Текст книги "Творец слез"

– Подожди, я добавлю воды…

Мои пальцы случайно коснулись его руки, которую он резко отдернул. Он вскочил на ноги. Скрежет стула разрезал воздух, стакан взорвался на полу, разбрасывая во все стороны осколки.

Я отшатнулась в испуге и смотрела на Ригеля, не в силах дышать. Отвращение, с которым он отдернул руку, больно ранило меня, больнее любого осколка. Я испытала горькое разочарование, когда встретила его взгляд. Он пробирался сквозь меня, как корни мертвого дерева, и добрался до места, где мерцала надежда. И она как будто угасала.

* * *

Ригеля бросило в жар. Дыхание обжигало. Ему следовало держать себя в руках, но это неожиданное прикосновение, как током, ударило по сердцу, и он ощутил гораздо более жгучий жар, чем при лихорадке.

Он едва не выругался. В панике подумал, заметила ли она, с какой дрожью он от нее отскочил. Но когда Ригель нашел в себе смелость поднять глаза, то ощутил пустоту. Он прочитал разочарование в ее недоверчивых глазах и почувствовал, как боль охватывает каждую частичку его души.

Ника медленно опустила голову, и этот ее простой жест поверг его в отчаяние. Он видел, как она садится на корточки, как ее крошечные руки подбирают с пола стеклянные осколки, которые теперь сверкали, словно драгоценные камни, в лучах полуденного солнца. И Ригель спросил себя: могла ли она когда-нибудь сделать то же самое с осколками его сердца, если бы он позволил ей к ним прикоснуться? Даже если они были беспросветно черными и грязными. Даже если бы они источали отчаяние, которое он всегда вымещал на ней. Они резали и царапали, и каждый осколок был цвета его серебристых глаз, каждый был улыбкой, которую он стирал с ее губ.

Ригель понимал, что ему просто нужно сказать Нике спасибо. И не только за вчерашнее. Он это понимал, но так привык кусать и царапать, что все происходило помимо его воли. А может, злая маска приросла к его лицу и он просто не мог вести себя иначе.

Его пугало, что она, такая чистая и наивная, может узнать о его сумеречных чувствах.

– Ригель… – услышал он ее тихий шепот.

И окаменел, как случалось с ним всякий раз, когда он слышал, как этот голос произносит его имя.

– Ты… действительно ничего не помнишь?

Странный вопрос. Что он должен помнить? Было что-то, что стоило запомнить?

Вряд ли! Все прошло, и ладно. Он и так сходил с ума от мысли, что руки Ники касались его, когда она вела его наверх. Вот что Ригель хотел бы помнить.

– Какая разница? – спросил он резче, чем собирался, и тут же пожалел об этом.

Ника подняла голову и робко посмотрела ему в глаза. Веснушки золотились на ее тонком, нежном лице, плотно сжатые губы выдавали растерянность. Как знаком ему этот взгляд… Ника смотрела на него как беззащитный олененок – доверчиво и невинно. У Ригеля перехватило дыхание. Он вдруг осознал, что она тут, совсем рядом, стоит на коленях и собирает осколки.

И снова почувствовал жар, но не в груди, а намного ниже.

Ригель быстро отвел взгляд, крепко сжал губы и, чтобы прекратить эту муку, обошел Нику, направляясь к двери.

Он так и ушел бы с пустотой внутри, если бы она не окликнула его сердце. Он бы так и ушел опустошенным, если бы она снова не произнесла его имя и на секунду не остановила бы землю под его ногами.

То, что он услышал, невозможно забыть.

– Ригель, я не ненавижу тебя.

* * *

Я только что сказала ему правду. Неважно, сколько раз я убегала. Неважно, что он продолжал ранить меня словами. Неважно, что он упорно держал меня на расстоянии. Это совершенно неважно…

Я не могла порвать ту тонкую нить, что связывала нас всю жизнь.

Для меня со вчерашнего вечера многое изменилось – после того как я держала беспомощного Ригеля в своих руках, после ощущений, которые он вызвал во мне и которые потрясли все мое существо.

Я увидела в нем не Творца Слез, а мальчика, которым он всегда был.

«И ты меня ненавидишь? – Я вспомнила наш разговор в коридоре. – Ты ненавидишь меня, бабочка?»

Нет!

