Текст книги "Шелковый фонарь"

Действие третье

Картина первая

Небольшая улица. Обитатели окрестных мест отдыхают возле своих домиков после дневных трудов, наслаждаясь вечерней прохладой. Тут же жилище Юсая; в нем горит свет. В глубине возвышается дом Синдзабуро с большим овальным окном на переднем плане – оно освещено. Справа – сад.

Первый сосед. У молодого господина свет! Еще не спит.

Второй сосед. У него, кажется, гости. Давеча я шел мимо, слышу – голоса.

Парикмахерша. Это – Ямамото-сан. Я видела, как он входил к нему.

Первый сосед. А, этот лекарь! Что же он – лечит, лечит и никак не вылечит.

Парикмахерша. Он всегда так: только языком молоть да деньги брать.

Старушка. Ну уж это вы напрасно. Ямамото-сан прекрасно лечит.

Парикмахерша. Лечит да и залечит.

Второй сосед. Именно. Видно, черт, что заправляет могилами, дал ему хорошую взятку!

Общий смех. Пауза. Слышен шум шагов и голоса. На сцену выходит группа молодых людей.

Первый молодой человек. Нет, нет! Это его лучшая роль!

Девушка. А страшно как!

Второй молодой человек. Ну, тоже мне – страшно!

Третий молодой человек. Конечно, страшно. Прямо жуть временами берет.

Девушка. В особенности когда появляется это привидение – все в белом… Ох!

Первый сосед. В театре были?

Третий молодой человек. В театре.

Первый сосед. А что играли?

Третий молодой человек. «Духи горы Асама»[34]34
  «Духи горы Асама» – название популярной пьесы театра Кабу-ки (XVII в.), в которой большая роль отводится духам, выходцам с «того света»; пользовалась огромным успехом и воспроизводилась во множестве вариантов.


[Закрыть] – знаете?

Первый сосед. Знаю, знаю… Занятная пьеса. Я тоже ее видел.

Парикмахерша. Да в чем там дело?

Девушка. Понимаете, там есть молодой самурай…

Парикмахерша. Ну и что же?

Девушка. И вот влюбилась в него одна девушка, да не обыкновенная, а привидение. И так она его любила, так к нему стремилась, что все преграды смела. Как ни охраняли его, все равно она к нему проникла.

Второй сосед. Вашу сестру разве удержишь? Сквозь огонь и то пройдете…

Девушка. Ходит она к нему, ходит, а он все худеет и худеет.

Парикмахерша. Ясно – кровь высасывает.

Рассказчицу понемногу обступают заинтересованные слушатели.

Девушка. Стали его всячески спасать. А он и скажи: по мне лучше смерть – только с ней, чем жизнь без нее.

Парикмахерша. Ах, ах, ах. Вот любовь-то!

Второй сосед. Да, от вас не убежишь… Цепкий народ, что и говорить.

Парикмахерша. Ну и чем же кончилось?

Девушка. Ясно чем – умер.

Парикмахерша. Ах, бедный!

Первый сосед. Ерунда! Охота смотреть!

Третий молодой человек. Почему ерунда? Все бывает на свете!

Молодой сосед. Так она его и уморила?

Девушка. Так и уморила. Зато любила!

Компания понемногу расходится. Часть жителей, войдя в свои дома, рассаживаются на наружных галереях, продолжая разговор.

Парикмахерша. Какие тут слухи… Люди сами видели.

Первый сосед. Ну уж и видели! Одни разговоры.

Старушка. Я сама – собственными глазами…

Первый сосед. Где?

Старушка (показывая на дом Синдзабуро). А вот там.

Парикмахерша. У молодого господина?

Старушка кивает головой.

Первый сосед. Не знаю, право, верить или нет, только последнее время творится с ним что-то неладное.

Молодой сосед. А что? Что такое?

Парикмахерша. А вот то, что в театре… Слышали, сейчас рассказывали?

Молодой сосед. Неужели – привидение?

Парикмахерша кивает головой.

Женщина?

Парикмахерша. Красавица!

Старушка. Ну, я пойду. (Уходит в дом.)

Третий сосед. Мне тоже пора.

Многие из сидевших на галерее скрываются в домах.

Молодой сосед. А что же Синдзабуро?

Парикмахерша. Пускает.

