Текст книги "Плавучий город"

Оками с трудом сдержался, чтобы не рассмеяться, его удивила наивность Ивануси. Можно было подумать, что среди коммунистов Страны Советов – этой мечты всего трудового человечества – существовало равенство! Нет, и там, одна небольшая группа людей купалась в роскоши, эксплуатировала весь народ.

Некоторое время Ивануси, казалось, был погружен в свои мысли. Наконец он сказал:

– Что если я пообещаю дать тебе денег, которых будет достаточно для того, чтобы уплатить все твои карточные долги, и еще останется?

Оками с удивлением взглянул на него:

– Но этих денег с лихвой хватило бы тебе на содержание твоей семьи в течение долгого времени.

– Как и власть, деньги – только иллюзия, будущее человечества важнее, – проговорил Ивануси тоном истинного фанатика. – Капиталисты, такие, как ты и тебе подобные, обречены. Мое же предназначение состоит в том, чтобы помочь человечеству выбраться на правильный путь, ведущий к настоящему бесклассовому обществу.

– С помощью денег, заплаченных мне?

– Взамен ты будешь постоянно поставлять мне разведданные, которыми тебя будет снабжать этот Доннау – о деятельности Банды пятнадцати и других планах оккупационного командования.

Оками понял, что Ивануси не терял даром времени с момента их первой встречи в баре. Выходило, что его руководители наверху тоже клюнули на наживку.

– О какой сумме идет речь?

– Десять тысяч долларов в месяц, – с достоинством произнес Ивануси.

Оками засмеялся.

– Тебе бы следовало чаще видеть меня за игрой. Этого мне хватит на неделю.

Ивануси пытался настоять на своем.

– Нам нужно будет сначала проверить твою информацию. Если она окажется достаточно интересной, то, кто знает, десять тысяч могут стать только началом.

Оками рад был услышать эти слова. Теперь он окончательно убедился, что Ивануси руководили коммунисты из-за рубежа. Только они были способны на такие большие ежемесячные выплаты.

– У тебя есть текущая информация о деятельности Банды пятнадцати? – спросил Ивануси, выдавая свое нетерпение.

– Я могу подготовить все сведения сегодня вечером. Они у меня дома, в блокноте. Через пару дней...

– Думаешь, человек, которому ты должен, будет ждать так долго?

– Ты прав. Чем скорее, тем лучше. У тебя деньги с собой?

– Сначала я хочу взглянуть на информацию.

Оками привел его в небольшую квартиру, расположенную в богатой части города. Изумленный парень вытаращил глаза, увидев, как живут другие в послевоенном Токио. Оками собрал все копии разведданных, которыми его снабжал Доннау, и показал Ивануси два наиболее интересных сообщения.

– Но это всем известно, – сказал Ивануси, эхом повторив слова самого Оками, сказанные им когда-то полковнику. – Это еще одно доказательство того, что все правительства одинаковы. Они только делают вид, что судят военных преступников, на самом же деле спасают их, чтобы потом использовать в своих целях. Все эти сообщения в печати о военных трибуналах – верх лицемерия, понимаешь? Вот что готовит нам демократия – ложь и обман.

Оками не стал ему возражать, так как в этом был согласен с коммунистами. Мир погряз в цинизме, и только планы полковника Линнера на будущее Японии давали Оками ощущение, что его нынешняя работа принесет завтра положительные результаты. Выходит, они с Ивануси оба были фанатиками. Однако у него не было времени, чтобы поразмыслить над этим феноменом.

– Я хочу посмотреть еще что-нибудь, – сказал Ивануси.

– После того, как я увижу деньги.

– Я не могу заплатить тебе, пока твоя информация не будет проанализирована и проверена.

– Так мы никогда не договоримся.

Ивануси пожал плечами.

– Может, я и бедняк, но не глупец. Если твоя информация окажется ложной, то ты получишь деньги ни за что.

– Хорошо, я дам тебе половину информации, и ты заплатишь мне сейчас же половину суммы. А потом увидим, можем ли мы доверять друг Другу.

Ивануси кивнул.

