Текст книги "Зловещий барьер"

– Она дает чисто ассоциативный эффект.

– Верно! Вы объяснили это по-своему, но весьма удачно. Это реакция, которая вызывается совместным действием препаратов, ни один из которых, взятый в отдельности, не смог бы ее вызвать. Можете себе представить, что это значит – проверить взаимодействие нескольких составляющих во всевозможных комбинациях: нужно провести астрономическое количество экспериментов! Синергетикой будут заниматься еще много лет. И на эффект Бьернсена могли не натолкнуться еще лет пятьдесят. Если бы у него самого не хватило ума распознать проблеск удачи, мы бы все… – он замолчал и, наклонив пузырек над мензуркой, стал тщательно отсчитывать капли.

– Что вы делаете? – спросил наблюдавший за ним Грэхем.

– Собираюсь обработать вас по формуле Бьернсена. На несколько минут вы потеряете зрение, но не пугайтесь: просто ваши палочки и колбочки должны перестроиться. А пока зрение будет изменяться, я подробно расскажу вам все, что мне удалось узнать

Полученный эффект будет постоянным или временным?

Он кажется постоянным, но я не стал бы утверждать категорически. Просто никто не прожил достаточно долго, чтобы удостовериться, насколько он продолжителен.

Поставив пузырек, он подошел к Грэхему, держа в одной руке стаканчик, в другой клочок ваты.

– Что ж, начнем, – сказал он. – А теперь слушайте внимательно, что я вам скажу кто знает, может быть, повторить уже больше не придется!

Сам того не ведая, он оказался пророком .

ГЛАВА 7

По диску заходящей луны проносились бледные клочья облаков. Густая, почти осязаемая тьма окутывала долину. Ночной мрак надежно укрывал дом, угрюмо затаившийся в ее глубине, и неясную тень, которая выскользнула из бронированной двери и метнулась под полог шумящих сосен.

У обшарпанного указателя, залитого лунным светом, тень на мгновение превратилась в силуэт мужчины, потом растворилась, слившись с темными деревьями. По тропе прокатился камешек, где-то хрустнула ветка – и снова вокруг только шелест неугомонной листвы да стон ветвей, колеблемых ночным ветром.

У конца тропы рябина укрыла своими ветвями узкий, стремительный, отливающий металлом корпус. Что-то темное, мелькнув у ствола рябины, слилось с машиной. Тихо щелкнул хорошо смазанный замок, раздался тихий, но мощный гул. Тревожно вскрикнула ночная птица, и металлический цилиндр, выскочив из глубокой тени, рванулся по дороге, держа курс на перевал.

Еще светало, когда тот же самый цилиндр уже стоял у стратопорта Бойсе. На одном краю небосклона мигали на фоне постепенно светлеющей мглы бледные звезды, другой розовел от лучей занимающегося дня. Утренняя дымка полупрозрачной пеленой висела над отрогами Скалистых гор.

Зевнув, Грэхем сказал лейтенанту полиции Келлерхеру.

– Бич и я отправляемся в разное время и следуем разными маршрутами. Для этого есть особые причины. Абсолютно необходимо, чтобы один из нас добрался до Вашинггона. Вы лично отвечаете за то, чтобы через час Бича встретили и в целости и сохранности доставили на борт «Олимпийца».

– Не волнуйтесь, все будет в полном порядке, – заверил его Келлерхер.

– Хорошо, поручаю это вам. – Грэхем еще раз широко зевнул и, не обращая внимания на завороженный взгляд лейтенанта, прикованный к его глазам, забрался на заднее сиденье скоростного армейского реактивного самолета, готового умчать его на восток.

Пригнувшись над рычагами управления, пилот запустил двигатель. Языки пламени и длинные струи пара вырвались из сопел и отразились в зеркальной поверхности крыльев. С пронзительным ревом машина рванулась в рассветное небо, и, протянув за собой быстро тающий перистый шлейф, понеслась над горами, тревожа их покой эхом громовых раскатов.

Набрав высоту над зубчатыми вершинами Скалистых гор, пилот выровнял машину. Грэхем, судорожно зевая, смотрел в иллюминатор. Глаза его, несмотря на усталость, сохраняли все тот же неизменный блеск.