Молодой сосед. Пускает?

Парикмахерша. Каждую ночь. Пробьет полночь – и она тут как тут. Я сама видела – засиделась раз поздно. Смотрю: она! С шелковым фонарем в руке. А за ней другая – попроще, вроде как служанка.

Молодой сосед. Ну?

Парикмахерша. Дошли до калитки – и вмиг пропали.

Все расходятся. На сцене остается один молодой сосед. Он в волнении смотрит в сторону дома Синдзабуро. Окно в этом доме темнеет. Потом появляются доктор Ямамото и монах.

Доктор (подходит к освещенному домику Юсая, тихо). Юсай-сан! Юсай-сан!

Голос Юсая. Кто там?

Доктор. Выйдите на минуту.

Юсай (показывается на пороге). Ямамото-сан! Вы от Синдзабуро? (Замечая монаха.) А это, кажется, Рёган?

Рёган. Добрый вечер, достопочтенный Юсай!

Юсай. Вы тоже были у Синдзабуро?

Рёган. Да. Настоятель поручил мне узнать, как чувствует себя молодой человек.

Юсай. А! (Доктору.) Ну что, как вы нашли Синдзабуро?

Доктор. Плохо, Юсай-сан, плохо. И нельзя сказать, чтобы у него настроение было подавленное… Нет, наоборот. В последнее время у него даже веселый вид. И вообще он бодрей и оживленней, чем раньше. Только не могу понять, почему он так худеет… С каждым днем все хуже и хуже… Глаза блестят, а сам едва на ногах держится… Вот и Рёган говорит то же самое.

Юсай (внимательно смотря на монаха). И вы так же считаете?

Рёган. Да.

Доктор. Разве вы сами, Юсай-сан, не видите этого?

Юсай (угрюмо). Я немного умею читать по лицам. В каноне Совершенного есть места, которые допускают эту науку. На лицах бывает всегда печать… того, что происходит с человеком и что ожидает его…

Доктор. И что же вы прочли на лице Синдзабуро?

Юсай молча отворачивается. Пауза. Из-за дома появляется Томадзо, медленно идущий вдоль изгороди. Все замечают его. Томадзо приближается.

Томадзо. Юсай-сан! Вы еще не спите? И вы здесь, Ямамото-сан и почтенный Рёган! Я думал, вы уже давно у себя!

Доктор. Нет, мы тут разговаривали о твоем господине.

Томадзо. Ох, мой молодой господин! Что я отвечу его покойному батюшке, когда пойду на тот свет?

Доктор. Ты тут ни при чем, Томадзо. Ты ходишь за ним как нянька. Не в этом дело. А в чем именно – мы не знаем.

Юсай. Скажи, Томадзо, ты не заметил чего-нибудь особенного за твоим господином? Когда мы все уходим и он остается один?

Томадзо. Как вам сказать, Юсай-сан… Я и сам не знаю…

Юсай. То есть как – не знаешь? Значит, все-таки что-то есть? И ты молчал?

Томадзо. Видите ли, Юсай-сан, я стеснялся… Вы такой почтенный старый человек… у меня язык не поворачивался…

Юсай. Что же, что такое?

Томадзо (собравшись с духом). У него бывает женщина! Собственно – даже две…

Юсай и Доктор (вместе). Женщина? Две?

Томадзо. Да… одна бывает с ним в опочивальне, другая – вроде как стоит на страже – в галерее.

Юсай. Ты выдумываешь, Томадзо!

Доктор. Что ты говоришь!

Рёган угрюмо молчит.

Томадзо. Я и сам себе не поверил, когда в первый раз их увидел. Было это вскоре после праздника мертвых. Слышу как-то голоса. Думаю – с кем это мой господин разговаривает? Прислушался – женский голос! Неужто, думаю, – он такой скромник. Не стерпел, подошел и в щелку подглядел: вижу, горит шелковый фонарь и стоит женщина – ну и красавица, я вам скажу!

Доктор. Ты ничего не сказал господину?

Томадзо. Да я, по правде говоря, подумал: что ж – дело молодое! Пусть немного позабавится. Даже обрадовался: значит, хворь его проходит. К тому же вижу – господин стал ходить веселый.

Доктор. Вы слышали, Юсай-сан?

Юсай (Томадзо). И ты посмел от меня это скрыть!

