Текст книги "Цзян"

Сойер сначала не поверил своим глазам. Ведь он сам послал Питера в Цзюнун на важные переговоры, которые завершить раньше вечера было просто физически невозможно. Как могло случиться, что Питер Ынг бежит куда-то по Лэддер-стрит в направлении к Голливуд-роуд?

* * *

Прежде чем Джейку и Блисс удалось установить местонахождение Преподобного Чена, прошло все утро и большая часть дня. Джейк теперь мог рассчитывать только на собственные силы: по вполне понятным причинам, ресурсы Куорри были для него закрыты, а по каналам связи 14К тоже ничего не удалось выведать из-за того, что всякие отношения между враждующими триадами были давно прекращены.

Так что вся надежда была на Блисс. Она с полчаса названивала из уличного телефона-автомата. Джейк не спрашивал, кому она звонит. Потом из другого автомата, из третьего...

Без четверти четыре она вышла из очередной будки и сообщила:

– Он в Макао.

– Почему там? Макао не относится к территориям, контролируемым триадой Зеленый Пан.

– Очевидно, теперь относится, – сказала Блисс. – Два раза в неделю его можно найти там в отеле «Партита». Он ему частично принадлежит.

Есть три способа добраться до Макао, в зависимости от того, насколько вы торопитесь попасть туда. В детстве Джейк и Блисс добирались туда на пароме. На это уходило три часа. Более позднее изобретение – катер на подводных крыльях. Он покрывал это расстояние за полтора часа. Когда на маршруте Гонконг – Макао появились «Ракеты», на это стало уходить еще меньше времени – всего сорок пять минут.

Пристегнувшись ремнями, как в самолете, Джейк и Блисс помчались по волнам через залив к далекому клочку земли, считающемуся суверенной португальской территорией, который европейцы по-прежнему называли Макао, но которому китайцы давно вернули его исконное название Аомынь.

Макао деградировал прямо на глазах. Джейк часто думал, что если бы Энтони Берджесс действие своего романа «Заводной апельсин» развернул не в Англии, а в каком-нибудь южном портовом городе, например, на Майами-Бич, то его видение печального мира будущего очень напоминало бы Макао.

Самые приставучие в мире зазывалы облепили пристань. Такси дребезжали всеми частями, некогда роскошные отели имели такой обшарпанный вид, словно их не подметали с тридцатых годов. Даже листья пальм казались чахлыми, безжизненными.

Несмотря на все заверения туристских буклетов, смотреть здесь ровным счетом было нечего. Единственное, что по-прежнему привлекало туда китайцев, так это многочисленные казино. В Гонконге единственной легализованной формой азартной игры были скачки в Счастливой Долине. В Макао было разрешено все.

Во всех казино с утра до ночи невозможно было продохнуть от серо-бурого сигаретного дыма, запаха потных тел игроков, готовых поставить последний грош, играя в фоньтянь, сик по,а также в десятки европейских игр типа рулетки и американских вроде крэпса – в кости.

Отель «Партита» оказался задрипанным зданием, расположенным напротив похожего на него отеля «Синтра». Местами штукатурка на фасаде осыпалась, местами розовая краска, покрывающая ее, выцвела, превратившись в «телесную». Или в цвет застиранного нижнего белья. Отель был построен в двадцатые годы, но у Джейка были сомнения, что даже тогда это нелепое здание казалось кому-нибудь привлекательным. Сейчас оно более, чем что-либо еще, напоминало фурункул на заднице толстяка.

Они нашли Преподобного Чена за игрой в сик по:три игральных кости, вложенные в стеклянную емкость с крышкой. Лицо его раскраснелось от азарта, круглые, как пуговицы, глаза зачарованно смотрели на крышку.

Джейк не спешил протолкнуться к нему сквозь толпу. Хотя он и был весьма ограничен во времени, но было бы непростительной легкомысленностью прерывать игру Преподобного Чена. И так борьба предстояла не из легких. Незачем добавлять трудностей.

