Текст книги "Зловещий барьер"

ГЛАВА 6

Тропинка, вся в пятнах лунного света, взбиралась все выше и выше, петляя и извиваясь, как испуганная змея.

Прошло лишь несколько часов с тех пор, как Корбетт разбился всмятку, а Грэхему казалось – целый год. Отогнав воспоминание, он нырнул в тень сотворенного самой природой обелиска, который высился рядом с дорогой Унылая луна заливала тусклым светом мрачные скалы и молчаливые сосны, придавая гористому пейзажу бледный, призрачный вид.

Затаившись, путник лихорадочно обшарил взглядом густые тени, пятнавшие только что пройденный путь. Напрягая слух, силился он уловить среди шелеста листвы, скрипа ветвей, журчания невидимого ручья какие-нибудь посторонние звуки – звуки, которые могли бы принадлежать чему-то обычно неслышимому. Невольно, только для того, чтобы успокоить свою чрезмерную бдительность, он старался разглядеть незримое, услышать беззвучное, ожидая появления того, что при встрече никому не оставляло времени для раздумий.

Так он простоял целых пять минут. Нервы взвинчены, мышцы напряжены, тело и разум устремлены навстречу опасности, грозящей вырваться из мрака и безмолвия. Но ничего' не случилось – вокруг все так же громоздились суровые скалы, тянувшие свои рваные вершины к таким же рваным облакам, да сосны, как часовые, несли свою вахту, охраняя ночной покой.

Грэхем уже который раз останавливался вот так, озирая пройденный путь, – и каждый раз тропа оказывалась пуста, ничто не внушало подозрений.

Таинственные преследователи, крадущиеся за ним по пятам в черноте ночи, были порождением его усталого ума. Он достаточно владел собой, чтобы понимать: все это – лишь плод разыгравшегося воображения, и все же не мог удержаться;. снова и снова выбирал наблюдательный пункт и, напрягая усталые глаза, пытался отыскать подтверждение преследующих его кошмаров.

Он вглядывался в ночь, пока не убедился, что все спокойно, потом вышел из густой тени, отбрасываемой обелиском, и двинулся вверх по тропе. Проваливаясь в глубокие расщелины, натыкаясь на разбросанные тут и там валуны, еле видимые в обманчивом свете луны, он спешил все вперед и вперед.

Тропа, прихотливо извиваясь, шла вокруг горы и заканчивалась в маленькой долине, с трех сторон окруженной нависающими каменными утесами. Дом, стоящий в конце долины, казалось, припал к земле и затаился. Это была не какая-нибудь развалюха, а мощное сооружение из бетона и местного камня – мрачное, приземистое, зловещее в своем одиночествое.

У входа в долину стоял ветхий старинный указатель На его выцветшей табличке были неуклюже выведены слова: МИЛЛИГАНЗ СТРАЙК. Прищурившись, путник пристально всмотрелся в надпись, потом оглянулся на тропу. Ничего подозрительного.

Он стал крадучись пробираться через долину. Угольно-черные тени громоздящихся вокруг скал поглотили его собственную тень. Наконец он добрался до безмолвно застывшего дома и оглядел его холодные, бесстрастно поблескивающие окна. Ни в одном из них не мелькнул приветливый огонек, ни единого звука не доносилось из-за суровых стен. Все было тихо, только потревоженный камень с шумом скатился по тропе. Этот слабый отдаленный гул заставил его прижаться к стене и сунуть руку в карман. Целых пятнадцать минут он следил за освещенным луной входом в долину.

Успокоившись, Грэхем сильно постучал в бронированную дверь, потом подергал за ручку – заперто. Он еще раз постучал, на этот раз булыжником. Никакого ответа. Повернувшись спиной к двери и вперив налитые кровью глаза в белеющий под луной указатель, он заколотил по броне подкованным башмаком, так что по всей долине прокатилось эхо.

Пока он яростно сражался с дверью, сердце его сжималось от ужаса. А вдруг другие уже проникли в дом до него, другие, которые не стучались и не открывали дверей, а просто вошли, коварно и бесшумно? Другие, стрелять в которых бесполезно, убежать от которых – невозможно.