– Это имеет смысл. Чтобы доверять тебе, совсем необязательно тебя любить.

Через сорок восемь часов Ивануси снова связался с Оками. Его руководители остались довольны и хотели бы получить оставшуюся часть информации в обмен на деньги. Именно этого Оками и ждал. Среди листков с сообщениями Доннау он вложил один, написанный им самим, в котором говорилось о местонахождении Банды пятнадцати. Такую информацию Доннау никогда бы не доверил бумаге, не говоря уже о том, чтобы передать ее третьему лицу. Информация о местонахождении банды исходила совершенно из другого источника, и это стоило Оками очень и очень недешево.

Микио обнаружил, что секретарь Доннау был гомосексуалистом. Он и его японец-любовник бывали в одном из ночных заведений Оками, которые притягивали к себе людей из низов общества. Оками показал этому человеку черно-белые фотографии, запечатлевшие его и любовника в различных сексуальных позах, и он тут же сломался. Оками много раз видел людские муки и слезы, но с этим человеком все было иначе. Глядя на него, Оками вспомнил свою мать, склонившуюся над телом отца и пытавшуюся руками зажать многочисленные ножевые раны, из которых лилась кровь. Это видение часто не давало ему покоя, вот и теперь оно снова всплыло в его мозгу так ясно, что он мог пересчитать позвонки на спине отца, потрогать родинку на левой лопатке. Он явственно ощущал запах крови. Впрочем, мучительное видение не помешало ему добиться от этого человека, чего он хотел.

– Тот человек, которому ты был должен, остался доволен половиной суммы? – спросил Ивануси при встрече.

– Доволен? Нет, конечно. Если я не появлюсь сегодня с оставшимися деньгами, мне не поздоровится.

– Не волнуйся. – Ивануси вручил Оками толстый пакет, завернутый в рисовую бумагу. – Я возвращаю тебе жизнь. Помни об этом, если надумаешь еще кому-нибудь продавать свою информацию.

Оками не понимал, что толкнуло его последовать за Ивануси вплоть до его норы из дерева и пластика рядом с железнодорожными путями. Под покровом ночи он видел, как Ивануси подошел к входной двери и открыл ее. Его миниатюрная жена поклонилась ему, хотя он вернулся домой с пустыми руками, она приветствовала его с искренней любовью и уважением. И Микио позавидовал этому обездоленному, но, по существу, такому богатому парню. Оками еще долго стоял в темноте, после того как дверь закрылась и огни в доме погасли. Невыносимо воняло мусором и мочой. Залаяла собака, почуяв приближающийся поезд, который вскоре с грохотом пронесся мимо, сотрясая одноэтажные домики, как будто они были сделаны из бумаги и прутьев. Но почему-то ему вдруг расхотелось возвращаться отсюда в свой роскошный дом.

Спустя десять дней заголовки газет запестрели сообщениями о взрыве бомбы, прогремевшем в небольшом жилом квартале города, которым управляли оккупационные войска. Сообщения были скупые, так как в этом оказались замешаны американские военнослужащие, однако из предварительных репортажей становилось ясно, что погибло двадцать человек, японцев по большей части, которые работали на оккупационное командование. Был ли взрыв случайным или преднамеренным – оставалось только гадать.

Оками завтракал тушеной рыбой и овощами, когда зазвонил телефон. Это был полковник.

– Вы слышали последние новости по радио? – спросил Линнер.

– Нет, но я сейчас читаю газетные сообщения.

– Коммунисты добрались до Банды пятнадцати. Похоже, ваши проблемы решены.

Оками не понял, почему голос полковника звучит так холодно.

– Если вы имеете в виду личности убитых, то вы правы. Я был бы счастлив.

– Насколько счастлив?

– Извините, Линнер-сан, но откуда вам известно, что это были коммунисты?

– А откуда вам становится известно, что вас в задницу укусил шершень? – язвительно ответил полковник. – В ваших газетах не написано, что бомба была заложена под здание, в которых жили члены Банды пятнадцати. Наши люди сейчас работают на развалинах, и они уже обнаружили достаточные доказательства знакомого почерка – это была бомба советского производства.