Томадзо. Простите, Юсай-сан! Сначала думал – пусть господин развлечется. А потом… потом… когда я увидел, что дело худо… Когда оказалось, что эта женщина… не женщина…

Юсай. Как – не женщина?

Томадзо. Ведь вы знаете, о чем все кругом болтают.

Доктор. Призрак?

Томадзо кивает. Пауза.

Юсай (строго и спокойно). Томадзо, я тебе запрещаю, ты слышишь, запрещаю – именем твоего покойного господина! – повторять эту нелепую молву. Понял?

Томадзо опускает голову.

Можно ли говорить что-нибудь более несуразное, глупец!

Рёган делает движение, потом молча перебирает четки.

Доктор. Подождите, Юсай-сан! Вполне понятно, что Томадзо стал верить этому. Ведь кого ни спросите здесь по соседству, все скажут, что к Синдзабуро ходит призрак в образе прекрасной девушки с шелковым фонарем в руках. Признаться, болезнь Синдзабуро настолько необычна, что я и сам готов временами допустить это!

Юсай. Как, и вы? Замолчите, Ямамото-сан! О, как велик Совершенный, который никогда не упоминал о духах!

Рёган. И все же…

Слышны отдаленные звуки монастырского колокола. Бьет полночь… Все считают удары. При последнем ударе вдали показывается огонек. Когда он приближается, видно, что это шелковый фонарь, освещающий О-Цую и О-Ёмэ. Они медленно скользят по дорожке к дому и исчезают в саду. Через минуту сквозь окно Синдзабуро просвечивает огонек фонаря.

Юсай (первый приходя в себя). Скорей! К Синдзабуро.

Томадзо (хватаясь за него, в страхе). Нет, нет!

Доктор (в растерянности). Что же это? Юсай-сан, что это?

Юсай (вырвавшись из рук Томадзо). Скорей! Бежим!

Рёган (с силой). В монастырь!

Юсай и Доктор (вместе). Куда?

Рёган. В монастырь! К настоятелю! Если хотите спасти Синдзабуро, – в монастырь. Скорей!

Доктор невольно повинуется властному тону Рёгана. К тому же его увлекает за собой Томадзо. Юсай растерянно делает несколько шагов за ними.

Темнеет. Сцена поворачивается.

Картина вторая

Комната Синдзабуро. Только перегородки, ведущие на галерею, задвинуты. Посередине столик, возле него – светильник. Поздний вечер. Синдзабуро сидит, погруженный в задумчивость. У него печальный вид. Справа входит Томадзо.

Томадзо. Ну, господин! Последняя ночь! Дай-то бог, чтобы прошла благополучно, как и прежние! Слава настоятелю.

Синдзабуро молчит.

Вы не поверите, как мы перепугались тогда. Но он все может!

Пауза.

Да и вы тоже молодец. Хорошо читаете заклинания.[35]35
  Вера в существование злобных и мстительных душ умерших людей была широко распространенным суеверием в феодальной Японии. Чтобы обезвредить фатальное действие этих духов, существовали разного рода талисманы и заклинания, которые произносили буддийские священники и монахи.


[Закрыть] Прилежно! Крепитесь… ведь всего только одна эта ночь осталась!

Синдзабуро (как бы про себя). Всего только одна эта ночь.

Томадзо. И раз до сих пор все шло как надо, пройдет и эта ночь. Как вы себя чувствуете?

Синдзабуро. Хорошо.

Томадзо. Вы все время так говорите, а посмотреть на вас – опять заскучали… Да, конечно, жить с этими заклинаниями – не дай бог. Это по монашеской части. Им это нипочем.

Синдзабуро. Нет, Томадзо, я правда чувствую себя хорошо.

Томадзо. Дай бог, дай бог. (Поправляет светильник; убирает в комнате, поглядывая на перегородки.) Ну, я, пожалуй, пойду. Еще не лягу: если что – мигом буду!

Синдзабуро. Иди, иди, Томадзо, и спи, мне ничего не надо.

Томадзо. Нет, не могу… Я так посижу. (Уходит. Слышен его голос: «Кто там? Это вы, приятели? Чего? Сейчас спрошу». Вновь появляется в комнате.) Синдзабуро-сама, там соседи хотят повидать вас. Можно?

