Текст книги "Red Hot Chili Peppers: линии шрамов"

Я все еще был в эйфории от этого контракта, когда телефон снова зазвонил. Фли поднял трубку, и краем уха я услышал его голос:

– Ты уверен? Ого, это действительно плохие новости.

Я сидел и думал: «Что? Что? Что?», когда Фли повесил трубку и посмотрел на меня.

– Джек и Хиллел только что ушли из группы. What It Is получили контракт, и те решили остаться с ними, – сказал он.

Я был безмолвен и шокирован, мне казалось, будто на мое сердце рухнул рояль. Я уткнулся в кровать и заревел. Все не могло сложиться так. Мы изобрели что-то как группа, создали то, что мир должен услышать. И внезапно все пропало, как будто мы сделали аборт на шестом месяце. Фли сидел и бормотал:

– Все просрано, все просрано…

Наш звук основывался на барабанах Джека Айронса и гитаре Хиллела Словака. Они не были какими-то случайными парнями, они составляли нашу суть. Мы были друзьями со средней школы, мы были командой. Нельзя пойти на шопинг за новыми мамами и папами, так не бывает. Я думал: «О’кей, моя жизнь закончена, смысл потерян, мне некуда идти», когда Фли сказал:

– Нам придется найти двух других парней.

Я перестал быть мертвым поникшим цветком:

– Че, другие парни? Это возможно?

– Да, я знаю несколько хороших музыкантов, – сказал он.

Как только я начал думать об этом, осознал, что у нас были песни, контракт на запись, у нас был Фли, был я, и мы по-прежнему обожали то, чем занимались. Мы просто пока ничего еще не доделали, поэтому обязаны были найти способ претворить все это в жизнь. Фли сразу предложил взять Клиффа Мартинеза барабанщиком. Он играл в The Dickies и с Ройдом Роджерсом, с Captain Beefheart и The Weirdos. Я немногое знал о Beefheart, но знал, что он был легендарен. Фли и я пошли поговорить с Клиффом. Он жил в причудливой однокомнатной квартире, в которую нужно было входить через подземную парковку на улице Харпер. По сути, это было переделанное складское помещение. Он играл в The Weirdos, поэтому его понимание стиля на сцене сводилось к тому, что ты берешь стиральную доску и делаешь из нее рубашку, а потом находишь чайник и делаешь из него шляпу. Когда он играл с Ройдом Роджерсом, то выступал с тампоном, свисающим из его задницы. Он был намного более эксцентричен, чем мы все вместе взятые. Я думал, что знаю некоторых причудливых личностей, но Клифф был на новом уровне. Надо сказать, на очень приятном уровне.

Когда мы попросили его присоединиться к группе, он радостно валял дурака, улыбался, смеялся и говорил:

– Давайте сделаем это. Надеюсь, я именно тот, кого вы ищете, и это может стать потрясающим приключением.

Мы собрались на наш первый джем, и с ходу стало понятно, что Клифф Мартинез способен играть не только сумасшедшие фанковые и суперизобретательные, единственные в своем роде, авангардные художественные ритмы, но и отлично ладит с большим разнообразием других стилей.

Теперь нужно было найти гитариста. Когда мы джемовали с Клиффом и обсуждали гитаристов, он предложил Дикса Дэнни, парня, который играл с ним в The Weirdos. Фли раньше джемовал с Диксом, и тот был прикольным чуваком, с которым и я когда-то тусовался. Нам было комфортно оттого, что мы хорошо ладили с этими двумя парнями. И мы с Фли смогли спокойно поехать в Европу, где отлично провели время, посмотрев Лондон, Париж и Амстердам. В Париже я вероломно оставил Фли на несколько дней, чтобы потусить с одной прекрасной датчанкой. Когда я вернулся, он со мной не разговаривал, но потом я купил у уличного торговца офигенные разрисованные матово-синие жестяные чашки и вставил их в эполеты наших кожаных курток. И мы сразу же стали Brothers Cup, Братством чашек. Мы съездили в Амстердам и еще немного потусовались в Лондоне перед возвращением домой. И тут я неожиданно понял, что за всю поездку, несмотря на веселые деньки с датчанкой и кратковременную влюбленность в одну французскую проститутку, я не мог выбросить Дженнифер из головы.