– Ну и в чем же проблема?

– Боже милостивый, вы сегодня непроходимо тупы! Коммунисты проникли в здание американского правительства и убили двадцать человек, среди них пять американских солдат. Вот в чем проблема, черт побери!

Оками молчал.

И уже совершенно другим тоном полковник спросил:

– Откуда им стало известно местонахождение Банды пятнадцати?

– Почему вы спрашиваете об этом меня?

– Спрашиваю? Да я просто размышляю вслух.

Но Оками все понял. Полковник расставил ему очень хитрую ловушку, и он в нее попался.

– Я хочу поговорить с вами сегодня, Оками-сан. У меня в кабинете. В полночь.

Внезапно связь оборвалась. Оками было все равно, каким тоном с ним разговаривал полковник. Но, с другой стороны, он чувствовал угрызения совести при мысли о пяти убитых солдатах, которые были ни в чем не повинны. Зная коммунистов, он подумал, что, возможно, их убили не случайно. Злясь на самого себя, он отодвинул в сторону недоеденный завтрак. И как это он всего не предусмотрел? Он был так доволен тем, что ему удалось заставить коммунистов сделать за него эту грязную работу, что он даже не подумал о том, какими способами они воспользуются. Если быть честным, ему было, в общем-то, все равно. У него на уме была только жажда мести. Тогда, но не теперь. Теперь на его совести была смерть пятерых американцев, и это ему совсем не нравилось.

Он решил пойти к Ивануси, сам не зная зачем. Он подгадал свой приход к обеденному времени, когда этот человек должен был вернуться с работы. Оками был уже почти у цели, как вдруг услышал шум за спиной и, обернувшись, увидел конвой американских военных машин, мчавшихся к дому Ивануси. Отпрянув в темноту крыльца ближайшего дома, Микио ждал, затаив дыхание, пока машины промчатся мимо.

Они подъехали к дому Ивануси. Солдаты военной полиции выпрыгнули из машин, держа наготове оружие. Офицер резко постучал в дверь, и когда Ивануси открыл, спросил его имя. Хозяин лачуги назвал себя, и офицер рявкающим голосом отдал приказ. Когда двое солдат схватили Ивануси, на пороге дома появилась крошечная фигурка. Жена Ивануси закричала и бросилась на солдат. Полицейский остановил ее, но женщина продолжала кричать:

– Оставьте его! Он ничего не сделал!

– Его обвиняют в смерти двадцати людей, мэм, – сказал офицер на ломаном японском. – Пятеро из них были американскими солдатами. Он ответит за это.

– Он не виноват! – кричала жена Ивануси, и слезы потоком струились по ее лицу. У него трое детей. Оставьте его! Мои дети умрут с голоду!

Офицер ничего не ответил. Возможно, он просто не понял ее. Он сел в переднюю машину, и конвой с ревом понесся по темным улицам, увлекая Ивануси навстречу его судьбе.

* * *

Кабинет был наполнен табачным дымом и тревогой. Оками сразу это почувствовал, как только вошел в помещение. Полковник, метавшийся по комнате, как тигр в клетке, резко повернулся на звук открывшейся двери и увидел Оками.

– Так, – сказал он сдавленно. Такой голос бывал у полковника только тогда, когда что-то приводило его в ярость. Оками знал, что разговор будет не из приятных.

– Садитесь, Оками-сан.

Несколько минут полковник молча выбивал пепел из своей трубки и затем снова набивал в нее табак. За все время он ни разу не посмотрел в сторону Оками. Полковник зажег трубку и глубоко затянулся.

– Вот как обстоит дело, – начал он. – Через три дня Доннау должен был доставить Мак-Артуру пакет с информацией, изобличающей генерал-майора Уиллоуби, этого фюрера Банды пятнадцати, в столь полной мере, что Мак-Артуру ничего не оставалось бы, кроме как инициировать действия против Уиллоуби. И он бы охотно это сделал. Он уже начинал осознавать ошибку, которую совершил с этой Бандой пятнадцати. Доннау и я собирались предоставить ему достаточное количество аргументов, чтобы сделать из Уиллоуби козла отпущения. Тем самым с Мак-Артура снималась всякая вина.

