Текст книги "Волшебная гондола"

Я разглядывала фасад, подняв голову. В слабом свете начинающегося рассвета я едва могла увидеть его очертания, но нужно было признать, что постройка весьма роскошная.

– Это палаццо, – сказала я.

– В этом веке так называют только Дворец дожей. – Себастьяно еще раз постучал в дверь.

Она со скрежетом открылась, и перед нами возник одноглазый из красной гондолы. У него в руках был подсвечник, в слабом свете его лицо с повязкой на глазу приобретало демонический вид.

– Ну надо же, – сказал он. – Кое-кому не удалось попасть домой.

– Во время перехода у нее была с собой маска, – сказал Себастьяно, как будто это все объясняло.

– Кстати, я Анна, – представилась я.

– Я знаю, – сказал одноглазый, – меня зовут Хосе Маринеро де ла Эмбаркасьон, можешь называть меня просто Хосе.

Это показалось мне вполне удобным, потому что остальное я все равно не разобрала.

Хосе, держа в руке подсвечник, прошел через окруженный стенами двор к наружной лестнице. В мерцающем свете свечи тень дряхлого старика на стене казалась огромной.

Лестница вела в лоджию. Поднявшись наверх, Хосе распахнул дверь. Мы вошли в комнату, размеры которой я в потемках могла только предполагать. В любом случае она была просторной, особенно в сравнении с небольшой каморкой, в которой я провела две последних недели.

Вместе с родителями я недавно (или в далеком будущем, как посмотреть) посещала Ка-д’Оро и теперь вспомнила кое-что об архитектурном стиле типичных венецианских палаццо. Большинство домов патрициев, построенные в это время, создавались по сходным принципам. На нижнем этаже находился водный зал с выходом к каналу, и можно было вплыть в дом прямо на гондоле. Рядом с водным залом располагался промежуточный этаж с хозяйственными помещениями, такими как кухня, склад и комната для стирки.

Второй этаж занимали роскошные жилые помещения и просторный парадный зал, который назывался портего и простирался на всю глубину дома. По обеим сторонам от этого зала находились покои, в которых спали и ели владельцы дома и их посетители.

В таком портего я и оказалась прямо сейчас. Справа и слева рядами шли двери. Хосе открыл нам одну из них и осветил расположенную за ней комнату.

– Думаю, это подойдет для юной дамы, – сказал он.

Я всмотрелась в темноту в глубине комнаты, в то время как Себастьяно зажег свечку на подсвечнике и передал мне.

– Хорошего сна, – сказал он. – Завтра продолжим разговор. Точнее говоря, сегодня. В любом случае позже.

– С ума сойти, – сказала я. – Тут что, кровать с балдахином?

* * *

Это действительно оказалась кровать с балдахином. Взглянув на нее, я внезапно осознала, насколько сильно устала. Несмотря на это, я проверила все углы, желая убедиться, что все чисто. Зловещие намеки Себастьяно о тайных убийцах явно не прошли для меня даром. В сочетании с темнотой и одиночеством они еще сильнее выводили меня из равновесия.

Однако за исключением дорогой с виду мебели в комнате ничего не было. К тому же, дверь можно было весьма кстати запереть изнутри, что я немедленно и сделала, прежде чем раздеться и растянуться на облаке перьев. Что в данном случае нужно понимать буквально, поскольку постельное белье было удивительно легким и воздушным, как пуховые одеяла в будущем. Матрас тоже оказался мягким и удобным, а льняные простыни – гладкими. Нигде не торчало ни соломинки, не было ни кусачей ткани, ни вонючей шерсти. Под балдахином – в свете свечи я могла разглядеть, что он сделал из расшитого шелка, – я чувствовала себя спящей красавицей. Готовой проспать сто лет.

Прежде чем погрузиться в сон, я ощутила укол совести. Бедная Кларисса! Я здесь разлеглась на шелках и пухе, а она, должно быть, довольствуется качающейся деревянной кушеткой, и примерно через час – вряд ли у нее осталось больше времени до восхода солнца – ей придется выносить ночные горшки, таскать воду, варить пшенную кашу, а потом весь день на летней жаре торчать в сарае и обрабатывать травы. И меня больше не было рядом, чтобы ей помочь.