Он поднялся вместе с Блисс наверх, и там они проглотили довольно безвкусную португальскую пищу. За окном раскаленный кулак солнца опускался в море. Они были единственными посетителями в ресторане. Все были в казино. Даже пляж опустел.

Примерно через сорок минут Джейк и Блисс вернулись в игорный зал. Преподобный Чен сидел все на том же месте, вытирая платком вспотевшее лицо. Джейк подумал, какие странные эмоции старик, должно быть, испытывал, выигрывая у самого себя.

Он наблюдал за его лицом и понимал, что нет ничего на свете, что могло бы оторвать взгляд шанхайца от кубиков с нарисованными на них точками.

Много путей ведет в лагерь врага, -говаривал Фо Саан не раз, – но только один из них может вывести тебя оттуда невредимым.Как всегда, Фо Саан быкправ. Привлечь внимание Преподобного Чена – не штука. Еще труднее – это удержать его.

Джейк полез в карман, извлек оттуда пачку денег и сунул ее в руку Блисс.

– Как насчет того, чтобы сыграть в сик по?– шепнул он, глядя ей прямо в глаза.

Он подождал их в баре – темном и довольно угрюмом месте, расположенном под главным игорным залом. Он уселся в переднюю кабинку, откуда хорошо было видно всех, кто входил и выходил.

Бар соединялся с холлом сводчатым проходом, сквозь который Джейк хорошо видел столик экскурсионного бюро. Служащие от нечего делать играли в маджонг. Постукивание костяшек доносилось даже до того моста в баре, где сидел Джейк, потягивая содовую с лимонным соком: до спиртного он еще не дозрел. От напитка пахло плесенью и разбитыми надеждами.

За те двадцать минут, что он сидел один, мимо него продефилировали три девицы – две китаянки и одна евразийка, – назвав вполголоса свою цену. Лица их покрывал толстый слой штукатурки, и сексуальной привлекательности в них было не больше, чем в восковых фигурах. Когда они вернулись для второго прохода, официантка их шуганула. Ее цена была более разумная, но Джейк предпочел взять еще один стакан содовой с лимонным соком.

Он увидел их, когда они спускались по винтовой лестнице из игорного зала. Сразу же выйдя из кабинки, он подождал, когда Блисс подведет Преподобного Чена поближе, и затем отвесил им обоим церемонный поклон.

– Я слышал о разных необычных способах знакомства, мистер Мэрок, но тот, что выбрали вы, конечно, самый интригующий. Даже если он ни к чему больше не приведет, я вознагражден тем, что узнал эту очаровательную даму.

– Вы не присядете?

Преподобный Чен кивнул. Джейк посмотрел на Блисс. Она тоже кивнула и вышла. Джейк предпочел бы, чтобы она осталась. Но Преподобный Чен этого не поймет. В Азии женщина должна знать свое место. И к бизнесу она никакого отношения не имеет.

Пронзительные глазки Преподобного Чена изучали каждую морщинку на лице Джейка. Как будто он по ним хотел выяснить характер их встречи, как фэншочитает будущее по порыву ветра или рельефу почвы.

– Мистер Мэрок, – сказал он, отклонив предложение Джейка выпить, – из-за вас я в свое время потерял много людей, денег и... престижа. – Отказ выпить с человеком, который тебя пригласил к столу, даже если тебяне томит жажда, означает преднамеренное оскорбление. Этим Преподобный Чен сразу дал понять, что мира между ними быть не может. – Теперь вы пересекаете залив, чтобы встретиться со мной. Сказать по правде, я представляю, что такого важного мне может сообщить один из чужеземных чертей? Но безрассудной смелости, которой проникнут ваш шаг, я не могу не признать, хотя я и далек от того, чтобы восхищаться им.

Закончив свою речь, он сложил руки на груди. Он был похож на лилипута, напялившего костюм нормального человека.

– Мой визит носит чисто деловой характер, – сказал Джейк. – Ничего личного. Любые способы хороши, когда в воздухе пахнет барышом. Но Почтенный Чен не нуждается в том, чтобы ему объясняли очевидное.

