Нью-Йорка по имени Дэнни, который недавно открыл магазинчик отличных олдовых кожаных курток в стиле Джеймса Дина.

Мы с Фли выбрали идеальные куртки, но, подойдя к кассе, выяснили, что ценник у Дэнни астрономический. Как минимум на сто долларов больше, чем было у каждого из нас.

– Слушай, у меня сто пятьдесят, а у моего друга сто семьдесят. Давай ты продашь их за эти деньги? – предложил я.

А он как заорет:

– Вы рехнулись? Проваливайте из моего магазина!

Но, увидев эти куртки, мы не могли даже подумать о том, что их у нас не будет, поэтому я решил пикетировать магазин. Мы сделали плакаты с надписями: НЕЧЕСТНЫЙ БИЗНЕС, ДЭННИ – ЖАДНЫЙ МОНСТР. Я думал, он будет впечатлен тем, как мы жаждем получить эти куртки. Мы начали расхаживать туда-сюда с этими плакатами, и тут Дэнни выбежал.

– Вы какого хрена, мелкие панки, творите? Валите отсюда, пока я не расфигачил эти плакаты вам об головы, – орал он.

Мне показалось, что в его голосе была нотка веселья, поэтому тут же придумал другой план. Мы организуем голодовку у его магазина и не закончим ее, пока он не согласится продать нам наши куртки. Мы вернулись и легли на тротуар.

Дэнни выбежал, чтобы противостоять нам:

– Теперь что?

– Это голодовка. Мы не будем двигаться, есть и даже пить, пока ты не отдашь нам те куртки, – сказал я.

– О Господи, ну вы даете, парни. Ладно, сколько денег у вас есть?

Он, наконец, сдался. Завел нас внутрь и попытался склонить к покупке более дешевых курток, но мы стояли на своем. В итоге, выложив ему до копейки все наши деньги, мы забрали две прекрасные куртки.

Позже тем же днем мы гордо шагали по Голливудскому бульвару в новехоньких винтажных куртках, не осознавая иронии того, что будучи членами самой горячей фанк-панковой группы Лос-Анджелеса, не имели ни жилья, ни бабла, когда к нам подбежал безумного вида и похожий на ботана длинноволосый дрыщ в очках и смешном пиджаке, который сказал: «Чуваки, вы же из Red Hot Chili Peppers!» Он столкнулся с Фли как-то вечером, когда работал диджеем в клубе и крутил пластинку Defunkt. Фли запрыгнул в его будку и все вырубил, потому что ему казалось, будто парень крутит не ту сторону.

Его звали Боб Форрест, и, кроме случайной работы диджеем, он управлял заведением Sunday Club, одной из самых крутых площадок для живых выступлений в округе. Боб спросил нас, как дела, и мы поведали ему нашу горестную историю про новые куртки и отсутствие дома.

– Это просто сумасшествие! Слушайте, чуваки, полчаса назад моя жена ушла от меня, судя по всему навсегда, – сказал он. – Если хотите, парни, можете остановиться у меня.

Форрест жил на третьем этаже классического многоквартирного дома, называвшегося Ла Лейенда («Легенда») и видавшего лучшие времена. Особенно до притока туда панк-рокеров. У него была квартира с одной спальней, заполненная до потолка тоннами книг и пластинок. Фли устроился в гостиной, а я занял уголок на кухне.

Боб успел несколько лет походить в колледж, но бросил учебу. Когда мы встретили его, он работал в книжном магазине, вероятно, за минимальную зарплату. Но зато его работа стала отличным источником дохода для нас, потому что магазин покупал старые книги. Мы с Фли стали красть книги из частных коллекций или библиотек. Стопка книг стоила десять баксов, а десять баксов означали, что мы можем купить наркоты, наркота же означала, что мы можем отлично кайфануть. Обычно мы брали кокаин – конечно, не самый подходящий наркотик, если у тебя мало денег, так как хочется еще в ту же минуту, как исчезает эффект предыдущей дозы. Но мы бежали обратно домой к Бобу, высыпали кокаин в бокал для мартини, разбавляли нужным количеством воды, втягивали полученную смесь шприцами и кололи. Хватало на пару-тройку заходов. Потом мы впадали в уныние, валились на пол, чувствовали себя опустошенными и разрушенными. Ну а дальше бежали в Zero, чтобы залить боль алкоголем, или найти бабу, которая заглушит боль, или найти еще немного кокаина.