– Разве вы не можете продолжать действовать в соответствии с этим планом? – Потом, вспоминая об этом разговоре, Оками понял, что этот необдуманно заданный вопрос был его второй серьезной ошибкой, допущенной по отношению к полковнику.

– Да вы просто идиот! – громовым голосом закричал полковник Линнер. – Этот взрыв превратил Уиллоуби в героя. – Он возвышался над Оками, как бог над смертным. – Конечно, Мак-Артур избавился от публичного скандала, который грозил ему в случае разоблачения банды, но ведь пострадали еще и американские военнослужащие. И это не говоря уже о том, что коммунисты так испугались этой банды, что решили покончить с ней. Разве вы не понимаете, что насильственная смерть членов банды служит подтверждением параноидальных измышлений Уиллоуби о существовании коммунистической угрозы в самой Японии и вне ее. Те, кто ратует за перевооружение японской армии, получили в руки сильнейший козырь, и уж будьте уверены, это здорово осложнит нам жизнь.

– Но ведь Мак-Артур наверняка...

– Никто не знает, что думает Мак-Артур по поводу перевооружения японской армии, – отрезал полковник. – Ив особенности теперь.

Оками чувствовал, как его сердце бьется где-то в горле. «Как глупо, – подумал он. – Как ужасно глупо было связываться самому с этими коммунистами». Нет, глупо было не верить полковнику. И он поклялся себе, что никогда больше так не сделает.

Выждав, пока полковник немного успокоится, он сказал:

– Американцы арестовали одного японца по обвинению в убийстве.

Глаза полковника сверкнули:

– И что?

– Он не делал этого.

– Вы хотите сказать, что он невиновен?

Этот человек всегда знал, как поставить вопрос. Поколебавшись, Оками ответил:

– Он социалист, работает на коммунистов, но, поверьте мне, он не имеет никакого отношения к взрыву.

– У вас есть доказательства, которые я мог бы предъявить начальнику военной полиции?

– Нет, но... – Оками опустил голову. – У меня ничего нет.

* * *

Одноэтажные домики были погружены в темноту безлунной ночи. Здесь, где ничего не росло и где даже не останавливались поезда, пахло смертью. Шелудивый пес подбежал к Оками и обнюхивал его ноги, пока он стоял, вглядываясь в темные окна дома Ивануси. Микио чувствовал свою полную беспомощность, и это чувство было для него новым. Он прислушался к биению собственного сердца. Пес все не отставал. Оками перешел улицу, постучался в дверь, и сразу зажегся свет. Он представил себе крошечную фигурку в темноте, глаза, полные слез, мирное дыхание спящих детей.

Дверь распахнулась и на пороге появилась жена Ивануси.

– Это вы! Вам что-нибудь известно о моем муже? С ним все в порядке? – с тревогой спросила она.

– Я ничего не знаю об Ивануси-сан.

Ее лицо искривилось от боли.

– Я пришел, чтобы помочь вам. – Он шагнул к ней. – Я могу...

– Не подходите! Я ничего не возьму у вас! – она плюнула ему под ноги. – Вы похожи на злобный дух ками. Вы преступник, погубитель моего мужа. Вы появились в его жизни, и после этого американцы арестовали его. Я предупреждала его, говорила, что вы погубите всех нас, но он только ответил: «Ты женщина, и ничего в этом не понимаешь». Ее голос сорвался, по щекам потекли слезы.

– Я знаю, что никогда его не увижу.

И она захлопнула дверь перед носом Оками.

Он продолжал стоять в темноте. Единственный огонек в доме погас. Мимо промчался поезд, сотрясая стены одноэтажных домиков. Он еще раз постучал в дверь, но никто ее не открыл. В наступившей тишине Микио показалось, что он слышит приглушенные рыдания жены Ивануси. Он посмотрел вокруг – даже пса рядом не было.

Оками еще долго стоял перед дверью, потом повернулся и пошел прочь.

Книга четвертая
Сны и звери

Сны и звери – вот те два ключа, пользуясь которыми мы можем проникнуть в тайну нашей собственной природы.

