Текст книги "Водоворот жизни"

Вдруг без всякого предупреждения он отбросил ее руку, схватил за шею и резко наклонил голову девочки к своим коленям, а затем изо всей силы пустил струю прямо ей в лицо. Так же быстро он отпустил ее и откинулся на стуле. Она была страшно смущена. Глаза были залеплены липкой жидкостью, которая стекала по подбородку. Она пыталась промокнуть ее рукавом. Ее тошнило от мысли, что он облил ее мочой. Но вместе с тем до нее дошло, что можно уйти.

Когда она поднялась, чтобы выйти, то услышала, как он ласково зашептал:

– Спасибо тебе, малышка…спасибо… ты – славная девочка.

Она выбежала в проход между креслами, слезы заливали ее лицо. У самой двери ее стошнило прямо на пожилую женщину, сидевшую в последнем ряду. Старушка пришла в ярость, цепко ухватив Юлию за руку, она в два прыжка очутилась перед билетершей, и они втроем отправились в уборную отмываться. Юлия была настолько обезумевшей от случившегося, что билетерша пожалела ее, помогла умыться и очистить одежду. Поскольку Юлия заплакала, то билетерша предложила проводить ее до дома, отчего девочке стало еще хуже, как только она представила себе реакцию матери на столь бессовестный обман.

Юлия вдруг поняла, что ее осквернили. До нее дошло, что случившееся с ней – это как раз то, о чем дети шептались на площадке во время игры. Произошедшее с ней в кинотеатре событие сделало ее фригидной на всю оставшуюся жизнь. Она не могла переносить, когда у ее лица слишком близко возникало мужское лицо. Этим объяснялись ее внезапные приступы истерики каждый раз, как только она садилась в кресло зубного врача.

Вполне возможно опыт Юлии оказался из ряда вон выходящим и шокирующим, однако следует помнить, что им не следует пренебрегать в качестве столь необычного крещения молоденьких одиноких девушек, оказывающихся столь легкой добычей мужчин-хищников. Действительно, именно в том году местные садовники обязаны были убрать множество прекрасных кустов, которые украшали тропинки возле ее дома, из-за страха перед каким-нибудь совратителем малолетних, который охотился за игрушечными домиками, устраиваемыми детьми в гуще ветвей.

Юлия ни с кем не могла поделиться своей тайной не только из-за боязни навлечь на себя гнев матери за обман, но и из-за того, что в их доме никогда не упоминалось о сексе или предметах секса. Когда каждая девочка в семье достигала времени начала менструального цикла, мама давала им пакет гигиенических подкладок и светло-розовый эластичный пояс с крючочками. Вместе с этим они получали весьма неприятного вида предметы одежды, которые назывались бюстгальтерами. Вся процедура сопровождалась наставлением, типа: «Теперь, когда у тебя появилась кровь, ты можешь заиметь детей. Никогда не оставайся наедине с мальчиками, никогда не садись на сидение в чужом туалете. Если у тебя без мужа родится ребенок, ты убьешь свою мать. Всегда носи бюстгальтер, иначе твоя грудь растянется до колен. Никогда не прикасайся к «этому месту», иначе у тебя между ногами будет пышная растительность, и все будут знать, чем ты занималась… кроме того, ты можешь ослепнуть».

Последний совет касался обоих мальчиков. Если говорить о Юлии, то все, чего она хотела от жизни, так это выйти замуж за белокурого голубоглазого молодого человека, который увезет ее подальше от скучных серых улиц убогого и унылого Хаммерсмита, подарит возможность заботиться об уютном домике и осчастливит двумя хорошенькими светловолосыми дочками, которые не унаследуют ее нос. Вот почему Чарльз, ее первенец, нанес ей столь сокрушительный удар.

Сразу же после рождения он был похож на маленькую обезьянку. У него была густая грива черных волос, огромные уши, большой нос, ступни великана с цепкими пальчиками. Когда Юлии принесли его кормить в первый раз, то он набросился на обнаженный сосок матери с таким рвением, что она отпрянула и прикрыла грудь руками.