Прогнав панику, он нанес двери последний сокрушительный удар. Если через минуту никто не откроет, он возьмет здоровенный камень-и разобьет железную решетку на окне. Он должен войти любой ценой, даже если придется разнести весь дом. Прижав ухо к двери, он напряженно прислушался и уловил слабое гудение, которое переросло в низкий вой.

Вой прекратился; лицо сыщика прояснилось. Раздался металлический грохот, потом послышались медленные осторожные шаги. Лязгнула цепочка, заскрипели отодвигаемые засовы, щелкнул замок – и дверь приоткрылась на шесть дюймов.

– Ну, кто там? – спросил из темноты низкий глуховатый голос.

Грэхем кратко представился и спросил:

– Профессор Бич?

Дверь распахнулась, и хозяин, неразличимый в царившем внутри мраке, отрывисто произнес:

– Входите, Грэхем. Когда-то мы встречались. В этой кромешной тьме я вас не узнал.

Войдя, Грэхем услышал, как дверь захлопнулась, загремели запоры. Его взяли за руку и в полной темноте перевели через площадку. Прямо перед лицом раздался лязг и скрежет металла, и пол ушел у него из-под ног. Надо же – лифт, в таком месте!

Мимо проплыл плафон, и кабина остановилась. В лучах света перед Грэхемом предстало лицо профессора. Он был все тот же: высокий, темноволосый, с тонкими чертами лица. Бремя прожитых лет мало сказалось на нем. Грэхем не видел его несколько лет, но не заметил никаких перемен. Нет, одна перемена все-таки была, причем ошеломляющая – глаза!

Тонкий, горбатый, как у ястреба, нос обрамляла пара холодных суровых глаз, сверкающих каким-то неземным светом. Было что-то подавляющее в их сверхъестественном блеске, что-то гипнотическое в остром, настороженном, проницательном взгляде.

– Почему наверху так темно? – поинтересовался Грэхем, все еще не в силах оторваться от этих поразительных очей.

– Свет приманивает ночных тварей, – уклончиво ответил Бич. – Они могут причинить неудобство. – Он разглядывал гостя. – Кто вас надоумил искать меня здесь?

– Редактор газеты, издающейся в Бойсе, знает, что вы часто уединяетесь в этом доме. Он сказал, что утром пришлет репортера посмотреть, живы вы или нет. Вот я и решил его опередить.

Бич вздохнул.

– Так я и знал: после того, что случилось, сюда набежит целая свора ищеек. Ну, да ладно! – Он провел Грэхема в небольшую комнату, всю заставленную книгами, и подвинул гостю стул. Осторожно закрыв дверь, сел напротив. Потом переплел длинные, тонкие пальцы и устремил на собеседника свой странный взгляд – Мне искренне жаль, что мы встречаемся при таких прискорбных обстоятельствах. Полагаю, ваш приход связан с катастрофой в Силвер Сити?

– Да.

– Но Ведомство целевого финансирования здесь вроде бы ни при чем. Почему же вас это интересует? – Темные, тонко очерченные брови профессора вопросительно поднялись.

– Вы правы, – согласился Грэхем. Сняв с руки кольцо, он передал его Бичу. – Может быть, вы слышали о таких вещах, даже если вам не доводилось их видеть? На его внутреннюю поверхность нанесена микроскопическая надпись, подтверждающая, что я являюсь сотрудником Разведывательной службы США Если хотите, можете посмотреть под микроскопом.

– А, разведка! – Нахмурив лоб, Бич задумчиво повертел в пальцах кольцо и отдал владельцу, даже не удосужившись разглядеть как следует. – Верю вам на слово, – он нахмурился еще сильнее. – Если вас интересует, почему взорвался нитрат серебра, то на этот вопрос я ответить не смогу. Мне еще несколько недель придется давать бесчисленные объяснения полицейским, заводским инспекторам, химикам-технологам, репортерам. И все они будут даром тратить время. Я совершенно не в силах объяснить причину аварии.

– Лжете! – без обиняков заявил Грэхем.