Ригель вздернул подбородок – знакомый жест, дежавю. На моих глазах будто происходило что-то ожидаемое, запрограммированное, неизменное. Но оттого мне было не менее больно.

Он повернулся, взглянул на меня, а затем улыбнулся.

– Обманываешь Творца Слез, Ника, – медленно и грустно сказал Ригель, – ай-яй-яй, как нехорошо.

Вот так мы снова стали теми, кем были, и между девочкой из Склепа и Творцом Слез снова пролегла граница.

Мы опять оказались в той же отправной точке, что и в детстве.

История обречена на повторение.

Правило всегда было одно и то же: чтобы победить волка, сначала нужно заплутать в лесу. Только так можно добраться до счастливого конца. Как-никак сказки часто заканчиваются словами «на веки вечные».

Будет ли для нас сделано исключение?

Глава 16. За стеклом

Тихая любовь не слышна, но внутри себя она заключает необъятный сияющий мир.

Мальчик изо всей силы сжимал кулак. Ригелю было не очень больно. Ногти впивались в его нежную кожу, но он не ослаблял хватку.

– Говорю же, отдай мне ее! – снова прошипел он устрашающим тоном.

– Нет! Это мое!

Мальчик извивался, как дикая собака, царапался и толкался. Тогда Ригель яростно дернул его за волосы, и мальчик завопил от боли. Ригель вывернул его руку со всей жестокостью, на какую был способен.

– Отдай! – прорычал он, яростно впиваясь ногтями в пальцы мальчика. – Сейчас же!

Тот наконец разжал кулак, и что-то упало на землю. Как только вещица оказалась у его ног, Ригель оттолкнул мальчика, который кувыркнулся на земле, испуганно посмотрел на него, потом быстро поднялся и убежал.

Ригель стоял, тяжело дыша и глядя ему вслед. Потом наклонился, чтобы поднять то, за что дрался. Царапины болели, но добыча того стоила. Ему достаточно увидеть ее издалека, чтобы больше не чувствовать жжения в разбитых коленках.

Вечером она действительно появилась на пороге спальной комнаты. Она прижимала ладошки к глазам, вытирая слезы, которые лились уже несколько дней.

Ника посмотрела на свою кроватку в глубине комнаты, и ее личико озарилось улыбкой, отчего весь мир вокруг тоже стал ярче. Ригель смотрел, как она пробегает вдоль окон и бросается на подушку.

Он видел, как она берет в руки маленькую игрушку-гусеницу, единственную памятную вещь, оставшуюся от родителей. Только в тот момент Ригель понял, как сильно она испачкалась и потрепалась во время драки: швы разошлись, и из них, как белая пена, вылезла ватная набивка.

Ника зажмурилась от счастья и прижала эту тряпичную калеку к груди, как будто это самая дорогая вещь в мире.

Ригель молча наблюдал за тем, как она баюкает свое маленькое сокровище. Он затаился, спрятавшись в дальнем углу сада, и почувствовал, как из его шипов прорастают почки.

* * *

– Ты нормально себя чувствуешь? – произнесла Анна мягким голосом, подойдя к Ригелю.

Сидевший за кухонным столом Ригель лишь кивнул, не поднимая глаз от тарелки. Из-за температуры он уже два дня не ходил в школу.

– Точно? – спросила Анна еще мягче и откинула в сторону прядь волос с его лба. – Ох, Ригель… – вздохнула она, заметив ссадины. – Откуда у тебя эти синяки?

Ригель отвернулся и ничего не сказал. Мне показалось странным, что Анна не настаивала на ответе. Разве его молчание не было подозрительным?

Анна относилась к нам очень хорошо, по-матерински, и от этого мое сердце ликовало, она очаровала меня, однако каждый раз, когда я присутствовала при их разговорах с Ригелем, у меня возникало впечатление, что за их словами кроется что-то, чего я не улавливаю.

– Не нравится мне этот порез у тебя на брови, – сказала Анна. – Похоже, он воспалился. Ты, наверное, его не продезинфицировал, да? А надо бы… Ой, Ника!

Я встрепенулась, когда она меня заметила. И сразу же стало стыдно, что я наблюдала за ними исподтишка, как воришка.

– Ника, в ванной наверху есть дезинфицирующее средство и вата. Не могла бы ты принести?