Я задумалась, не следует ли мне позднее, днем, когда приду в себя и освоюсь в новых обстоятельствах, из чувства солидарности заглянуть к Клариссе. Может, она почувствует себя лучше, если узнает, что я еще здесь. По крайней мере, ее утешит, что не она одна застряла в этом столетии.

Правда, она тогда непременно захочет узнать, где именно я остановилась. И это ей вряд ли сильно понравится. В особенности когда она услышит, что я спала в огромной комнате, где есть кровать с балдахином, зеркала в золотых рамках и лакированная мебель. И ночной горшок, который не только оснащен крышкой, но и встроен в специальное кресло, скромно спрятанное за ширмой. Похоже, в этом столетии не всюду так же неуютно, как у Матильды.

Слабый звон корабельного колокола, который донесся откуда-то, был последним, что я услышала, погружаясь в сон.

* * *

Когда я проснулась, уже наступил день. Хотя ставни были закрыты, через щели и трещины в спальню проникали лучи солнца. Несколько сонных секунд я представляла себе, что нахожусь дома. Папа поет в душе, а мама вот-вот ворвется в комнату и громко объявит, что школьный автобус уезжает уже через пять минут. Но у меня еще будет время, чтобы встать. Автобус придет лишь через четверть часа – мама любит преувеличивать в подобные моменты, – но в итоге у меня едва хватит времени, чтобы собраться. Душ и мытье головы я обычно оставляла на вечер, потому что точно знала – после подъема я успею только одеться и почистить зубы.

У Матильды по утрам тоже все происходило в постоянной спешке, только вместо звонка будильника вдалеке раздавался утренний перезвон колоколов из окрестных часовых башен, который заставлял дрогнуть каждую живую душу в округе. Если мы с Клариссой через минуту не выскакивали из кровати, Матильда неизменно врывалась в нашу комнату и поднимала нас на ноги своими воплями.

После этого нам следовало быстро одеться и причесаться, потому что нас уже ждала работа. Такие тонкости, как чистка зубов, приходилось откладывать на потом вместе с остальной личной гигиеной.

Хотя в этом веке уже додумались до чистки зубов, для этого использовали разлохмаченные деревянные палочки и мятные веточки. И то, лишь если было время. Видимо, у многих людей его не хватало, потому что как только они открывали рот, были видны серые, изъеденные кариесом зубы. Зубные врачи еще не появились – только так называемые цирюльники. Их искали, впрочем, когда было уже слишком поздно, потому что они специализировались на вырывании зубов. Кларисса живо описала мне, как проходили такие операции. Двое мужчин крепко держали жертву, а цирюльник истязал ее клещами.

С несколькими такими пациентами я уже познакомилась. Сначала они покупали в зелейной лавке средство от зубной боли, а потом, когда оно не помогало, им приходилось отправляться к цирюльнику. Оттуда они с отвратительно опухшими щеками снова приходили в лавку, потому что теперь им нужно было средство от болезненных ран.

Размышляя о гигиене полости рта в эту эпоху, я по-прежнему дремала в кровати. Было приятно, что после пробуждения не нужно сразу вскакивать.

Но потом я все-таки ощутила некоторую нужду. Я воспользовалась ночным горшком и решила при следующей возможности выяснить, где здесь находится уборная. Но стоило мне об этом подумать, послышался стук и в комнату вошла женщина, которая слегка поклонилась мне, вынула ночной горшок из стула и исчезла вместе с ним. Сбитая с толку, я застыла на месте, глядя ей вслед. Сразу же после нее явилась еще одна женщина, как и первая, в фартуке и чепце. Она открыла ставни и принялась взбивать перину. Не успела она покончить с этим, как вернулась первая женщина. Она принесла поднос и поставила его на лакированный столик перед камином.

– Ваша утренняя трапеза, мадонна, – вежливо сказала она.

– Ох… спасибо, – смущенно сказала я. Быстро оглядев тарелки, я поняла, что нос меня не обманул. Яичница с жареной ветчиной! А рядом с ней на доске лежал свежий белый хлеб, который еще пах пекарней. Кроме того, там были золотисто-желтый сыр, маринованные оливки и чашечка с медом.