Мерно подрагивая, двигатели развивали скорость, на полмили опережающую скорость звука. Постепенно Грэхем уронил подбородок на грудь, веки его отяжелели и, потрепетав, закрылись. Убаюканный монотонной вибрацией двигателей и покачиванием самолета, он начал похрапывать.

Разбудил его удар колес о землю и стремительный бег по посадочной полосе. Вот и Вашингтон! Легонько толкнув пассажира в бок, пилот усмехнулся и кивнул на часы. Они показали отличное время.

Когда Грэхем вышел, к машине торопливо приблизились четверо. Двоих он узнал: полковник Лимингтон и лейтенант Воль. С ними было двое незнакомцев – высокие, плотные мужчины с властными манерами.

– Получил вашу телеграмму, Грэхем, – сообщил Лимингтон. Его проницательные глаза так и горели от нетерпения. Он достал из кармана бланк и прочитал вслух: – «Дело проясняется, от его исхода зависит судьба человечества. Необходимо доложить президенту. Встречайте армейским самолетом, прибытие два сорок». – Он взъерошил усы. – Я так понимаю, что ваша информация чревата страшными последствиями?

– Именно так! – Устремив в небо холодные, сверкающие глаза, Грэхем, казалось, выискивал там давая сигнал появления невидимых и незваных гостей. Вверху каменной преградой, заслоняющей конспираторов от всевидящих небес, высилась тяжеловесная громада здания Министерства обороны.

Аудитория была смешанная. В ней преобладали настороженное ожидание, внимание и легкое недоверие. Там был полковник Лимингтон, с ним Воль и двое правительственных чиновников, встречавших Грэхема в стратопорте. Слева от них беспокойно ерзали на своих местах сенаторы Кармоди и Дин, доверенные лица президента страны. Широкоплечий флегматик, сидящий справа, – Уиллетс С. Кейтли, глава разведывательной службы США, рядом с ним – его личный секретарь.

За ними – ученые, правительственные служащие, консультанты-психологи, всего две дюжины человек. Вот проницательное лицо, увенчанное белой гривой, – профессор Юргенс, ведущий в мире специалист по массовой психологии, или, как предпочитают говорить его друзья, «реакции толпы». Смуглый мужчина с тонкими чертами, выглядывающий из-за плеча Юргенса, – Кеннеди Вейтч, ведущий специалист по физике излучения. Шестеро слева от него – представители тысячи ученых, уже давно работающих над созданием волновой бомбы, преемницы атомной. Остальные – столь же компетентные специалисты, каждый в своей области, одни неизвестные, другие снискавшие мировую славу.

Внимание собравшихся было приковано ж Грэхему, чьи горящие глаза, хрипловатый голос и выразительные жесты доносили до их восприимчивых умов ужасную правду. Установленный в углу магнитофон с механической точностью фиксировал сведения, ставшие теперь общим достоянием.

– Господа, – начал Грэхем, – не так давно шведский ученый Педер Бьернсен вел поиски в неисследованной области науки; месяцев шесть назад его работа была успешно завершена: при этом обнаружилось, что границы человеческого зрения можно расширить. Этот блестящий результат ему удалось осуществить благодаря применению йода, метиленовой синьки и мескаля. И хотя до сих пор не вполне ясно, как именно данные компоненты реагируют друг с другом, сомневаться в их эффективности не приходится. Человек, прошедший обработку по прописи Бьернсена, способен воспринимать гораздо более широкий диапазон электромагнитных частот, нежели тот, что доступен обычному зрению.

Насколько более широкий? – раздался недоверчивый вопрос.

– Расширение происходит только в одном направлении, – ответил Грэхем, – в сторону инфракрасного диапазона. Если верить Бьернсену, граница проходит в пределах ультракоротких радиоволн.

– Неужели тепловидение? – раздался голос с места.

– Вот именно, тепловидение и даже сверх того, – подтвердил Грэхем.

Повысив голос, чтобы перекрыть возникший ропот изумления, он решительно продолжал:

– Каким именно образом достигается подобный эффект – предстоит поломать головы вам, ученым. Но во всем этом есть еще один поразительный факт, буквально вытащенный на свет Божий благодаря открытию Бьернсена, факт, который не может оставить равнодушным ни меня лично, ни нашу страну, ни весь мир. – Он сделал паузу, потом заявил прямо, без обиняков: – Господа, наша Земля принадлежит другим, более высоко развитым существам!