– Давай, дорогуша, – подбадривала торопившаяся медсестра, – у тебя такой хорошенький маленький обжора. Давай попробуем еще раз.

Юлия поклялась стать образцовой женой и матерью, поэтому сделала еще одну попытку. Все получилось. Ротик малыша, причмокивая, принялся сосать, отчего у Юлии заныл низ живота. Она пожаловалась медсестре, которая объяснила, что это поможет сократить до нормальной величины и размеров ее матку. Юлия решила, что ради этого стоило пострадать и вытерпеть боль треснувших и распухших сосков, неудобство от постоянно подтекавшего молока. Она пришла в ужас от вида огромных багряно-серых отметин, покрывавших бедра и грудь. И таким стало ее тело, о котором она столько заботилась, чтобы придать ему сходство с фарфоровой статуэткой. Прошла неделя. Она удивилась тому, что начала привыкать к своему новому облику кормящей мамы. Она сидела в кровати, окруженная присланными от родственников цветами и вазами с фруктами, в жакете на лебяжьем пуху, держа на руках Чарльза и улыбаясь проходившим мимо медсестрам.

– Хорошенькая молодая мамаша, – говорили они друг другу, – не то что некоторые.

Последняя часть реплики относилась к женщине, чья кровать находилась рядом с Юлией. Она отказывалась кормить грудью девочку и курила, как только исчезала из-под зоркого глаза сиделки. Юлии никогда прежде не приходилось проводить семь дней в непосредственной близости с женщиной, которая так ярко и наглядно представляла все то, что поистине было ужасным и чуждым самой женской природе. Женщина была груба и вульгарна, ругалась и шумно выпускала во сне газы. Это последнее обстоятельство выводило из себя расстроенную Юлию больше всего. В ее семье, если кто-то испытывал нужду выпустить газы, ему полагалось выйти из комнаты или подавить в себе это желание. Однако позволить шумному громоподобному извержению портить ночной воздух было выше ее сил. В конце концов она нашла очень деликатный способ решения этой проблемы.

– Кажется прошлой ночью у вас немного был расстроен желудок? – мягко поинтересовалась она.

Женщина, которую звали Мона, нахмурилась, затем ее лицо расплылось в широкой ухмылке.

– Ты имеешь в виду, пердела? Я всегда так делаю. А ты разве нет? – спросила она у Юлии очень серьезно.

Юлия покачала головой. К тому времени они установили своеобразное взаимопонимание в промежутках между ежедневной суетой по уборке, кормлению и заботе о своих малышах в больнице. Тайно Юлия завидовала Моне из-за ее маленькой белокурой голубоглазой малышки, тогда как Мона, ожидая рождения мальчика, поскольку у нее это был третий ребенок, восхищалась Чарльзом.

– Он такой восхитительный, правда. Он будет большим. Посмотри, какие у него ножки и петушок.

Бедняжка Юлия застывала на месте, наблюдая как Мона склонялась над ее сыном. Мона пощекотала его животик, затем скользнула пальцами к миниатюрному мужскому достоинству Чарльза и нежно потянула. У Юлии кольнуло в груди, особенно после того, как Чарльз радостно засучил ножками.

Вскоре Юлия решила, что не вправе рисковать и позволять Моне превращать Чарльза в сексуального маньяка еще с пеленок, в столь нежном возрасте – семи дней от роду, поэтому она держала его туго завернутым.