По возвращении мы столкнулись с очень интересной ситуацией с квартирой в Ла Лейенда. Мы месяцами сражались с домовладелицей из-за арендной платы, которую мы регулярно не вносили, а она регулярно посылала уведомления о выселении, которые мы игнорировали. За несколько месяцев до нашего отъезда в Европу она даже сняла с петель дверь. Но и это нас не остановило. Мы продолжали жить там, как ни в чем не бывало, подумаешь, нет входной двери – мелочи. Воровать у нас все равно было нечего. Дошло даже до того, что мы уже не могли входить к себе спокойно – она слышала нас из своей соседней квартиры и поднимала шум. Поэтому мы начали залезать по пожарной лестнице и входить через окно. А как-то она вломилась внутрь, увидала Фли, спящего голым, и пришла в бешенство. К нашему возвращению из Европы она наконец-то обратилась к копам, которые оставили уведомление о том, что если мы опять оккупируем это помещение, то переедем уже в тюрьму.

Фли перебрался в однокомнатную квартирку своей сестры в мексиканский район на Восточной Мелроуз. Вскоре и я отправился туда, и мы втроем спали на ее квин-сайз кровати. Я не остался там надолго, но и этого хватило, чтобы встать на ноги и найти Дженнифер.

Вполне уверенный в себе, я прибежал к ней однажды ночью, и мы воссоединились. Она жила далеко, в Энсино, со своим отцом, который был переквалифицировавшимся в страхового агента бывшим морпехом, и сестрой. Они жили в типичном для мегаполиса многоквартирном доме, лишенном характера и обаяния. Лучшей подругой Дженнифер была ее кузина, и обе они были обесцвеченными блондинками из Вэлли с чрезвычайной склонностью к персонифицированному модному самовыражению. Они как дивы часами напролет красились и придумывали дурацкие костюмы, готовясь к походу в клуб.

Они были парой глупышек, но что-то было такое в Дженнифер, что я находил чертовски очаровательным, не только эстетически, но и духовно – что-то в ее глазах, в ее душе, во всем ее существе привлекало меня. Я запал на нее.

Едва мы начали тусоваться вместе, как стали парой. Теперь у меня в жизни появился новый человек, которому я начал отдавать много своего времени и энергии, но она все компенсировала, будучи превосходной музой и отдавая всю себя. Дженнифер было всего семнадцать, но она уже успела расстаться с известным голливудским панк-рокером. Я был его фанатом, поэтому немного ревновал, слушая все эти истории, но и крайне уважал ее за то, что она когда-то была девушкой этого парня. Она была прекрасным цветком панк-рока, не терпевшим никакого дерьма в свой адрес от кого бы то ни было. И была очень уверенной в себе, очень сформированной для столь юной особы. Она училась в Институте моды в Лос-Анджелесе, где мы и встретились. У нее даже была своя собственная машина, желтый хэтчбек MG.

Как и я, Дженнифер была очень сексуально заряженным существом, хоть у нее и было совсем мало опыта. Я сдерживался некоторое время и испытывал к ней сильное сексуальное влечение. Когда мы впервые занялись любовью, я спросил, был ли у нее когда-нибудь оргазм, и она призналась, что нет. Максимально близко к удовлетворению она подбиралась в компании душа в своей ванной, но никогда не испытывала его во время физического акта. Я пообещал, что мы поработаем над этим, и, казалось, навечно исчез между ее ног. Она была все ближе и ближе, и, наконец, мы разгадали этот код. Она вся превратилась в один сплошной оргазм, что было не только большим достижением, но и великим облегчением.