Как ни удивительно, не последовало ни гневного протеста, ни скептических смешков, ни даже гула изумления. Что-то удержало собравшихся некое общее чувство открывшейся истины или, быть может, ощущение полной искренности говорящего. Так они и сидели, как статуи, застыв на своих местах, устремив на Грэхема потрясенные, завороженные, тревожные взгляды. На лицах было написано: новость превзошла их самые фантастические ожидания.

– Уверяю вас, все, что я сказал, – реальность, не вызывающая ни малейших сомнений, – заявил Грэхем. – Я сам видел этих тварей. Видел, как эти бледные и в то же время странно светящиеся голубые шары проплывали по небу. Два из них стремительно и бесшумно пронеслись надо мной, когда я крался по безлюдной тропе из лаборатории Бича, затерянной в горах между Бойсе и Силвер Сити. Один покачивался в воздухе над стратопортом Бойсе незадолго до отлета лайнера, который доставил меня сюда. Когда я прибыл в Вашингтон, то застал здесь целые дюжины их собратьев. Вот и сейчас над городом парят десятки; возможно, некоторые крутятся над зданием. Они предпочитают людские сборища. Весь ужас в том, что они скапливаются там, где нас много.

– Кто же они? – спросил сенатор Кармоди. Его пухлое лицо раскраснелось.

– Никто не знает. Они не дают времени, чтобы их как следует изучить. Сам Бьернсен полагал, что они вторглись на Землю из других миров, причем сравнительно недавно, однако он понимал, что это чистой воды догадка, поскольку данных для подтверждения гипотезы у него не было. Покойный профессор Мейо тоже склонялся к мысли, что это организмы внеземного происхождения, но считал, что они захватили и поработили нашу планету много тысяч лет назад. Доктор Бич, напротив, думает, что они коренные обитатели Земли, так же, как микробы. Бич говорит, что покойный Ганс Лютер пошел дальше других и, основываясь на наших физических несовершенствах, предположил, что они и есть истинные земляне, в то время как мы являемся потомками животных, которых они вывезли из других миров на своих космических кораблях-скотовозах.

– Скот-скот-скот! – пронеслось по залу. Собравшиеся выговаривали это слово так, как будто оно было бранным.

– Что еще известно об этих существах? – спросил кто-то.

– Боюсь, что очень немногое. Они ничуть не похожи на людей и, с человеческой точки зрения, настолько чужды нам, что не ясно, каким образом мы сможем найти что-то общее, что позволило бы достичь хоть какого-нибудь взаимопонимания. Они выглядят как светящиеся шары около трех футов в диаметре. Их живая, сияющая поверхность окрашена в голубой цвет, но лишена каких бы то ни было внешних признаков. Их нельзя снять на обычную инфракрасную пленку, но Бич изобрел новую эмульсию, с помощью которой их можно регистрировать. Радиолокаторы их не обнаруживают, очевидно, по той причине, что они поглощают радиоимпульсы вместо того, чтобы их отражать. Бич утверждает, что они любят роиться поблизости от антенн радиолокаторов, как ребятишки в жару вокруг фонтана. Он считает, что именно они натолкнули нас на изобретение локатора, чтобы тем самым ценою нашего пота доставить им еще одно непонятное удовольствие.

На лицах слушателей отразилось смешанное выражение изумления и страха; Грэхем продолжал:

– Установлено, что взамен зрения эти зловещие шары применяют экстрасенсорное восприятие, достигшее у них поразительного развития. Вот почему они всегда могли следить за нами, оставаясь для нас неуловимыми: ведь это шестое чувство независимо от электромагнитных колебаний. Кроме того, органы речи и слуха им заменяет телепатическая связь, а может быть, она лишь оборотная сторона того же электрасенсорного восприятия. В любом случае, они могут читать и понимать человеческие мысли, но только на близком расстоянии. Бич назвал их витонами, поскольку, судя по всему, они бесплотны и являются сгустками энергии. Они принадлежат не ж животному, не к минеральному, не к растительному миру, а к миру энергии.