Женщина пододвинула мне стул и сделала книксен.

– Вы всем довольны, мадонна?

Я хотела сообщить ей, что вообще меня зовут Анна и я привыкла опустошать ночной горшок самостоятельно, но была настолько потрясена, что не смогла произнести ни звука. Вместо этого я только утвердительно кивнула и опустилась на стул. Я тут же осознала, насколько проголодалась. Никто не требовал от меня немедленно приступить к еде, тем более что она выглядела так, будто приготовлена только для меня.

Я взялась за ложку – вилок в этом столетии еще не водилось – и принялась поглощать яичницу. У нее был великолепный изысканный вкус. Между делом я откусила кусочек хлеба, который оказался на диво воздушным, с хрустящей поджаристой корочкой. У сыра тоже был такой вкус, будто его купили в гастрономе для гурманов. Застонав от удовольствия, я отправила следом за ним пару оливок и в завершение трапезы обмакнула остатки хлеба в мед и проглотила все до последней крошки.

Для питья подали какую-то то смесь вина с минеральной водой в дорогом стеклянном бокале. Я уже знала, что его разбавляют и обычной водой. От Клариссы мне было известно, что самые знатные господа уже за завтраком пьют воду с вином. Это был явно не мой случай, но я хотела пить слишком сильно, чтобы отказываться.

Женщины вернулись, принеся с собой чистую одежду и воду для умывания. Одна разложила вещи, которые мне предстояло надеть, другая налила подогретую воду из кувшина, который принесла с собой, в большую миску, а затем положила рядом мыло, расческу и чистое льняное полотенце. Затем обе выпрямились и замерли в ожидании.

Мне тут же стало ясно, чего они хотят.

Я виновато откашлялась.

– Сейчас при мне нет денег, – сказала я. – Но скоро я встречусь с человеком, который точно при деньгах, и тогда я отблагодарю вас, обещаю.

Обе переглянулись и хихикнули, а затем одна из них дружелюбно сказала:

– Да нет же, мадонна! Мы ждем, чтобы помочь вам с мытьем, прической и одеванием.

Я ощутила неловкость из-за этого непонимания, но еще хуже я бы почувствовала себя, если бы две женщины стали помогать мне одеться, будто я маленький ребенок. Поэтому я отказалась от их предложения вежливо, но решительно.

Обе смущенно переглянулись, но вышли не возражая. Я услышала, как за дверьми комнаты они снова захихикали, и, пожелав узнать, по поводу чего они смеются, я подошла к двери и прислушалась.

– Некоторым новоприбывшим нужно немного времени, – сказала одна.

– Да, но и они быстро приучаются жить в роскоши, – возразила другая. – Пожалуй, это лишь малая компенсация за то, что им придется выносить от мужчин.

– Но ведь не все так плохо. Если бы мы были молодыми и красивыми, мы бы терпели это с радостью.

– Ты – может быть, но я – точно нет. Мне дороже моя душа и здоровье.

Голоса затихали – женщины удалялись от комнаты.

В недоумении я подошла к миске для мытья и расстегнула рубашку. Вода была приятно теплой, а мыло пахло не хуже, чем дорогие сорта, которые Матильда продавала обеспеченным клиентам. Но мои мысли крутились в основном вокруг вопроса о том, где же я оказалась. Лежа в кровати, я успела вообразить, будто нахожусь дома и мне вот-вот идти в школу. Но теперь этим фантазиям пришел конец.

В школу тут в любом случае никто не ходит, поскольку ее нет, – это я уже выяснила в первые две недели своего пребывания здесь. Тот, кто был достаточно богат, нанимал домашнего учителя – но только для сыновей.

Девочки моего возраста обычно были уже замужем и часто даже имели детей. Они становились у кого-нибудь служанками или домработницами либо выполняли дешевую подсобную работу. Многих отсылали в монастырь, хотели они этого или нет.

О профессиональном образовании девушки в этом столетии могли только мечтать. При некотором везении женщина могла открыть свою лавку – как Матильда. Но это было исключение.

