Текст книги "Жития радикальных святых: Кирилл Белозерский, Нил Сорский, Михаил Новоселов"

Интеллектуальная жизнь

Наряду с физическими трудами, монашеская жизнь по уставу Кирилла предполагала труды интеллектуальные. Неграмотного мальчика Мартиниана он обучил чтению и переписыванию книг. Грамотность для монашествующих считалась нормой, пусть и не всегда достижимой для тех, кто принимал монашество в зрелом возрасте. А круг чтения, помимо богослужебных книг и Евангелия, составляли прежде всего аскетические писания, обучающие монашеской жизни в целом, трезвению (то есть контролю над помыслами) и внутренней молитве. Читали и житийную литературу. Таков, приблизительно, был состав библиотеки монастыря при святом Кирилле. Об этом можно судить по тем книгам, которые дошли от той библиотеки до нашего времени. Их не так уж мало – целых двадцать четыре томика, о которых точно известно, что они были созданы в Кирилловом монастыре при жизни основателя, причем двенадцать из них относились к личной келейной библиотеке Кирилла. Кроме того, были некоторые книги практического назначения: выписки из сборников церковного и светского права, пособия по календарным вычислениям, а также – далеко не в последнюю очередь – по медицине.

В сборнике, который Кирилл понемногу собирал для личных и практических нужд, наряду с наставлениями об умной молитве, молитвами и церковными правилами находятся медицинские выписки и, в частности, фрагменты перевода грекоязычного трактата римского врача II века Галена с толкованиями на Гиппократа (это и важнейший для потомков источник текстов самого Гиппократа, и вообще медицинская классика на протяжении всего Средневековья). Также Кирилл записывал для себя, по каким числам можно, а по каким нельзя лечить кровопусканием (универсальное медицинское средство средневековой медицины) и как это все связано с фазами Луны. Лет через пятьсот наши современные медицинские учебники вряд ли будут выглядеть намного разумнее.

Состав монастырской библиотеки точно передает интеллектуальную атмосферу. То, что мы видим в библиотеке времен Кирилла, соответствует такому образу жизни, когда для монахов на первом месте молитва, а на втором – помощь людям в их разнообразных нуждах, среди которых медицинские обычно самые главные. О Кирилле рассказывается много чудес, когда он исцелял молитвой, но, очевидно, ему приходилось быть и обычным врачом.

При игумене Трифоне состав библиотеки резко изменится. Аскетическая литература почти исчезнет, а наставления об умной молитве исчезнут вовсе.

Утратится и интерес к медицине. Зато появятся учебники по догматике, как, например, «Точное изложение православной веры» Иоанна Дамаскина. Учебники-то хорошие и бесспорные, но система обучения, не основанная на умной молитве, не могла привести к их адекватному пониманию (ведь и сами авторы подобных текстов, святые отцы, писали их не для аудитории философов или студентов философии, а для аудитории православных верующих; сами они жили внутренней молитвой, и читателей подразумевали таких же).

Но при Трифоне интеллектуальные труды монахов монастыря были переориентированы на другую задачу – на штамповку биороботов для церковного чиновничества, которым важны внешние знания, а всякая излишняя религиозность неуместна.

Той же цели штамповки биороботов – только не для одной лишь церковной бюрократии, а для разнообразных нужд, – был подчинен введенный Трифоном устав, который он назвал общежительным. Общежительности как таковой в нем было не больше, чем в предыдущем уставе, но принципиальным нововведением стало отлучение учеников от старцев. Теперь послушники и новоначальные монахи жили отдельно и уже не только не могли добровольно выбирать себе старца, но и вообще почти не имели возможности общаться со старшими монахами. Вместо этого они оказались под контролем нескольких специально назначенных монахов, которые следили только за внешней дисциплиной. Это принципиально другой подход к человеку, когда особенности его личности не просто не учитываются в духовном воспитании, но нарочито уничтожаются до создания из монашествующих однородной биомассы. Так в монастырских лабораториях Средневековья предварялись промышленные разработки тоталитарных режимов ХХ века.

Икона-портрет

В Третьяковской галерее хранится маленькая икона из Кирилло-Белозерского монастыря, на которой святой Кирилл запечатлен портретно. Это не уникальный, но редкий случай для Средневековья. По кирилловскому монастырскому преданию, икона написана за три года до смерти Кирилла, в 1424 году, пришедшим к нему иконописцем Дионисием, игуменом Глушицким.