Покорно вздохнув, ученый поднялся и медленно направился к двери. Он отыскал палку с крючком на конце, зацепил ею большой экран, спрятанный в углублении потолка, и опустил его вниз. Удостоверившись, что экран полностью закрывает дверь, он вернулся на свое место.

– Почему вы считаете, что я лгу?

– Потому что вы, как никто другой, знаете, что раствор был непостижимым образом взорван тем таинственным феноменом, который вы пытались сфотографировать, – ответил Грэхем, чувствуя, как волосы у него на затылке зашевелились. – Потому что кому-то из вашей команды удалось, наконец, получить запретное изображение – и вот ответный ход: Силвер Сити сметен с лица земли.

Горло у него судорожно сжалось. Грэхем отчетливо почувствовал, что этими словами подписал себе смертный приговор, и с удивлением отметил, что все еще жив. Он взглянул на Бича, желая увидеть, какой эффект произвело на него это заявление, но ученый только крепче сжал скрещенные на груди руки, да в его горящих глазах блеснула едва различимая искра.

– Ведь город пал жертвой того же явления или явлений, которое погубило невесть сколько лучших ученых мира, – наступал Грэхем, – как раз выяснение обстоятельств смерти некоторых из этих ученых – американских ученых – и привело меня к вам.

Он достал бумажник, извлек из него телеграмму и передал Бичу. Тот стал читать, бормоча себе под нос:

ПОЛИЦИЯ БОЙСЕ ДЛЯ ГРЭХЕМА ЕДИНСТВЕННЫЙ ОБЩИЙ ЗНАМЕНАТЕЛЬ ТИРЕ ВСЕ БЫЛИ ДРУЗЬЯМИ БЬЕРНСЕНА ИЛИ ДРУЗЬЯМИ ЕГО ДРУЗЕЙ ТОЧКА ГАРРИМАН.

– Имеются в виду те, кто умер в прошлом месяце. – Жестом обвинителя Грэхем наставил на профессора указательный палец. – Но ведь и вы были другом Бьернсена!

– Совершенно верно, – согласился Бич и стал задумчиво изучать собственные руки. – Мы с Бьернсеном очень старые друзья. Таких, как я, осталось совсем немного. – Он поднял глаза и посмотрел прямо в лицо собеседнику. – И еще я должен признаться, что у меня действительно много таких сведений, которые я собираюсь хранить в строгой тайне. Ну и что вы собираетесь со мной делать?

Этот дерзкий вызов мог бы смутить кого-то менее настойчивого. Но сыщик так легко не сдавался. Уперев руки в голени и подавшись вперед, он постарался изобразить на лице такое выражение, как будто ему известно гораздо больше, чем подозревает его оппонент, больше, чем он пока намерен открыть.

– Скажу вам откровенно, – начал он, – Ирвин Уэбб оставил тайное послание, которое нам удалось расшифровать. Оно содержало многое из того, что он обнаружил. Уэбб утверждал: эту картину необходимо показать миру – если такое зрелище не приведет к бойне.

– Бойня! – хрипло вырвалось у Бича. – Разве вам не достаточно того, что случилось с Силвер Сити? Один человек видит картину, смотрит на нее, думает о ней – и в единое мгновение тридцать тысяч людей расплачиваются за это своими жизнями, а может быть, и душами. Вот и сейчас самый опасный для вас враг – ваши собственные мысли. Зная самую малость, думая о ней, размышляя, прокручивая ее в мозгу, вы сами подставляете себя под удар, обрекаете себя на гибель. Вас выдает непроизвольная деятельность вашего же ума. – Взгляд его скользнул к двери. – Если вдруг люминещентный экран на двери засветится, ни я, ни весь цивилизованный мир уже не смогут спасти вас от немедленной смерти.

– Знаю, – невозмутимо ответил Грэхем. – Но риск, которому я подвергаюсь, ничем не больше вашего: к тому же, он не сможет возрасти, если я узнаю то, что уже известно вам. От большего знания смерть не станет больше. – Стараясь не смотреть на экран, он сосредоточил все внимание на сверкающих глазах собеседника. Если экран засветится, он увидит его отсвет в глазах Бича. – Раз уж бойня все равно произошла, несмотря на то, что истина не стала достоянием масс, навряд ли положение ухудшится, если истина выйдет наружу.

