Текст книги "Из истории старообрядцев на польских землях: XVII—ХХ вв."

По возвращении в Москву Антоний Шутов вместе с настоятелем Преображенской общины уговорил молодого начитанного федосеевца Петра Ивановича Леднева (1821–1895) заняться организацией монастыря в Войнове. Тот отменил запланированную поездку в Персию и в феврале 1848 г. прибыл на Мазуры, где вскоре добился известности и уважения [Субботин 1868а/7: 4–6]. Незадолго до приезда Леднева «Григорьичев скиток» был преобразован в небольшой Спасо-Троицкий монастырь, первым настоятелем которого стал, согласно немецким источникам, Михаил Хавронин, якобы прибывший из Кракова [Tetzner 1902: 216].

После приезда на Мазуры Леднев, располагавший помощью прибывших сюда ранее из Москвы старцев Антония и Прокопия [Субботин 1868/11а: 9], взял бразды правления общиной в свои руки. Перед ним стояла непростая задача, так как из-за осуществления распоряжений прусских властей вся колония оказалась в трудной ситуации. К тому же каждый из недавно приехавших на Мазуры наставников пытался внушить верующим свои убеждения, а среди приехавших были представители разных толков, начиная со скопцов, а заканчивая молоканами [Голубов 1871/XVIII: 78, ср.: Надеждин 1862; Dębiński 1910: 80–94, 153–164; Арсеньев 1974].

Получив прусское гражданство в 1849 г., Леднев за деньги, привезенные из Москвы Алексеем Михеевым, купил от Ефима Борисова и Фомы Иванова за 6 тыс. талеров 12 волок земли, первоначально записанной на 5 человек. Кроме денег, Преображенское кладбище еще раньше прислало на Мазуры на трех доверху нагруженных возах старые книги и иконы. Этот транспорт прибыл с опозданием, так как заранее предупрежденные о характере груза царские чиновники пытались его перехватить. Тем не менее груз благополучно прибыл в Вильну, где хитрый старообрядец Марк Емельянов спрятал его в подвале дома генерал-губернатора. Затем другой старовер, Андрей Шульгин, без особых препятствий доставил все на Мазуры [Архимандрит Павел 1883/1: 33–34].

В 1850 г. Леднев по просьбе братии отправился в Стародубье, где в федосеевском монастыре в поселении Злынка постригся в монахи, а на Мазуры вернулся как инок Павел, позже прозванный Прусским. После непродолжительного отсутствия вернулся на Мазуры и Алексей Михеев, и с этого времени в монастыре начались распри. Михеев считал, что ему принадлежит право управления монастырем, и поэтому в 1851 г. инок Павел вместе со своими четырьмя учениками отправился на Буковину. Здесь, в деревне Климоуцы (ныне Румыния), расположенной рядом с известной общиной поповцев в Белой Кринице (ныне Украина) [см.: Kaindl 1873: 233–384], он намеревался основать новый монастырь. Не остался в Войнове и Шутов, прибывший на Мазуры на постоянное жительство как инок Антоний. Он также выехал на Буковину. Обеспокоенные тем, что два лидера покинули Войново, предводители Преображенской общины приказали Михееву вернуть их, в противном случае грозили лишить монастырь денежной поддержки, а самого Михеева исключить из общины. Напуганный Михеев лично выехал на Буковину, где пытался примириться со своими противниками, однако ему удалось уговорить вернуться только Павла, тогда как Антоний остался непоколебим. Через четыре месяца после отъезда Михеева и Павла на Мазуры, в декабре 1851 г., Антоний перешел к поповцам. Не помогли уговоры Павла, который с этой целью снова побывал на Буковине. Антоний, один из инициаторов основания монастыря в Войнове, стал поповцем и никогда больше не появлялся на Мазурах [Субботин 1968а/7: 5; Архимандрит Павел 1883/2: 70–80]. В 1853 г. Антоний был рукоположен в епископский чин Белокриницкой иерархии, а затем сыграл значительную роль как старообрядческий архиепископ Владимирский и всея Руси [Абрикосов/Королев/Тюлин 1956: 5; Субботин 1866–1867: 131].