Дионисий сам был одним из замечательных святых Северной Фиваиды – не связанный с кругом Сергия Радонежского, но воспитанник той же исихастской традиции. Он унаследовал ее в юности, в 1380-е годы, от тогдашнего игумена Спасо-Каменного монастыря на Кубенском озере (это по дороге от Вологды на Кириллов), тоже Дионисия, у которого постригался в монахи. Этот Дионисий был греком, афонским пострижеником и иконописцем. Он передал юноше Димитрию свое монашеское имя Дионисий, искусство иконописца и подлинный, то есть внутренний монашеский настрой. Сам Спасо-Каменный монастырь

Кирилл Белозерский. Икона письма Дионисия Глушицкого. 1424

Искусствоведы оспаривают достоверность монастырского рассказа о происхождении иконы-портрета святого Кирилла, основываясь в особенности на том, что Кирилл был сразу изображен с нимбом. Ясно, что если бы на месте иконописца Дионисия оказались сами эти искусствоведы, то они бы нимба не нарисовали. Не менее ясно, что и Кирилл не разрешил бы рисовать себе нимб. Но при чем тут Дионисий? Едва ли он не почитал 87-летнего уже Кирилла во святых, пусть и при жизни, и он не был обязан Кириллу послушанием, чтобы спрашивать его разрешения нарисовать нимб. О таких вещах со святыми лучше не советоваться.

Молитва

Житие положено заканчивать молитвой к святому. О чем бы помолиться именно святому Кириллу? Конечно, тем, кто приходит к месту его подвигов и к почивающим под спудом его святым мощам, лучше там помолиться обо всех вообще своих нуждах. Но некоторые молитвы особенно уместны со стороны двух категорий граждан: монашествующих вкупе со стремящимися к тому и верующей интеллигенции; обе эти категории могут пересекаться.

Монашествующим, пожалуй, хорошо бы помолиться о том, чтобы и в нашем современном мире мы не оставляли умной молитвы и укреплялись через поддержку богоустановленных «сотовых структур» монашеской организации.

А интеллигенции, пожалуй, стоит молиться о познании смысла и приобретении дара спасительных Депривации и Медитации (иначе говоря, аскетики и умной молитвы).

Крепость нестяжания. Житие Нила Сорского

Среди лета 1987 года я впервые подходил к деревне Пустынь, пройдя пешком недоступные рейсовым автобусам восемь километров вбок от белозерской дороги. При входе в деревню меня встретила группа взрослых дебилов с косами – и ни души вокруг. Формально я должен был рассуждать, что ситуация не вполне штатная, но в действительности она вызвала у меня чувство прикосновения к мировой гармонии. Ведь Нил Сорский был вождем тех, по чьему следу шла вся русская церковная история – шла, как сумасшедший с бритвою в руке. А они не боялись ни сумасшедших, ни их бритв.

Уже тогда невозможно было не видеть, что психоневрологический интернат над потерявшимся местом захоронения Нила Сорского – совершенно во вкусе «хозяина» мощей и прекрасно гармонирует с его завещанием. А уж в наши-то дни сохранение над могилой преподобного Нила этого закрытого интерната можно объяснить только чудом, совершающимся по молитвам преподобного, не оставляющего места своих подвигов и рождения нестяжательства – главного духовного движения в церковной истории Московской Руси.

До монашества

Биографию настоящего поэта бывает полезно прочитать только для того, чтобы убедиться: все в ней сообщаемое – информационный мусор поверх его настоящей биографии, которая вся – в стихах. К настоящему монаху это относится куда в большей степени, только вместо стихов у него его внутренняя жизнь. Поэтому Нил Сорский и его непосредственные верные ученики не хотели сохранять никаких сведений о биографической канве его внешней, то есть телесной жизни. Они только записали точную дату кончины, 7 мая 1508 года, и возраст святого на этот момент: 75 лет. Сам святой, скорее всего, не разрешил бы и этого. Отсюда мы знаем, что Нил родился около 1433 года. Имя его до монашества нам неизвестно, а если кое-какие сведения о его ранних годах нам сегодня доступны, то прямо или косвенно это связано с заметностью его рода Майковых (или Майко) в жизни тогдашней Москвы.

Старший брат Нила Андрей Майков в течение всей долгой жизни был одним из самых заметных дипломатов Московии XV века и лишь последние годы провел монахом в Кирилло-Белозерском монастыре (умер там на рубеже 1502 и 1503 гг.). Сам Нил, хотя и постригся в Кирилло-Белозерском монастыре еще молодым человеком, успел начать в Москве светскую карьеру в должности, которую приблизительно можно определить как секретарь суда. Вкус к систематизации и внесению порядка в хаос у него сохранится на всю жизнь и очень повлияет на его деятельность в качестве наставника русского монашества.