– Да, но я нуждаюсь в объяснении вашего появления здесь, – возразил шанхаец и бросил выразительный взгляд на свои часы.

Джейк уже было собирался представить требуемые объяснения, когда стена, возле которой они сидели, вдруг вспучилась и рухнула со страшным грохотом, от которого даже бутылки и стаканы на противоположной стороне комнаты разлетелись вдребезги.

* * *

Блисс увидела двух тайванцев, поднимающихся из нижнего зала казино. Она запомнила их лица, еще когда играла в сик по,сидя рядом с Преподобным Ченом. Они обратили на себя ее внимание тем, что совсем не играли.

Поднявшись в главный холл, один из них остался возле винтовой лестницы, по которой можно было спуститься в бар, а другой начал медленно прогуливаться по холлу. Первый между тем стоял, положив руку на металлические перильца, и Блисс не могла не обратить внимание на эту руку. Твердая, желтоватая мозоль покрывала ребро ладони.

Она быстро опустила глаза, чтобы не встретиться с ним взглядом, когда он поднял голову. Хотя его взгляд и казался случайным, но было видно, что не было ничего, попадающего в поле его зрения, что оставалось бы не замеченным им. Блисс двинулась вдоль холла к месту, откуда было бы удобнее наблюдать за тайванцами. Тут она заметила, что второй из них подошел к первому и что-то ему тихо сказал. Затем они вместе начали подыматься по лестнице.

Блисс собиралась пойти следом, как вдруг почувствовала какое-то беспокойство, которое всегда ощущаешь, когда что-то происходит у тебя за спиной. Она повернулась и успела увидеть мелькнувшее и исчезнувшее лицо. А затем все вокруг стало каким-то нечетким, будто не в фокусе. Третий тайванец, мать его так! -успела подумать она и потеряла сознание.

Осколки стекла, цементные осколки и пыль осыпали ее, и она пришла в себя. Застонав, потрясла головой, чтобы очистить мозги от опутывающей их паутины. Поднялась на ноги и заковыляла вниз по винтовой лестнице. Дым, гарь и цементная пыль заставили ее закашляться, и она подумала: О, Будда! Что с Джейком?

* * *

За взрывом последовало головокружительное мгновение, после которого стена разлетелась на части.

Как раз достаточное количество времени для Джейка, чтобы схватить Преподобного Чена за шиворот и швырнуть его под перевернутый стол. Крышка стола послужила им щитом, когда взрывная волна ворвалась в бар, как бронированный кулак. Мгновенная реакция Джейка и крышка стола – вот что спасло им жизнь. Шанхаец не мог не признать этого.

– Мистер Мэрок, – подал он голос из-под прикрывающей его сверху мягкой защиты, – хоть вы и чужеземный черт, но есть в вас что-то и от китайского тигра. Ваша быстрота спасла нас обоих.

Мягкая защита была телом самого Джейка. Сейчас, когда опасность миновала, он сполз с Преподобного Чена и помог ему подняться. Куски сухой штукатурки все еще продолжали сыпаться сверху. Если не считать стены и пространства в непосредственной близости от стола, бару был нанесен удивительно малый урон. Кто-то истерически визжал. Джейк повернул голову в том направлении и увидел, что это кричит официантка. Она стояла на коленях и визжала, раскачиваясь взад-вперед. Цементная пыль побелила ее волосы, и сейчас она казалась старой бабкой.

Преподобный Чен посмотрел на разгром.

– Клянусь милосердным Буддой! У одного из нас есть могущественные враги. – Издалека донесся звук приближающихся сирен. Шанхаец повернулся к Джейку.—Интересно, у кого именно? – Он засмеялся и махнул рукой. – А какая, собственно, разница? Главное, наши сокровенные члены не пострадали, верно? А убытки возместит страховая компания. – Преподобный Чен жестом радушного хозяина указал на выход. – Сюда, прошу вас! – Казалось, его нисколько не беспокоил разгром, учиненный врагами Джейка в его заведении.

В холле они увидели Блисс. Джейк сразу же бросился к ней и обнял.