Но одна широко распространенная и хорошо оплачиваемая работа для женщин все-таки была. Нескольких женщин, которые ею занимались, я уже видела в лавке Матильды. Часто они покупали ароматические масла, свинцовые белила, чтобы накраситься, или смеси трав, которые должны были помочь им, когда у них начинались эти дни.

Кларисса рассказала мне, что в Венеции их несчетное количество. Многие, по ее словам, жили чуть ли не на улице, едва сводя концы с концами, но некоторые вели по-настоящему роскошную жизнь в богатых домах со служанками, одеваясь в изысканные платья и купаясь в комфорте.

Так мои мысли описали круг и снова вернулись к исходному вопросу. Где же я оказалась?

Я покончила с мытьем и причесыванием, а затем осмотрела разложенную для меня одежду. Белье из тончайшего хлопка было ослепительно-белым. Верхнее платье, гамурра, было сделано из небесно-голубого бархата, с искусной парчовой отделкой по краю воротника. Также мне принесли шелковые чулки с лентами, которые нужно было завязать над коленом. Женщины даже снабдили меня новыми туфлями, похожими на тапочки, которые выглядели так изящно, что в них было жалко ходить.

Я снова аккуратно разложила все это на кровати и натянула собственную одежду, потому что в одно мгновение поняла, где нахожусь. Несомненно, это был дом куртизанок. Другими словами, бордель.

* * *

Я с сожалением бросила последний взгляд на сказочную кровать с балдахином и прекрасное платье, а затем отправилась искать Себастьяно. Он привел меня сюда, и теперь его задача – доставить меня куда-нибудь еще. Он сам сказал, что мы проведем здесь лишь одну ночь.

Большой парадный зал при дневном свете впечатлял еще сильнее, чем ночью. Стены были обиты блестящей кожей, повсюду висели дорогие зеркала и хрустальные канделябры. Пол украшала мозаика, сверкающая в солнечном свете.

Из комнаты по соседству с портего доносились женские голоса, перемежавшиеся смехом. Когда я хотела прокрасться мимо открытой двери, оттуда вынырнула высокая миловидная девушка. На самом деле она выглядела скорее как сказочная фея, с блестящими как шелк темными волосами до бедер. Она была одета в платье вроде того, что предназначалось и мне. Увидев меня, она улыбнулась.

– Ах, ты, наверное, бедная маленькая брошенная Анна! Тебе понравилась еда? Ты довольна услугами горничных?

Я безмолвно кивнула.

– Но ты не стала надевать платье, которое я для тебя подобрала.

– Я… ну, оно не подошло.

– Какая жалость. Себастьяно сказал, у нас похожие фигуры, только ты ниже. Мне пришлось его укоротить специально для тебя. – Она испытующе посмотрела на меня. – Оно тебе не понравилось?

Я судорожно пыталась объяснить ей, что я здесь скорее по недоразумению, и поэтому мне не нужно новое платье, но мне не удалось произнести ничего, кроме сбивчивого лепета.

Наконец, девушка снова взяла слово:

– Я забыла представиться. Меня зовут Мариетта.

– Приятно познакомиться, – растерявшись от неожиданности, сказала я. – Это твой дом?

– Верно, – она солнечно улыбнулась. – Конечно, уже полдень, но если у тебя подходящее настроение, чтобы пораньше начать праздник, можешь присоединиться к нам и нашим гостям, – она приглашающе указала в сторону комнаты, перед которой стояла.

– Ах… На самом деле, мне нужно поговорить с Себастьяно. Он уже встал?

– Ты найдешь его внизу, в водном зале. Он как раз вернулся с покупками. – Еще одна сияющая улыбка. – И если тебе что-то нужно – просто скажи. Повсюду в доме есть колокольчики.

– Большое спасибо.

По пути к лестнице мне встретилось двое мужчин, оба примерно возраста Себастьяно, в изящной щегольской одежде. Они были в праздничном настроении и выпили уже за завтраком, о чем я догадалась по тянущемуся за ними шлейфу алкогольного запаха.