Ралф Уолдо Эмерсон

Лондон – Токио – Тен Зянь

Туман скрывал лондонские улицы, когда ранним утром Кроукер направился к месту намеченной встречи в Холланд-парк. Сначала он ехал в метро, потом пересек авеню западнее Ноттинг Хил Гейт, прошел пешком два коротких квартала и, наконец, вошел в парк через розовую аллею. Ненадолго задержавшись в японском садике, Кроукер с тревогой подумал о том, что ему непременно надо как можно скорее повидаться с Николасом. До того, как наступят мартовские иды и «Факел» будет взорван, оставалось всего четыре дня – очень мало времени. Николас говорил, что, по его сведениям, «Факел» был сделан в Плавучем Городе и предназначен, по всей вероятности, для Оками. Умирающий Ниигата также сказал Никола-су, что как только снаряд направят в цель, его невозможно будет засечь. Если Николас не сумеет вовремя проникнуть в Плавучий Город и предотвратить отправку смертоносного груза, катастрофа неизбежна. Необходимо во что бы то ни стало обнаружить местонахождение Оками и постараться защитить его. Конечно, враги Оками догадывались, где он находится, но ни Николас, ни Кроукер об этом и понятия не имели. Все вопросы нужно было обсудить при встрече, но когда еще она произойдет?

Сегодня у него тоже должна была произойти очень важная встреча – с Веспер, и Кроукер надеялся на удачу, чувствовал, что подобрался к самому центру сети нишики.

Николас был не единственным человеком, о котором ему напомнил японский садик. Кроукер никак не мог избавиться от мысли о Маргарите. Неужели он обманулся в ней? Конечно, нельзя было забывать об опасностях, подстерегающих человека, которого угораздило влюбиться в женщину, по существу, находившуюся по другую сторону закона, но Кроукер был не в силах обуздать свое чувство. С тех пор как последовал за ней в Вашингтон, Кроукер так и не смог разгадать Маргариту. Сколько жизней вела эта женщина? Маргарита была женой Тони Д. и матерью Франсины. Спрятавшись в тени мужа, она играла какую-то роль в преступной империи покойного брата, была любовницей Кроукера, теперь же оказалась замешанной в дело, связанное с сетью нишики. Дело это было наверняка грязным, потому что в нем принимала участие Веспер.

Размышляя о Маргарите, Кроукер внимательно наблюдал за Птичьей лужайкой, где вот-вот должна была появиться Веспер, и заметил, что она идет к месту встречи со стороны оранжереи. На ней было длинное пальто, отороченное мехом, с большим стоячим воротником. На голове изысканный убор, также отороченный мехом, напоминавший старинную русскую шапку. Веспер двигалась целеустремленно, не теряя при этом грации; спину держала прямо, словно выпускница привилегированной школы. Ее поступь, весь ее вид свидетельствовали о том, что в ней сочетались сила и женственность.

Веспер не знала, кто и почему назначил ей эту встречу. Возможно, незнакомец постарается выведать у нее последние данные о Сермане, но она сказала Челесте, что ничего ему не расскажет. Вероятно, этот человек имеет высокий ранг в сети нишики, может быть, имеет прямой доступ к самому Оками. Вышел он на нее неожиданно, значит, случилось действительно что-то важное. В такие моменты на поверхность всегда всплывают высокие чины. Ну что ж, посмотрим, что он собой представляет и с какой целью захотел ее увидеть...

Пронзительные васильковые глаза Веспер изучали пространство вокруг Птичьей лужайки с тщательностью бывалого профессионала. Сразу было заметно, что она не дилетантка, которая растрачивает свой интеллект в грязных играх, более свойственных мужскому полу. И Кроукер понял, что ему придется изрядно потрудиться, прежде чем он найдет способ обезвредить эту женщину.