Тем летом у нас появился надежный поставщик спидов, парень со Среднего Востока, который владел репетиционной базой. Мы перешли на них, и это сильно отличалось от кокаина. Кокаин – это такое чистое, ультра-эйфорийное слишком-хорошо-чтобы-быть-правдой ощущение, длится которое при этом всего минуты три. Уши звенят, челюсти раскрываются, и три минуты ты чувствуешь себя одним целым со вселенной. Спиды намного меньше про эйфорию и куда больше про физические ощущения. Каждый дюйм кожи начинает покалывать и покрывается мурашками.

Мы стали уходить втроем в спидовые загулы, не спали целыми днями и играли всякую фигню. Мы даже организовали группу – The La Leyenda Tweakers. Мы даже как-то, к сожалению, решили сыграть за пределами нашей квартиры. Во время шоу мы были настолько обдолбаны спидами, что походили на трех пациентов психушки. В «Лос-Анджелес Уикли» мы получили нашу первую плохую рецензию. Мы понимали, что наносим сильный ущерб сами себе, но были в таком сильном бреду, что думали – если просто есть арбузы, это поможет очистить наши тела и души от той ужасной химической пытки, которую мы были неспособны остановить. Мы покупали арбузы в промышленных масштабах. Возвращаясь домой, резали каждый на три части. Когда мы доедали арбуз, мы торжественно шли на крышу Ла Лейенды, где проводили церемонию сброса больших арбузных корок и смотрели, как они разбивались внизу на парковке. Обычно это было завершением яростного трипа. Потом мы шли и пробовали немного поспать, а пробудившись – начинали цикл по новой.

Однажды в середине июля мы смогли взять себя в руки и сыграть на концерте, который станет легендарным для Chili Peppers. Мы были хедлайнерами в Kit Kat Club, классическом стрип-клубе, который проводил рок-концерты. Мы все вчетвером упорно трудились, чтобы подготовиться. По просьбе Хиллела даже сделали кавер на Fire Джими Хендрикса. Мы пришли в клуб тем вечером, и они дали нам огромную гримерку, которую обычно использовали стриптизерши. Я еще раз убедился, что помню всю лирику, и написал сетлист – это всегда было моей ответственностью в группе. Также мы подготовили особый сюрприз. Раз уж играем в стрип-клубе, а на сцене с нами будут танцовщицы, вполне подходящим обстановке будет выйти на бис голыми, только с длинными спортивными носками на причиндалах. До этого мы уже играли без футболок и осознали всю мощь и красоту наготы на сцене.

Идея с носками родилась из моего прошлого – когда я жил с Донди Бастоном, одна из его покупательниц травки серьезно на меня запала. Она была симпатичной, но я всячески сопротивлялся ее ухаживаниям, которые, например, включали и посланные мне поздравительные открытки по надуманным поводам и со вложенными раскладными линейками для измерения члена и даже собственные фотографии, на которых она отсасывает какому-нибудь моряку. Однажды она пришла к нам домой, и я решил открыть ей дверь голым, только носок скрывал мой член с яйцами.

Мы были готовы играть на отрыв. Наше взаимодействие на сцене становилось лучше и лучше. Раньше наши шоу были одним большим фейерверком от начала до конца; теперь мы стали развивать разную динамику на сцене. За десять минут до начала концерта кто-то принес косяк. Мы никогда не дули перед выступлением, но пустили его по кругу и все затянулись, даже Джек. Как только меня забрало, меня охватила паранойя и страх, что весь наш тяжкий труд и это гармоничное чувство сейчас разлетятся вдребезги из-за кайфа. Хиллел и Фли тоже начали чувствовать подобное. Я пробежался по кварталу, чтобы освежить голову, и это сработало.