Взглянув на одного из них, я до крайности перепугалась, потому что узнала его – это был тот коренастый тип, который в будущем бросился на Себастьяно с ножом!

– Новое сокровище, погляди-ка! – сказал он.

– Черт побери, и какое милое, – согласился второй. – Мариетта нам о ней ничего не рассказывала!

Коренастый вытянул руку и схватил меня выше локтя. – Может, достойно отпразднуем твое прибытие?

Я смотрела на него, словно парализованная. Рассудок подсказывал, что нужно убежать прочь от этого мужчины как можно скорее, но ноги словно приросли к полу.

– Отпусти ее! – Мариетта появилась в дверях своих покоев. Ее лучистая улыбка смягчала резкий тон. – Она не для вас.

– А что она тогда тут делает? – спросил коренастый с неприятной ухмылкой, гладя меня по руке.

– Это моя младшая кузина, и она просто приехала в гости.

Мужчины рассмеялись. Коренастый дернул меня за волосы и неохотно отпустил, когда я отшатнулась.

– Младшая кузина, на случай, если ты заскучаешь – спроси, где найти братьев Альвиса и Джованни Малипьеро! – Он подмигнул мне и коснулся своей груди. – Я Альвис. А это мой брат Джованни.

К счастью, они ушли с Мариеттой, которая напоследок бросила на меня виноватый взгляд через плечо, прежде чем исчезнуть в своих покоях вместе с мужчинами.

Я поспешила в сторону лестницы.

* * *

На промежуточный этаж можно было войти с внутреннего двора. Помещения внизу были заметно более низкими и тесными, чем на роскошном верхнем этаже, скорее такие, к каким я привыкла в доме Матильды. Пахло кухней и горячим мыльным раствором.

На ходу я наткнулась на одну из служанок и спросила у нее, где найти водный зал.

Я быстро побежала дальше, по-прежнему в смятении из-за встречи с неприятными мужчинами. Как этот Альвис попал в будущее?

Я прошла мимо прачечной, наполненной клубами пара, а затем мимо кухни, в которой тоже было полно пара – от котла, висевшего над огнем. У шкафов и столов стояли многочисленные женщины и готовили еду.

При других обстоятельствах я бы немного постояла тут и поблагодарила кухарок за вкусный завтрак, но сейчас я не могла медлить. Я снова задумалась о том, где я могла раньше слышать фамилию Малипьеро. Приходя в чувства после своего прибытия в будущее, я слышала, как Себастьяно говорил о них: «Малипьеро таятся с ядом и кинжалом за каждым углом!»

По запаху было ясно, что до водного зала осталась буквально пара шагов. От входа явственно доносилась тухлая вонь канала.

Затем я услышала голос одноглазого гондольера Хосе и, различив его слова, в ужасе застыла на месте.

– Итак, ты сегодня поместишь девушку в монастырь?

– Как можно скорее, – подтвердил Себастьяно.

– Она потребует объяснений. И в дальнейшем тоже.

– Это я уже улаживаю. В худшем случае сошлюсь на барьер. – Себастьяно рассмеялся, словно над хорошей шуткой.

– Какой барьер? – спросил Хосе.

– Тот, который ей самой не дает упоминать анахронизмы. Она убеждена, что я не могу говорить с ней о каких-то вещах, потому что верит, что я из будущего.

Старик захихикал.

– Да ты прямо отменный лжец!

– Я ей ни разу не солгал, просто не отвечал на ее вопросы. Мол, я не могу об этом говорить. Объяснение она сама себе придумала.

– Можешь быть благодарен ей за это, – заключил Хосе. – Верно говорят, худшая черта в женщинах – любопытство.

Сжав кулаки, я стояла у входа, кипя от ярости.

– Тем временем я узнал, что дальше планируют делать Малипьеро, – продолжил Хосе. – Насколько я знаю, вскоре нас ждет открытое противостояние. Позже, сегодня вечером, я буду знать больше. До скорого, мой мальчик.

– До скорого, Хосе.

Я услышала скрежет, а затем всплеск, будто отчалила лодка. Я осторожно заглянула в дверной проем. Большие ворота, ведущие в канал, были открыты, и я увидела, как Хосе уплывает на гондоле.