Он вышел из японского садика и направился к Птичьей лужайке, как вдруг увидел, что со стороны Голландского домика к Веспер идет еще какой-то человек. Он был небольшого роста, в плотном зимнем плаще, над головой держал раскрытый зонтик. Разглядеть его лицо на таком расстоянии было невозможно. «Может быть, это женщина?» – подумал Кроукер, и в этот момент человек кинулся в объятия к Веспер. Зонтик упал на землю. Кроукер, который был уже рядом с Птичьей лужайкой, узнал незнакомца и застыл как пораженный громом: это был человек, который послал неподписанную записку Веспер, человек, находившийся на самой вершине сети нишики. Это был сам кайсе, Микио Оками. Он был жив и здоров.

* * *

– Это похоже на чудо, – сказал доктор Бенва. – Ваш рак в стадии ремиссии.

Усиба выпрямился на столе для осмотра и с изумлением вперил свой взор в изможденного человека с бледным лицом и восковой кожей, одетого в зеленый врачебный халат. Доктор Бенва тоже был чудом. Его высохшая правая рука безжизненно висела вдоль тела.

Когда сбросили бомбу, мальчик с родителями находился в окрестностях Хиросимы. Родители погибли, а Бенву долго лечили от ожогов, вызванных радиацией. Врачи говорили, что мальчик обречен, но он выжил, пострадала только его рука. Никто из ученых не мог объяснить, почему Бенва остался жив, но он поправился, а повзрослев, пошел учиться на врача-онколога.

– Это хорошая новость, – говорил он сейчас своему пациенту, – но все же я не хочу вас очень обнадеживать. Несомненно, человеческий организм способен героически сопротивляться любому злу, но и болезнь может вернуться в любой момент. Внутренним органам уже нанесен непоправимый ущерб. Злокачественные клетки не исчезли, они все еще в вашем теле: но сейчас по причинам, которые мы никак не можем понять, они заснули. Извините, но мне придется говорить с вами о сугубо личном. Скажите, Усиба-сан, вы все еще в одиночестве? Признаюсь, меня это тревожит, Многочисленные исследования доказывают, что при серьезных заболеваниях, особенно в пожилом возрасте, одиночество может ускорить трагический конец.

– Но ведь вы только что сказали, что моя болезнь в стадии ремиссии?

Доктор Бенва кивнул.

– Да, это так. Но я обязан проявить максимальную заботу о вас. Вы приносите огромную пользу нашей стране, дайдзин. С вашей смертью она обеднеет. И я не хочу, чтобы это случилось ... Мы испытали все доступные, самые современные методы лечения, Простите меня, но больше всего вы нуждаетесь сейчас в ... любви.

Усиба встал.

– Благодарю, доктор, за то, что вы так откровенны со мной. Но признаюсь вам, что если бы кто-то предложил мне любовь, я бы не смог принять ее. Чтобы хоть немного утешить вас, скажу, что мне уже предложили доброту. К своему удивлению, я ее принял. – Пациент слегка улыбнулся, – Уверен, доброта меня вылечит, да и, может быть, моя болезнь не так уж страшна.

Уже смеркалось, когда Усиба вышел из кабинета доктора Бенвы. Вокруг него шумел город, равнодушный и жестокий. Мчались машины, куда-то торопились люди, но никому не было дела до его болезни и тревог. Усиба почувствовал себя страшно одиноким и тут же подумал, что безразличие окружающего мира может стать невыносимым, если позволить себе сосредоточиться на нем. Доктор прав: состояние духа очень важно для телесного здоровья. Он должен собрать всю свою волю, чтобы окончательно победить болезнь.

Вместо того чтобы сесть в машину, Усиба сказал шоферу, что хочет немного пройтись пешком. Он ощущал потребность погрузиться в человеческую реку, раствориться в ней, стать частицей окружающего мира, преодолеть свою отверженность от людей. Он понял, что долгие месяцы жил словно в вакууме. Высокий пост в Министерстве внешней торговли был не единственной причиной его отчуждения от жизни города; еще более, чем официальный пост, его отделяло от общества его положение в Годайсю.

Радуясь временной передышке, Усиба шел по улице и размышлял о том, что ни он, ни остальные члены Годайсю, по существу, не имеют никакого представления о мире, которым так жаждут обладать. Интересно, что они будут делать, если достигнут своей цели и подчинят себе всю внешнюю торговлю? Получат еще больше денег, влияния, власти? Но что это им даст? И сколько надо власти, чтобы, наконец, насытиться?