– Ерунда! – взорвался один из ученых, обретя наконец какую-то опору в своей области науки. – Энергия не может сохранять такую компактную и уравновешенную форму!

– А как же шаровые молнии?

– Шаровые молнии? – вопрос застал критика врасплох. Он неуверенно огляделся и пошел на попятный. – Должен признаться, вы меня поймали. Этому феномену наука пока не дала удовлетворительного объяснения.

– И все же наука не отрицает, что молнии представляют собой компактную, временно уравновешенную форму энергии, которую невозможно воспроизвести в лабораторных условиях, – произнес Грэхем серьезно. – Может быть, это умирающие витоны. Не исключено, что эти существа смертны, как и мы с вами, каков бы ни был срок их жизни. А умирая, они рассеивают свою энергию на таких частотах, что внезапно становятся видимыми. – Вынув бумажник, он извлек несколько газетных вырезок. – «Уорлд Телеграм», 17 апреля: сообщение о шаровой молнии, которая влетела в дом через открытое окно и, взорвавшись, подпалила ковер. В тот же день еще одна молния, подпрыгивая, прокатилась по улице ярдов двести и исчезла, оставив после себя волну раскаленного воздуха «Чикаго Дейли Ньюс», 22 апреля: сообщение о шаровой молнии, которая медленно проплыла над лугом, проникла в дом, попыталась подняться по каминной трубе, а потом взорвалась, разрушив камин.

Спрятав вырезки, он усталым жестом пригладил волосы.

– Я позаимствовал эти вырезки у Бича. У него их целая коллекция за последние сто пятьдесят лет. Около двух тысяч статей, посвященных шаровым молниям и другим подобным феноменам. Когда их просматриваешь, зная то, что наконец стало известно, все выглядит совершенно иначе. Они перестают быть коллекцией устаревших сведений и становятся уникальной подборкой неоспоримых, исключительно важных фактов, которые заставляют нас удивляться: почему мы никогда не подозревали того, что открылось нам теперь. Ведь устрашающая картина все время была перед глазами, только нам не удавалось как следует сфокусировать изображение.

– Почему вы считаете, что эти существа, эти витоны – наши господа? – в первый раз подал голос Кейтли.

– Бьернсен установил это, наблюдая за ними, и все его последователи неизбежно приходили к такому же выводу. Мыслящая корова тоже могла бы довольно быстро уловить, чьему господству она обязана тем, что ее сородичи попадают на бойню. Витоны ведут себя так, как будто они – хозяева Земли, но ведь так оно и есть! Они и есть наши хозяева – ваши, мои, президента, любого короля, любого преступника, рождающегося на нашей планете.

– Черта с два! – выкрикнул кто-то из заднего ряда.

Никто не обернулся. Кармоди недовольно нахмурился, остальные не спускали глаз с Грэхема.

– Нам известно мало, – продолжал Грэхем, – но и это малое стоит многого. Бич убедился, что витоны не только состоят из энергии, но еще и зависят от энергии, питаются энергией – нашей с вами энергией! Мы для них – производители энергии, которых им любезно предоставила природа для удовлетворения аппетитов. Потому они нас и разводят, то есть побуждают к размножению. Они пасут нас, загоняют в хлев, доят, а сами жиреют на токах, идущих от наших эмоций, точно так же, как мы жиреем на соках, выделяемых коровами, которым даем корм, содержащий стимуляторы лактации. Покажите мне очень эмоционального человека, чья жизнь была бы долгой и здоровой – и вот вам витонская корова-рекордистка, обладательница первого приза!

– Вот дьяволы! – раздался чей-то возглас.