Себастьяно направился ко мне. Я поспешно отшатнулась, но было слишком поздно. Он уже меня заметил.

– Я не хочу в монастырь! – выкрикнула я, прежде чем он успел что-нибудь сказать. – Я вообще не хочу оставаться в этом времени. И я не хочу мешать какому-то событию. И уж точно не хочу иметь никаких дел с гнусными Малипьеро! – Я ненадолго смолкла. – Кстати, они оба в этом доме. Они явились, чтобы веселиться с Мариеттой. Я наткнулась на них по пути сюда.

– Они… проклятье!

– Именно. Самое время для объяснений. – Я требовательно посмотрела на него. – И больше не говори мне, что ты о чем-то не можешь рассказать!

* * *

– Не здесь, – сказал он. – Там, где нашелся один шпион, легко может появиться и другой.

Я ощутила, как покраснела, но гнев был многократно сильнее смущения.

Следом за Себастьяно я направилась к пристани перед домом, где было привязано множество гондол. Он помог мне сесть в одну из них, а затем отвязал ее. Вставляя весло в уключину, он мрачно посмотрел на меня.

– О чем говорили Малипьеро? – спросил он.

Я уселась на скамью и пожала плечами.

– Они решили, что я там новенькая… Ну ладно, не важно. В общем, они хотели, чтобы я повеселилась вместе с ними. В особенности этот Альвис, у которого ты отобрал нож. Тот еще тип.

Себастьяно выглядел обеспокоенным.

– Он тебя узнал?

– Думаю, нет. По крайней мере, он ничем этого не выдал. Ты мне объяснишь, в чем тут все дело?

– Сейчас. Давай сначала отплывем.

Себастьяно оттолкнул гондолу от пристани и начал грести. От моего внимания не ускользнуло, как ловко он управлялся с веслом, стоя на корме. Мы все продолжали ускоряться. Гондола скользила по Гранд-каналу, мимо роскошных палаццо пятнадцатого века. Они выглядели совсем не так, как в будущем, – фасады были окрашены не в бежевый или охру, как в мое время, а разрисованы красочными фресками во всю стену. Над крышами возвышались бесчисленные дымоходы, похожие на перевернутые кегли.

Тем временем мы отплыли уже довольно далеко. Больше никто не мог нас подслушать. Я выпалила самый важный вопрос:

– Эта Мариетта – она…

Себастьяно поднял бровь.

– Куртизанка?

Покраснев, я кивнула. Он тоже кивнул.

– Вот как, – сказала я подчеркнуто равнодушно.

Себастьяно улыбнулся.

– Имеешь что-то против?

– С чего ты взял? Я вообще ничего не имею против меньшинств. – Я помолчала. – Хотя о меньшинствах тут, в общем-то, и речи быть не может. Я слышала, в Венеции их тысячи.

Себастьяно рассмеялся.

– Я не считал. В общем-то, к куртизанкам здесь относятся с бóльшим вниманием, чем в будущем, многие из них приняты в высшем обществе. Можно сказать, это супермодели пятнадцатого века. Например, Мариетта – настоящая звезда.

Я решила перейти к следующему по важности вопросу.

– Откуда ты ее знаешь?

Он пожал плечами.

– Моя работа требует разнообразных знакомств. Она – моя старая добрая подруга и всегда готова помочь.

Старой она мне совершенно не показалась, и тем сильнее меня заинтересовало, что он понимает под словами «готовая помочь» и «подруга». Но тут у меня в ушах прозвучали слова Хосе о женском любопытстве. Я только поддержу этот предрассудок, если сейчас продолжу расспрашивать Себастьяно о Мариетте. Такой слабости я себе не позволю.

Но все-таки не помешает установить некоторые факты, если я хочу вернуться домой.

– Из какого ты года? – спросила я.

– Из того же, что и ты.

Я это уже предположила, исходя из недавнего разговора между ним и Хосе. И все-таки я была немного разочарована. Мысль о том, что он, возможно, прибыл из моего будущего, казалась мне невероятно волнующей.

– А что с барьером? На тебя он вообще не распространяется, или что?