– Со мной все в порядке, – успокоила она его. но потом прижалась лбом к его плечу и заплакала. – Извини, – прошептала она. – Двоих я заметила и следила за ними, а вот третьего проглядела. Он прошел сзади меня. Я повернулась, но было уже поздно... Я так испугалась за тебя, Джейк!

– Все хорошо, – сказал Джейк, гладя ее по голове. Что он мог ей еще сказать?

Тут они заметили, что Преподобный Чен стоит рядом.

– Наша очаровательная дама в порядке? – осведомился шанхаец.

– Очаровательная дама в полном порядке! – заверила его Блисс, вытирая последние слезы кулачком.

– Это хорошо! – одобрительно кивнул он. – А теперь нам надо отсюда поскорей сматываться. У меня нет ни малейшего желания выслушивать дурацкие вопросы, на которые у меня нет ответов. Совокупляющаяся друг с другом полиция будет здесь с минуты на минуту.

Он провел их в другой конец холла, где была дверь с табличкой «Личные апартаменты».

– А теперь, мистер Мэрок, – сказал он, когда они вошли в удобный и просторный кабинет, – я полагаю, что с меня причитается.

* * *

Заинтригованный, Сойер торопливо распрощался с семейством Ху и сбежал по ступенькам храма. Ынг был уже в конце улицы. Сойеру удалось сократить расстояние между ними почти вдвое, когда Ынг исчез за углом.

Слегка пыхтя от непривычно быстрой ходьбы, да еще в такую жару, он достиг поворота как раз вовремя, чтобы заметить, что Питер Ынг зашел в продовольственный склад. Вывеска говорила, что он специализируется по женьшеню.

Сойер замедлил шаг, вытер вспотевший лоб белоснежным платком. Черт меня побери, -подумал он.

Дожил до того, что гоняюсь по жаре за своим компрадором.

Двери склада были открыты. Большой грузовик стоял задом к двери, и двое молодых людей в рубашках с коротким рукавом и с волосами, перетянутыми лентой, перегружали коробки из склада в кузов грузовика. Когда Сойер подошел ближе, он заметил и третьего человека, постарше, который сидел за конторкой и щелкал на счетах. По-видимому, подсчитывал стоимость товара, который грузили молодые люди.

Сойер воспользовался возможностью уйти хоть ненадолго с раскаленного солнца. Стоя в тенечке под козырьком склада напротив, он с удовольствием вдыхал запах пряностей. Грузчики продолжали свою работу. Благосклонная судьба подарила ему прекрасный наблюдательный пункт: грузовик полностью закрывал его от них.

Из своего укрытия он видел и Ынга, разговаривающего с каким-то человеком. Сначала Сойер видел только его темные с проседью волосы. Прищурив посильнее глаза, он разглядел и лицо.

Это было широкое, типично кантонское, крестьянское лицо. Чем больше Сойер в него вглядывался, тем больше крепла уверенность, что он его где-то видел. Но где?

Ынг и кантонец стояли очень близко друг к другу. Грузчики не обращали на них никакого внимания, бегая с тяжелыми коробками как заводные.

Кантонец вдруг бросил на них быстрый взгляд и, неодобрительно мотнув головой, отошел левее вместе с Ынгом. Глубже в тень, но ближе к Сойеру. Теперь угол, под которым Сойер рассматривал его лицо, изменился, и американец почувствовал, что в животе у него появилось ноющее, нехорошее ощущение.

Боже мой! -подумал он, совершенно сбитый с толку. – Не могу поверить этому.

Теперь кантонец стоял так, что его левая щека была хорошо видна Сойеру. От уголка глаза вниз тянулся серовато-сизый шрам.

Белоглазый Гао, -вспомнил Сойер.

Несколько лет назад на одном из электронных предприятий фирмы «Сойер и сыновья» пропали чертежи двух опытных образцов. Тогда Сойер лично изготовил еще один комплект чертежей – на этот раз фиктивных – и положил в тот же сейф, в котором была обнаружена пропажа. Установив рядом с ним аппаратуру для съемки в инфракрасных лучах, он получил фотографию похитителя.