Судя по тому, что уже в 1460 году одна из грамот упоминает Нила среди «старцев» Кирилло-Белозерского монастыря, он должен был прийти в монастырь не позднее начала 1450-х, то есть в возрасте около 20 лет. «Старцем» вполне можно было стать и в 30 с небольшим, но лишь при условии некоторого опыта жизни в монашестве. А ведь до монашества, по уставу монастыря, Нил должен был три года провести послушником.

Мы не знаем точных причин выбора именно этого монастыря, но можем себе их представить приблизительно. Во-первых, выбор Заволжья в те годы был практически единственным для молодого человека, который искал, у кого учиться монашеству. Несмотря на уже начавшийся упадок заволжских монастырей, именно там все еще оставались старцы, молодость которых прошла под руководством отцов-основателей Северной Фиваиды. Один из учеников Кирилла Белозерского, пусть и не самого ближнего круга – Кассиан – по какой-то счастливой флуктуации истории оказался игуменом Кирилло-Белозерского монастыря, когда прежний игумен, Трифон (разоритель уставов Кирилла), ушел на повышение игуменом Новоспасского монастыря в Москве (1447) и духовником великого князя Василия Темного. Кассиан оставался игуменом с 1448 по 1469 год и подарил монастырю преподобного Кирилла еще двадцать лет «жизни после смерти». При нем монастырь вновь стал духовной школой, где монахов учили не хозяйственно-экономическим и церковно-бюрократическим добродетелям, а молитве. Это видно по составу книг, которые тогда переписывались в монастыре: в этом смысле, все вернулось ко времени Кирилла Белозерского.

Нил Сорский. Икона. Написана в 1908 году к 400-летию со дня кончины преподобного

В 1463 году, то есть после смерти Василия Темного, чьим духовником он был, все тот же Трифон стал епископом Ростовским – главой епархии, в которую входил Кирилло-Белозерский монастырь. Около 1465 года он попытался сменить игумена Кассиана на своего брата Филофея, но у него ничего не вышло. По уставу монастыря, утвержденному при святом Кирилле, игумена утверждал Белозерский удельный князь. Кассиан сдал было полномочия Филофею, но вскоре князь Михаил Андреевич велел Филофея «поймать и оковать», а игуменство вернул Кассиану.

При дворе Василия II Темного, где служил старший брат Нила Андрей, а также, по-видимому, и его отец Федор Майков, к монастырям Заволжья питали огромное уважение и благодарность за поддержку Василия в междоусобной борьбе против Дмитрия Шемяки. Да и семейство родственников Кирилла Белозерского, Вельяминовых, было близко знакомо семье Нила Сорского. Так что выбор обители для пострижения получался естественным.

Старец: Паисий Ярославов

В течение всей жизни Нил со хранит связь со своим старцем – Паисием Ярославовым. Трудно сказать, какая у них была разница в возрасте: может быть, и небольшая, так как Паисий умер всего лишь на семь лет раньше Нила, 22 декабря 1501 года. Но вполне возможно и то, что Паисий дожил до возраста Кирилла Белозерского, 90 лет, и тогда он мог быть существенно старше Нила. Как бы то ни было, связь между Нилом и Паисием продолжалась в течение всей жизни, и отношения их не были равными: старшим был Паисий.

Он был пострижеником Спасо-Каменного монастыря, то есть монастыря Преображения Господня на Каменном острове на Кубенском озере, вдоль берега которого идет дорога между Вологдой и Кирилловым. В XV веке история этого монастыря и его пострижеников постоянно переплетается с историей Кирилло-Белозерского монастыря. Скорее всего, Паисий был в числе старцев Кирилло-Белозерского монастыря в те годы, когда туда пришел Нил, и именно Паисию Нил был вручен в качестве новоначального. Вполне вероятно, что Паисий принимал его от монашеского пострига (в конце монашеского пострига обычно совершается чин, со специальной молитвой, вручения новопостриженного монаха его духовному руководителю). Впрочем, это все лишь догадки.

Спасо-Каменный монастырь был основан в качестве небольшого и крайне бедного (не имевшего даже церкви, но обходившегося часовней) монашеского поселения не позднее начала XIV века, ав 1340-е годы получил обильную помощь от местного князя и «отстроился». Новую жизнь в него вдохнул в 1380-е годы игумен Дионисий, впоследствии епископ Ростовский, – византийский грек, исихаст и представитель тех церковных кругов Константинопольского патриархата, что поддержали на Руси монашескую партию Сергия Радонежского, к которой относился и Кирилл Белозерский. После Дионисия жизнь Спасо-Каменного монастыря развивалась с переменным успехом. В частности, оттуда вышел игумен-разоритель наследия Кирилла Белозерского, Трифон. Но и игумен Кассиан был пострижеником Спасо-Каменного монастыря, и значительная часть жизни Паисия Ярославова тоже была связана со Спасо-Каменным. Авторству Паисия принадлежит «Сказание о начале Каменского монастыря» (после 1481 года, очевидно, в пору собственного игуменства в этом монастыре) – основной касающийся монастыря исторический источник.