Уильям, муж Юлии, сыграл в рождении ребенка столь незначительную роль, что его присутствие по вечерам в течение часа больше походило на визит чужака к своему другу. Уильям был внешне привлекательным. В нем было почти шесть полных футов роста, глаза ярко-василькового цвета придавали ему весьма приятный вид. Он и в самом деле был первым, кого увидела Юлия, когда поезд остановился на станции Бридпорт. Семейство Юлии отправилось в отпуск. Они избрали Бридпорт, потому что он не был в моде, а значит мог оказаться дешевым. Юлии исполнилось девятнадцать. Братья и сестры привезли с собой шумную компанию домочадцев. Не замужем оставались только Юлия и ее сестра Мэри. Однако с того самого момента, когда Юлия увидела Уильяма, она поняла, что дни ее ожидания сочтены… Когда Уильям увидел Юлию в окне вагона, его сердце затрепетало от радости. Внешне они казались очень непохожими друг на друга, семьи их были столь разными, но его тотчас же привлекла ее хрупкость. В Бридпорте он рос с крупными, ширококостными сельскими девицами, дочерями местных фермеров. Они доили коров, группами собирались на танцы и громко смеялись. У них были толстые задницы, огрубевшие от работы руки, шершавые наощупь. Говорили они только про поросят и дойку коров. Он всегда испытывал безотчетный страх перед ними. Его неискушенность в отношении девочек исходила из того, что он сторонился грязных разговоров в школе и, кроме того, совсем был лишен опыта совместной жизни с женщинами. Мать умерла во время родов. Его рождение оказалось случайным, и он был поздним ребенком. Заботу о нем взяли на себя отец и два старших брата, которым сначала помогала тетя, но когда мальчик достиг школьного возраста, она перестала навещать их, и в доме воцарилось мужское братство.

В шестнадцать лет Уильям пошел работать у господина Фурси, местного аптекаря. Там ему суждено было остаться на всю жизнь. К тому времени, как он впервые увидел Юлию на станции Бридпорт, ему исполнился двадцать один год, и господин Фурси уже принял решение о том, что передаст дело Уильяму. Ему светило перспективное будущее, а для господина Фурси он оказался просто божьим посланником. Господин Фурси, старый закоренелый холостяк, жил только для своей лавки. Ему нравился медлительный, спокойный и ласковый мальчик, когда они работали часто по ночам бок о бок, смешивая порошки и микстуры. За годы в его лавке не появилось ни одного нового ящика для хранения лекарств. Ничего не изменилось: все осталось так, как оставил его отец. Стеклянные и мраморные полки, сочетавшиеся с блестящими шкафчиками из красного дерева, отделанные орехом, глубокие ящики, тусклые медные газовые лампы, гроздьями свисавшие с потолка. Уильям должен оставить все точно так же. Для него это было самым романтическим местом в целом свете. Ему суждено стать убежищем от строптивой и недовольной жены. Но с того самого момента, как он увидел Юлию, началось его рабство, и любовь Уильяма, пылкая и верная, несмотря ни на что, продолжалась всю жизнь.

Глава 3

Юлия и Ульям поженились через год после их первой встречи. Мать Юлии одобряла выбор дочери, поскольку Уильям, в конечном счете, продолжал профессию ее мужа. И даже при отсутствии других полезных качеств, он уже обладал светлыми волосами и голубыми глазами. Отец Уильяма, казалось, рад сплавить с рук хотя бы одного сына. Двум другим, по всей видимости, судьбой предназначено навсегда остаться холостяками. Если бы только старик обратил внимание на суровость хорошенького маленького ротика Юлии и ее хмурый взгляд, когда девушка приходила в их дом и разглядывала мужчин за столом, осуждая их поставленные на скатерть локти, распущенные ремни, беспечную манеру громко отхлебывать чай из дымящейся чашки, то он наверняка бы встревожился. Уильям чувствовал ее отвращение, однако твердо решил для себя быть внимательным и обходительным с этим столичным созданием.

Перед самой свадьбой у Юлии состоялся весьма неловкий разговор с матерью, который та свела к своим традиционным наставлениям.