Синдзабуро. Пусть войдут.

Томадзо (оборачиваясь вправо). Пожалуйте!

Входят пер вый и второй сосед, парик мах ер ила и молодой сосед; склоняются перед Синдзабуро. Тот их приветствует.

Синдзабуро. Здравствуйте, добрые друзья. Что скажете?

Вошедшие смущенно переглядываются.

Первый сосед. Мы, господин, пришли проведать вас… по поручению соседей.

Синдзабуро. Благодарю от всей души.

Парикмахерша. Сегодня ведь седьмая ночь… Вот мы и хотели на вас посмотреть… вдруг что случится.

Сосед толкает ее в бок, она смущенно смолкает.

Первый сосед. Мы все беспокоимся о вашем здоровье, господин. Ведь вы с самой весны хвораете и хвораете!

Второй сосед. Мы только о вас и говорим.

Синдзабуро. Благодарю еще раз. Я знаю, как вы добры ко мне. Ведь мы уже столько лет соседи.

Первый сосед. Как же – еще со времен вашего прадеда… Уж какое поколение пошло.

Парикмахерша. Всегда вашего покойного батюшку вспоминаем…

Второй сосед. Мы так беспокоимся о вашем здоровье.

Синдзабуро. Спасибо, но теперь тревожиться нечего. Я почти здоров… Осталась, как вы знаете, одна лишь ночь! Даст бог, все кончится благополучно.

Парикмахерша. Дай бог!

Молодой сосед (нерешительно). Господин, а она…

Его одергивают, и он замолкает.

Пер вый сосед. Вы бы потом поехали куда-нибудь…

Синдзабуро. Да я и сам так думаю… Пройдет эта ночь – и я уеду отсюда.

Парикмахерша. Вот как! И надолго?

Синдзабуро (улыбаясь). Пока еще и сам не знаю.

Второй сосед. Не пора ли нам? Господин, пожалуй, утомился.

Первый сосед. Да, пора. По домам?

Все кивают.

Синдзабуро-сама, будьте здоровы. До свидания.

Синдзабуро. Прощайте, друзья. Спасибо!

Пришедшие выходят с поклонами. Томадзо провожает их; возвращается.

Томадзо. Ушли. А вы и впрямь устали от них?

Синдзабуро. Нет, ничего.

Томадзо. Ну, я тоже пойду.

Синдзабуро. Иди, иди!

Томадзо кланяется и уходит.

(Сидит, погруженный в задумчивость.)

Слыханы шаги, перегородки раздвигаются, и входит Юсай.

А, учитель! Как я рад вас видеть! Мне почему-то очень хотелось вас повидать, прежде чем начну читать свои заклинания. Садитесь! (Придвигает ему подушку.) Вы что-то опечалены.

Юсай. Да, Синдзабуро. Мне очень тяжело.

Синдзабуро. О, учитель, вас заботит моя судьба…

Юсай. Да… и все, что от нее зависит.

Синдзабуро. Что от нее зависит?

Юсай. Я хочу сказать: от твоей судьбы зависит и моя судьба.

Синдзабуро. Ваша? Каким образом?

Юсай. Судьба того, что составляет главную часть моего существа… мое знание… Не вера, слышишь ли, не вера, как у твоего настоятеля, но знание… моя наука.

Юсай подвигается к Синдзабуро и кладет руку ему на колени.

Синдзабуро. Именем твоего покойного отца, который доверил тебя мне… ответь правду: та женщина – дух или нет?

Синдзабуро (тихо). Не знаю.

Юсай. Как – не знаешь? Ведь ты же сам признался нам, когда мы вернулись тогда из монастыря, что она приходит к тебе каждую ночь.

Синдзабуро. Да, приходила.

Юсай. И ты не знаешь? Ведь ты же ее ласкаешь. Ты должен знать!

Синдзабуро (твердо). Нет, учитель. Я не знаю. Да, мы ласкали друг друга. И она – живая, как все женщины… совсем такая же… как самая прекрасная из женщин… И все же…

Юсай. Что?

Синдзабуро. И все же я не могу сказать твердо: она – живая.

Юсай. Но почему? Почему же?