– Если вы, господа, поразмыслите над этим как следует, – продолжал Грэхем, – то поймете весь ужас создавшегося положения. Давно известно, что выделяющаяся в процессе мышления нервная энергия, как и реакция желез на эмоциональное возбуждение, имеет электрическую или квазиэлектрическую природу. Именно этими продуктами и питаются наши призрачные владыки. Они могут в любое время увеличить урожай, сея ревность, соперничество, злобу и таким образом раздувая эмоции – и вовсю пользуются этим. Христиане против мусульман, черные против белых, коммунисты против католиков – все они льют воду на витонскую мельнипу, все, сами того не сознавая, набивают чужое брюхо. Витоны выращивают свой урожай так же, как мы выращиваем свой. Мы пашем, сеем и жнем – и они пашут, сеют и жнут. Мы – живая почва, взрыхленная обстоятельствами, которые навязывают нам витоны, засеянная противоречивыми мыслями, удобренная грязными слухами, ложью и умышленным извращением фактов, политая завистью и подозрительностыо, дающая тучные всходы эмоциональной энергии, которые витоны потом пожинают серпами беды. Каждый раз, когда кто-то из нас призывает к войне, витоны приглашают друг друга на банкет!

Мужчина, сидевший рядом с Вейтчем, поднялся и сказал:

– Может быть, вы знаете, чем мы занимаемся. Мы уже давно пытаемся расщепить атом. Пытаемся найти способ достичь полного рассеяния субатомных частиц в первоначальную энергию. Пытаемся создать волновую бомбу. И если нам повезет, это будет еще та штучка! Даже одна небольшая бомбочка разнесет мир на куски. – Он облизнул губы и огляделся по сторонам. – Что же, по-вашему, нас витоны вдохновляют?

– Вы еще не получили вашу бомбу?

– Нет еще.

– Вот вам и ответ, – сухо сказал Грэхеж – Может быть, вы ее вообще никогда не получите. А если получите, возможно никогда ею не воспользуетесь. Ну, а если вы ее создадите и взорвете!..

Раздался громкий стук в дверь. Несколько человек вздрогнули от неожиданности. Вошел военный, что-то шепнул Кейтли и сразу вышел. Кейтли встал, лицо его побледнело. Он взглянул на Грэхема, потом обвел глазами собравшихся и заговорил медленно и серьезно:

– Господа, мне очень жаль, но только что стало известно: в двадцати милях к западу от Питтсбурга потерпел крушение «Олимпиец». – Голос его сорвался. Было видно, как он взволнован. – Много пострадавших, один человек погиб. И эта единственная жертва – профессор Бич!

Он сел. Вокруг поднялся встревоженный гул. Целую минуту в зале не утихало волнение. Слушатели переглядывались, испуганно посматривали то на экран, то на лихорадочно горящие глаза Грэхема.

Еще один из посвященных ушел навсегда, – с горечью сказал Грэхем. – Сотый или тысячный – кто знает! – Он выразительно развел руками. – Мы нуждаемся в еде, но не бродим наугад в поисках дикого картофеля. Мы его выращиваем, улучшаем, исходя из того, каким, по-нашему разумению, должен быть картофель. Вот и клубни наших эмоций, видно, недостаточно крупны, чтобы насытить властелинов Земли. Их нужно растить, удобрять, культивировать по правилам тех, кто тайком возделывает наше поле.

Вот почему мы, люди, которые в остальном достаточно разумны и даже настолько изобретательны, что порою сами поражаемся силе своего ума, не способны управлять миром так, чтобы это делало честь нашему интеллекту! – выкрикнул он, потрясая перед ошеломленными слушателями увесистым кулаком. – Вот почему сегодня мы, которые могли бы создать невиданные в истории человечества шедевры, живем в окружении жалких памятников нашей собственной страсти к разрушению и не способны построить мир, покой, безопасность. Вот почему мы достигли успехов в естественных науках, во всех порождающих эмоциональный отклик искусствах, во всевозможных возбуждающих затеях, но только не в социологии, которая с самого начала была в загоне.

Широким жестом он развернул воображаемый лист бумаги и сказал:

– Если бы я показал вам микрофотоснимок лезвия обыкновенной пилы, ее зубцы и впадины дали бы график, прекрасно воспроизводящий волны эмоций, которые с дьявольской регулярностью сотрясают наш мир. Эмоции – посев! Истерия – плод! Слухи о войне, подготовка к войне, войны, которые то и дело вспыхивают – кровавые и жестокие, религиозные бдения, религиозные волнения, финансовые кризисы, рабочие стачки, расовые беспорядки, идеологические демонстрации, лицемерная пропаганда, убийства, избиения, так называемые стихийные бедствия, а иначе – массовые истребления тем или иным вызывающим эмоциональный подъем способом, революции и снова войны.