После возвращения на Мазуры Павел стал действительным и формальным настоятелем Войновского монастыря и занимал эту должность целых пятнадцать лет (1852–1867) [Субботин 1968а/7: 5–6]. Перед лицом государственных властей, согласно прусским законам, он представлял монастырь как один из его основных хозяев [Голубов 1867/2: 15]. Во время его правления монастырь расцвел. Павел ввел среди братьев разделение труда, увеличил имущество монастыря и построил новые хозяйственные здания, основал библиотеку и постоянно пополнял книжную коллекцию, ежегодно выделяя для покупки книг специальные денежные средства [Субботин 1968а/7: 6]. В монастырских стенах воспитывали и обучали детей (мальчиков), часто присланных из Центральной России; например, шестилетнего Ивана Раздобарова привез в Войново его дядя из далекой Курской губернии. Обучением мальчиков занимались назначаемые Павлом по очереди монахи, иногда сам настоятель [Субботин 1867/24: 7–8; 1867/39: 8–9]. Особое внимание уделялось обучению чтению с соблюдением традиционной старообрядческой акцентуации (во веки, на Бога и т. и.) [Иванец 19656: 5; Успенский 1967: 62–79]. Следует полагать, что в монастыре обучали не только кириллице, но и гражданке, так как бывшие ученики здешних монахов великолепно справлялись с чтением книг и светских газет. Многие воспитанники Войновского монастыря стали известными мыслителями. Одним из таковых был Константин Ефимов Чайков, сын крепостного из Режицкого уезда, привезенный в Войново матерью под измененной фамилией Голубов [Субботин 1867/24: 8–9]. Со временем он стал издателем и редактором многих изданий, видным публицистом, труды которого знали и ценили А. Герцен, Н. Огарев, Ф. Достоевский [Достоевский 1930: 149]. Это была наиболее выдающаяся личность, вышедшая из среды мазурских старообрядцев.

О. Павел основал также женский монастырь, расположенный в 15 км от Войнова в поселке Пупы (Спыхово), где нашла пристанище мать Голубова [Архимандрит Павел 1886: 302; Субботин 1867/24: 8]. По инициативе о. Павла в России появилось множество моленных, где наставниками служили преимущественно его войновские ученики. Влияние Войновского монастыря во время игуменства о. Павла распространялось от Сувалок до Петербурга, вдоль Волги от Кимр до Вольска и ощущалось в Пензенской, Волынской, Полтавской и Курской губерниях [Субботин 1867/24: 6].