Проходя по переполненным улицам, соприкасаясь с людьми, которые изо дня в день толпились на тротуарах, ездили в общественном транспорте и выбивались из сил, чтобы заплатить налоги, он испытал чувство страха. Не за них; за себя и других членов Годайсю, ибо знал ответ на свои вопросы: никакое количество денег, влияния и власти не удовлетворит ни одного из них, так же как и его самого. Так что же это ему даст? Власти и денег у него и так достаточно, но разве они принесли ему счастье и здоровье? Усиба прикрыл глаза, внезапно почувствовав головокружение, ему показалось, что он скоро умрет. Какая-то женщина, державшая за руку маленькую девочку, участливо спросила:

– Вам нехорошо, господин?

– Благодарю вас, мне уже лучше...

Он долго смотрел вслед женщине с ребенком. У нее было простое, заурядное лицо, но именно эта простота и заурядность почему-то до слез тронули его. Внезапно Усиба вспомнил о «Факеле», о том, что он несет с собой людям. Этот страшный снаряд никогда не был бы создан без участия Годайсю! Его охватил ужас оттого, что они пытались совершить.

– Мы сошли с ума, – подумал он. – Мы все настоящие безумцы.

* * *

– Какой я идиот! – подумал Кроукер. – Как я мог так опростоволоситься? А ведь Бэд Клэмс предупреждал, что следит за мной. «Я положил на тебя глаз, – говорил он. – Не думай, что если окажешься по ту сторону лужи, я не узнаю, где ты и что делаешь».

Кроукер заметил незнакомца, спрятавшегося за газетой, сразу же после того, как обнялись Веспер и Микио Оками. Конечно, он обнаружил бы хвост раньше, если бы мысленно не сопоставлял лицо человека в черном плаще с его изображениями на фотографиях, которые показал ему Николас перед отъездом из Токио. Хвост появился на Птичьей лужайке со стороны японского садика; он устроился на скамейке, развернув номер «Лондон Тайме». От злости Кроукер готов был убить себя. Опознав Оками, он понял, что разгадал последнее звено в головоломке: «Факел» будет взорван в самом центре Лондона! Но что теперь делать с этим «хвостом»? А ведь все так отлично складывалось: он прошел по сети нишики к самой ее сердцевине, нашел Микио Оками! И теперь предстояло выбирать: следовать за Оками до его укрытия, рискуя притащить туда человека Бэда Клэмса, или разделаться с хвостом сейчас же, рискуя потерять Микио. Было от чего прийти в ярость. Наконец он принял решение.

Когда Оками и Веспер ушли с Птичьей лужайки, Кроукер направился к скамейке, где сидел человек с газетой.

– Привет, – сказал он, садясь рядом с ним.

Газета зашуршала, но ответа не последовало. Кроукер отогнул край газеты и увидел человека с болезненно-желтым лицом, родинкой на подбородке и неестественно черной шевелюрой, чуть редеющей на макушке. У него были быстрые, подвижные глаза, взгляд которых, казалось, был направлен на все сразу и ни на что в отдельности. Его кривой нос был не раз переломан и затем плохо сросся; грубое лицо избороздили шрамы. Одет он был в дешевый коричневый костюм.

– Прошу прощения, но мы, кажется, незнакомы, – недовольно пробурчал человек с газетой.

– Сейчас познакомимся, – проговорил Кроукер, просунул руку под пиджак незнакомца и извлек из его наплечной кобуры револьвер. – Почему ты носишь оружие? Это незаконно!

– У меня есть лицензия.

– Посмотрим.

– Отдай револьвер! – Незнакомец оскалил зубы. – Или я задушу тебя голыми руками.