Все так же громко и решительно он продолжал свою речь:

Подавляющее большинство обычных людей всех рас и вероисповеданий больше всего на свете инстинктивно жаждет мира и покоя – и все же наш мир, населенный в основном трезвыми, разумными людьми, не может утолить эту жажду. Нам не позволяют ее утолить! Для тех, кто на шкале земной жизни занимает верхнюю отметку, мир, истинный мир – голодное время. Им нужно любой ценой получить урожай эмоций, нервной энергии: чем больше, тем лучше, и по всей Земле!

– Какой ужас! – вырвалось у Кармоди.

Когда вы видите, что мир терзают подозрения, раздирают противоречия, изнуряет бремя военных приготовлений, будьте уверены: приближается время жатвы – чужой жатвы. Эта жатва не для вас и не для нас, ибо мы всего лишь жалкие недоумки, чей удел – быть отогнанными от кормушки. Урожай не про нас!

Он весь подался вперед – подбородок агрессивно выпячен, горящие глаза устремлены на слушателей.

Господа, я пришел дать вам формулу Бьернсена, чтобы каждый мог проверить ее на себе. Возможно, кое-кто из вас думает, что я просто-напросто нагоняю на вас страх. Боже, как бы я хотел, чтобы все это оказалось заблуждением! Скоро и вы захотите того же. – Он усмехнулся, но усмешка получилась жесткой и совсем не веселой – Я прошу, нет, требую, чтобы мир узнал всю правду, пока еще не поздно. Никогда человечеству не изведать покоя, никогда не построить рай на земле, пока его общую душу гнетет это страшное бремя, пока его общий разум растлевается с самого своего рождения. Наверняка наше оружие – правда, иначе эти твари никогда не пошли бы на такие крайние меры, стараясь, чтобы она не вышла наружу. Они боятся правды, значит, мир должен эту правду узнать. Необходимо открыть миру глаза!

Он сел и закрыл лицо руками. Оставались еще кое-какие факты, которые он не мог им сообщить. Да и не хотел. Еще до утра некоторые из них обретут способность проверить истинность его утверждений. Они взглянут в грозные небеса – и кто-то из них погибнет. Они умрут, крича от страшной правды, проникшей в их умы, от ужаса, стиснувшего их бешено колотящиеся сердца. Напрасно будут они питаться отбиться или убежать от невидимого врага. Все равно им суждено умереть, лепеча бесполезные слова протеста.

Грэхем смутно слышал, как полковник Лимингтон обратился к аудитории, призывая ученых расходиться по одному, соблюдая бдительность и осторожность. Каждый должен был взять у него копию драгоценной формулы, чтобы как можно скорее проверить ее на себе и сразу же сообщить ему о полученных результатах. И, что самое главное, им предстояло, держась порознь, все время контролировать свои мысли, чтобы в случае неудачи каждого из них обнаружили как одиночку, а не как члена группы. Лиминггон тоже понимал угрожавшую всем опасность. И старался хотя бы уменьшить риск.

Один за другим правительственные эксперты покидали помещение. Каждый получал от Лиминггона листок бумаги. Все посматривали на неподвижно застывшего Грэхема, но никто с ним не заговаривал. Лица ученых отражали невеселые раздумья, уже пустившие ростки в их умах.

Когда последний из них ушел, Лиминггон сказал:

– Грэхем, мы приготовили для вас место, где вы сможете поспать; оно еще ниже под землей. Придется о вас заботиться как следует, пока факты не получат подтверждения: ведь смерть Бича означает, что вы теперь – единственный, кто получил информацию из первых рук.

– Сомневаюсь.

– Что? – от удивления у Лимингтона даже челюсть отвисла.

– Я так не думаю, – устало пояснил Грэхех – Одному небу известно, сколько ученых получили сведения об открытии Бьернсена по личным каналам. Некоторые наверняка отмахнулись от него, как от заведомой ереси – во всяком случае, им так показалось. Никто из них не потрудился проверить полученные сведения, это упущение и спасло им жизнь Но могли быть и другие, которые повторили опыт Бьернсена и пришли к тому же результату. Им повезло больше: их до сих пор не обнаружили. Эти перепуганные, загнанные люди, доведенные собственным знанием до полубезумного состояния, боятся выставить себя на посмешище, или ускорить собственную гибель, или даже вызвать страшную бойню, если начнут выкрикивать правду направо и налево. Они где-то скрываются, затаившись в безвестности, молча шныряя вокруг, как помойные крысы. Вам придется здорово попотеть, чтобы их выловить.