Однажды в начале наших отношений она захотела принять со мной кислоту. Что мы и сделали и стали разъезжать по округе в ее машине, умирая от желания трахаться. Я отвез ее к сестре Фли. Решил, что вместо секса в кровати Карен, что точно не было хорошей идеей, нам лучше пойти в ванную и потрахаться в душе. Мы провели там довольно много шумного времени, превратив это все еще и в духовный опыт, обильно приправленный радужными галлюцинациями. А потом вернулась Карен. Карен была любвеобильной, да и мы были друзьями по сексу и делились в подробностях друг с другом своими авантюрами, поэтому мне и в голову не приходило, что она может быть против того, чтобы я трахался с кем-то в ее душе. Но я был не прав, ой как не прав. Когда я вышел из ванной, Фли отвел меня в сторону и предупредил, что Карен очень расстроилась, да и вообще я повел себя ни разу не круто. В общем, это был конец моего проживания у Фли и его сестры.

Я начал проводить время в Энсино, и отец Дженнифер был не особо этому рад. Но он действительно любил своих дочерей, и если это означало, что ему придется мириться с хулиганом, он шел и на это. Для меня же дом в Энсино был еще одним «холодильником» – источником еды и местом, где обо мне могли позаботиться, особенно когда я заболел той осенью. Я внезапно утерял всю свою силу, даже подъем с постели превратился в вызов. Когда я, наконец, дошел до врача, он сообщил, что у меня гепатит. По иронии судьбы это был не тот тип гепатита, который можно получить от иглы. Это оказался тип вируса, который можно проглотить вместе с испорченной устрицей. После недели в постели я пришел в себя.

Теперь, когда я завладел сердцем девушки, которая мне безумно нравилась, настал черед и вспомнить, как это – быть группой.

Одной из наших главных проблем было то, что Дикс не справлялся с гитарой. Клифф сразу же выучил все песни. Он шел домой, практиковался всю ночь и точно был уверен в том, что и как надо играть. Дикс же был блестящим музыкантом, который просто не мог подстроиться под партии других людей. Если просишь его написать песню – он чертов волшебник. Но когда от него потребовалось выучить экспериментальные фанковые рифы Хиллела, это была просто не его тема. Мы не могли толком понять этого; нам казалось, что каждый должен уметь выучить что угодно.

Он приходил на репетицию, и у нас были чумовые джемы, но потом мы говорили: «Давайте сыграем “Get Up and Jump”», – и Дикс просто выпадал. И это было большой проблемой, так как мы планировали записать все наши ранние песни. В общем, мы с Фли решили уволить Дикса. Но как ты уволишь этого милого, доброго, спокойного человека? В итоге мы решили пригласить его поиграть в крокет. Мы хотели цивилизованно объяснить ему, что наши стили немного не совпадают, поэтому дальше и он, и мы должны быть свободны друг от друга, чтобы продолжать выражать себя в наших собственных стилях.

Через дорогу от дома Фли был маленький двор, и мы устроили там матч по крокету, даже не договорившись с соседями. Мы раскатывали шары, и я спросил:

– Ну что, Дикс, как твои дела?

– Хорошо, – сказал он.

– Мы тут кое о чем думали и, в общем, думали о том, что… э-э-э, Фли, почему бы тебе не сказать ему, о чем мы там думали? – продолжал я.

– Ну, мы думали строго о музыкальных вещах… э-э-э, Энтони, думаю, ты лучше это скажешь, – отпасовал обратно Фли.

– Ну, говоря о музыке, скажем, мы рассуждали в следующем направлении и, Фли, почему бы тебе не продолжить с этого момента.

– Ты музыкальный гений в своем роде и вроде двигаешься в своем направлении… – сказал Фли.

– И, похоже, что направления нашего движения не пересекаются. Нам очень жаль, – вместе закончили мы.

Мы продолжали говорить о том, насколько разными были наши музыкальные направления, а Дикс слушал, как обычно, почти ничего не говоря. И после того, как мы сказали ему (по крайней мере, думали, что сказали) о том, что наши дороги не пересекаются, Дикс повернулся к нам и спросил:

– О’кей. Так репетиция завтра в то же время?

Нам пришлось еще раз обстоятельно объяснить, что мы не можем больше играть с ним в группе. Когда до него дошло, о чем мы говорим, он просто собрал вещи, сел в машину и уехал. Это было первое из многих душераздирающих увольнений, которые нам с Фли приходилось проводить. Нам казалось, что мы всегда будем безбашенной четверкой из Голливуда, но тогда осознали, что придется иметь дело и с реалиями жизни.