– Они все хотят секса. Если ты даешь им его достаточно, то они не будут смотреть на сторону. Если они заглядываются на других женщин, то в этом ищи свою вину. Никогда не показывай, что это тебе может быть противно. Такой совет мать Юлии получила от своей матери, а Юлия, в свою очередь, должна будет передать его дочери. Пока Юлии удавалось справляться с любовными притязаниями Уильяма без особых хлопот. Они редко виделись, и все ухаживания осуществлялись, в основном, по почте. Она жила в Хаммерсмите с матерью, и жених приезжал с визитом всего только четыре раза. Он чувствовал себя совершенно не в своей тарелке на улицах Лондона. Покрой одежды Уильяма был отвратительным, а лучшие выходные ботинки годились только для длительных загородных прогулок. Однако, даже несмотря на свое расстройство из-за провинциального вида жениха, она успокаивалась тем, что они снимут маленький домик с верандой, двумя спальнями и кухней. Там была еще и вполне современная ванная комната. Ей больше не придется принимать ванну на кухне. Юлии не терпелось превратиться в хозяйку нового домовладения и избавиться от бесконечных придирок желчной, больной матери.

Свадебное торжество прошло скромно, так как Уильям вырос без матери. Пригласили всех родственников Юлии, отца и двух братьев Уильяма. Состоялась гражданская церемония заключения брака, поскольку семейство Юлии никогда не посещало окрестных церквей. Отец и братья жениха чувствовали себя очень неуютно в костюмах и толстых шерстяных рубашках. Гостям из Бридпорта семейство Юлии, представители которого уже начали пробивать себе дорогу в высокие слои общества, показалось изысканным и непринужденным. Уильям заметил их крепкую сплоченность. Складывалось такое впечатление, что они знали дела друг друга до мелочей: вплоть до последнего гроша или свежей сплетни в округе.

– Тетушка Джесси не смогла приехать… с дядей Роном снова та же история, – заговорили сестры между собой. Волна понимающих кивков, вращений глазами и натянутых улыбок показала, что они все восприняли сообщение. Тете Джесси не удалось удержать дядю Рона от очередного запоя. В этой семье, как и в большинстве других, над всем властвовали женщины. Они выросли на старых добрых пословицах, типа: «Любовь порядочной женщины может изменить любого мужчину», превратившихся в основы женской философии их семейства. Если твой супруг не стал лучше, не сумел превратиться в бледный призрак своего прежнего «Я», всегда внимательного и чуткого на семейных сборищах, готового согласно кивнуть в подтверждение слов своей дражайшей супруги, тогда это твое поражение. Если супруг не справился и не сумел удовлетворить ненасытное стремление семейства иметь новые машины, современную кухонную утварь, путешествовать в каникулы, тогда это его поражение. Кроме прочего, в глазах кровных родственников почитание семьи было превыше всего остального.

Дядя Рон считался в семье белой вороной, и за последние годы его сумасбродное поведение проливало живительный бальзам на сердце Уильяма, которого подавляла и душила обстановка грандиозных клановых сборищ. Хотя он бы никогда не осмелился оскорбить Юлию и словом своего недовольства подобными событиями, втайне он мечтал, как бы хорошо было провести несколько минут с дядей Роном в глубине сада за домом в Хаммерсмите. Дядя Рон, будучи всегда немножко навеселе, горько жаловался и высказывал свои обиды на «Семью».

– Старый дракон, – так он называл мать Юлии, – она держит своих мальчиков за яйца, и все женщины этой семейки… они все будут, рано или поздно, похожи на нее.

Уильям слегка ужаснулся, услышав такое предсказание, тем не менее даже он понимал, что Макс и младший из братьев, Майкл, и пикнуть не смели в присутствии своей матери и сестер.

– Знаешь, – сказал Рон Уильяму в один из приездов перед свадьбой, – твоя Юлия покруче и похлеще всех остальных.

Уильям запротестовал, но в глубине души понимал, что Рон был прав. Он уже видел, как она улаживала дела в семье. Когда их частые споры переходили в баталии с бранью, визгом и криком, то последнее слово всегда оставалось за Юлией, маленькой паинькой с горящим взором и агрессивным видом, когда она вставала в позу, подпирая кулачками бока. Странно, но в такие моменты она возбуждала Уильяма, который привык к спокойной жизни среди простых мужланов, вдали от женщин. Не лишенный романтизма, он по-своему верил, что, когда они окажутся вместе наедине, страсть Юлии обернется другой гранью, которой они насладятся вдвоем в самые интимные моменты, поэтому Юлии никогда вновь не будет нужды визжать и кричать. А пока ей приходилось так поступать, чтобы постоять за себя в шумных семейных перебранках, успокаивал себя Уильям, но ведь наступит тот день, когда она безгранично будет принадлежать только ему. Уильям страстно желал, чтобы этот день наступил как можно скорее.