– Ваше предположение, – Бич саркастически усмехнулся, – построено на ошибочной предпосылке: плохое не может стать еще хуже. – Он не сводил глаз с экрана. – Когда-то не было ничего хуже лука и стрел – пока не появился порох. Не стало ничего хуже него – пока не появились отравляющие газы. Потом бомбардировщики. Потом сверхзвуковые ракеты. Потом атомные бомбы. Сегодня – бактерии и вирусы-мутанты. Завтра – что-нибудь еще. – Последовал отрывистый язвительный смешок. – Ценой слез и страданий мы начинаем понимать, что всегда есть простор для дальнейших усовершенствований.

– Охотно поспорю с вами, но только когда буду знать все факты, – парировал Грэхем.

– Поверить в эти факты невозможно!

– Но вы-то сами верите?

– Логичный вопрос, – с готовностью согласился Бич. – Только в моем случае о вере речи не идет. При чем здесь вера, если знание получено эмпирическим путем! Нет, Грэхем, я в них не верю – я их знаю! – Он задумчиво погладил подбородок. – Для людей сведущих неопровержимые доказательства, которые удалось собрать, не оставляют места сомнениям.

– Так что же это за факты? – не отступал Грэхем, всеми силами стараясь заставить ученого заговорить. – Что – развеяло по ветру Силвер Сити? Что прервало эксперименты целой группы ученых, прикончив их таким образом, чтобы не вызвать никаких подозрений? Что только сегодня убило начальника полиции Корбетта?

– Корбетт? Так он тоже погиб? Бич погрузился в длительное раздумье, устремив глаза через плечо собеседника на занавешенную дверь. В комнате повисла тишина – только настольные часы отсчитывали время, оставшееся до смерти. Один ум лихорадочно мыслил, другой с суровой неумолимостью ждал. Наконец Бич встал и выключил свет.

– Лучше наблюдать за экраном в темноте, пояснил он. – Садитесь сюда, рядом со мной, и не сводите с него глаз. Если он засветится, начинайте думать о чем-то постороннем, или само небо не сможет вас спасти!

Придвинувшись поближе к ученому, Грэхем устремил взгляд во тьму. Он знал: наконец-то дело вот-вот сдвинется с мертвой точки, и его безжалостно терзали угрызения совести.

«Ты обязан выполнить приказ! – не умолкал в нем внутренний голос. – Твой долг – связаться с Лимингтоном, как тебе было велено! Если Бичу придет конец, а вместе с ним – и тебе, то мир ничего не узнает, кроме того, что ты потерпел неудачу, как и все остальные, причем только потому, что не захотел выполнить свой долг!»

– Грэхем, – произнес из темноты хрипловатый голос Бича, положив конец покаянным мыслям разведчика, – мир получил научное открытие такой же величины и важности и такой же далеко идущей перспективы, как изобретение телескопа и микроскопа.

– Что же это?

– Способ расширения видимой части спектра далеко за пределы инфракрасного диапазона.

– Вот оно что!

Его обнаружил Бьернсен, – продолжал Бич. – Как уже случалось с многими другими великими открытиями, он натолкнулся на него случайно, занимаясь чем-то совсем другим. Но сумел понять значение своей находки и получить практические результаты. Как и телескоп, и микроскоп, она раскрыла перед ним новый, доселе неведомый мир, о котором никто даже не подозревал.

– Новый ракурс, позволяющий увидеть то, что незримо присутствовало и раньше? – подсказал Грэхем.

– Вот именно! Когда Галилей, сам себе не веря, глядел в телескоп, он обнаружил то, что испокон веков было перед глазами несведущих миллионов, то новое, революционное, что перевернуло официально принятую и широко известную геоцентрическую систему.

– Замечательное открытие, – согласился Грэхем.