Игумен Павел пользовался уважением у прусских властей, был представлен наследнику престола [Субботин 1868/116: 12; ср.: Православные церкви и русские учреждения за границей // Братский ежегодник 1906: 429–430], но, по-видимому, не сообщал никаких подробностей ни о себе, ни о монастыре, так как в немецких источниках и в работах ученых практически нет упоминаний о его деятельности. Фанатически преданный принципам федосеевской доктрины, он требовал от местных старообрядцев соблюдения всех правил федосеевского общежития. Под его влиянием в мазурской колонии был введен еще более строгий регламент повседневной жизни и обычаев, несколько подзабытый в условиях неуклонно растущего благосостояния. Поначалу о. Павел был непреклонным врагом брака и требовал отлучения женатых от общего стола и молитвы [Иеромонах Прокопий 1884: 5.]. Не всем переселенцам эти правила пришлись по душе, но они покорно подчинились авторитету о. Павла [Кузнецов 1872: 494; Голубов 1871/XVIII: 78–79]. Однако взгляды о. Павла нельзя было назвать непоколебимыми. Глубоко изучая религиозную литературу и проницательно наблюдая жизнь беспоповцев, около 1856 г. он пережил кризис, а в его жизни наступил переломный момент: <игумен пришел к выводу, что федосеевцы, проповедующие чистоту, на самом деле ведут половую жизнь. Они твердили: «Дети, дети, как ни валяйтесь, но в грязь [здесь: брак] не марайтесь» или «женатый разженись, а неженатый – не женись», но в действительности следовали совершенно иному принципу: «тайный грех – тайный ответ». Ср.: Голубов 1865/4: 26–28; Ю-ов 1871: 2> Павел Прусский стал публично утверждать, что брак без участия священника все равно должен считаться таинством, так как его сутью – как он полагал – является сожительство полов. Если брак заключается с согласия молодоженов, по благословению родителей и в присутствии пятерых свидетелей, то его следует считать действительным. Свои выводы о. Павел подтверждал многочисленными примерами из Священного Писания и книг раннехристианских богословов. Таким образом он отказывался от убеждения «бракоотрицателей» о правлении Антихриста и о том, что «ныне время последнее, ныне церковь безбрачная должна быть» [Голубов 1865/4: 27; 1863/1: 7; Субботин 1868а/8: 2–3]. О. Павел считал, что отказ от брака как таинства упраздняет все остальные таинства; утверждал, что всеобщая «платоническая» любовь и чистота противоречат природе, установленной Творцом. Вопреки утверждениям «бракоотрицателей», Павел проповедовал, что Церковь будет существовать вечно и что Церковь, с настоящим духовенством, все время существует, но незримо. В связи с этим с 1861 г. в Войновском монастыре было принято моление за восстановление истинного (нениконианского) духовенства, а на стене моленной поместили надпись с фрагментом устава, говорящим о единстве монашества [Голубов 1868/ 5: 67; Субботин 1867/39: 4; 1868/8: 3; Кельсиев 1941: 110].

Изменения в мировоззрении настоятеля Войновского монастыря вызвали беспокойство федосеевцев с Преображенского кладбища. В связи с этим было принято решение о задержке постоянной субсидии, а Павла Прусского вызвали в Москву с требованием объяснений. В 1858 г. настоятель прибыл в Москву, но после переговоров с членами общины остался при своем мнении. В результате руководство Преображенского кладбища отказалось от общения с ним, а контакт с Войновом стал осуществляться через Алексея Михеева. О. Павел, так и не отказавшись от своих взглядов, уехал в Петербург, где получил материальную помощь у единомышленников. Возвращение Павла на Мазуры привело к тому, что Войново стало местом ожесточенных религиозных споров. Окончальный раскол в общине произошел в 1859 г. перед самой Пасхой. Причиной его стало разрешение исповедоваться и принимать участие в общей молитве, данное Павлом женатым мужчинам. Вся община разделилась на две группы: сторонников Павла и тех, кто упорно следовал старому правилу (бракоотрицатели). Во главе последних стоял вышеупомянутый Алексей Михеев. Таким образом, убеждения Павла оказались близкими взглядам поморцев-новоженов, которые в 1860 г. приняли его в Москве в свою общину. Тем не менее расхождения во взглядах все же существовали, например, по вопросу об Антихристе и о библейских пророках Илии и Енохе [Буданова 2007: 86—101]. В 1862 г., будучи в Москве, о. Павел выступал против Белокриницкой иерархии. Затем стал посещать общины старообрядцев в Петербурге, Пскове и других городах, где служили его ученики [Субботин 1968а/8: 3–4].