Я кивнула, избегая взгляда Ригеля. Я не разговаривала с ним второй день и с ужасом ловила себя на том, что слишком часто смотрю на него исподтишка.

Казалось, между нами что-то происходило, и я не могла избавиться от этого ощущения.

Через пару минут я вернулась с перекисью и ватным тампоном и увидела, что Анна приложила к ранке Ригеля салфетку. Предвосхищая ее просьбу, я смочила и протянула тампон. Продолжая изучать порез, Анна отошла на шаг, уступая мне место.

Она хотела, чтобы я промокнула ранку? Нерешительно я подошла к Ригелю. Несколько секунд его взгляд бешено метался по моим рукам, волосам, лицу, плечам, потом с той же молниеносной скоростью отскочил в сторону.

Я случайно задела коленку Ригеля и заметила, как у него на скулах заходили желваки.

– Вот здесь, – указала Анна на ссадину и, чтобы мне было удобнее, чуть наклонила голову Ригеля, обхватив его лицо руками.

Ригелю, казалось, стоило неимоверных усилий стерпеть мое прикосновение. Он не уклонялся, однако я чувствовала, как напряглись его шея и плечи. Если бы не Анна, Ригель не позволил бы мне водить ваткой по лбу.

Что до меня, то и я напряглась, отчасти потому, что боялась сделать Ригелю больно, отчасти потому, что стояла ближе дозволенного. Ригель упрямо смотрел в сторону, положив руки на колени. Костяшки на кулаках, казалось, вот-вот порвут кожу.

Все наши хлопоты вокруг его ссадин раздражали Ригеля, уж я-то знала. Он не терпел заботы о себе. Дети в Склепе, в том числе и я, постоянно жаждали доброго слова, хоть какой-нибудь ласки, но не Ригель, он никогда не выпрашивал у взрослых любовь.

В гостиной зазвонил телефон. Анна резко повернулась на звук, и я тоже вздрогнула.

– Вы продолжайте, я скоро вернусь.

Я бросила на Анну умоляющий взгляд, от которого не было никакого толку, она ушла, оставив меня наедине с Ригелем. Стараясь не выдать смятение, я сосредоточенно смазывала перекисью багровую ссадину, но увидела, как Ригель вцепился в свое колено, как будто еле сдерживался, чтобы не отшвырнуть меня в другой конец кухни.

Мое сердце забилось медленнее. Неужели он физически не выносит меня рядом с собой? Я до такой степени ему противна? Почему?

Мне стало грустно. Я надеялась, что все может измениться, но между нами разверзлась пропасть, которую невозможно заполнить. Бесконечная бездна.

Пусть для меня теперь все иначе, но я не могла пробить стену, которая по-прежнему стояла между нами. Ригель прогонял меня. Душил во мне всякую надежду. Был далеким и неприступным.

Я снова посмотрела на руку Ригеля – его ногти, вонзившиеся в колено, вонзаются и в мою надежду, пытаясь уничтожить ее, заставить меня сдаться, отпустить ситуацию. Наверное, только утратив надежду, я могла смириться с таким положением вещей.

Но тут мое сердце екнуло. Я заметила, что Ригель расслабил плечи. Пальцы на его колене выпрямились и теперь лежали спокойно, будто долго вели невидимую борьбу с кем-то или чем-то и проиграли. Глаза смотрели в сторону уже не с упрямством, а со смирением. В его взгляде была печаль, которая, казалось, приносила ему успокоение.

Измученным, поникшим, обессиленным – вот каким он мне сейчас виделся. Ригель был настолько непохож на себя, что казался другим человеком. Я внутренне содрогнулась при виде этого хрупкого и печального незнакомца. Сердце заколотилось так сильно, что стало больно в груди.

Ригель вздохнул, не размыкая губ, словно не хотел слышать самого себя, и я почувствовала, что разбиваюсь на части. Сколько горечи было в его вздохе… Мне хотелось шепнуть ему, что так не должно быть, что мы могли бы сочинить другую сказку, если б он только захотел.

Я смотрела на Ригеля широко раскрытыми глазами, онемевшими от желания его понять. И как-то вышло, что мой палец сам собой скользнул по его лбу и медленно погладил ему висок. Я не осознавала, что делаю.