Вместо того чтобы немедленно арестовать его, Сойер нанял частных – и абсолютно надежных – сыщиков и попросил их проследить за тем человеком. И сыщики установили, кому были переданы эти чертежи. Сойер как сейчас помнил черно-белую фотографию – очень зернистую из-за сильного увеличения и с неестественно плоским изображением из-за длиннофокусного объектива. На этот шрам было просто невозможно не обратить внимания.

Стоя под козырьком склада на узенькой улочке, Сойер дрожал сам не зная отчего: то ли от страха, то ли от ярости. Дело в том, что Белоглазый Гао работал на советскую разведку. Тай-пэньвытер потную шею. Да защитит меня Будда! -подумал он. – Ведь это мой компрадор разговаривает с советским шпионом!

В свое время Сойер не предпринял никаких шагов в отношении Белоглазого Гао. Все материалы относительно него, переданные ему детективами, он закрыл в сейфе, цифровой код к которому знал только он один. Тай-пэньсчитал, что известный враг куда менее опасен, чем неизвестный. В течение следующих шести месяцев он смог очистить фирму от людей, связанных с Белоглазым Гао. Теперь, глядя на то, как шпион разговаривает с Питером Ынгом, он пожалел, что не сдал этого подонка в спецотдел.

На складе, за которым наблюдал Сойер, произошло какое-то движение. Оправившись от шока, тай-пэньудвоил внимание. Дверь на антресолях открылась. К разговаривающим кто-то спускался сверху. Сойер не мог разглядеть, кто это был: в глубине склада было гораздо темнее.

Раздался голос человека, спускающегося по лестнице, и Гао с Ынгом тотчас же прервали разговор и повернулись к нему. И Сойер заметил, что у них даже выражения лиц изменились при приближении третьего. Было совершенно очевидно, что приближается начальство. Зная, что Белоглазый Гао стоит довольно высоко в советской шпионской иерархии, Сойер мог предположить, что вновь прибывший – какая-то очень большая шишка.

Боже мой! -подумал он. – Да это никак сам резидент советской разведки в Гонконге пожаловал!Кто бы это мог быть?

Конечно, Сойер не ожидал, что увидит какую-нибудь знакомую личность. Однако, когда фигура вышла на свет, дрожащие руки тай-пэнявскинулись в чисто рефлекторном движении и указательный палец нажал на кнопку затвора его кодаковской камеры. Его сознание было так парализовано, что он продолжал нажимать на нее даже после того, как пленка кончилась.

Питер Ынг. Щелк! Белоглазый Гао. Щелк! Сэр Джон Блустоун. Щелк! Щелк! Щелк!

* * *

То, о чем вы говорите, просто немыслимо! – Преподобный Чен поднялся из-за стола. Чело его было нахмурено. Рука потянулась к фарфоровой фигурке панды, которая придавливала стопку бумаг. Он взял ее и во время разговора крутил в руке, оглаживая ее холодную, гладкую поверхность. – Да и вообще война за склады касается только нас с Верзилой Суном!

– Она касается всех людей в вашей триаде – заметил Джейк. – Каждая новая смерть – это еще одна семья, оставшаяся без кормильца.

– Каждая семья получает достаточную компенсацию, – холодно возразил Преподобный Чен. – Мы заботимся о своих людях.

– Но даже одна напрасная смерть – невосполнимая потеря, – подала голос Блисс со своего диванчика. – Вы со мной согласны, почтенный Чен?

Шанхаец резко повернулся к ней и смерил ее взглядом. Она сидела, свернувшись по-кошачьи: подбородок упирался в прижатые к груди колени. Граненый стакан с виски она держала в обеих руках, как бы согревая его. Преподобный Чен уже собирался отчитать ее за то, что вмешивается в мужской разговор, но ее поза напомнила ему о том, как он сам недавно лежал под столом, свернувшись в такой же комочек, и резкое слово замерло на его губах.

– Мы все смертны, – сказал он ровным голосом – Никто из нас не в силах этого изменить.