Синдзабуро (колеблясь). Какой-то тайный голос подсказывает мне, что она – иная. (Воодушевленно.) Прекраснее всех, что живут сейчас на земле. Нет… Повторяться одно и то же никогда не может. Такой, какой была та, не будет никогда. А она ведь – та. Поэтому она, возможно, призрак, дух.

Юсай. Но разве ты не знаешь, что ходит другой слух? Будто прелестница оттуда (делает жест в сторону) поклялась при всех, что очарует тебя, проникнет к тебе и заставит себя любить. Ты это слышал?

Синдзабуро (пораженный). Нет! Мне никто не говорил.

Юсай. Да, есть такая молва. И каждый верит, чему хочет, к чему больше склонен. А я – мне надо не верить, а знать. Я хочу знать истину…

Синдзабуро. Не может быть… Это – не гейша! Я с ними знаком, но… нет, нет!

Юсай. Но почему же нет? Почему, скажи?

Синдзабуро (горячо). Это она! О-Цую! Неужели это обман? Нет, нет. Это моя дорогая О-Цую.

Юсай. Упрямец! Ты хочешь видеть в ней лишь то, что так тебе желанно.

Синдзабуро (задумавшись). А может, вы и правы… Может быть, это просто… гейша… Ведь она совсем как все. Теплое дыхание, которое чувствует мое лицо… Нежный голос, который слышат мои уши… Маленькие ручки, которые ощущают мои руки…

Юсай. И все же ты не веришь!

Синдзабуро. Нет, пожалуй, это и правда гейша… Только если это так, то почему она не приходила последние шесть ночей? Ведь смертную заклинанья отпугнуть не могут!

Юсай (подозрительно глядя на него). Синдзабуро, ты ничего от меня не скрываешь?

Синдзабуро. Нет, нет! Поверьте, клянусь вам, что я все эти шесть ночей был здесь один!

Юсай. Синдзабуро, мне кажется, что если б здесь сейчас сошлись все трое – Будда, Лао-Цзы и Конфуций,[36]36
  Имеются в виду будда Шакья-Муни, считающийся основоположником буддийского вероучения в Индии (середина 1-го тысячелетия до н. э.); Лао-цзы – легендарный основатель философского учения даосизма в Китае (конец VII в. до н. э.); Конфуций – легендарный мудрец, основатель философского и морально-этического учения в Китае (VI в. до н. э.).


[Закрыть] – они подали бы друг другу руки. Все они говорят об одном. Чжоу-цзы раз заметил: «Суть одна, явления различны». Луна одна на небе, а отражения ее – повсюду, где есть вода: будь это море бурное, спокойный пруд… гладь чистая иль лужа мутная… Я знаю, что отражение Совершенного – на чистой глади… Так думал я до сих пор, Синдзабуро… И вдруг начинаю колебаться: так ли мутен тот родник, откуда черпает свою веру настоятель?

Синдзабуро. Я сам не знаю, дорогой учитель, где истина.

Юсай (горячо). Нет, Синдзабуро! Конфуций прав, что ничего не пишет о духах![37]37
  Слова Юсая основаны на тексте одной из канонических конфуцианских книг «Изречения», авторство которой древняя традиция приписывает самому Конфуцию (Глава II, § 12).


[Закрыть] Он прав. Нам не нужно говорить о них. Они – не с нами, не для нас. Быть может, они входят в круговорот великих сил. Питаются пятью стихиями. Но Совершенный велик тем, что он утверждал жизнь. Жизнь каждого в отдельности и жизнь всего человечества. Он сам – не святой, как Будда, нет! Человеку святость не нужна! Нужно совершенство. Притом совершенство в жизни, а не в монастыре. Не в молитве, не в заклинаниях… в жизни, в себе самом… И в целом человечестве. Сам совершенен – устроил свой дом. Дом свой устроил – государство стоит! Стоит государство – Вселенная в мире! Вот – золотые слова! Вот что нужно человеку! Нет, ему не надо духов!

Синдзабуро. Но если… если сами духи напоминают нам о себе?

Юсай. Пусть будет так. Пусть это возможно. Но отчего? Скажи мне, отчего все это происходит… может произойти? Не оттого ли, что, как сказал учитель Чжоу-цзы, все дело в механизме, в пружине скрытой… что в нашем веществе таится? Лишь от себя даем мы миру все… Как мы хотим. А коль ослаблен механизм – мир вторгается в нас… сквозь трещины и щели… Нет, Синдзабуро! Будь стоек. Преодолевай себя, дай лишь разуму властвовать над всем. В нем – защита от всего. И от духов…

Синдзабуро. А что если, дорогой учитель, нет радости в этом разуме, в его владычестве? А ведь нам нужна радость!