Уильям женился на Юлии 14 октября 1942 года, брак был зарегистрирован в 10.00 в загсе Хаммерсмита. На Юлии было белое шелковое платье, белые туфли и кремовая соломенная шляпка, опущенная чуть влево, в руках – букет белых цветов. Юлия очень нервничала. Рядом стоял Уильям и нервничал еще больше. Его старший брат держал наготове кольцо, а Уильям думал о предстоящих событиях этого знаменательного дня.

– После церемонии мы вернемся в дом, к столу, а потом сядем в машину. – Отец Уильяма дал ему на время медового месяца свой «Остин Севен». – И только тогда мы отправимся в Брайтон…

Мысли разлетелись во все стороны.

– Берете ли вы, Уильям Джон Энтони Хантер, эту женщину…

– Да, – громогласно ответил Уильям с таким пылом, что все собравшиеся вздрогнули.

Юлия улыбнулась. Она упивалась властью, которую обрела над этим красавцем-великаном. Она бросила на него взгляд кошки, загнавшей мышь в угол.

– Да, – улыбнувшись ответила она на формальный вопрос регистратора брака. Уильям поцеловал ее с сердечной теплотой и искренней радостью, которые, как он полагал, останутся с ними на всю жизнь.

Юлия ответила ему с формальной небрежностью. В голове беспрестанно свербила мысль о предстоящей брачной ночи. До сих пор она каким-то образом избегала думать об этом, однако теперь церемония закончилась, и испытание наступит уже через считанные часы. Освободившись от объятий Уильяма, Юлия повернулась к гостям. Не время сейчас думать об этом. Семья – прежде всего.

Празднично накрытый стол уже ждал их в Картью Виллас. Мать Юлии напекла всякой всячины заранее. Сестры тоже не ударили в грязь лицом и приготовили свои фирменные блюда, где каждая старалась оказаться непременно лучше других. Макс открыл вино и пиво, и первый тост дружно подняли за здоровье жениха и невесты.

В глубине души Юлии очень хотелось бы взять херес, поданный на круглых подносах, в особенности из-за того, что среди приглашенных гостей сидели ее школьные учителя. Как-то раз Юлию вместе с другими студентами-выпускниками пригласили в учительскую, куда обычно молодым людям заходить не полагалось, и ей надолго врезался в память огонь в каминной решетке, отражавшийся в серебряных кубках, которыми наградили победителей музыкального конкурса. Ей также запомнились изящные Григорианские столики и богатый ковер – все это было так непохоже на убогую обстановку ее собственного дома. Когда официантка в чепце предложила ей бокал хереса, то Юлия про себя решила, что когда-нибудь и у нее будет точно такая же комната. Даже в том случае, если у нее никогда не появится служанка, то уж наверняка она обзаведется серебряным подносом с бутылкой полусухого хереса, что будет символом ее достигнутых в жизни честолюбивых желаний.

Пока она обходила всех гостей за столом, чтобы любезно поговорить с каждым, ей становилось неловко, когда она замечала блеск в большинстве пар любопытных глаз. Сестры никогда не обсуждали свою личную жизнь друг с другом, однако можно было сделать соответствующие выводы из мимоходом брошенных слов или замечаний.

Обычно беременность или кормление грудью давало им передышку от притязаний мужей. Если кто-нибудь из сестер объявлял о том, что ждет ребенка, то остальные облегченно вздыхали, радуясь за нее.