– Конечно, это так, почтенный Чен, – вмешался Джейк. – Но, даже чисто с деловой точки зрения, экономное и упорядоченное расходование материала всегда дает скачок в чистой прибыли.

– Каждый деловой человек подтвердит это, мистер Мэрок.

– А упорядочивание невозможно без некоторых компромиссов.

Преподобный Чен вернулся к столу и сел, поставив фарфоровую панду на стопку больших конвертов.

Джейк счел молчание за приглашение развить мысль.

– Нам приходится идти на компромиссы каждый день. Давая на лапу полицейскому, чтобы он воздержался от проведения операций, прибегая к мерам устрашения по отношению к лавочникам, сажая своего человека в органы таможенного надзора, чтобы обеспечить контрабандный провоз оружия, золота, слез мака... Разве, проводя в жизнь эти мероприятия, вы не идете на своего рода компромиссы? Почему подобная гибкая политика невозможна в отношении складов?

– Потому, мистер Мэрок, – ответил Преподобный Чен, – что все склады – единая и неделимая собственность триады Зеленый Пан. Это наше наследие, и оберегать его – наш долг чести.

– Если вопрос зашел о наследии, то у старожилов Гонконга, у хакка,гораздо больше прав на склады, – заметил Джейк. – Но, конечно, мне нечего возразить, когда вы говорите о долге чести. Однако, почтенный Чен, скажите мне по совести, получаете ли вы хоть какие-то прибыли со складов с самого начала этой войны?

– Никаких.

В голосе Преподобного Чена не было даже намека на эмоции.

Джейк встал и подошел к окну. Южно-Китайское море было на своем месте.

– Если бы я был экономическим советником руководителя триады, вовлеченной в эту бесперспективную войну, я бы мог от его имени связаться с главным хаккаи предложить ему следующее, – начал он. – Пусть те хакка,которым надоело качаться на волнах в своих джонках, перейдут на наземный образ жизни. Пусть они занимаются складами и получают с них прибыль. Но на одном условии: пятьдесят процентов с выручки они могут оставлять себе, а другие пятьдесят должны быть поделены поровну между руководителями 14К и триады Зеленый Пан.

Джейк замолчал, чтобы дать возможность Преподобному Чену оценить сказанное. Затем он продолжил свою мысль, делая акцент на выгодах, которые сулит такая сделка.

– Руководитель триады Зеленый Пан получал бы в таком случае ежемесячно значительную сумму денег, не заставляя никого из своих людей заниматься мало престижной для вас работой по содержанию складов и, более того, не заставляя их рисковать своей жизнью в войне, которая грозит затянуться до бесконечности. Далее. Хаккабудут у него в неоплатном долгу, поскольку это решит их проблемы с подрастающим поколением, которое хочет жить иначе, чем они. Недовольство среди молодежи распространяется, как эпидемия, вы об этом сами прекрасно знаете. И такой выход удовлетворил бы и отцов, и детей: дети получили бы хорошую работу на земле, но в то же время связанную с их плавучим отчим домом... Вы только представьте себе, как подымется престиж человека, явившегося инициатором таких грандиозных реформ!..

Преподобный Чен очнулся от самого долгого из раздумий, которые посещали его за последний год.

– Мистер Мэрок, я беру назад свои слова, сказанные в начале нашего знакомства, но не безусловно. Вы действительно черт, но не в том смысле, в котором я употребил это слово тогда. Вашему чертовскому уму может позавидовать любой китаец. – Он рассмеялся, и смех его был заразительным, как у ребенка.

– Я думаю, что в вас я нашел свое секретное оружие!

* * *

Ничирен лежал в объятиях Перл. Он прислушивался к ее нежному посапыванию, ощущал исходящий от ее уст чуть заметный запах алкоголя, смешивающийся с мягким запахом ее духов и чуть-чуть терпким – секса. Окна были широко распахнуты, и сквозь них в комнату вливались сонные трели цикад. Свет луны упал на шелковистую кожу ее рук, когда она пошевелилась, переходя, возможно, из одного красочного сна в другой.