– Ты снова исходишь из неверного предположения. – разъяснил Себастьяно. – На меня он действует так же, как и на тебя. Это своего рода физический закон для путешествий во времени. Невозможно рассказать человеку из прошлого о событиях будущего.

– Но мне ты можешь рассказать все! – торжествующе сказала я. – Потому что мы из одного времени!

– Могу, – согласился он.

– Так сделай это наконец! Я хочу все знать! Как ты получил эту работу? Кому принадлежит красная гондола и где она сейчас? Какое задание ты должен выполнить здесь?

– Возможно, знать слишком много – опасно для тебя. Чем меньше ты знаешь, тем меньше ты сможешь выдать кому-нибудь еще в чрезвычайной ситуации.

– Из-за барьера я все равно не смогу ничего рассказать.

– Я говорю о тех, кто родом из нашего времени. Они могут схватить тебя и вытащить из тебя информацию.

Меня пробрала дрожь, и я тут же вспомнила о том, как Альвис смотрел на меня. Как блестели его глаза, когда он погладил меня по руке. И как он в будущем набросился на Себастьяно с ножом.

– Под «кем-то еще» ты имеешь в виду Малипьеро или еще кого-то? – спросила я. – Этот Альвис – он был в будущем. Должно быть, и он оттуда. Или люди, которые родились в прошлом, тоже могут путешествовать в будущее?

– Насколько я знаю, нет. Альвис из нашего времени.

– Что у тебя с ним за дела? И что именно ему тут нужно?

– Мы занялись им, когда было уже слишком поздно. Для твоей безопасности тебе не стоит знать о Малипьеро слишком много.

Я хотела возмутиться, но вместо этого убедила себя переключиться на другие вопросы.

– В каком городе ты вообще родился?

– В Венеции, – с улыбкой сказал он. – Я живу и учусь здесь.

– Ах, – сказала я, удивившись, что у него вполне обычное прошлое. – И что ты изучаешь?

– Историю. Специализируюсь на итальянском Возрождении.

Как предсказуемо для человека, который на досуге путешествует во времени.

– И как часто ты путешествуешь в прошлое?

– Два-три раза в год. Иногда на неделю, иногда на две. Редко дольше.

– Так для тебя это своего рода… подработка на каникулах?

Он улыбнулся снова.

– Можно и так сказать.

– Как это работает? Я имею в виду, когда ты… используешь окна во времени – ты возвращаешься в тот же момент, из которого перед этим отправился?

– Нет, время идет вперед – и в будущем, и в прошлом.

– Но ты же говорил мне, что я вернусь в то самое мгновение, из которого до этого исчезла!

– Это работает только с гондолой и только в ночь поворота луны. И то, к сожалению, не всегда.

– Что ты хочешь этим сказать?

– Случается, что путешественник просто исчезает.

Меня окатило холодом. Может, именно это случилось с Тассельхоффами? Я сглотнула и решила выкинуть из головы этот вопрос.

– Другими словами, ты не всегда используешь гондолу?

– Нет, лишь изредка.

– Но как тогда ты путешествуешь сквозь время?

– Есть порталы, сквозь которые я прохожу.

– Где они?

– Лучше, если ты этого не будешь знать. Тебе это все равно ничем не поможет.

– Хочешь сказать, я не смогу пройти в портал?

– Именно.

– Откуда ты знаешь?

Он пожал плечами.

– В одиночку не получится. Только с помощью определенной… специальной процедуры.

– Что за специальная процедура? Нужно закинуться парой таблеток? Имплантировать в мозг чип для путешествий во времени? Или нужно, чтобы тебя загипнотизировал гуру?

– Ничего такого. Не спрашивай меня, я не имею права тебе ничего сообщать.

– Обязательство о неразглашении?

– Именно. Я и так его почти нарушил. Анна, давай лучше поговорим о чем-нибудь другом.

– Погоди. Еще несколько махоньких вопросов. Что это за одноглазый Хосе? Откуда он?

– Из Испании.

– А из какого времени?

– Этого я не знаю, потому что он не может рассказать.

– Ты хочешь сказать, – я задержала дыхание, – он из будущего? Из нашего будущего?