Кроукер разрядил пистолет и вытряхнул пули на землю. Потом снова вложил оружие в кобуру. Совершая эту операцию, он обнажил стальные ногти своих биомеханических пальцев и схватил человека с родинкой за воротник. Его ногти пропороли галстук, рубашку и впились в шею незнакомца. Тот попытался вырваться, но Кроукер крепко держал его своими стальными пальцами, все сильнее прижимая к спинке садовой скамейки. Кроукер видел, что незнакомец страшно напуган, его бил озноб, но по его глазам было понятно, что Бэд Клэмс все еще вызывает в нем больший страх, чем он, Кроукер.

– Я хочу, чтобы ты кое-что передал своему боссу.

– Пошел ты! Насрать мне на то, что ты хочешь.

Кроукер надавил посильнее.

– Я тебе покажу, ты мне посрешь!

Незнакомец заскулил:

– Ты что, собираешься убить меня в парке? Опомнись! Тут же люди ходят...

Кроукер рывком поднял его на ноги.

– Убивать тебя не стану, а отведу в Скотланд-Ярд. Там для таких, как ты, есть удобные камеры. Незнакомец заскулил еще громче:

– Посадить меня не сможешь, что ты предъявишь? У тебя на меня ничего нет...

Каким-то чудом незнакомцу удалось вырваться из стальных объятий Кроукера. Он выхватил из сумочки малокалиберный пистолет и нажал на курок. Плечо Кроукера вспыхнуло огнем, но он все же сумел отвести от себя дуло; незнакомец сильно ударил его по ребрам, а потом в пах. Он был крепок и неплохо знал приемы уличной борьбы.

Кроукера пронзила сильная боль, и он сломал запястье незнакомца в тот самый момент, когда тот хотел ударить его по почкам, потом полоснул стальными ногтями по его лицу, содрав кожу и мясо с его щеки. Затем как можно глубже вонзил свои ногти в шею незнакомца. Что-то хрустнуло... и Кроукер отключился.

Когда он пришел в себя, то увидел перед собой полисмена. Он был молод и страшно испуган.

– Не двигайтесь, – проговорил он. – Вы ранены, потеряли много крови. Полицейская скорая помощь уже вызвана.

Кроукер, несмотря на предостережения полисмена, все же с трудом поднялся и увидел, что незнакомец мертв. В ушах его прозвучали слова Бэда Клэмса: «Не пытайся перейти мне дорогу в Лондоне или еще где-нибудь, ты понял, сука, кончай это дело, или я найду тебя и растопчу», раздался вой сирены скорой помощи – и Кроукер опять потерял сознание.

* * *

– Тати мертв.

Главный инспектор Ван Кьет взглянул на Николаса.

– Черт! Что случилось?

– Сейко. Стрелой из лука она пронзила ему сердце.

Ван Кьет стукнул ладонями по столу и вскочил на ноги.

– Вот сука! Я говорил Тати, чтобы он не доверял ей. Где она? Я должен ее допросить.

– Она тоже мертва. Карма. – Николас знал, что Ван Кьет никогда не любил Сейко и старался не показывать этому человеку, как ему тяжело. В конце концов, скорбь – это его личное дело. Поэтому он только спросил: – Вы не верите в карму?

– Уже нет, – устало ответил Ван Кьет. – Я слишком долго общался с американцами. – Он посмотрел на Николаса. – Но Тати, очевидно, доказал свою невиновность. Он узнал якудзу, который требовал тело Винсента Тиня. – Затем, тщательно изучив выражение лица Николаса, Ван Кьет продолжал: – Он показал вам копии фотографий, которые я дал ему?

– Нет, – ответил Николас и почувствовал, что его охватывает страх.

Кабинет Ван Кьета был завален до отказа. От досье папок, плакатов с описаниями преступников внутри межведомственной корреспонденции рябило в глазах. Холодильника в кабинете не было, поэтому в помещении стоял запах несвежей пищи, пахло крепким мужским потом. Ван Кьет начал рыться в огромной стопке бумаг, с ловкостью фокусника вытащил из самой середины папку, не потревожив соседних документов, раскрыл ее и протянул Николасу три черно-белые фотографии, сделанные в полиции. На них был запечатлен якудза лет двадцати с лишком. На одной фотографии он входил в салон массажного кабинета. На другой был раздет до пояса. На третьей лежал навзничь на мате, а над ним склонилась обнаженная женщина.