Юсай. Радость? Неразумный! А что сказал Конфуций? «Радуйтесь небу!» Ты эти слова знаешь. Радуйся вселенной. Движенью облаков, дождю и солнцу! Вот радость Совершенного.

Синдзабуро. Радость Совершенного. А мы? Мы – неразумные.

Юсай. Опять! Забыл, что сказано: «От неразумия – через мудрость – к совершенству». Иди этим путем! Будь стоек и мудр!

Синдзабуро (в волнении). Учитель дорогой! Отец дал мне жизнь и тело – вы создали мой дух. Простите, что он оказался таким слабым.

Юсай. Мужайся, сын мой! Может быть, сегодня все пройдет. И к тебе вернется здоровье духа.

Синдзабуро. Да будет так! Одна только ночь – утром мы будем радоваться.

Юсай (поднимаясь). Пойду. Пора. Будь стоек. До утра!

Синдзабуро. Прощайте!

Юсай (останавливается). До свиданья, сын мой! До утра. (Пристально смотрит на него.)

Синдзабуро. Отец мой, прощайте!

Юсай. Синдзабуро… (Напряженно вглядывается в своего питомца, тихо отступает к двери.) Прощай! (Уходит.)

Пауза.

Синдзабуро (некоторое время сидит в глубокой печали, потом встает и задвигает за Юсаем перегородки, прохаживается по комнате). Радоваться небу. Да… может быть, я и буду завтра утром радоваться небу… только в другом смысле, чем говорит учитель… Гейша! Не может быть! А вдруг – гейша? Нет… нет… Это – О-Цую-сама. А раз это она – она не может быть не духом… А вдруг это злой дух? О боже… злой дух. (Подходит к столику.) Заклинания… Пора читать. Настоятель приказал, а он друг моего отца… (Усаживается и начинает читать.)

 
Но боба кяба
Сара дора
Сагяра
Нари гуся-я
Тада та я
та ни я да…
 

(Вздрагивает, испуганно оглядывается.) Она? (Прислушивается.) Как будто ее голос… (Опять принимается читать.) Что? Это ты, О-Цую? (Встает и подходит к перегородкам.) О-Цую-сама, ты? (Пауза.) Это твой голос… (В страхе.) Дух! Злой дух… (Бросается к книге и бормочет заклинания; слушает.) Она. Опять те же слова. «Синдзабуро-сама! Синдзабуро-сама! Открой! Зачем ты закрылся от меня!» (Судорожно читает заклинания.) Что ты говоришь? «Синдзабуро-сама, а где твоя клятва? Даю здесь клятву, что буду всегда любить О-Цую-сама и всегда встречать ее с любовью, когда бы она ни пришла и как бы ни мешали этому другие. Я пришла… и нам мешают. Я не хочу насильно… Открой сам… Я буду ждать, пока ты сам откроешь… Синдзабу-ро»… (Несколько секунд пребывает в неподвижности, потом в ужасе вскакивает.) Нет, нет, О-Цую-сама, я открою… я открою… (В доме слышится стук и голос Томадзо; он замирает на месте.) Там ходят. Томадзо… учитель… боже! (Бросается к столику и бормочет заклинания.)

Темнота. Сцена поворачивается.

Картина третья

Декорация первой картины третьего действия. Все дома закрыты. Глубокая ночь. В овальном окне у Синдзабуро горит огонек. Из-за дома входят Юсай и Томадзо.

Томадзо. Нет, учитель, как-то неспокойно на душе. Ох уж эта последняя, седьмая ночь. Все остальные были полегче.

Юсай молчит и угрюмо смотрит на окно Синдзабуро.

Прямо сердце не на месте. Отчего – и сам не знаю. До сих пор все шло как будто хорошо.

Юсай. Ты наблюдал за господином, как я тебе велел?

Томадзо. Глаз не спускал.

Юсай. Ну и что?

Томадзо. Как вам сказать… По-моему, неладно. Кажется, господин все еще не выбросил ее из головы.