Мы устроили прослушивания для гитаристов и пересмотрели множество людей, но в итоге выделили двух парней: Марка Найна, хиппового авангардиста, сбежавшего из арт-школы, который играл с Клиффом в группе Two Balls and a Bat, и Джека Шермана. Я ничего не знал о его прошлом или о том, как он вообще попал на репетицию, но с первой минуты, как он вошел на прослушивание, я понял, что он задрот. И в этом не было ничего плохого, так как мы вполне допускали немного задротства в то время. Но этот парень был задротом, даже не подозревая о том, что он задрот. У него был идеальный зачес назад, ни волосочка не выбивалось из прически, и он сам был опрятным до одури. Он вошел с улыбкой до ушей и выглядел не особенно круто во время джема. Но он хорошо попадал в игру Фли и Клиффа – для них не составляло никакого труда находить друг друга, музыка шла естественным потоком. Плюс у парня нереально варил котелок, и самые сложные вещи он схватывал на лету. Мы сыграли некоторые наши песни, и хотя его игра не обладала привычной грязноватостью и безбашенностью, он был техничен и попадал в ноты там и когда нужно. В нем не было ничего от духа Хиллела, но он мог сыграть все партии.

Итак, все сводилось к двоим: хиппарю и обыкновенному чуваку. Когда мы шли с репетиционной базы тем вечером, Джек болтал взахлеб:

– Это был офигительный джем, и вы, чуваки, реально крутые! Я так не отрывался по фанку наверное года с 75-го, когда играл с группой Top Forty…

Мы рассказали ему, что нашим первым шагом должна стать запись альбома, а следом поедем в тур.

– О, супер, записать альбом – это круто, – сказал Джек и затем завис на какое-то время. – Но если вы захотите взять меня в группу, то мне будет нужно проконсультироваться с моим астрологом перед тем, как ехать в тур. Я не могу гастролировать, когда третья Луна находится над Венерой, потому что она может возвыситься над задней астральной проекцией Юпитера через пятую вселенную.

Мы терпеливо ждали, когда он скажет: «Да шучу я, парни», но чувак, по ходу, и не думал шутить. Он продолжал свою тему про соединения, ретрогады и черт знает что еще, поэтому в итоге мы были вынуждены прямо спросить его, серьезно ли он сейчас говорит.

– Да, абсолютно! Все будет о’кей, но сперва мне обязательно нужно проконсультироваться с астрологом, – сказал он.

Мы пообещали, что свяжемся с ним, и он ушел. Мы все обдумали и взвесили и, черт знает как, решили-таки попробовать с этим психом. У него много опыта, и, главное, по-своему он был офигительным гитаристом. Он не был тем грубоватым и диким фанковым взрывом, который мы искали, но он определенно был способен пойти в студию и сыграть все необходимые нам партии, поэтому мы наняли его. Это был очередной момент для празднования, потому что теперь все части были укомплектованы.

Приведя в порядок группу, я нуждался в жилье. Мы с Бобом Форрестом слышали, что в классических старых двухэтажках на Голливудском бульваре сдают в аренду офисные помещения и сдают недорого. Тогда район Голливудского Бульвара был в плохом состоянии. Это здание называлось «Заставой», и оно, вероятно, стояло там еще с 20-х годов. Такой типичный дом для частных детективов. Красивое здание с изящными лестницами, прихожими с высокими потолками, старыми канделябрами, большими высокими окнами и старомодными уборными с десятью кабинками, все из хорошего материала и плитки. Я скопил несколько сотен долларов и наплел домовладельцу, что я писатель, которому нужно место для работы. Мы не могли сообщить, что собираемся жить в офисном здании, хоть некоторые люди именно там жили: ты просто держишь рот на замке, тихонько обустраиваешься, они ничего не знают, и все о’кей. Они показали мне несколько разных помещений, и я выбрал самое большое и красивое. Там был высокий потолок и несколько огромных окон, выходящих на Голливудский бульвар. Одна большая длинная комната без ванной, с хорошей деревянной дверью. Бюджет Боба был меньше, поэтому он выбрал самое дешевое пространство, которое было в наличии – выходящее окнами на парковку на заднем дворе. Я платил сто тридцать пять долларов в месяц, а Боб, кажется, восемьдесят пять, просто копейки. И отсутствие ванных комнат в наших новых «квартирах» нисколько нас не волновало, так как помыться мы могли и в общих раковинах.