Ансамбль Кирилло-Белозерского монастыря. Вологодская область, г. Кириллов. Фото Дм. Кулакова

Биографические данные о Паисии, которые нам доступны, преимущественно относятся не ко времени его первоначального знакомства с Нилом, а ко времени более позднему, когда великий князь Иван Васильевич (Иван III) сначала делает Паисия игуменом главного монастыря Московии – Троице-Сергиевой лавры, – а потом даже как-то пытается, около 1484 года, сделать его митрополитом, то есть главой Московской церкви. Оба этих эпизода характеризуют личность Паисия именно в том, в чем она должна была повлиять на Нила Сорского.

Игуменом Троице-Сергиевой лавры Паисий продержался года два с небольшим (1479–1481). За это время он успел обогатить лаврскую библиотеку книгами о духовной жизни, особенно об «умной» (внутренней) молитве, но постригшиеся в этом монастыре «боярские дети» и прочие свободолюбивые люди без сопротивления не сдавались и, в конце концов, применив угрозы физического убиения, вынудили игумена к «добровольной» отставке. Специально для современного читателя подчеркну: тут дело не в том, что игумен боялся за свою жизнь, а в том, что институт монашества, в отличие от, например, Федеральной службы исполнения наказаний, не предусматривает никаких методов воздействия на потенциальных убийц; разные цели воспитания диктуют выбор различных средств, а также и различного исходного человеческого материала. Если игумен не мог решить проблему изгнанием из монастыря некоторой части монахов, то у него не оставалось выхода, кроме как уйти самому. После этой истории перспектива оказаться во главе всей церковной организации Московской Руси должна была представляться Паисию еще менее привлекательной, тем более что она требовала вовлечения в хронический конфликт между великим князем и митрополитом Геронтием.

Паисий, судя по всему, был по своему складу исихастом – молитвенником и книжником. Он охотно помогал тем, кто сам обращался к нему за наставлениями, но он был не из тех, кто умел оказывать принуждение.

В качестве игумена Троице-Сергиевского монастыря Паисий выступил истцом в судебном споре из-за земли против Кирилловского игумена Нифонта. Это важный факт, доказывающий, что, подобно Кириллу Белозерскому, Паисий не считал монастырское землевладение недопустимым в принципе. Трудно предположить, чтобы Нил Сорский думал иначе. Будущая полемика нестяжателей против монастырского землевладения окажется связанной только с той конкретной ситуацией, которая сложится на Руси.

Троицкий собор Троице-Сергиевой лавры. Сергиев Посад

Следов особого культа Паисия как святого не обнаруживается, но это говорит лишь о том, что он умер не в окружении учеников, оставшихся продолжать монашескую жизнь по заветам своего учителя. Так оно и могло произойти, если последние годы своей жизни Паисий вынужден был провести при дворе великого князя, который требовал его помощи в тяжелейших церковно-общественных смутах того времени. Посмертная репутация монаха в качестве святого – это, в первую очередь, показатель влиятельности тех церковных кругов, которые числят его во своих отцах-основателях, и лишь во вторую очередь – показатель его святости (которой, иной раз, может и не быть вовсе). Для личной судьбы Нила Сорского Паисий значил весьма много, но для последующего движения нестяжателей, которое прославило Нила, память о нем померкла.

Зато не раз уже упоминавшегося здесь Трифона, разорителя уставов Кирилло-Белозерского монастыря, было кому прославить во святых. Он вошел в число святых епископов Ростова, хотя даже само оставление им Ростовской кафедры не было слишком благостным. Согласно рассказу вполне официозного источника, он почему-то возымел вражду к мощам ярославских чудотворцев князей Феодора и сыновей его Давида и Константина (видимо, потому, что мощи этих святых XIII–XIV веков открыли в 1463 году в Ярославле, не спросив его дозволения как правящего епископа) и объявлял совершавшиеся при них чудеса чародейством. В 1467 году по его указанию мощи пытались осквернить, но это привело лишь к еще большему их прославлению, а самого Трифона разбил паралич, и он оставил кафедру, закончив свои дни на покаянии в Спасском монастыре Ярославля, поблизости от мощей. Эта история попала в рассказ о явлении мощей ярославских чудотворцев, составленный в начале 1470-х годов по указанию церковных властей; согласно рассказу, Трифон получил от оскорбленных им мощей исцеление. В последнее верится с трудом, так как на кафедру он больше не вернулся и в 1468 году умер. Скорее всего, официального церковного почитания он сподобился не ради личного благочестия, а по своему номенклатурному статусу: многолетний духовник великого князя не должен был быть менее святым, чем другие его современники.