– Микроскоп дает гораздо лучшую аналогию – ведь он позволил увидеть факт, который с сотворения мира маячил у всех под носом и о котором тем не менее никто не подозревал. Факт, что мы всю свою жизнь соседствуем с бесчисленным множеством живых организмов, скрытых от нас за пределами нашего зрения, скрытых в бесконечно малом. Вы только подумайте, – настаивал Бич, голос его звучал все громче, – юркие живые твари, кишащие вокруг нас – над головой, под ногами, в нас самих. Они борются, размножаются и погибают в нашей же собственной кровеносной системе, и при этом никто о них знать не знал, даже не догадывался, пока микроскоп не прибавил остроты нашему слабому зрению.

– Да, это тоже великое открытие, – подтвердил Грэхем. Несмотря на заинтересованность, нервы его все еще были на взводе: он так и подскочил, когда собеседник случайно коснулся его рукой в темноте.

– Все это веками ускользало от нас – одно, скрываясь в непостижимо большом, второе – в невероятно малом. Точно так же ускользало и другое – затаившись в абсолютно бесцветном. – Глуховатый голос Бича дрожал от волнения. – Шкала электромагнитных колебаний занимает более шестидесяти октав, из которых человеческий глаз снособен увидеть всего одну. Вот за этим зловещим барьером, создаваемым нашим же слабым, ограниченным, беспомощным зрением, и скрываются жестокие, всемогущие господа, правящие каждым из нас с колыбели и до могилы, невидимо и безжалостно паразитирующие на нас – истинные хозяева Земли!

– Кто же они, черт возьми? Перестаньте ходить вокруг да около, говорите же Бога ради! – На лбу у Грэхема выступила холодная испарина, глаза были прикованы к сигнальному экрану. Он с облегчением отметил, что пока ни единый проблеск света не прорезал окружающую тьму.

– Перед глазами, наделенными новой зрительной способностью, они предстают в виде парящих сфер, сияющих бледно-голубым светом, – сообщил Бич. – За их сходство с шарами живого света Бьернсен прозвал их витонами. Они не только живые, но еще и мыслящие! Они – властители земли, а мы – лишь скот на их лугах. Они – жестокие и безжалостные повелители невидимого мира, а мы – их мычащие, потеющие, полоумные рабы, до того тупые, что только теперь прознали про свои оковы.

– А вы можете их видеть?

– Могу! Но порой готов молить Всевышнего, чтобы мне никогда не доводилось их увидеть! – В тесной комнате отчетливо слышалось дыхание ученого. – Все те, кто повторил последний эксперимент Бьернсена, обрели способность проникать за этот зрительный барьер. Увидевшие витонов уже не могли жить спокойно, начинали постоянно думать о них – и входили под сень смерти. На определенном расстоянии витоны умеют читать человеческие мысли с такой же легкостью, с какой мы читаем открытую книгу. Вполне понятно, что они немедленно пресекают распространение информации, которая может в конце концов привести к тому, что мы бросим вызов их многовековому господству. Они так же хладнокровно отстаивают свою власть, как мы отстаиваем свою – над животным миром, а именно – уничтожая противников. Вот и тот, кто последовал примеру Бьернсена и не сумел скрыть полученное знание в тайниках ума или невольно обнаружил его во сне, когда мозг был беззащитен, уже никогда не сможет ничего сказать. Помолчав, он добавил: – Не исключено, что нас ждет та же участь. – Снова повисло молчание, отмеряемое равномерным тиканьем часов. – И вам, Грэхем, предстоит та же пытка, ибо знание несет в себе проклятие. Тренированный ум может постараться спастись, постоянно – ежеминутно, ежесекундно – контролируя свои мысли в часы бодрствования. Но кто из нас способен контролировать свои сновидения? Да, самая смертельная опасность – это сны. Не ложись в постель – она может взорваться!

– Я подозревал нечто подобное.

– Неужели? – Бич был явно удивлен.

– С самого начала расследования бывали странные, необьяснимые мгновения, когда я ощущал: просто необходимо начать думать о чем-то другом. Я не раз повиновался этому абсурдному, но властному импульсу – занять мысли чем-то посторонним, чувствуя, веря, почти зная, что так безопаснее.

Только это вас и спасло, – подтвердил Бич. – Иначе вас бы давно прикончили.