Мы должны были играть после фантастического выступления анархично разодетых эксцентричных умников, которые назывались Roid Rogers and the Whirling Butt Cherries. Это еще больше зарядило меня – захотелось показать всем, что мы еще круче. Так что мы выбежали на сцену и чертовски мощно отожгли. Джек и Фли идеально попадали друг в друга, а Хиллел и вовсе был в другом измерении. У меня же в кои-то веки был отличный вокальный монитор, я хорошо себя слышал, что не всегда бывало на наших шоу. Мы закончили сет и побежали за кулисы, нас всех потряхивало от волнения. Джек хихикал, потому что всегда, когда он нервничает, он почему-то начинает смеяться.

Когда мы вернулись на сцену в одних носках, зрители шумно ахнули. Коллективное чувство шока, исходившее из толпы, ни на минуту не вызвало в нас колебаний. Мы начали мочить Fire, а наша подруга Элисон По По пробилась к переднему ряду и внезапно стала пытаться схватиться за мой носок. Я был сфокусирован на песне и выступлении, но другая часть мозга стала просчитывать расстояние между моим носком и той точкой, где Элисон смогла бы до него дотянуться. Когда я увидал группу наших друзей, которые все рванули к сцене и стали тянуться за носками, почувствовал исключительную свободу и силу. Ты молод и пока еще не утомлен, поэтому сам факт того, что ты голый на сцене играешь эту прекрасную музыку с лучшими друзьями, генерируя столько энергии и любви лишь одним фактом своей наготы, – попросту великолепен. Но ты не просто голый, у тебя есть огромный фаллический символ, работающий на тебя. Наши длинные носки. Обычно, когда играешь, член переходит в защитный режим, не болтается туда-сюда, ты сам не так расхлябан и расслаблен, как обычно, скорее как на боксерском матче – сфокусирован и предельно собран. Так что иметь такое длиннющее дополнение между ног было прекрасно. Но мы и подумать не могли, что эти носки станут символом, ассоциирующимся с нами. Как никогда не думали о том, что повторим такое, а промоутеры захотят добавить пункт в наши контракты, чтобы убедиться в том, что носки будут и на их сцене. Послевкусие оказалось намного более долгим, чем мы могли предположить.

Одним из зрителей, кто был реально впечатлен, оказался менеджер талантов по имени Линди Гоэтц, которому было в районе тридцатки. Линди работал промоутером в звукозаписывающей компании MCA и сотрудничал с The Ohio Players, одной из наших любимых групп. Фли и я наскребли денег, чтобы доехать до Вэлли, где находились офисы Линди. Ростом пять футов и шесть дюймов, он был напористым рыжим усатым еврейским парнем из Бруклина, который перебрался в Лос-Анджелес в поздних 60-х. Тем днем мы покурили немного травки, затянулись дорожкой или двумя кокаина и рассказывали друг другу истории. Не думаю, что мы понимали это тогда, но Линди безвозвратно далеко уходил от своих былых успешных я-плачу-всем дней. Да, он был менеджером The Ohio Players, но как раз тогда, когда их карьера шла под откос.

Он пытался сохранить лицо и видимость того, что дела идут, но счета оставались неоплаченными, а деньги не приходили. Линди казался приятным парнем, даже притом, что продвигал в том числе и некоторых убогих однодневок. После долгого разговора мы с Фли попросили минуту, чтобы посовещаться.

– Давай спросим его, отведет ли он нас на ланч, – сказал Фли. – Если да, значит, работа его.

Мы вернулись, и я сказал:

– О’кей, если ты прямо сейчас отведешь нас в китайский ресторан, то можешь быть нашим менеджером.

Так мы получили свинину МуШу и нового менеджера. А также абонемент на еду. Следующие несколько месяцев мы просыпались и говорили: «Итак, что на ланч? Ничего? Пора навестить Линди». Он жил в шикарных апартаментах в Западном Голливуде и был женат на девушке из Атланты по имени Пэтти. Мы перлись к ним домой, и она жарила для нас курицу, которую мы сметали до кусочка. Одним приятным вечером мы вели разговоры о будущем, покурив травки и приняв немного кокаина. Линди сказал, что его первой задачей было найти нам контракт со звукозаписывающей компанией, о чем я вообще ничего не знал. Это была крутая и волнующая мысль, я думал, что именно этим группы и занимаются, но абсолютно ничего не знал о создании записи.