Ригель подпрыгнул. Он взглянул мне в глаза и замер, когда увидел, что я смотрю на него, когда понял, что я все это время смотрела на него.

Он вцепился мне в рукав и вскочил, нависнув надо мной всем телом. Я смотрела на него снизу вверх, затаив дыхание, и видела в его распахнутых глазах вспышки неуловимых эмоций. Его теплое дыхание щекотало кожу на моих щеках.

– Ригель… – наконец испуганно выдохнула я.

Сквозь ткань рукава я чувствовала его пальцы. Теперь Ригель смотрел на мои губы. В горле пересохло. Вся моя энергия как будто перетекла в Ригеля, я почувствовала слабость. Вибрирующая тишина разбила этот миг на множество пульсирующих частичек, а мое сердце гулко трепетало, требуя хотя бы одного вдоха.

Потом Ригель отпустил меня, да так неожиданно, что на мгновение я перестала чувствовать пол под ногами. В оглушительной тишине я услышала шаги.

– Это друзья звонили. Хотели узнать, не собираемся ли мы… – Анна не договорила, потому что Ригель прошел мимо нее и вышел из кухни.

– Все в порядке? – спросила она, повернувшись ко мне.

Я не сразу нашла слова для ответа.

Мысли не давали сосредоточиться на домашней работе, роем кружили вокруг Ригеля, словно пчелы. Я трясла головой, пытаясь их отогнать, но они тут же возвращались на свою орбиту.

Отвлек меня мобильный телефон, возвестивший о новом сообщении. Я отложила карандаш и посмотрела, от кого пришла весточка. От Билли.

Новое видео про козочек. Билли меня ими буквально завалила, но каждый раз, когда я открывала очередное видео, я не могла оторваться от экрана. Вчера она прислала мне радостно скачущую ламу, которой я любовалась, наверное, около часа, вместо того чтобы читать учебник.

Я вздохнула с легкой улыбкой. Смотреть такие видео было детской забавой, но они меня успокаивали. Я ценила внимание Билли как сокровище: в моей жизни есть кто-то, кто помнил обо мне, кому не нужен особый повод, чтобы послать мне сообщение, кто доверился мне и принял в круг друзей.

Мобильный вдруг зазвонил. Я уставилась на мигающий экран и помедлила, прежде чем ответить.

– Алло! Привет, Лайонел!

В последние дни мы часто общались – он звонил, подходил ко мне в школе на переменках, но наши встречи вызывали у меня странное, почти тревожное чувство. Мне не хотелось отталкивать Лайонела, но на его лице я всякий раз как будто видела следы драки с Ригелем. Я старалась забыть тот случай, отмахнуться от него и сделать вид, что вообще ничего не было…

С тех пор как я стала увиливать от встреч, Лайонел принялся писать мне более настойчиво. Помню, спросил, пытался ли Ригель оправдаться, осыпая его оскорблениями и лживыми обвинениями. Я сказала «нет», и Лайонел успокоился.

– Посмотри в окно!

Я глянула и с удивлением обнаружила его за нашим заборчиком. Лайонел помахал мне, и я робко помахала в ответ.

– Проходил мимо, – объяснил он с улыбкой. – Не хочешь выйти? Мы можем погулять.

– Я бы с радостью, но надо позаниматься…

– Да ладно тебе, смотри, как сегодня солнечно, – возразил он тихо. – И в такой прекрасный день ты хочешь сидеть дома?

– В пятницу контрольная по физике…

– Сделаем один круг по кварталу, и все. Давай, выходи!

– Лайонел, я бы с удовольствием, – сказала я, держа телефон обеими руками, – но мне действительно надо готовиться…

– Так и мне надо… Ну ладно, если ты и правда не хочешь…

– Не то чтобы я не хотела… – быстро сказала я.

– Тогда в чем проблема?

Я наблюдала за ним из окна, задаваясь вопросом, всегда ли он был таким настойчивым? Может, просто это я стала неуловимее.

– Ладно, – наконец сдалась я.

В конце концов, только один круг, верно?

– Буду через минуту. Только надену кроссовки.

Лайонел улыбнулся. Я схватила куртку и обулась. Потом посмотрела на себя в зеркало, чтобы убедиться, что покраснения на шее не видно за волосами. Этот знак все еще был там и пока не собирался исчезать. От мысли, что его оставили губы Ригеля, по телу пробежала нервная дрожь. Для пущей уверенности я повязала шейный платок бутылочно-зеленого цвета, спустилась вниз, предупредила Анну, что ухожу погулять, но перед этим зашла на кухню.