Юлия намеревалась заиметь ребенка, причем, как можно скорее, но даже когда она подошла к старшей сестре Мелиссе за несколько дней до свадьбы и полушутя спросила ее о сексе, та едко заметила:

– Ну, если хочешь заиметь ребенка, тебе придется поступать так же, как и всем остальным: улыбаться и терпеть это.

Юлии совсем стало не по себе. Она чувствовала себя одинокой и уязвленной, когда на прощанье поцеловалась со всеми перед отъездом. Несколько миль они с Уильямом проехали в полном молчании, предстоящее испытание повергло их души в панику. Юлия выбрала гостиницу в Брайтоне по совету Макса, который знал толк в подобных вещах. Макс уже достиг такой ступени жизненной лестницы, когда мог проводить каникулы в разных местах, и Юлия с предубеждением считала, то может позволить себе гораздо большее и лучшее, нежели ее братец.

В Брайтон они прибыли около пяти часов. Их предупредили, что вечерний чай подадут в шесть. Шел дождь. Юлия предложила прокатиться вдоль побережья. Там было пустынно. Тревожно-свинцовое море тяжело накатывало волны на берег, словно напоминая о надвигавшейся муке. Поспешно отведя глаза от удручающей картины, Юлия объявила, что пора отправиться на поиски гостиницы. Не успели они войти туда, как им пришлось вытерпеть поздравления и шутки о новобрачных от веселой и общительной владелицы дома, но Юлия уловила в ее взгляде тень сочувствия и жалости, когда та, глядя на Юлию, произнесла:

– Мы отвели для вас самую лучшую комнату. С видом на море… Надеюсь, она вам понравится.

Вряд ли Юлии могло понравиться что-либо из предстоящего. Она было приготовилась сказать ему, что у нее месячные, но затем, спохватившись, напомнила себе, что не может бесконечно пользоваться этой отговоркой.

«Нет, – решилась она про себя, – как только я забеременею, это может вредно отразиться на ребенке, а забеременеть мне нужно, чем скорее, тем лучше».

Ей повезло, поскольку Уильям, как и большинство мужчин тогда, в его годы, никогда не утруждали себя чтением книг о рождении и воспитании младенцев, поэтому мифы и легенды, сочинявшиеся в семье женщинами волей-неволей оказывали воздействие на мужчин. Большинство матриархальных мифов посвящалось времени и ситуации, когда секс абсолютно исключался. Юлия неукоснительно соблюдала эти постулаты всю жизнь, но теперь они приближались к супружеской спальне, рядом с которой находилась ванная комната.

Комната и в самом деле оказалась довольно приятной, как и предупреждали, с видом на море, однако Юлия тотчас же наглухо занавесила шторы, поскольку все вместе наводило на нее невыносимую тоску. Казалось, словно море намеревалось начисто высосать покрытый галькой пляж, а требовательный рокот морских волн действовал ей на нервы. Уильям вроде бы почувствовал себя гораздо уверенней. Он был рад тому, что наконец-то наступил столь долгожданный момент, когда он может побыть наедине со своей обожаемой женушкой. Пробуя шутить, он нетерпеливо помогал ей распаковываться. От одной мысли, что мужчина возьмет в руки предметы ее туалета, белье, Юлия пришла в ужас. Это было невыносимо.

– Я распакую все позже, – сказала она и устремилась в ванную комнату умыть лицо и руки.

Чай подали в столовой гостиницы. Юлия предложила Уильяму попросить у хозяйки подать бутылку шампанского. Уильям был бесконечно счастлив позволить заказать столь дорогую роскошь, даже несмотря на то, что не имел ни малейшего представления, справится ли его желудок с вином. Юлия никогда прежде не пробовала шампанского, но это все были ее неотступные амбиции подняться, подобно фениксу, из пепла ее обреченного на бедность детства и занять подобающее место и положение в среднем классе.