Юсай. Из чего ты это заключаешь?

Томадзо. Видите ли, вчера… заглянул я потихоньку в щелку – и обомлел: он вынул эту самую крышечку из-за пазухи да так и впился в нее глазами. А сам что-то шепчет…

Юсай хмуро отворачивается.

Вот потому-то я и боюсь.

Юсай. Томадзо… Я тебе открою… Ты знаешь, я умею распознавать печать судьбы на лицах. И вот…

Томадзо. Что, что?

Юсай. Когда я сейчас выходил от Синдзабуро, он мне сказал: «Прощайте». Я обернулся, взглянул, и вдруг…

Томадзо. Что такое? О господи!

Юсай. Вижу на его лице – печать… печать смерти…

Томадзо. Не может быть!

Юсай. Мои глаза меня не обманывают.

Томадзо. Более мой, боже! Что же делать?

Юсай (после долгого раздумья). Томадзо, ты развесил таблички с заклинаниями[38]38
  На любые отверстия – двери, окна и т. д., – через которые злой дух мог бы проникнуть в жилище, вешали деревянные таблички или бумажные полоски – талисманы с текстом заклинаний, якобы обладавших магической, «отвращающей беду» силой.


[Закрыть] так, как велел настоятель?

Томадзо. Как будто. Я слежу за этим.

Юсай. Проверь еще раз.

Томадзо. Хорошо. Сейчас. (Осматривает все входы в дом и сад; возвращается.) Все в порядке.

Юсай. Сегодня не будем спать… до утра…

Томадзо. Правильно! Постережем последнюю ночь.

Томадзо и Юсай уходят. Некоторое время темнота. Потом перегородки в доме тихо раздвигаются. Выглядывает бледное лицо Синдзабуро. Он осматривается. Испуганно скрывается… вновь выглядывает, наконец крадучись выходит на галерею, спускается в сад, легким шагом подходит к калитке и быстро срывает табличку. Судорожно зажав ее в руке, уходит в дом. Тишина. Слышны удары колокола. Полночь. С последним ударом на холме появляется огонек – шелковый фонарь. Видны быстро приближающиеся фигуры О-Цую и О-Ёмз.

О-Цую. Скажи, О-Ёмэ, неужели я опять его не увижу?

О-Ёмэ. Как он жесток, госпожа! А еще клялся!

О-Цую. Я не войду, если он сам не позовет меня! Я не хочу, чтоб он меня любил насильно… нет.

Приближаются к калитке.

О-Цую. Синдзабуро-сама! Милый! Я здесь, я жду.

В этот момент на калитку падает лунный свет.

О-Ёмэ. Госпожа! Смотрите! Таблички нет! Здесь нет таблички! Значит, господин хочет вас видеть! Он ждет вас! Смотрите, табличка сорвана… Это знак, что он вас ждет.

О-Цую (радостно). Что ты говоришь! Правда, табличка сорвана. Он ждет меня! (Вихрем врывается в калитку, пробегает в сопровождении О-Емэ через сад и мгновенно исчезает в доме.)

С противоположной стороны дома показываются Юсай и Томадзо.

Томадзо (испуганно останавливается). Что такое? Смотрите! Юсай-сан! Смотрите! (Показывая на окно.) Света нет! Юсай. Да, света нет! Что такое?

В этот момент за окном начинает брезжить огонек шелкового фонаря и четко обозначаются два силуэта – Синдзабуро и прильнувшего к нему скелета. Юсай и Томадзо испускают крик и замирают на месте. Слышится шум и голоса. На сцену вбегает настоятель, за ним монахи с фонарями, среди них Рёган.

Настоятель. Скорей, скорей! Спасайте! Синдзабуро у порога смерти… Скорей… (Замечает тени и останавливается.)

Свет в окне гаснет.

Поздно… (Пауза. К Рёгану.) Ступай и посмотри, что с господином.

Рёган молча входит в дом. Все неподвижно ждут. Потом открывается овальное окно, и в темноте показывается силуэт Рёгана.

Рёган. Господин Синдзабуро – мертв. (Пауза.) В его руке – разорванная табличка.

Томадзо с воплем падает на землю.

Юсай. Синдзабуро!

Молчание.

Настоятель. Карма исполнилась!

Занавес