– Привет! – поприветствовала я Лайонела у калитки. Я остановилась перед ним, заправив волосы за ухо, затем протянула руку. – Держи!

Лайонел сначала удивленно посмотрел на палочку фруктового льда, которую я ему протягивала, потом – на меня.

– Внутри – крокодил.

На его лице появилась победоносная улыбка.

День выдался действительно прекрасный. Мы шли по улице, фруктовый грызли лед, Лайонел рассказывал о новой машине, которую купил его отец. Лайонел от нее не был в восторге, хотя, насколько я поняла, модель очень дорогая.

Я не сразу поняла, что обсаженная деревьями аллея больше не идет вдоль дороги.

– Погоди-ка! – Я растерянно огляделась. – Кажется, мы зашли слишком далеко. Не узнаю район.

Лайонел как будто меня не услышал.

– Слушай, мы же договорились сделать круг по кварталу, – сказала я и остановилась. Лайонел что-то говорил и шел дальше, пока не увидел, что меня нет рядом.

– Ты чего? – спросил он, обернувшись. – Не волнуйся, я хорошо знаю этот район, – добавил он спокойно, – пойдем.

Я вопросительно посмотрела на него.

– Ну что не так?

– То, что наша прогулка перестает быть короткой.

– Мы просто немного увеличили круг, – ответил Лайонел, когда я медленно подошла к нему. Он посмотрел мне в глаза, затем опустил голову и пнул камешек. – Вообще-то, я живу тут рядом, в пяти минутах. – Он взглянул на меня, потом снова принялся рассматривать свои кеды. – Может, раз уж мы сюда забрели, заглянешь в гости?

Судя по всему, Лайонел сильно смутился, и я решила смягчить тон. Он просто хотел показать мне, где живет. Наверное, сейчас он испытывал то же чувство гордости за свой дом, как и я тогда, когда спонтанно пригласила к себе Мики. Я улыбнулась и сказала:

– Хорошая идея.

Лайонел обрадовался. Он посмотрел на меня веселыми глазами и почесал нос.

Его дом показался мне очень ухоженным. Ворота автоматического гаража сверкали на солнце, идеально подогнанные булыжники устилали всю площадку перед домом и тянулись до заднего двора, где виднелась баскетбольная стойка и на траве стояла огненно-красная газонокосилка.

Передний двор обрамляли аккуратные ряды прекрасных фиалок, и мне невольно вспомнились растрепанные гардении, привольно росшие у нашего штакетника.

Войдя в дом, я оказалась в просторном и чистом холле с мраморным полом. На окнах висели белые шторы, и ни один звук не нарушал здешнюю тишину. Красивый дом!

Лайонел бросил куртку на кресло и, казалось, удивился, когда я тщательно вытерла кроссовки об коврик у двери перед тем, как ступить на блестящий пол.

– Хочу пить. Не волнуйся, в это время дома никого нет.

Лайонел скрылся за дверью, я последовала за ним и обнаружила, что там кухня. Лайонел стоял у холодильника с бутылкой воды и стаканом, из которого он пил большими глотками. Он уже собирался поставить бутылку обратно в холодильник, но заметил, что я на него смотрю, и часто заморгал.

– Ой, да! Хочешь воды?

Я заправила прядь за ухо, радуясь вопросу.

– Да, спасибо.

Он с улыбкой протянул мне второй стакан, и через пару секунд в нем не осталось ни капли, уж очень вкусной была эта прохладная вода. Я выпила бы еще, но Лайонел уже убрал бутылку.

Лайонел провел меня по дому. Я обратила внимание на многочисленные фотографии в рамках, расставленные тут и там на столах, комодах и полках. Почти на всех – Лайонел в разном возрасте, в руках он держал мороженое или машинку.

– Выиграл его в прошлом месяце, – гордо сказал он, показывая мне кубок с последнего теннисного турнира.

Я его похвалила, и ему, похоже, это польстило. Он показал мне свои медали, и, чем больше я восхищалась трофеями Лайонела, тем довольнее он казался.

