Текст книги "Пустота"

1 августа

Рыжая девушка, что была в вечном поиске той самой идеальной себя, теперь предстала передо мной с густой красной копной волос, чем сразу напомнила почему-то о Госте. Был вечер. Из окна в ее комнату пробирались теплые рыжие лучи, Аля сидела, окруженная играющей музыкой, перед листом бумаги, красками и карандашами, откинувшись на спинку стула и запрокинув голову. Глаза ее были закрыты. Руки заскользили по подлокотникам и с силой их сжали, так что она изогнулась и выгнула спину еще сильнее. Мне казалось, что переполняющие ее чувства просто не знают, как выбраться. Она ждала, не бралась за краски, пока эта незримая, но ощутимая даже мной сила не достигнет пика. Мне казалось, что сдерживать себя Але приходилось большим волевым усилием. Ее лицо меняло выражение быстро, и мне было до того интересно узнать, о чем мой человек думает и что представляет себе сейчас, что я вся извелась от незримой силы иной природы.

Вдруг Аля выпрямилась, открыла глаза и снова вернулась к ноутбуку, экран которого успел потухнуть. Она листала страницы новой поэзии, некоторые стихи зачитывала вслух, потому что поэзию непременно нужно слушать. На одном стихотворении она остановилась и прочитала несколько раз, последний – шепотом, выдыхая каждое слово. Оно удивительно легко ложилось на звучащую в комнате музыку, и моему человеку это особенно нравилось. Она замолчала, снова закрыла глаза и заулыбалась блаженно. Музыка замолчала.

Гармония. Я, лишенная возможности почувствовать это также, как мой человек, лишь догадывалась и пыталась представить, каково это, глядя на замершую передо мной девушку, и впитывала тишину.

Рисовала моя творческая в эту ночь долго, и я решила не дожидаться. Мне хотелось поделиться настигшим нас чувством со всем миром или хотя бы с другими моими людьми.

В соседнем доме жили Кирилл и Маргарита, так что нас разделял лишь двор с детской площадкой. Летом окна почти все время открыты. Он сидел на кухне за работой, изображая, что чем-то занят, она сидела в комнате, затерявшись снова в своем мирке. Я выманила ее на кухню. То чувство, которое я, как мне казалось, принесла с собой, было настолько сильным, что и они это ощутили. Кирилл оторвался от работы и предложил сварить кофе, Маргарита улыбнулась и достала турку. Все как будто снова стало как прежде, таким, каким должно было быть – легким. С запахом кофе и дома, и разговорами о чем угодно. С нежностью.

На этом я не остановилась, и следующей станцией стал подоконник Катерины. Как жаль, что я не навестила Марию до, ей больше чем кому-либо не хватало покоя и гармонии, потому что стоило мне увидеть мою Катрин, как все вмиг исчезло, и я почувствовала пустоту.

Никогда раньше я не видела ее такой. Ее руки висели вдоль тела, а лицо побледнело и вытянулось еще сильнее, волосы, глаза и губы – все, что имело цвет – потускнело. Я тихонько спросила, что случилось, пододвигаясь ближе. Катерина ответила мне только выждав долгое тяжелое молчание, подбирая тем временем слова и пытаясь найти где-то глубоко внутри свой ровный голос.

– Когда ее записи прервались, – говорила она о дневнике больной девочки, которым зачитывалась, – ни слова не было о том, что стало хуже, просто пустые листы. Мне нужно было знать… знать хотя бы, когда она умерла. – Катерина закрыла глаза.

– Зачем?

– Не знаю, нужно было, – резко ответила мне она, – чтобы понять, как мне, здоровой, жить что ли… Не знаю. Я стала искать хоть что-нибудь, любое упоминание о ней среди знакомых, в больницах, через знакомых знакомых. Я сама не верила, но нашла ее брата. Выяснила по чистой случайности фамилию и нашла. Он мне рассказал все, как было, взамен на тетрадь. Стало действительно хуже, ее ввели в искусственную кому. Без операции она бы не выжила. Но кому-то не повезло было разбиться на мотоцикле. Она должна была выжить, вернее она выжила. Все, в ее руках оказалась вдруг целая жизнь, настоящая жизнь, то, чего она себя лишала. Протяни руку и возьми. И, знаешь, что она сделала? – Катерина повернула голову ко мне, не пытаясь искать меня и всматриваться в пустоту. – Она покончила с собой меньше чем через месяц.

Я понимала, как разочарован мой человек, как гордилась она этой безымянной девушкой и ее мужеством. Но мужества жить ей не хватило. Моя Катерина вдруг залилась слезами, которые невозможно было больше сдерживать. Я и не представляла, что для нее эта история была так важна.

– Наверное, ей было невыносимо жить после того, как всю жизнь каждый день она считала последним. Наверное, она не могла наверстать упущенное за столько лет, – жалко бормотала я.

– Я могла только позавидовать тому, как она принимала себя, – быстро заговорила Катерина, отгораживаясь от моих слов.

– Она не боролась за себя, а нужно было. И это ее выбор, только ее, ни ты, ни я – никто не может что-то изменить, да и осуждать не за что.

– Так ты считаешь, что она права? – возмутилась Катрин, непривычно повышая голос.

– Нет. Я просто не могу судить. И ты не можешь. Хватит. Забудь всю эту историю.

Я задумалась о том, как дневник попал к ней и задалась вопросом, ответа на который мне было не найти: одна я такая или нет?