Оживленные споры по вопросу о браках стали одной из главных причин основания Павлом собственной типографии. К организации типографии настоятель приступил уже в 1859 г., начав собирать деньги и с этой целью значительно ограничив монастырские расходы. Вопреки утверждениям многих, типография Павла действовала не в Войновском монастыре. Будучи опытным конспиратором, игумен не хотел вести опасных переговоров с прусскими властями по поводу издательской деятельности [Архимандрит Павел 1886: 306; Субботин 1867/24: 8; Ср.: В. 1867/142: 1–2; 1867/175: 1]. Типография действовала в Иоганнисбурге (<по-другому называвшемся Яньсборк, Яньспорк, Гансборг, Ванцборг> (ныне г. Пиш), в здании, принадлежавшем известному мазурскому печатнику Антонию Алоизию Гонсеровскому (1821 – ок. 1888) [Bukowski 1948: 346; Chojnacki 1959: 47–80; 1965: 6–8; 1972: 247]. Фамилию Гонсеровского в своих изданиях старообрядцы использовали только два раза: в книге «Царский путь» (1860) и в первом экземпляре газеты, т. и. малой «Истины» (январь 1863 г.). Отсутствующий минускульный церковнославянский шрифт Павел приобрел в Праге, а маюскульный распорядился отлить на месте, в Иоганнисбурге. <Кроме церковнославянского шрифта в иоганнисбургских изданиях использовался также шрифт греческого алфавита> Согласно подписанному договору, А. Гонсеровский обязался научить печатному делу высланного к нему о. Павлом Константина Голубова. Формально предприятие под названием «Славянская типография» принадлежало Гонсеровскому, который получал от ее аренды доход. В действительности владельцем типографии поначалу стал монастырь, а потом – непосредственно Голубов. Этот одаренный молодой человек в течение непродолжительного времени освоил типографское дело, научившись выполнять задания наборщика, печатника и корректора, проявил также литературный талант, опубликовав целый ряд публицистических статей собственного сочинения, в которых проповедовал мысли и взгляды, перенятые им от его учителя игумена Павла. Публикуя аргументы в защиту истинности бессвященнословного брака, он подкрепил слова делом и в 1863 г. женился на дочери сувалкского беспоповца Ивана Попова Устинье. Семья Голубовых проживала в Иоганнисбурге до конца 1866 г. [Субботин 1867/24: 24; 1867/39: 8].

Фото 9. Анонс в «Истине» (1863 г.) об изданиях Иоганнисбургской типографии

Известные мне издания старообрядческой типографии на Мазурах можно разделить на три группы <подробнее см.: Iwaniec 2001: 79—138, 262–268.> Первую из них составляли книги, предназначенные для повседневного чтения, т. и. богослужебные и поучительные. Это были «Псалтырь Полной» с приложением о крестном знамении и шестью канонами, «Святцы с отпусками на вся празники», «Катехисус Малой», перепечатанный с первого московского издания 1643 г., а также «Учебная азбука». Эти книги поступили в продажу уже в июле 1863 г. Следует полагать, что их тираж был довольно велик, так как в 1864 г. во время таможенного осмотра только у одного из проезжавших были изъяты книги на сумму 300 рублей. За книгами приезжали старообрядцы из России и других стран, преимущественно бывшие ученики Павла Прусского [Субботин 1867/39: 9; В. 1867/177: 1]. Покупателям предлагались также «листки» различного содержания и венчики, которые в Восточной церкви кладутся на лоб умершим при погребении. К первой группе можно отнести еще два печатных издания: «Устав обдержнаго христианскаго жительства» (1865 г.) и «Книга о девстве» Иоанна Златоуста (1866 г.).

Вторую группу составляли издания документов официальной православной церкви, содержащих осуждение «раскола» (или их фрагменты). Это были, например, «Определение собора, бывшаго в 1666 году в Москве», включающее в основном выписки из постановлений собора, в которых речь шла об анафемах, а также составленный в том ключе «Чин како приимати от раскола» [Субботин 1868/7: 101]. Кроме того, был опубликован небольшой текст под заглавием «Присяга хотящим взыти на степень священства», авторство которого приписывалось патриарху Иоакиму (1679 г.), однако позже оказалось, что этот текст был фальсифицирован [Ивановский 1898: 360–384]. Издание произведений такого рода было необходимо для укрепления в сознании старообрядцев мысли о бесконечно враждебном отношении православной церкви к ревнителям старой веры и в связи с этим невозможности примирения старообрядцев с официальной церковью.