И раз уж мы собрались попробовать и заключить сделку на запись, нам был нужен юрист. Кто-то порекомендовал парня по имени Эрик Гринспен. Мы пошли в его юридическую фирму, которая находилась в шикарном здании на бульваре Уилшир. Когда вошли в лобби, подумали, что оказались в храме мормонов. Эта фирма представляла и Израиль, и Египет. Мы поднялись на лифте на этаж Эрика и подошли к секретарше.

– Мы Red Hot Chili Peppers, пришли встретиться с Эриком Гринспеном, – сказал я.

– Э-э-э, я даже не знаю, позвольте мне… – она выглядела озадаченной.

По какой-то неизвестной причине нам вдруг захотелось ошарашить ее видом своих задниц. Мы развернулись, завопив:

– Мы Red Hot Chili Peppers, черт возьми, и мы хотим увидеть Эрика! – и сняли штаны. Прямо в этот момент в панике выбежал Эрик и увел нас в свой офис. На стенах у него висели отличные работы Гэри Пантера[22]22
  Прим. ред. Гэри Пантер – американский художник, карикатурист, иллюстратор и музыкант.


[Закрыть]. Он сказал, что работал с Гэри и с некоторыми регги-исполнителями, такими как, например, Burning Spear.

Я начал в лоб:

– У нас нет контракта на запись, у нас нет денег. У нас есть только менеджер, и нам нужен юрист.

Эрик даже не вздрогнул:

– О’кей, я буду вашим юристом, и вам не нужно мне платить, пока вы не заработаете реальных денег, и тогда мы сможем заключить стандартную пятипроцентную сделку.

Итак, он стал нашим юристом и не взял ни копейки до тех пор, пока мы действительно не стали зарабатывать. Он до сих пор наш юрист. Этот парень – большая редкость для этого бизнеса. Мы тогда ни для кого не выглядели дойной коровой. Самыми популярными и зарабатывающими деньги в тот момент были такие волосатые группы, как Poison, Warrant и RATT. Вот где звенели кассовые аппараты. Мы же были попросту анти-всем. И анти-зарабатывали в то время.

За пять месяцев мы успели отметиться в музыкальной жизни Лос-Анджелеса. О нас писали в «Лос-Анджелес Таймс», и мы сыграли на нескольких уважаемых площадках, таких как, например, Club Lingerie. Чем более известными мы становились, тем более Ли Винг упрекал Фли за то, что он играет в двух группах. Помню, однажды он позвонил и сказал: «Итак, ты собираешься играть в моей группе или остаешься в этой другой?» На что Фли ответил: «Ну, я собирался быть в обеих, но если ты так ставишь вопрос, тогда я остаюсь в своей группе».

Однажды в том августе мы с Фли пошли на вечеринку какого-то журнала об искусстве в доме на Голливудских холмах. Я надел рваный фланелевый верх от пижамы, а мой ирокез отрос и завалился на одну сторону. Мы отлично проводили время, тусуясь на заднем дворе, когда я посмотрел на дом и увидел в окне это невероятное существо, нереальную девчонку. Она двигалась будто какая-то принцесса, как в замедленном движении, со сложенными по бокам руками. На ней была шляпа в виде гигантского белого диска с большими переливающимися стразами на тулье. Она была одета в неподходящее случаю футуристическое мешковатое платье из бумаги. Слегка полновата, но прекрасна.

И она обладала каким-то чудесным магнетизмом. Она ходила и говорила со всеми очень осознанно, но медленно, будто была Алисой, попавшей в Страну Чудес, в то время как остальной мир туда не попал. При этом в ней также чувствовалась панк-рок версия Мэй Уэст[23]23
  Прим. ред. Мэй Уэст – американская актриса, драматург, сценарист, секс-символ XX века.


[Закрыть], испускающая эту воспламеняющуюся, вызывающую и нахальную энергию неприкасаемости. Короче говоря, выделяющийся из группы чудик – как раз тот тип девушек, который мне нравился.