– Неужели я владею своими мыслями лучше, чем такие гораздо более талантливые люди, как Бьернсен, Лютер, Мейо, Уэбб?

– Дело не в этом. Просто вам было легче. Ведь то, что вам приходилось контролировать, не выходило за рамки смутных подозрений. В отличие от других, вам еще не доводилось подавлять в себе мысли, содержащие ужасную истину во всей ее полноте. Настоящая проверка только начинается – посмотрим, на сколько вас хватит теперь! – зловеще добавил он.

– И все же, спасибо Всевышнему за эти подозрения, – пробормотал Грэхем.

Похоже, что вас посещают вовсе не подозрения, – сказал Бич. – Если эти ощущения, несмотря на всю свою смутность и неопределенность, все же были достаточно сильны, чтобы в противовес инстинкту рассудка заставить вас повиноваться, то у вас скорее всего необычайно развито экстрасенсорное восприятие.

– Никогда не задумывался ни о чем подобном, – признался Грэхем. – Просто времени не хватало, чтобы копаться в себе.

– Такая способность встречается не особенно часто, и тем не менее она далеко не уникальна.

Встав со стула, Бич включил свет и выдвинул ящик большого каталожного шкафа. Порывшись в ворохе газетных вырезок, заполняющих ящик, он извлек одну из подборок и стал ее просматривать.

– Здесь собраны сведения о подобных случаях за сто пятьдесят лет. Вот Мишель Лефевр из СентЭйва – это во Франции, неподалеку от Ванна – ее не раз исследовали французские ученые. Они установили, что ее экстрасенсорное восприятие составляло шестьдесят процентов от нормального зрения. Хуан Эгерола из Севильи – семьдесят пять процентов. Вилли Осипенко из Познани – девяносто процентов. – Он извлек из пачки очередную вырезку. – – А вот самый смак! Взято из английской газеты «Тит Битс» от 19 марта 1938 года. Илга Кирпс, латышская пастушка из-под Риги, молоденькая девушка с интеллектом не выше среднего и в то же время научный феномен. Комиссия из ведущих европейских ученых подвергла ее самой тщательной проверке, в результате чего было установлено, что она, несомненно, обладает настолько развитым экстрасенсорным восприятием, что оно по силе своей превосходит обычное зрение.

– Посильнее, чем у меня, – заметил Грэхем.

Профессор сложил вырезки в ящик, потушил свет и вернулся на свое место.

– Сила бывает разной. Илга Кирпс – витонский гибрид. Экстрасенсорное восприятие – чисто витонское качество.

– ЧТО?!! – Грэхем весь напрягся, пальцы его вцепились в ручки кресла

– Это витонское качество, – невозмутимо повторил Бич. – Илга Кирпс – весьма удачный результат эксперимента, поставленного витонами. Ваш случай менее показателен, возможно, потому, что операция была проведена внутриутробно.

– Внутриутробно? Господи, уж не думаете ли вы?..

– Я давно вышел из того возраста, когда говорят не то, что думают, – заверил его Бич. – И когда я говорю «внутриутробно», то имею в виду именно это. Я хочу сказать, что не будь этих проклятых светил, мы сегодня не знали бы многочисленных осложнений, связанных с родами. Когда они бывают неудачными, дело вовсе не в несчастном случае, как обычно полагают! Грэхем, теперь я допускаю возможность явления, которое отвергал всю свою жизнь, считая его чистой воды абсурдом, – возможность непорочного зачатия. Я допускаю, что могли быть случаи, когда беспомощные, ни о чем не подозревающие жертвы подвергались искусственному оплодотворению. Витоны постоянно вмешиваются в нашу жизнь, ставя на нас, своих космических подопытных животных, тончайшие хирургические эксперименты!

Но зачем, зачем?

– Чтобы выяснить, возможно ли привить человеку витонские качества. – Помолчав мгновение, Бич сухо добавил: – Зачем люди учат тюленей жонглировать мячами, попугаев – ругаться, обезьян – курить папиросы и ездить на велосипеде? Зачем они пытаются вывести говорящих собак и заставляют слонов выполнять дурацкие фокусы?