– Есть еще кое-что, что я хотел бы тебе показать. – Лайонел одарил меня хитрой улыбкой. – Это сюрприз. Пойдем.

Мы прошли через красивую гостиную, а потом он остановился перед закрытой дверью и повернулся, встретив мой любопытный взгляд.

– Закрой глаза, – сказал он, лукаво улыбаясь.

– Что это за комната? – спросила я, глядя на красивую дверь из красного дерева.

– Папин кабинет. Ну же, закрой глаза! – засмеялся он.

Игра Лайонела меня забавляла, и я послушалась. Щелкнула дверная ручка – это он открыл дверь. Взяв за плечи, Лайонел повел меня вперед. Мы дошли, наверное, до середины кабинета и остановились. Перед тем как убрать руки с моих плеч, Лайонел сжал их сильнее, как будто хотел подчеркнуть важность момента.

– Хорошо… Теперь открывай.

Я увидела перед собой красивую комнату и сразу окаменела: одна из стен была увешана рамками разных форм и размеров, а там, за стеклом, – бесчисленное количество насекомых. Блестящие скарабеи, золотистые бронзовки, куколки бабочек, пчелы, разноцветные стрекозы, богомолы, даже коллекция раковин улиток….

Я смотрела на рамки и ощущала, будто меня тоже засушили.

– Тебе хорошо видно? Не стесняйся, подойди и посмотри поближе! – в голосе Лайонела звучала гордость за коллекцию отца.

Он подвел меня к рамке с бабочками. Я смотрела остекленевшими глазами на неподвижные, пронзенные иглами тельца. Лайонел указал на экземпляр внизу:

– Прочитай, что здесь написано!

«Nica Flavilla» – гласила надпись из витиеватых букв рядом с мелкой ярко-оранжевой бабочкой.

– Ника Флавилла! Ее зовут так же, как тебя! – Лайонел улыбнулся во весь рот, как будто только что сообщил мне нечто невероятное и я должна быть польщена оказанным доверием.

Кровь отхлынула у меня от лица. Все, что я видела, это распростертые крылья и пронзенные брюшки. Но Лайонел неправильно истолковал мое молчание.

– С ума сойти, скажи? Отец любит собирать всякое-разное, но этой коллекцией он особенно гордится. Сам засушил, представляешь, своими руками, когда был… Ой, Ника, ты чего побледнела?

Я схватилась за край стола и сжала губы. Кажется, меня в любую секунду могло стошнить фруктовым льдом на мраморный пол.

– Тебе плохо? Что с тобой? – встревоженно спросил Лайонел, и я снова сглотнула, чувствуя бурление в животе.

– Подожди здесь, ладно? Я сбегаю за водой. Сейчас вернусь!

Он вышел из кабинета, а я, чтобы успокоиться, стала глубоко дышать. Удивление сыграло со мной злую шутку. Я знаю, что чувствительна к некоторым вещам, но такой реакции от себя я не ожидала. Лайонел вернулся с бутылкой воды, но тут понял, что забыл принести стакан.

– Подожди! – сказал он и снова вышел.

Я закрыла глаза, задержав выдох. Комната перестала вращаться. Лайонел вернулся со стаканом, и я его поблагодарила.

– Тебе лучше? – спросил он, когда я залпом выпила стакан холодной воды. Пришлось кивнуть, чтобы он не волновался.

– Голова закружилась, но теперь я в порядке.

– Это на тебя так мой сюрприз подействовал, – весело улыбнулся он. – Не ожидала такое увидеть, да?

Я натянуто улыбнулась и, чтобы сменить тему, спросила, кем работает его отец. Нотариусом, ответил Лайонел, и мы немного поболтали о его родителях.

– Уже поздно, – сказала я в какой-то момент, посмотрев в окно. Я вспомнила, что мне еще нужно сделать кучу уроков. Мы вышли из кабинета, и Лайонел настоял на том, чтобы проводить меня домой.

– Если вдруг тебе нужно в ванную, то она там!

Идя по коридору, я заметила приоткрытую дверь и невольно замедлила шаг. Лайонел проследил за моим взглядом и улыбнулся.

– Моя мама хранит здесь свои вещи, – объяснил он и толкнул дверь, открывая полностью. Перед моими глазами возникли длинные палочки, оплетенные блестящими лентами.