Фото 10. Титульные листы иотаннисбургских изданий Голубова

В последнюю группу изданий входили тексты полемического характера, направленные, главным образом, против бракоотрицателей и поповцев. Самой важной из книг следует считать «Царский путь» – книгу, которая содержит свод разных мыслей и взглядов, избранных Павлом и его учениками из церковной литературы и дополненных его собственными замечаниями и наблюдениями. Важным текстом является также исправленный и дополненный «Сборник сочинений о браках разных ревностных мужей», составленный еще в 1809 г. известным поморцем Андреяном Сергеевым [Стебницкий 1864: 1–2; Надеждин 1867а: 91—111]. К этой же группе следует отнести брошюру Голубова, изданную в 1865 г. под заглавием «Истина о церкви Христове» и его же «Историческое извещение о беспрерывном продолжении законнаго брака в староверах», изданное в 1866 г. [Лаврский 18676: 270–291]. Этим же вопросам были посвящены пять номеров листка «Истина», издававшегося в форме газеты [Надеждин 1866: 316–332; Лаврский 1867а: 437–444; 1867в: 395–402]. Газета выходила нерегулярно («в неопределенное время») с 1863 по 1866 г. и распространялась исключительно среди старообрядцев [Надеждин 18676/23: 380]. Последним изданием Голубова, напечатанным в Иоганнисбурге в 1867–1868 гг., были четыре книги «Истины», выходившей в новом (журнальном) формате и с новым содержанием. Почти все материалы, печатавшиеся в новой «Истине», выходили из-под пера ее издателя Константина Голубова, который не ограничивался спорами с бракоотрицателями, но полемизировал также с Герценом и Огаревым, с которым поддерживал переписку, не соглашаясь с той точкой зрения, которую представлял «Колокол» [Голубов 1868/3: 29–64; ср.: «Колокол» 1866, вып. IX, с. 1725–1727, 1765–1769, 1798–1802, 1822–1826, 1837–1840]. <После переезда в Псков, куда Голубов в 1868 г. перевез свою типографию, все четыре книги были им перепечатаны заново [Субботин 1869/14: 3]. Царские власти пристально следили за типографской деятельностью К. Голубова в Пскове и не всегда были ей довольны [Марков 1914: 214–216, 358–359, 363–364, 368]>

Фото 11. Титульный лист общественно-политического журнала «Истина»

Первая попытка наладить отношения издателей Вольной русской типографии в Лондоне с проживающими на Мазурах старообрядцами была предпринята в 1862 г., когда один из ее сотрудников Василий Кельсиев (1835–1872) дважды встретился с Павлом Прусским и лично посетил Войново. Однако из-за разногласий сторонам не удалось прийти к соглашению [Кельсиев 1941: 329–335; Субботин 1866–1867: 721–724; Iwaniec 1975а; dwaniec 2001: 53–78>]. Лондонские эмигранты сумели, однако, заинтересовать своей идеологией Голубова, что нашло отражение в его многочисленных статьях: на основе анализа их содержания можно сделать заключение о том, что Голубов вел активную переписку с Вольной типографией и получал из Лондона регулярно эмиграционную литературу по философским и экономическим вопросам. Поднимаемые в изданиях Вольной типографии проблемы, несомненно, глубоко волновали Голубова, который изучал работы философов и даже интересовался естественными науками. Однако вопреки надеждам лондонской эмиграции, он не перешел на сторону революционеров. Свой отказ Голубов обосновал в четвертом письме, адресованном Огареву и опубликованном в третьей книге «Истины» (первые три письма были написаны в 1866 г., тогда как четвертое – 14 сентября 1867 г.), см.: Голубов 1868/3. По мнению Субботина, на взгляды Голубова повлияло суровое воспитание в Войновском монастыре, а также желание остаться верным принципам, которые проповедовал его учитель– Павел Прусский [Субботин 1968/7: 104–105, 117].