Те комнаты в «Заставе» стали площадкой для еще большего упадка, распущенности и разложения молодых умов. Вскоре после нашего заезда Грэг, причудливый старый друг Боба из Оранж-Каунти, тоже въехал в офис дальше по коридору. Он был кокаиновым торчком, кокаиновым дилером и хотел стать гитаристом. А рядом со мной поселилась дизайнер, которая жила со своим парнем – огромным и вспыльчивым гитаристом по имени Карлос Гитарлос, с которым я когда-то ухошел в парочку трипов.

Я занялся украшением своего нового дома. Поставил кровать в угол, прямо как в лофтах, и притащил письменный стол. А девушка Карлоса подогнала маленький круглый диванчик, обитый пушистой леопардовой шкурой. Настоящая находка!

То, что Боб жил по соседству, было и благословлением, и проклятьем. Как только он приходил, мы наскребали любые деньги, какие только могли, чтобы пойти и купить наркоты. Наш героиновый источник стал нас избегать, так что мы долбались коксом, а потом пытались напиться до забытья. Запасы нашего нового соседа Грэга, казалось, не истощались. Однажды ночью я ушел в отрыв, скупал весь стафф у Грэга и просто не мог остановиться, и он не мог остановиться, поэтому снова и снова предлагал мне наркоту, а я снова и снова наведывался к нему и покупал добавку за добавкой. В какой-то момент я отдал ему в качестве имущественного залога свои дорогие лыжи, а потом и вовсе пообещал принести с утра свою гитару, что было враньем, не было у меня никакой гитары. Как, собственно, и денег. Но я мог сказать, что угодно, лишь бы белый порошок не исчезал. Тогда мне казалось, что Грэг вообще вот-вот вырубится и проспит следующие дней пять, а, значит, не будет меня доставать.

Вечеринка, наконец, подошла к концу, и я отключился в состоянии отвратительного дискомфорта. Через несколько часов меня разбудил громкий стук в дверь. Это был Грэг, и он пришел за деньгами. Я было подумал, что если затаюсь и не открою дверь, он просто свалит и все. Но нет. Он регулярно возвращался, лупя по двери все сильнее. В итоге я услышал звук ломающегося дерева. Поднялся с кровати и увидел здоровенный топор, прорубивший насквозь мою прекрасную деревянную дверь. Хреновы дела. Я подумал, что могу оставаться в кровати и тогда он вломится и порубит меня в капусту этим топором, потому что ни денег, ни обещанной под залог гитары у меня как не было, так и нет. Или могу попробовать зацепиться за шанс выжить, перевернув ситуацию с ног на голову и напав с обвинениями уже на него.

Я подлетел к двери, распахнул ее и заорал:

– Ублюдок хренов! Ты только посмотри, что натворил с моей дверью!

Воздух, казалось, вышел из этого разъяренного торчка. Он уставился на дверь, а потом посмотрел на меня и пробормотал:

– О Господи, прости меня, пожалуйста. Я все починю прямо сейчас.

Преимущество нельзя было упускать.

– О чем ты только думал? – спросил я. – Теперь ты должен мне деньги за нее.

Грэг офигел:

– Нет, это ты должен мне деньги.

– Должен тебе? Друг мой, посмотри, какого хрена ты сделал с дверью. Думаю, можем считать, что мы квиты.

– Я не знаю… Я-то должен все эти бабки моему поставщику…

– Слушай, оставь себе лыжи. И вали отсюда, ты уничтожил мою дверь.

Грэг развернулся и ушел как обиженный щенок, волоча в руках топор. Дверь осталась без большого куска, можно было даже заглянуть прямо ко мне в квартиру. Я взял картонку и заделал дыру. А потом снова пошел спать.