– Мама – тренер по художественной гимнастике, – услышала я слова Лайонела, когда вошла в комнату, восторженно оглядываясь вокруг. Большое зеркало занимало всю стену, рядом в коробке лежали кегли, но очень тонкие.

– Это булавы, – просветил меня Лайонел. – В молодости мама выиграла много медалей… Она была хорошей гимнасткой, теперь тренирует других.

Восхищенно я рассматривала фотографии на стенах: сколько в них красок и изящества! Мама Лайонела похожа на разноцветного лебедя, она излучала мягкое, чарующее обаяние.

– Как это здорово! – сказала я и повернулась к Лайонелу. Наверное, мои глаза в этот момент сверкали от восторга. А в его глазах я увидела тот же блеск, что и на фотографиях, где он победно держал над головой призовые кубки.

Лайонел взял палочку, и тут же в воздухе зазмеилась длинная лента, сверкая розовыми искорками. Я с восхищением следила за этой извивающейся полосой и смеялась, когда Лайонел закрутил ее вокруг меня, делал спирали над моей головой. Я несколько раз обернулась вокруг себя, пытаясь поймать ленту глазами, а Лайонел улыбался сквозь эту шелковую феерию. Затем, в какой-то момент, лента начала кружиться вокруг меня. И когда она обвилась вокруг моего тела, я перестала улыбаться.

– Лайонел! – вырвалось у меня.

Лента сковала руки, и меня охватил ужас. Я начала задыхаться. По телу пробежала судорога, сердце панически забилось, мой страх взорвался громким криком. Палочка ленты повисла на мне и свободным концом стукнулась об пол.

Я попятилась под изумленным взглядом Лайонела. Начала срывать с себя ленту, задыхаясь так отчаянно, что не могла дышать. Кровь ударила мне в виски, в голове пронеслись ночные кошмары, отчетливые черные кадры, перемежающиеся с реальностью, воспоминаниями о закрытой двери и облупившемся потолке.

– Ника?!

Я обхватила себя руками.

– Я… – выдохнула, потрясенная. – Извини… я… я…

Слезы беспомощности щипали уголки глаз. Мне захотелось куда-нибудь спрятаться, забиться в щель, скрыться от мира, чтобы меня такую никто не видел. От взгляда Лайонела мне стало совсем нехорошо. Я запаниковала и снова стала ребенком.

Меня никто не должен видеть.

Хотелось исчезнуть, стать невидимой. Хотелось содрать с себя кожу, чтобы отвлечь от себя его внимание.

«Знаешь, что будет, если ты кому-нибудь об этом расскажешь?»

Хотелось закричать, но у меня перехватило горло. Я выбежала из комнаты, заскочила в ванную и заперлась в ней. Накатила тошнота. Я бросилась к крану, включила воду и подставила запястья под холодную струю.

Лайонел настойчиво стучал в дверь и просил меня открыть.

Некоторые шрамы никогда не перестают кровоточить. Бывают дни, когда они трескаются и пластырей недостаточно, чтобы закрыть рану. Становилось ясно, что я такая же наивная, инфантильная и хрупкая, какой была раньше. Я – маленькая девочка в теле девушки. Я смотрела на мир глазами, полными надежды, потому что не могла признаться себе, что разочаровалась в жизни. Мне хотелось быть нормальной, но что толку от этого желания? Я другая, отличаюсь от остальных.

Домой я вернулась поздно. Закат просачивался сквозь деревья и устилал черными тенями тротуар. Лайонел проводил меня до нашего почтового ящика. Мы молчали всю дорогу.

Пробыв в ванной не знаю сколько времени, я наконец вышла и сто раз извинилась за то, что произошло. Я всячески пыталась сгладить впечатление от произошедшего, раз не могла стереть этот неприятный эпизод из памяти Лайонела. Объяснила, что испугалась, ничего страшного не случилось и волноваться не о чем. Это звучало, конечно, смешно, но я надеялась, что он мне поверил. Лайонел расстроился, думая, что сделал что-то не так, но я его в этом разубедила. Я избегала смотреть ему в глаза, и он не стал больше ничего говорить.

– Спасибо, что проводил, – пробормотала я перед домом. Не хватало духу посмотреть ему в лицо.

– Не за что, – только и сказал Лайонел, но по его голосу я поняла, как сильно он расстроен.