– Улавливаю параллель, – мрачно согласился Грэхем.

– У меня здесь еще тысячи вырезок, где говорится о людях, наделенных нечеловеческими способностями, страдающих от неестественных или сверхьестественных дефектов, рождающих жутких уродов, которых сразу же умерщвляли или прятали подальше от посторонних глаз. И о многих других, ставших жертвами непонятных экспериментов или необычной судьбы. Помните случай с Дэниелом Данглассом Хоумом, который на глазах у изумленной публики вылетел, как птица, из окна первого этажа? Это подлинный случай, когда человек обладал способностью левитации, а ведь именно так передвигаются витоны! Вам нужно прочитать книгу «Триумф чародея», там как раз говорится о Хоуме. Он обладал и другими таинственными силами. Только он вовсе не был чародеем. Он был витоночеловек!

– Силы небесные!

– Еще был Каспар Хаузер, человек из ниоткуда, – как ни в чем не бывало продолжал Бич. – Ничто не появляется из вакуума, так что Хаузер, как и все остальные, тоже где-то родился. Скорее всего, в лаборатории витонов. Быть может, такая же таинственная участь постигла и Бенджамена Бэтхерста, чрезвычайного посла Великобритании в Вене. 25 ноября 1809 года он скрылся за парой лошадей – и бесследно исчез.

– Я не совсем улавливаю связь, – возразил Грэхем. – Какого черта эти супертвари заставляют людей исчезать?

Даже сквозь темноту он уловил холодную, безжалостную усмешку Бича.

– А почему студенты-медики заставлярт исчезать бездомных кошек? Из каких ничего не ведающих болот исчезают лягушки, которых потом препарируют? Кто тащит из морга труп бродяги, так что кишки волочатся по мостовой?

– Брр! – Грэхем поежился от омерзения.

Исчезновение – самое обычное дело. Что, например, случилось с экипажем «Марии Целести»? Или с экипажем «Розали»? Не были ли они подходящими лягушками, которых вытащили из ближнего болота? Что случилось с «Уаратой»? Не был ли человек, который в последний момент передумал плыть на «Уарате», наделен экстрасенсорным восприятием, или же он получил подсознательное предупреждение, поскольку оказался неподходящей лягушкой? Что делает одного человека подходящим, а другом – нет? Неужели первый живет под бременем постоянной опасности, а второй может всю жизнь наслаждаться покоем? Неужели в каждом из нас есть нечто особое, неуловимое, что означает: я обречен на смерть, а вы останетесь невредимы?

– Это покажет только время.

– Время! – презрительно фыркнул Бич. – Может быть, уже миллион лет мы таскаем на своем горбу дьявола и только сейчас, наконец, начинаем прозревать. Гомо сапиенс – человек, несущий бремя беды! – Он что-то пробормотал про себя, потом продолжил: – Только сегодня утром я изучал один случай, разгадать который не могут вот уже десять лет. Подробности опубликованы в лондонской «Ивнинг Стэндарт» за 16 мая 1938 года и несколькими днями позже в британской «Дейли Телеграф». Судно Англо-Австралийской линии водоизмещением 5466 тонн исчезло в единый миг. Современный, надежный корабль, спокойное море. И вдруг – ни корабля, ни экипажа из тридцати восьми человек. Они испарились посреди Атлантики, в пятидесяти милях от других судов, незадолго до этого отправив радиограмму, подтверждавшую, что все у них в полном порядке. Спрашивается, куда они все подевались? И где большинство из тех тысяч, которых годами ищет Бюро розыска пропавших без вести?

– Кому вы говорите! – Грэхем безуспешно пытался разглядеть в темноте спасительный экран. Он где-то там, на своем посту, охраняет их, как безмолвный часовой, но он способен лишь подать молниеносный сигнал о вторжении противника. А уж обороняться им придется самим.