Я вошел в дом и дернул ее за хвостик или сделал какую-то такую ерунду, которую всегда делают парни, видящие симпатичную девушку и не знающие, как с ней поговорить.

– О Боже мой, ты кто? – спросила она.

Мы начали болтать, и она все говорила загадками, не давая мне ни на что прямых ответов. Оказалось, ее зовут Дженнифер Брюс, она была модным дизайнером и спроектировала, в том числе, и собственную модель шляпы под названием «Метка Зорро». За несколько минут меня унесло от ее присутствия, ее ауры и ее взглядов на моду. В городе, где люди постоянно пытаются быть непохожими на других, пытаются выглядеть иначе, вести себя иначе, быть и такими, и сякими, жила личность, которая справлялась с этим с естественной легкостью, потому что была прирожденным суперфриком, чьим кредо по жизни было походить на внутреннюю часть устричной раковины.

В свою очередь она не таяла от моего присутствия, наоборот, держалась на расстоянии. Номер телефона я из нее так и не выудил, но продолжал давить.

– Да брось, у тебя нет выбора! Ты будешь моей девушкой, нравится тебе это или нет, – сказал я.

Наверное, какие-то чувства я в ней все-таки вызвал, потому что она достаточно долго позволяла мне говорить такие вещи, но потом взяла и исчезла. Ярко и четко отпечатавшись в моем сознании.

Были и другие события. Например, мы открывали концерт группы Oingo Boingo в амфитеатре Universal. Oingo Boingo вышли из той же клубной сцены, что и мы, и просто продолжили свое развитие. Не сказать, чтобы они были нашей самой любимой в мире группой, но у них были интересные инструментальные произведения. Мы знали их трубача, и он предложил выступить на разогреве их большого шоу. И вот, без контракта со студией и с репертуаром в десять песен, мы переместились из клубов с двумястами зрителями на четырехтысячную площадку.

Мы вышли на сцену в самых идиотских прикидах, и прямо в середине первой песни Фли порвал струну на басу. Мне пришлось заполнять паузу, болтая с толпой, пока Фли менял струну. Через несколько секунд толпа начала свистеть, чем-то швыряться в нас и скандировать: «Мы хотим Oingo Boingo». Но это работало лишь как топливный материал для нашей энергии. Мы начали снова, и Фли так разошелся, что порвал другую струну. В этот момент Дэнни Элфман, вокалист Oingo Boingo, а также наш фанат, вышел на сцену прямо в халате и с пеной для бритья по всей морде, будто прямиком из гримерки. Он взял микрофон и сказал толпе, что мы ему нравимся и им всем стоит проявить к нам уважение, после чего ушел, так и не убедив несколько неуправляемых парней, продолжавших освистывание. Мы настроились и начали жечь, и к тому времени, как закончили, я уверен, всем дали понять: только что они столкнулись с чем-то, что не скоро забудут.

После шоу мы отмечали за кулисами, когда Блэки, который был одним из наших самых первых поклонников, подошел к нам с Фли. На нем были тугие черные перчатки, и он достал два конверта с билетами на самолет.

– Это для тебя, Энтони, и я хочу, чтобы ты взял с собой Фли, – сказал он.

– Взять его куда? – я был озадачен. Заглянул в конверт и увидел там билеты до Лондона и обратно. Настало время для моего обрядового похода в Европу.

Нам нужно было сделать несколько дел до отъезда, например, решить проблемы, возникшие при заключении контракта на запись. Мы подозревали, что нами интересуются звукозаписывающие компании, особенно после шоу в Lingerie и Амфитеатре и триумфального возвращения в Kit Kat Club в сентябре. Один управляющий из EMI / Enigma, Джейми Коэн, был особенно настойчив в охоте за нами. Однажды вечером, когда Фли и я тусовались в Ла Лейенда, позвонил Линди. Он сказал, что у нас готова сделка с EMI / Enigma. Я был так рад, что последнее, о чем мог подумать, так это о возможных проблемах. Помню, как мы отмечали и я думал, что все идет по плану, что нам всего-то нужно собраться, быть прилежными и приниматься за работу.