Мы еще не раз столкнемся с несовпадением списков святых и злодеев (или хотя бы просто несвятых) у разных церковных партий в пределах одной только Московской церкви. Для церковной истории это совершенно нормально, и в Византии спорными фигурами иногда оставались – и не на время, а навсегда – ключевые исторические персоналии, как, например, император Юстиниан (одни считали его святым, другие – еретиком). Церковь в целом никогда не стремилась к составлению обязательного для всеобщего почитания списка святых, хотя время от времени некоторые церковные партии претендовали на нечто подобное.

Паломничество на Восток и Иннокентий Охлебинин

«Серебряный век» Кирилло-Белозерского монастыря закончился в 1469 году с (вынужденным?) уходом игумена Кассиана на покой в Спасо-Каменный монастырь. На этом чудо сохранения одного отдельно взятого исихастского общежития в неисихастской церкви Московии прекратилось. Монастырь опять погрузился в стяжательство и в нарочитое пренебрежение традициями отца-основателя.

В последний раз Нил Сорский упоминается среди старцев Кирилло-Белозерского монастыря в одной грамоте, датируемой 1471–1475 годами. После этого он покидает родной монастырь навсегда. Судя по духовному складу Нила, он едва ли считал нужным особенно долго задерживаться в монастыре после переворота 1469 года. Вероятно, он оставался в монастыре лишь до тех пор, пока не убедился, что новым порядкам сопротивляться невозможно. Вместе с ним покидает монастырь его ученик Иннокентий, из княжеского рода Охлебининых, в то время совсем молодой новоначальный монах. В церковную историю он войдет как преподобный Иннокентий Комельский († 19 марта 1521 г.), основатель Спасо-Преображенского монастыря в 55 верстах к югу от Вологды. Биографические сведения об Иннокентии бережно сохранялись монахами основанного им монастыря, но еще во второй четверти XVI века почти все эти документы сгорели при татарском набеге, и потому доступные нам сегодня сведения о его жизни весьма сбивчивы и отрывочны. Наверное, можно доверять сообщению о том, что Иннокентий покинул Нила, чтобы основать свой собственный монастырь, еще при его жизни и по его благословению, в 1491 году.

Как удалось не так давно выяснить Г.М. Прохорову, Иннокентий был автором предисловий к творениям Нила Сорского. Эти предисловия можно читать отдельно, и они сами по себе представляют важное руководство в монашеской жизни. До самого недавнего времени их автором считался молдавский святой XVIII века Василий Поляномерульский (или, вернее, Пойаномерлуйский) – старший товарищ и наставник святого Паисия (Величковского), человека, стоявшего у истоков возрождения русского монашества в XIX веке. Вместе с творениями Василия и Паисия эти сочинения стали любимым чтением русских монахов. Это очень важно. Таким вот окольным путем, под чужим именем, ученик Нила Сорского стал явлением нашей монашеской современности, которая воспитала и новомучеников, и исповедников российских ХХ века.

Покинув монастырь, Нил и Иннокентий отправились в недавно завоеванный турками Константинополь и на Афон, который и при турках сохранил свой статус монашеской республики, установленный византийскими императорами и теперь подтвержденный турецкими султанами. Ни о какой исламизации Афона речь не шла, а духовные традиции, возрожденные исихастами в XIV веке, все еще сохранялись (упадок Афона в XVI веке – дело отдаленного будущего). По своему складу Нил, будучи в то время уже зрелым монахом, не увлекался столь любимыми мирянами (но весьма не одобряемыми монашеской аскетикой) паломничествами «по святым местам», а путешествовал строго по делу: туда, где можно научиться чемуто полезному для монашеской жизни. Мы не знаем, сколько именно лет он провел в этом паломничестве, и даже не можем быть уверены в том, что это было именно паломничество, – то есть в том, что изначально он собирался возвращаться в Россию. Во всяком случае, Нил с Иннокентием провели среди греческих монахов порядка десяти лет, чуть меньше или чуть больше. Судя по тому, что они решили возвращаться, на каком-то этапе Нил понял, что теперь сможет и у себя на родине вести такую жизнь, которой он научился на Афоне. Вернувшись, он станет основателем нового для Руси образа монашеской жизни – скитского.