Он знал эти запахи, звуки, ощущения, как художник знает краски на своей палитре. В его прежние посещения Гонконга эта гамма ощущений служила мощным стимулом, посылающим его в глубокий сон без всяких сновидений, от которого он просыпался через десять часов отдохнувшим и посвежевшим.

Но сейчас сон был так же далек от него, как берега Японии. И не о Перл он думал.

Он думал о Камисаке.

Она нашла его в лунном сиянии, пробившемся наконец-таки сквозь облака, из-за которых первая половина ночи была такой тяжелой и липкой, влившемся в комнату сквозь распахнутое окно и посеребрившем их переплетенные ноги.

Хотя в искусстве любви Перл была сильна по-прежнему, Ничирен чувствовал, что какой-то барьер, непоколебимый, как гранит, мешает ему войти в мир, в котором она была царицей. Но барьер не внешнего характера, а выросший в нем самом, когда его душа была объята сном. Проснувшись, он обнаружил, что в нем произошли какие-то необратимые перемены.

И вот сейчас, лежа в полутьме среди раскиданных вокруг него эпикурейских атрибутов, он понял, что этот барьер – дело рук Камисаки. Это она воздвигла эту стену внутри него.

Душевной сумятицей, которую он теперь переживал, он обязан тоже ей. Япония приказывала ему вернуться назад не только голосом земли, взрастившей его, но и голосом человеческого духа. Впервые в жизни он увидел, что власть комисильнее власти земли.

И это откровение потрясло его до глубины души. Самый факт, что его чувство к другому человеческому существу может пересилить все его жизненные установки, вбитые ему в голову давным-давно его матерью, поверг его в полную прострацию.

Но что самое странное, в этом новом для него чувстве ему было так же уютно, как в гамаке, привязанном к могучим соснам, пропускающим сквозь свою хвою достаточно солнечного света, чтобы согреть, но не достаточно, чтобы обжечь. И он с упоением покачивался в этом гамаке.

Довольный до безобразия.

Как такое может быть? Разве не внушала ему мать, что довольство не существует в этом мире, как и подлинное совершенство?

Теперь он начал подозревать, что мать заблуждалась.

Потому что теперь он понимал, что значит быть своим среди людей. И одновременно с этим он понимал – причем с такой же отчетливостью, с какой осознавал, что в данный момент он находится в Гонконге, – что Юмико никогда не понимала, что это значит. Она просто-напросто не владела этим понятием, как рожденный слепым не может знать, что такое свет. До сих пор он ощущал себя отверженным – не то в силу обстоятельств, не то потому, что сам выбрал для себя такое амплуа. Было в этом ощущении некоторая доля злобного удовлетворения: заставлять других чувствовать по отношение к тебе то, что они и так бы к тебе почувствовали. Но в этом была некоторая иллюзия самоутверждения, как будто сознательное культивирование своей боли и своего гнева было необходимо для его выживания во враждебном мире.

И, как ни странно, его путь к прозрению, на который его вывела Камисака, принес первые плоды благодаря Марианне Мэрок. Она послужила в этом своего рода катализатором. Потому что Марианна была первым человеком, который заставил его увидеть в ней человека, несмотря на всю его предубежденность против нее. Возникшая между ними дружба была удивительной как по своей неожиданности, так и по силе. Это была воистину чистая дружба. Что-то в этой женщине глубоко тронуло его душу и побудило его искать контакта с миром вообще. Марианна вывела на свет божий чувства, которые всегда жили в нем, но были в свое время подавлены уродливым воспитанием, организованным для него его матерью. Марианна заставила его увидеть, что он может чувствовать. Поэтому ее смерть он пережил, как настоящую трагедию.

Ничирен думал о своем Источнике. Я твой спаситель,– постоянно внушал ему его электронный голос. Ничирен никогда не встречался с Источником и сомневался, что когда-либо встретится. И в этом был свой смысл. Во всяком случае, Источник убедил его в этом, когда заключал с ним договор. Подчиняясь воле Источника, он спасал свою душу, осуществлял тайную помощь Китаю и подрывал влияние Советов в Юго-Восточной Азии.