Когда они сели напротив друг друга в маленькой столовой, Юлия взглянула на Уильяма. Теперь уже совсем скоро они будут совершать невообразимое действие, о котором даже немыслимо упомянуть вслух, но в результате чего появится ребенок, который станет ее паспортом в новый мир. Логически она допускала, что сама по себе не сможет достичь чего-то большего, нежели хорошее общественное положение в Бридпорте. Однако была абсолютно уверена, что сын, направляемый ее рукой, захватит ведущие позиции в обществе, а дочь выйдет замуж за мэра.

Какие бы испытания ни выпали на ее долю, если они ведут к достижению этих амбиций, она вынесет их с достоинством и изяществом.

– Чему ты улыбаешься, дорогая? Ты счастлива? – спросил Уильям, нежно беря ее за руку. Он просто светился любовью. Разве сможет он когда-нибудь причинить ей зло. Юлия очнулась от задумчивости и, пожав его руку, ответила:

– Конечно, да, дорогой! – и вновь улыбнулась.

Вернулся хозяин гостиницы с бутылкой шампанского. Ему редко приходилось открывать дорогие бутылки (его посетители обычно обходились пивом или сидром), поэтому он совсем не умел обращаться с пробкой. Шампанское выстрелило и фонтаном хлынуло на стол. Юлия глаз не могла отвести от этого зрелища: длинное зеленое горлышко бутылки с пенистой струей, брызнувшей ей на колени, само по себе превратилось в тот предмет, который ее силой заставили потрогать в кинотеатре в самый мерзкий день ее детства. Охваченная воспоминаниями о прошлом, представляя неотвратимо надвигавшееся будущее, Юлия чуть было не поддалась панике. Уильям смеялся и промокал стол салфеткой. Увидев расстроенное лицо невесты, жених поспешил успокоить и приободрить ее:

– Тут еще много осталось, Юлия. – Он полагал, что причина ее расстройства скрывалась в зря потраченных немалых деньгах.

Юлия покачала головой.

– Теперь все в порядке, – поспешила ответить она. – Просто я немножко испугалась.

Уильям наполнил ее бокал, затем – свой, чокнулся и произнес тост:

– За наше совместное будущее – сказал он и порозовел от прилива искренних чувств.

– За наше будущее, – ответила Юлия и поднесла бокал к губам.

Уильям получил громадное удовольствие от своего первого бокала шампанского. Его привели в восторг пузырьки, и он радовался, как ребенок. Юлия же не могла сделать и глотка. Всю жизнь впоследствии она больше никогда не притрагивалась к шампанскому. Уильям крайне обеспокоился, почему она не пьет из своего бокала. Юлия ответила, что ей не понравился его вкус. Разве она скажет истинную причину, почему. Это означало, что всю бутылку допьет Уильям. Будучи совершенно не приученным к алкоголю, он слегка опьянел, что, в свою очередь, было ему на руку, потому что нервы у него сдавали.

Теперь он расслабился и принялся уписывать свой ужин. Это была сытная английская еда: жареный цыпленок, овощи, вареный и печеный картофель с цветной капустой. На десерт – бисквит, пропитанный вином и залитый жирными сбитыми сливками. Юлия поклевала чуть-чуть от каждого блюда. У нее совсем не было аппетита. Чем больше Уильям говорил о планах на будущее, мечтая о лавке и домике, тем больше она чувствовала, что оказалась в западне. Возможно, в спешке избавиться от опеки своей мамаши и убогого окружения, она ошиблась в выборе мужчины. Конечно же, в его планы совсем не входило продвижение вверх по социальной лестнице. Все его помыслы замыкались на домике. Тогда как она мечтала об особняке и членстве в гольф-клубе Бридпорта, он распинался о том, как прекрасно ловить макрель и разводить огород. В данный момент Юлия исключила Уильяма из числа своих партнеров в достижении амбициозных целей. Еще до свадьбы она надеялась, что он сможет оказаться ее союзником. Ему придется оставаться опорой, в то время как она будет создавать условия для детей, чтобы осуществить свои честолюбивые замыслы.

– Пойдем наверх, – предложил Уильям, которому не терпелось заключить ее в свои объятия.

– Иди, – ответила она. В душе должно было воцариться спокойствие. – Я еще должна позвонить маме и сказать, что мы благополучно добрались.