Вы считаете, что широкое распространение сведений может привести и беде?

– К беде – это еще мягко сказано, – заявил Грэхем. – В словаре просто нет такого слова, которым можно назвать то, что произойдет. Новость сможет распространиться только в том случае, если витонам, несмотря на их отчаянное противодействие, не удастся этому помешать. Если они сочтут необходимым, то без малейших сожалений сотрут с лица Земли половину человечества, чтобы сохранить другую половину в блаженном неведении.

– Если сумеют, – уточнил Лимингтон.

– Они уже развязали две мировые войны и последние двадцать лет постоянно подогревают наши эмоции по поводу неотвратимости третьей, самой разрушительной. – Грэхем потер руки и ощутил сочащуюся из пор влагу. – То, что было для них доступно раньше, доступно и сейчас.

– Вы что же хотите сказать, что они всемогущи, а значит, бороться с ними бесполезно?

– Нет и еще раз нет! Но недооценивать противника тоже нельзя. Мы уже слишком много раз делали подобную ошибку! – Лимингтон поморщился, но возражать не стал. – Об их численности и мощи можно пока только догадываться. Очень скоро они начнут рыскать вокруг, стараться выследить зачинщиков мятежа и расправиться с ними – быстро, умело, раз и навсегда. Если они обнаружат меня и уничтожат, вам придется искать кого-то из выживших ученых. Бьернсен уведомил своих друзей, и никто не знает, как далеко растеклись сведения по чисто личным каналам. Дейкин, к примеру, получил их от Уэбба, а тот через Бича от самого Бьернсена. К Риду они попали другим путем – от Мейо и опять же от Бьернсена. Дейкин и Рид получили новость из третьих, четвертых, а может быть, и десятых рук, и все равно она их угробила. Не исключено, что есть другие, которые, скорее по чистой случайности, нежели по какой-то иной причине, умудрились выжить.

– Остается надеяться на это, – хмуро заметил Лимингтон.

– Как только новость выйдет наружу, те, которым она известна, окажутся в безопасности: исчезнет повод с нами разделаться. – В его голосе прозвучала надежда человека, мечтающего избавиться от невыносимого бремени.

Если результаты, полученные учеными, подтвердят ваше заявление, – вмешался сенатор Кармоди, – тогда я лично позабочусь о том, чтобы президента срочно информировали. Вы можете рассчитывать на полную поддержку правительства.

– Благодарю вас, – сказал Грэхем и, поднявшись, вышел вместе с Волем и Лиминггоном. Они проводили его в отведенное ему временное пристанище, которое находилось под тем же зданием Министерства обороны, но на много уровней ниже.

– Послушай, Билл, – обратился к нему Воль, – ведь я получил из Европы уйму сообщений, только не успел тебе рассказать. Результаты вскрытия Шеридана, Бьернсена и Лютера оказались точь-в-точь такими же, как и у Мейо с Уэббом.

– Все сходится, – заметил полковник Лимингтон, прямо-таки с отеческой гордостью похлопав Грэхема по плечу. – Людям будет нелегко поверить в историю, которую вы раскрыли, но я полагаюсь на вас целиком и полностью.

Они ушли, чтобы Грэхем смог наконец поспать, хотя он знал, что ничего из этого не выйдет. Разве можно уснуть, когда человечество стоит на пороге кризиса? На его глазах погиб Мейо. Он видел, как Дейкин пытался убежать от судьбы, удар которой был стремителен, точен и неумолим. Он предчувствовал, какой конец ожидает Корбетта, и слышал отзвук катастрофы, в которой тот погиб. Сегодня – Бич! А завтра?

Холодным промозглым утром страшная новость оглушительно взорвалась над ошеломленной планетой, взорвалась так внезапно, что у всех просто дух захватило, и так неистово, что это превзошло самые худшие опасения. Весь мир буквально взвыл от ужаса.