К сожалению, для «Заставы» это был вполне себе обычный день. Большинство моих дней проходили вместе с Бобом, когда мы ночью обдалбывались, а по утрам просыпались без денег и ползали по углам в попытке наскрести на двоих 99 центов и спуститься вниз за куском пиццы.

Фли больше не участвовал в нашем безумстве. Когда мы еще жили в Ла Лейенда, он прочитал о группе Minor Threat из округа Колумбия, которые провозглашали антинаркотическую философию песней «Straight Edge». Фли был настолько деморализован и доведен до отчаяния всем тем, что мы без конца юзали, что вырвал страницу с их стихами из журнала, побрил голову и решил попробовать следовать этой новой не-нуждаюсь-в-дополнительном-кайфе философии. Не то чтобы это его намертво удерживало, но определенно остановило дальнейшее падение вниз. Он стал принимать намного меньше наркоты, тогда как мы с Бобом потеряли всякий контроль.

Однажды в «Заставе» я принимал кокаин и спиды, и тут у меня все закончилось. И всегда наступает такой момент, когда тебе нужно хоть что-то, даже если ты и так уже под кайфом, просто чтобы начать новый прилив. Кто-то дал мне дозу кислоты, у меня была бутылка водки, поэтому я взял кислоту, положил в ложку, налил туда немного водки, растворил эту густую кислоту так хорошо, как только мог, и долбанулся ЛСД, смешанным с водкой. Это был первый раз, когда кислота забрала меня в первую же секунду. И вместо вкуса героина, кокаина или спидов в глубине своего горла я чувствовал вкус водки.

Где-то в тот же период времени я опять подсел на героин. Помню, как тратил все деньги под ноль на кокаин и лежал в постели не в состоянии заснуть. Я звонил Дженнифер в Вэлли и просил ее прийти и позаботиться обо мне, что обычно означало принести немного денег на новую дозу, которая меня успокоит. Как правило, было уже часа четыре утра и Голливудский бульвар был мертвецки спокоен, а я лежал на матрасе, представляя собой одну заблудившуюся опустошенную душу, и вслушивался в тишину в мучительном ожидании звуков ее MG. Я настолько сильно жаждал наркоты, что мог услышать звук ее мотора за десять минут до появления, когда она только съезжала с трассы. И она давала мне двадцать, сорок или шестьдесят долларов – столько, сколько у нее было с собой. У нее тогда не было никаких проблем с наркотиками, поэтому она прибегала, чтобы спасти меня. Это был наш готовый сценарий: я слушаю, как подъезжает машина, и чувствую абсолютное облегчение, когда она паркуется внизу.

В конце концов, мои наркотические загулы стали отражаться на группе. Я пропускал репетиции, уходя в самовольные отлучки со службы, а еще стал отдаляться от Фли. У нас был контракт на запись и куча работы, а я валялся на полу в моем клоповнике в «Заставе», завернутый в какие-то одеяла, пытаясь заснуть после очередной несчастной ночи в компании наркотиков. Как-то раз, когда я именно в таком состоянии и пребывал, в дверь постучали. Это был Фли. Он вошел в комнату, где царил запущенный беспорядок, и посмотрел на меня:

– Энтони, вставай!

Я сел.

– Я так больше не могу, чувак. Ты слишком сильно облажался. Я ухожу из группы.

Я тут же очнулся, потому что совсем не ожидал от него это услышать. Я думал, он скажет: «Чувак, ты запутался, мы должны об этом поговорить, чтобы ты больше не принимал так много». А тут сразу: «Я ухожу из группы». Каждая клеточка моего тела затряслась, я был в ужасе. Я впервые осознал тот факт, что могу собственноручно уничтожить нашу мечту об удивительной фанк-группе, которая будет насквозь пропитана танцами, энергией и сексом. И больше всего на свете я хотел быть в этой группе с Фли. Но как донести это до него? И вдруг меня осенило.

– Фли, ты не можешь уйти, – заявил я. – Я собираюсь стать Джеймсом Брауном 80-х.

Ну и чем он смог бы это парировать?