Тогда я нашла в себе силы глянуть на него. Мягко ему улыбнулась, и Лайонел попытался сделать то же самое, но от смущения перевел взгляд на дом Миллиганов. Его глаза задержались на чем-то. Потом я сказала:

– Тогда до встречи.

Лайонел вдруг взял меня за руку. Прежде чем я успела среагировать, он наклонился, и его губы коснулись моей щеки.

Я моргнула и увидела, как уголок его рта приподнялся в улыбке.

– Увидимся, Ника.

Я приложила руку к щеке и ошеломленно смотрела, как он уходит, а затем вошла в дом.

Внутри стояла тишина. Я повесила куртку на вешалку, прошла через прихожую, чтобы подняться наверх, но остановилась, когда почувствовала чье-то присутствие. Я тихонько подошла к гостиной, залитой закатными лучами, и увидела Ригеля, который молча сидел за фортепиано. Его ладонь спокойно лежала на клавишах. Через мгновение он поднял голову, обвел глазами комнату и остановился на мне.

Сердце дрогнуло. Ригель смотрел на меня как-то по-особенному. Его взгляд обдавал меня холодом и жаром одновременно – печальный взгляд и очень пронзительный. Он меня потряс.

Ригель встал. Однако прежде чем он успел уйти, я услышала свой шепот:

– Что у вас произошло с Лайонелом? – Все-таки смирение с ситуацией – это не про меня. Я шагнула Ригелю наперерез, преграждая путь. – Из-за чего вы подрались?

– Пусть он тебе расскажет, – сказал Ригель таким ядовитым тоном, что я вздрогнула, – хотя он уже все тебе рассказал, не так ли?

– Я хочу услышать это от тебя, – сказала я более миролюбиво.

Ригель приблизил ко мне красивое лицо, и злая улыбка скривила его губы. Но печальный взгляд не изменился.

– Почему? Хочешь в подробностях узнать, как я расквасил ему рожу? – спросил он с такой злостью, что я удивилась.

И тут я вспомнила, что окно гостиной выходит на передний двор. Он нас видел?

Ригель шагнул в сторону, чтобы меня обойти. Нет, подумала я, сначала надо разобраться. В порыве храбрости я тоже шагнула в сторону и снова преградила ему путь. Когда я подняла голову, по моему телу пробежала дрожь: надо мной возвышался Ригель с горящими в закатных лучах волосами, и я тут же пожалела о своем безрассудном поступке. Он пристально посмотрел на меня и странно хриплым голосом прошипел:

– Пропусти.

– Ответь мне, – умоляющим тоном сказала я, – пожалуйста.

– Пропусти меня, Ника, – сухо отчеканил он.

Я подняла руку. Не знаю, почему я постоянно искала контакт с этим миром, но когда речь шла о нем, я больше не могла сдерживаться. После той ночи, когда я проявила заботу о Ригеле, я больше не боялась переступить запретную черту, наоборот, я хотела ее стереть.

Он заметил мой жест и отклонился, не позволив к себе прикоснуться, отошел, устремив на меня холодный, но и жгучий взгляд. Его дыхание участилось. Ригеля все во мне раздражало, даже такой невинный жест.

Но он ведь позволял Анне прикасаться к нему, а Норман часто хлопал его по плечу. И с Лайонелом они мутузили друг друга явно не на расстоянии. Ригель не выносил только моих прикосновений.

– Тебя так сильно беспокоит, что я могу до тебя дотронуться? – Мои руки дрожали, сердце вдруг защемило. – Как думаешь, кто о тебе заботился, когда ты лежал в лихорадке?

– Я тебя об этом не просил, – сухо отрезал он.

Возможно, своим вопросом я загнала его в угол и он защищался, но его слова звучали обидно. Я вспомнила, как тащила его на себе по лестнице, как прикладывала ко лбу компресс и сидела рядом. И все это для него – навязанная услуга?

Ригель сжал кулак и стиснул зубы. Затем прошел мимо меня так быстро, как будто ему не терпелось уйти. Меня так сильно трясло, что я сама себя не узнавала.

– Я не должна к тебе прикасаться, но к тебе то же самое не относится, верно? – Я подняла на него яростный взгляд и стянула с шеи платок, сердце кипело, как вулкан. – Это ничего не значит, верно?