– Предполагаю, что да.

– Он – руководитель всей этой… операции?

Себастьяно предоставил мне самой отвечать на этот вопрос. Он свернул в боковой канал, на берегу которого стояли люди, и они могли нас услышать. Себастьяно жестом показал мне, что барьер мешает дальнейшим объяснениям.

Он направил гондолу к пристани и пришвартовался, обвязав канат вокруг столба, торчащего из воды.

Мы вышли из гондолы и направились к впечатляющему архитектурному ансамблю. Он состоял из церкви с готическим фасадом, рядом с которой стояла еще одна церковь, с колокольней, а за ними выстроились кирпичные здания. Церковь, которая была больше, выглядела новой с иголочки, но несмотря на это ее облик показался мне странно знакомым. Затем я вспомнила, что осматривала это здание вместе с родителями во время обзорной экскурсии по городу. Раньше – то есть сейчас – здесь был бенедиктинский монастырь. Мне тут же вспомнилось его название.

– Сан-Заккариа, – сказала я.

– Совершенно верно, – подтвердил Себастьяно. – Самый крупный женский монастырь Венеции.

– Я не хочу становиться монахиней, – прямо заявила я.

Себастьяно рассмеялся.

– Я так и подумал. Поэтому я договорился с аббатисой, чтобы тебя разместили там как гостью.

– Она знает почему?

– Нет, – он понизил голос, чтобы убедиться, что нас никто не подслушает. – Здесь никто ничего не знает, и пусть это так и остается. Ты – моя кузина из Рима, которая приехала сюда в гости.

– Я думала, я кузина Мариетты, – сказала я.

Он приподнял бровь.

– Мы все – одна большая семья.

Меня по-прежнему одолевали бесчисленные вопросы. Например, как он получил эту работу и в чем именно заключается его задание.

Но их пришлось отложить в долгий ящик, потому что Себастьяно постучал в ворота монастыря, и ему тут же открыли. Дородная монахиня в черной рясе спросила, с какой целью мы пришли, и Себастьяно вежливо сообщил, что привез свою римскую кузину, о которой уже договорился с преподобной матушкой. Монахиня знала, о чем речь. Она провела нас во внутренний двор, окруженный колоннадой. Во дворе я увидела множество монахинь: некоторых в черных одеяниях, других, к моему удивлению, в совсем обычной повседневной одежде. Некоторые из них были еще детьми, не старше десяти-одиннадцати лет. Пока мы шли к внутренним покоям, нас встречали любопытными взглядами, и большинство глаз определенно были обращены на Себастьяно.

Монашки смотрели на Себастьяно восхищенно, как Белла на Эдварда. Почему-то мне внезапно захотелось спрятать его от них, но вместо этого я лишь отводила взгляд и делала вид, будто не замечаю их восторженного жеманства.

– Здесь наш дормиторий – помещения для сна, – сказала монашка, ведя нас по коридору со множеством дверей.

– Одна из наших спален предназначена для посетительниц, потому что к нам часто приезжают дамы из других мест, – пояснила монахиня, которая представилась нам как сестра Жюстина. В заключение она рассказала мне о правилах, которые следовало соблюдать, находясь здесь. Никаких ночных вечеринок, никаких посетителей-мужчин, за исключением, естественно, моего кузена, никаких домашних животных и никакой громкой музыки в келье.

– Мы не приветствуем ни игры на лире, ни собачьего лая.

Я заверила сестру Жюстину, что у меня нет ни собаки, ни лиры и что я не планирую устраивать никаких торжеств ни ночью, ни в какое-либо другое время суток.

Она поинтересовалась, где мои вещи. В ответ на это я лишь растерянно посмотрела на Себастьяно. Он поспешно объяснил, что они еще на корабле, на котором я приплыла, и он доставит их позже.

Сестра Жюстина отвела меня в келью, которую мне предстояло делить с другой гостьей, вдовой неаполитанского купца.

– Бедная монна Доротея, – сказала сестра Жюстина. – Ее супруг умер здесь, в Венеции. Он приехал по торговым делам, а она его сопровождала. Теперь она ждет, пока родственники смогут ее забрать.