Источник знал о его любви к Японии. Советы были враждебны к этой стране. Враги его духовной Родины были его врагами. Даже этого последнего фактора было бы достаточно, чтобы убедить Ничирена сотрудничать с Источником.

Теперь Ничирен не был во всем этом так уверен. У него было ощущение, что он стоит посреди затемненного анатомического театра. Перед ним был образ Юмико. Но он видел ее будто бы сквозь фасетчатые глаза насекомого. Она была матерью, которую он любил; она была калекой, которую он жалел; она была создательницей ужасного, мстительного демона, которого она слила с его душой посредством колдовской науки.

Он видел перед собой Юмико, какой она была во плоти: красавицей и уродкой. Вслушавшись в тишину ночи, он услышал литанию, которой его мать вызвала дух его тезки.

Внезапно он почувствовал удушье. Даже близость, к Перл царапала его плоть, как наждаком. Ее руки, так нежно и ласково обнимающие его, показались ему щупальцами спрута, присосавшимися к нему.

Судорожно хватая воздух открытым ртом, он высвободился из ее объятий и спустил ноги с кровати. Поднялся и тихо пересек испещренную пятнами лунного света комнату.

Мгновенно оделся и выскользнул через переднюю дверь, как призрак, рожденный утренним туманом. Когда он вышел на улицу, луна уже зашла, и ночная тьма вновь окутала землю.

* * *

В конце концов, Лантин сам решил свою судьбу.

Он отклонил предложение Даниэлы разъехаться по своим домам. Смерть, сказала она в шутку, всегда утомляет ее.

У Лантина она абонировала его шикарное кожаное кресло. Дом был достаточно велик, и эту комнату Лантин отвел под кабинет. Даниэла почему-то подумала, что если бы у него были дети, он бы устроил здесь детскую.

Всю стену занимали массивные полки красного дерева, заполненные всемирной литературой. Что бы там о Лантине ни говорили, но невежественным человеком его не никто назвать бы не мог.

На письменном столе, тоже красного дерева, стояла фотография самого Лантина, только гораздо моложе. Он улыбался в объектив. Рубашка с открытым воротом и само выражение лица наводили на мысль, что перед вами отчаянный парень и очень чистый. Рядом был столик с пишущей машинкой. Стены кабинета удивляли своей безмятежной голубизной, потолок с лепниной был кремового цвета.

Придя к Лантину, Даниэла облачилась – по его требованию – в домашнее платье от Диора из чистого шелка. До того, как Лантин купил для нее это платье, она знала о том, что существуют домашние платья только понаслышке. Оно было очень приятным на теле: под ним у Даниэлы ничего не было, кроме шелковых чулок, ну и, конечно, пояса с резинками, чтобы чулки держались.

Чулки с резинками – это была все лантинская фантазия, но Даниэла не возражала. В доме у него она всегда ощущала себя, как в паровой бане: жарко, непривычно, иногда мучительно трудно дышать, но, если расслабиться, можно получить удовольствие.

Лантин, как всегда, сам занялся стряпней на кухне. Оставшись одна, Даниэла открыла стеклянную дверцу книжного шкафа, где Лантин хранил свои самые дорогие книги. Сразу же ей попался на глаза роман Полин Реже «История О» на французском языке. Он понравился ей своим шикарным кожаным переплетом и золотым обрезом. Мало кто знал, что она говорила и читала на восьми языках. А к французскому у нее была особая любовь. Французскую прозу она ставила на второе место после русской.

Пролистав первые двадцать страниц, Даниэла уже составила приблизительное представление о романе. На стерео крутился диск с музыкой Моцарта. Через каждые пятнадцать минут забегал Лантин, чтобы перевернуть пластинку или поставить новую. Но на всех был только Моцарт.

Сочетание музыки Моцарта, интеллектуальной прозы Реже и шелкового платья от Диора создало неповторимый букет ощущений, так что у нее даже слегка закружилась голова. Невозможно было поверить, что она все в той же Москве, а не в Париже. В Париже, где ей когда-то удалось завербовать своего лучшего агента.