В то же время в монастыре произошли существенные изменения. В ноябре 1866 г. после длительного пребывания в России на Мазуры вернулся Павел Прусский [Субботин 1868а/7: 4]. Его убеждения, обнародованные в России, пришлись по нраву далеко не всем его сторонникам. Имели место не только бурные дискуссии, но также враждебные нападки вплоть до покушений на жизнь игумена. С другой стороны, весьма дружелюбно к нему отнеслись те, кто перешел в единоверие, особенно бывший епископ поповцев Пафнутий (Поликарп Овчинников, 1827–1907). Следует полагать, что уже тогда о. Павлом было принято решение о переходе в единоверие, а также о ликвидации монастыря в Войнове и возвращении на постоянное жительство в Россию. Ему хотелось склонить к этому и всю монастырскую братию. Однако, действуя осмотрительно, он посвятил в свои намерения только двух наиболее преданных ему монахов, Иоанна и Варнаву (первый из них выполнял функции управляющего монастырем), а также, вероятно, Голубова. Желая прозондировать почву в монастыре, игумен прибег к хитрости и воспользовался помощью Иоанна. Тот с согласия Павла подверг критике основные принципы беспоповской доктрины, заключенные в «Щите веры», фундаментальном трактате, пользующемся у беспоповцев популярностью. «Щит веры» был широко известен также на Мазурах, так как был напечатан в Иоганнисбурге, хотя и в сокращенном варианте. Уловка не удалась, так как большинство монахов отказались вступать в дискуссию и категорически потребовали от настоятеля, чтобы он запретил Иоанну критиковать основные старообрядческие труды. Поскольку о. Павел отказался это сделать, в монастыре произошел раскол. Большинство монахов обвинили Павла в ереси и уведомили об этом все известные им беспоповские общины в России, разослав около ста писем. Затем, согласно правилам, Павел был отлучен от общей молитвы и совместной трапезы. Вместе с несколькими своими сторонниками игумен был вынужден столоваться в пекарне. Поскольку группе отступников не было разрешено остаться в монастыре хотя бы до весны, Павел решился покинуть монастырь. Он поселился вместе со своими сторонниками вблизи монастыря, в т. и. Андреевой келье, расположенной на берегу озера Дусь. Павлу не удалось пробудить в своих противниках сочувствия, а те, зная, что монастырь был зарегистрирован на имя игумена и без него существовать не может, решили разойтись по окрестным деревням или выехать на Буковину. Тогда Павел принял решение передать монастырь семи братьям, которых он выбрал сам, но согласно прусскому законодательству, действующему в то время на Мазурах, он имел право перенести свои полномочия владельца на 2–3 лиц. В начале января 1867 г. Павел выбрал двух кандидатов: монахов Симеона и Варфоломея, которые, оформив все докуметы, стали владельцами монастыря и прилегающих земель. Павел оставил им все иконы и даже собственные книги, когда-то подаренные ему отцом. Затем он намеревался совершить паломничество в Палестину, но вспышка восстания греков в 1866 г. помешала осуществлению этого замысла. 27 января 1867 г. он навсегда расстался с Войновом, направившись в Литву, куда раньше уже был послан облеченный доверием Иоанн, который был оттуда родом. Потом Павел Прусский побывал в Киеве, в Полтаве и в конце концов прибыл в Москву, где старообрядцы заняли крайне враждебную позицию по отношению к нему [Голубов 1867/2: 12–48; Субботин 1868/8: 332–347.]. После беседы с православным митрополитом Филаретом (1783–1867) Павел поселился на постоянное жительство у единоверцев в Никольском монастыре (на Преображенском кладбище) и ожидал прибытия остальных своих единомышленников из Войнова, за которыми он отправил Иоанна. Через 5 месяцев после того, как о. Павел покинул Войново, преданные ему братья начали прибывать в Москву [Архимандрит Павел 1871: 552; Субботин 1868а/8: 4]. 25 февраля 1868 г. Павел Прусский вместе с 15 войновскими монахами официально перешел в единоверие. Связанное с этим торжество произошло в упомянутом Никольском монастыре, настоятелем которого с 1869 г. и до самой своей смерти был о. Павел. <0 торжестве сообщила газета «Московские ведомости» в № 43 за 1868 г., см. также: Ивановский 1898: 18–32.>