– Ответ мне не известен, – признался Бич. – Да и никому не известен. Единственное, что можно сказать: их захватили силы, о которых мы только начинаем понемногу узнавать, силы неведомые, но ни в коем случае не сверхъестественные. А зачем их взяли – можно разве что догадываться. Они исчезли, как исчезали многие с незапамятных времен и как будут исчезать впредь. Вернулись единицы: что с ними сделали – так никто и не уразумел. Это те, кого потом распяли, сожгли на костре, расстреляли серебряными пулями и закопали, присыпав чесноком, или же упрятали в психушку.

Может быть, – скептически заметил Грэхем. – Все может быть.

– Всего месяц назад стратоплан Нью-Йорк – Рио скрылся за облаками над Порт-оф-Спейн, что на острове Тринидад, и пропал. Только что его видели тысячи глаз, секунда – и никакого следа. С тех пор о нем никто не слышал. Девять месяцев назад точно так же исчез новый лайнер Москва – Владивосток. 0 нем тоже никаких сведений. Длинная череда похожих случаев тянется с самого зарождения аэронавтики.

– Припоминаю некоторые из них.

– А что случилось с Амелией Эрхард и Фредом Нунаном, с лейтенантом Оскаром Омдалом, с Брайсом Голдсборо и миссис Ф. У. Грейсон, с капитаном Теренсом Талли и лейтенантом Джеймсом Медкафом, с Нангессером и Коли? Возможно, кто-то из них потерпел крушение, но остальные-то нет, нимало в этом не сомневаюсь. Их похитили, как уже давно похищают людей: поодиночке, группами, целыми партиями.

Нужно предупредить мир, – торжественно произнес Грэхем. – Открыть людям глаза.

– Вы полагаете, кому-то удастся предупредить, открыть миру глаза и остаться в живых? – язвительно осведомился Бич. – Сколько таких потенциальных открывателей уже сомкнуло уста и легло в могилу? И сколько еще тысяч витоны столь же успешно сумеют утихомирить навеки? Сказать – значит подумать, подумать – значит выдать себя, а выдать себя – значит погибнуть. Даже здесь, в этом уединенном убежище, какой-нибудь бродячий невидимка может нас обнаружить, подслушать и заставить поплатиться за то, что мы слишком много знаем. Вот цена неумения скрывать свое знание. Витоны безжалостны, абсолютно беспощадны, об этом свидетельствует тот страшный факт, что они взорвали к черту весь Силвер Сити, как только узнали, что нам удалось их сфотографировать.

– И все равно мир нужно предупредить, – упрямо твердил Грэхем. – Может быть, неведение и есть благо, зато знание – оружие. Человечество должно узнать своих угнетателей, чтобы сбросить их иго!

– Прекрасно сказано, – насмешливо отозвался профессор. – Я восхищен вашей силой духа, только дух – это еще не все. Вы слишком мало знаете, чтобы понять то, что вы предлагаете, невыполнимо.

– Для этого я и вам и пришел, – парировал Грэхем. – Узнать больше! Если л уйду отсюда, не получив всей информации, то в моей неосведомленности будете виноваты только вы. Откройте мне все, что вам известно, – о большем я просить не могу.

– И что потом?

– Всю ответственность и весь риск я беру на себя. Что еще я могу сделать?

Мрак и тишина. Двое застыли, глядя на экран, один, сгорая от нервного нетерпения, другой, погрузившись в невеселые раздумья. Только противоречивые мысли стремительно метались в тишине, отмеряемой неторопливым тиканьем часов. Как будто судьба всего мира дрожала на весах одного-единственного человеческого разума.

– Пошли, – внезапно произнес Бич. Включив свет, он открыл дверь рядом с по-прежнему безразличным экраном и зажег лампы в небольшой, но хорошо оборудованной лаборатории, где в полном порядке выстроились всевозможные приборы.

Потушив свет в комнате, из которой они только что вышли, Бич закрыл ведущую в нее дверь и показал Грэхему звонок, укрепленный на стене лаборатории:

– Если экран в соседней комнате засветится, сработает фоточувствительный элемент и звонок зазвонит. Если это случится, сразу же взбаламутьте как следует свои мысли – или приготовьтесыс худшему

– Понял.

– Садитесь сюда, – велел Бич. – Он протер пальцы эфиром и взял пузырек. – Реакция Бьернсена – синергическая. Вы знаете, что это значит?