– Конечно, – согласился Уильям. Поскольку у него матери никогда не было, он обречен был всю жизнь считаться с мнением Юлии о том, как заведено в «настоящих» семьях.

Он поднялся наверх и деловито принялся распаковывать свою новую одежду. Особый восторг вызывала пижама. Достав ее, он решил сразу же ее надеть, а уж потом распаковать лежавшие в чемодане вещи. Ему не хотелось смущать Юлию или самому оказаться в неловком положении. Он был абсолютно уверен, что пройдет совсем немного времени, и они с Юлией перестанут стесняться друг друга. Как же он заблуждался! Ни разу в жизни ему не пришлось увидеть жену обнаженной. Он приписывал это ее внутренней скромности, которую, как и остальные ее пороки, превращал в добродетели. Он прошелся по комнате, выбрасывая свои старые ботинки и ставя под кровать новые шлепанцы. Когда вошла Юлия, он сидел на кровати, слегка подпрыгивая, чтобы проверить пружины.

– Все в порядке, любовь моя? – спросил он.

– Да, – ответила она. – Все уже убрано, и гости разъехались по домам. Пойду приму ванну, – отрешенно добавила она, вынимая из чемодана чистую одежду. – Я недолго.

Она и в самом деле вскоре вернулась, прекрасно понимая, что перед смертью не надышишься, и ей нужно смириться с неизбежным. Она вновь оказалась в спальне, натянув на лицо самую обворожительную улыбку, на которую была способна в данный момент. Уильям смотрел на свою новоиспеченную женушку с нескрываемым восхищением. Распущенные волосы сделали ее лицо еще нежнее. Одета она была в розовую ночную сорочку, расшитую ромашками, поверх – накинут пеньюар такого же цвета. Сейчас она выглядела моложе, чем прежде. Уильяма охватила необъятная волна нежности. Он выпрямился в полный рост, раскрыл объятия и заключил в них все ее маленькое тело. Он почувствовал, как оно напряглось и приготовилось к сопротивлению.

– Не бойся, любовь моя, – сказал он. – Я не причиню тебе зла. В приливе чувств, которых он никогда раньше не испытывал, Уильям стремился разрешить внутренний конфликт между своей нежной любящей натурой и неодолимым острым желанием сексуального удовлетворения.

Юлия оказалась счастливее остальных своих современниц. Уильям по характеру был нежным и чувствительным, поэтому испытание для нее прошло менее болезненно, чем у других женщин. Никто раньше и словом не обмолвился о том, насколько это болезненно. Боль подступила внезапно, словно удар. Это было настолько неожиданно, что ей пришлось сосредоточиться и сцепить зубы, чтобы подавить рвавшийся наружу крик. Уильям в этот момент забыл обо всем на свете. Как только он сумел проникнуть в нее, ему чудилось, словно он скользит по Длинному темному тоннелю на мягкой жидкой подушке, которая вдруг взрывается. Он выброшен во вселенную. Скатившись с нее, Уильям обнял и крепко прижал к себе Юлию.

– Это было так чудесно, – сказал он, пребывая в неописуемом восторге. Ему и в голову никогда не могло прийти, что заниматься любовью так восхитительно. Откинув волосы с ее лица, он увидел, как Юлия плачет.

– Тебе больно? – с тревогой спросил он. – Совсем чуть-чуть, – ответила она. – Все в порядке. Пройдет.

Переполненный любовью и непривычным шампанским, Уильям очень скоро заснул. Как только Юлия почувствовала, что его дыхание стало глубже, она выскользнула из кровати и прошла в ванную комнату. Там наполнила ванну холодной водой и осторожно погрузилась в нее. Раздвинув ноги, она заметила кровь, хотя так надеялась, что он не поранил ее. Чувствуя себя разбитой, она с обидой и негодованием ощущала в своем теле его сперму. Положив подбородок на коленки, долго сидела в этой позе. Она больше не девственница, и обратной дороги нет.