Отъезд из Войнова человека, обладавшего большим авторитетом у местных старообрядцев, произвел огромное впечатление на всю общину. Прощаясь в моленной, Павел уговаривал всех покинуть Мазуры и вернуться в Россию. И хотя никто не последовал его совету, а наоборот, временную победу одержали противники браков из Свигнайна, которые упрекали Павла в «сребролюбии» и «плотолюбии» [Голубов 1867/2: 27об.; Субботин 1868/8: 344; Кузнецов 1872: 500–501], идея переселения с Мазур была положительно воспринята старообрядцами. В то время мазурские старообрядцы переживали серьезный экономический кризис. Постоянный рост цен на продукты и низкий уровень доходов приводили к быстрому обнищанию, в особенности тех, у кого не было своих хозяйств. Но и владельцы больших угодий постепенно беднели, поскольку обрабатываемые примитивным способом сельскохозяйственные земли быстро истощались. Количество рыбы в озерах также существенно уменьшилось, и старообрядцам все труднее было конкурировать с крупными, хорошо организованными еврейскими предприятиями, которые арендовали большинство озер. С другой стороны, изменение отношения российских властей к старообрядцам в т. и. Северо-Западном крае, где старообрядцам была отведена особая роль в русификации, создавало для них реальные возможности улучшения жизненных условий. В связи с этим Тихон Крымов летом 1867 г. при посредничестве прусского посла внес от имени мазурских старообрядцев в Министерство внутренних дел в Петербурге прошение о возможности переселения в Литву, в Ковенскую губернию. Было подано также прошение об аудиенции с царем [Субботин 1868/40: 1]. 2 июля 1867 г. царь Александр II лично принял в Петергофе посольство, в состав которого вошли Тихон Крымов, его сын Николай и Константин Голубов. Посольство преподнесло царю красивое блюдо с надписью «Царю-освободителю от русских переселенцев войновского прихода в Пруссии» и передало просьбу о переселении [Голубов 1867/1: 59]. В результате аудиенции старообрядцы добились встречи с министром государственных имуществ и генерал-губернатором Северо-Западного края, которые потребовали от старообрядцев определения условий, на которых те готовы переселиться в Ковенскую губернию. Посольство предъявило те же условия, на которых староверы когда-то были приняты на Мазуры. Крымов до самых пасхальных праздников 1868 г. безрезультатно ожидал в Ковне ответа и, не дождавшись его, вернулся на Мазуры. Через некоторое время пришел отрицательный ответ в письме, из которого вытекало, что местные царские власти не дают согласия на переселение старообрядцев, которые считались людьми «зловредными». Крымов снова съездил в Ковно, где его ожидало еще большее разочарование, так как ему было приказано в течение трех дней покинуть город, несмотря на то что там постоянно проживал один из его сыновей. По мнению Субботина, главной причиной отказа было то, что прошение содержало в качестве одного из условий позволение на строительство молитвенных домов, что согласно действующему на той территории законодательству было беспоповцам запрещено. В ноябре 1868 г. Крымов вновь отправился в Россию, однако его усилия опять завершились неудачей [Субботин 1868/40: 1–3]. Мазурским старообрядцам так и не было дано разрешение на переселение в Россию. Можно предположить, что виновником этого стал один из членов старообрядческого посольства – Голубов, который своим официальным переходом в единоверие 23 июня 1867 г. дал царским властям повод считать, что со временем удастся вернуть всех мазурских старообрядцев в православную веру и только после этого выдать им разрешение на поселение в Российской империи. Мое предположение подтверждается фактом отправки на Мазуры властями православной церкви в Варшаве в 1867 г. единоверческого священника Ивана Добровольского (1835–1902). Во время пребывания в Пруссии Добровольскому удалось обратить в единоверие 20 старообрядцев, которым царские власти выделили землю в Сейненском уезде. До 1887 г. Добровольский пять раз побывал на Мазурах и убедил около 300 старообрядцев воссоединиться с господствующей церковью. Из этой группы почти 200 человек переехали в Польшу и поселились в Груецком повяте (в 60 км от Варшавы). Царские власти предоставили им на выгодных условиях землю фольварков, которые прежде принадлежали католической церкви, – Бискупице (переименованное в Благодатное) и Кукалы (переименованное в Ивановку), в результате чего там появились четыре единоверческих деревни [Высочайшее повеление: о переселении 1878: 1; Добровольский 1877: 10–11; Субботин 1868/116: 13]. Вероятно, миссионерский успех Добровольского стал результатом не только заманчивых предложений царских властей, но также возникшей реальной угрозы призыва мазурских старообрядцев в армию во время франко-прусской войны, с которой многие не вернулись домой; а также введения прусскими властями в 1872 г. обязательного школьного образования для детей старообрядцев, с немецким языком обучения [Кучинский 1904: 5].

Миссионерской деятельности Добровольского не мог препятствовать все еще действующий, однако уже не пользующийся авторитетом, как во времена Павла Прусского, Войновский монастырь. Образованный брат Варнава, который не последовал за своим учителем, также вскоре покинул Войново и отправился «в поисках истины» на Ближний Восток, а вернувшись, поселился у своих родственников в Режице [Архимандрит Павел 1871: 631–637; см. также: «Истина», кн. XVIII, Псков, 1870: 26]. Самый яростный противник Павла Прусского, Алексей Михеев, скончался в 1868 г. в Москве [Субботин 18686: 5–6]. В последние годы существования монастырь перешел на позиции «поморцев-брачников», благодаря чему пользовался финансовой поддержкой известного поморского благотворителя В. Кокорева (1817–1889) [Jakubowski 1961: 97–98]. Однако изменение отношения к бракам повлияло на моральный облик его жителей, и это в конце концов привело к падению монастыря. Последний из братьев, законный владелец монастыря, расстригся, женился и решил уехать в Россию. На границе в Граеве его задержали российские таможенники, которые конфисковали незаконно присвоенные им монастырские книги и старинные иконы [Добровольский 1886: 5]. В 1884 г. мужской монастырь в Войнове прекратил свое существование и перешел в собственность одного из кредиторов – Ульяна Словикова [Jakubowski 1961: 98].

Карта 2. Места проживания старообрядцев и единоверцев в Ольштынском воеводстве (состояние на 1968 г.)

Падение монастыря в Войнове не было единичным случаем. Во второй половине XIX в., по мере ослабевания религиозного фанатизма, мужские старообрядческие монастыри повсеместно стали терять значение, пропадал смысл их существования и оказалась утраченной их цель – обеспечение пристанища людям, «не хотевшим новизны Никоновы принята». Затухание религиозной жизни привело к постоянным нарушениям устава, пренебрежению к правилам безоговорочного подчинения старшим и к установленным монастырским порядкам. Со временем и сами старообрядцы уже больше не склоняли мужчин к принятию пострига. Мужские монастыри стали превращаться в трудовые общины, основанные на коллективном хозяйстве, что на практике более успешно проходило в женских монастырях [Инок Варнава 1872: 106–197; ср.: Мельников 1958: 323–324]. После того как Войновский монастырь лишился активного образованного настоятеля, каковым был Павел Прусский, его падение стало неизбежным.

По-прежнему приезжавший на Мазуры Добровольский добился своего самого большого успеха в 1885 г., когда среди 182 обратившихся в единоверие старообрядцев оказался Филипп Дановский, прежний головщик Войновской моленной. Добровольский благословил его на отправление служб среди местных единоверцев, а Дановский, со своей стороны, пообещал организовать часовню, предназначив для этой цели половину своего дома в деревне Осиняк [Добровольский 1886: 7–8].