– Как давно все это случилось? – спросила я, сама возвращаясь к истории, которую призывала забыть. – Ты ответишь, и мы навсегда забудем об этом.

– Два года назад.

Мне не хотелось верить, что в нашем городе может быть кто-то еще, подобный мне. Я никому не желала такой участи, и мне было жаль тех, что должен был мучиться тем же одиночеством и пустотой, с чем пыталась бороться я, но не могла не испытывать.

4 августа

С возвращением родителей Марии следовало бы расстаться со своим одиночеством, навязанным и пустой квартирой в том числе. Снова вернулись разговоры об Артуре. Мария не могла их выносить и снова и снова отвечала, что у него все хорошо, но она не знает, когда брат приедет. Родители не могли связаться с ним, они мучили ее вопросами, когда видела она брата в последний раз, когда говорила, о чем был тот разговор, надолго ли приезжал, где останавливался, заходил ли хоть раз домой. Мария очень скоро не выдержала допросов и сказала, как есть: что не знает ничего о нем, не видела брата уже очень давно и, судя по всему, еще столько же не увидит.

– Давно уже пора понять, что ему на нас наплевать! – закричал мой человек и задрожал, испугавшись своего рвущегося голоса.

Мать ничего не сказала, просто ушла в спальню. Отец, который совсем не ожидал, что его семья может вот так пойти по швам, обнял дочь и сказал, что больше они не оставят ее одну так надолго. Женщина, скрывшаяся в другой комнате, была совершенно подавлена и не хотела никого видеть и говорить. Она долго плакала, казалось, даже уменьшилась, сжалась и очень побледнела, начав казаться больной.

Мария закрылась в брошенной комнате, где осталось так много его вещей. Она села на пол и долго оставалась так, раскачиваясь из стороны в сторону, а потом вдруг вскочила, подбежала к шкафу и начала срывать вещи с вешалок, сметать их с полок с таким остервенением и отчаянием, как будто среди всего этого хлама было спрятано то, что могло бы помочь восстановить ее семью, что смогло бы вернуть брата.

Мария последние силы тратила на то, чтобы не заплакать, закусив губу, она билась пальцами об опустевшие полки, пока перед ней не предстал, наконец, пустой шкаф. Она отшатнулась, испугавшись своего порыва, заставившего ее сделать все это. Мой человек замер перед распахнутым выпотрошенным шкафом среди мрачной одежды, в которой увязали ее ноги.

– Надо было оставить все как есть… – испуганно пробормотала она. Мария осмотрелась, еще раз коснувшись взглядом раскиданных по полу вещей, не решаясь вернуть все назад. Она повернулась, оказавшись теперь лицом к лицу со мной и, не глядя, медленно потянулась рукой вниз, чтобы ухватить красную рубашку, которая была самым ярким пятном на полу. Сжав ее пальцами обеих рук, мой человек страшно заулыбался и надел ее поверх своей одежды, а потом начал медленно складывать вещи назад и развешивать его рубашки по вешалкам. Назад вернулась все, кроме красной рубашки. Мария закрыла шкаф и прижалась спиной к его дверцам.

Уже совсем стемнело. Ее волосы казались черными, а рубашка потеряла яркость. Медленно девушка подошла к кровати и легла поверх одеяла, не раздеваясь, и прижала колени к груди. Временами на ее губах появлялась необъяснимая, почти безумная улыбка, она закрыла глаза. Ей казалось, что на рубашке еще остался запах брата, она дышала глубоко и растворялась. Я не заметила, как уснула вместе с ней.

Сон понять и объяснить становилось сложно. Пропал брат, пропали все знакомые лица. Девушка оказалась в квартире, где, как она точно знала, была частная психиатрическая клиника. Мария шла по коридору с кирпично-красными стенами пока не наткнулась на две двери, за которыми находились душевнобольные. У одной из дверей было стеклянное окошко, которое изнутри закрывала шторка из темно-коричневой бумаги, похожей на пергаментную. Девушке показалось, что на этой бумаге след от чьей-то ладони, и она, под действием какой-то силы, подалась вперед, приблизив свое лицо к стеклу. Тут край шторки приподнялся, и Мария испугалась маленькой страшной физиономии, какие обычно бывают у душевнобольных. Девушка бросилась назад по коридору в гостиную, из которой можно было пройти еще в две комнаты. Она вошла в одну из них и оказалась в маленьком кабинете, где стол и многочисленные полки были завалены бумагой и документами, «мой» человек стал судорожно копаться во всех этих листах и папках, пытаясь что-то найти, но так и не наткнулась на то, что искала. Тогда Мария вышла обратно в гостиную, наверное, чтобы осмотреть и другую комнату, но там ее уже ждала хозяйка квартиры. Она поинтересовалась, как девушка находит ее систему лечения, и даже стала что-то рассказывать о самих больных.

Мария села на край разложенного дивана, где хозяйка развалилась полулежа, и вдруг заплакала. «Моя» девочка сказала, что ей очень жаль этих несчастных, и тогда хозяйка подалась чуть вперед и сказала тихо, но очень отчетливо и даже с какой-то заботой в голосе:

– Тебе не стоит приходить сюда. Прошу тебя, никогда больше не появляйся здесь.

После этих слов в комнату вошел один из пациентов. Он был очень высоким и очень худым, с вытянутым лицом, не выражающим вообще никаких эмоций. Передвигался он очень медленно, еле волоча ноги, а его серые глаза были остекленевшими. Он, растягивая и буквально пережевывая слова, что-то сказал своему врачу и побрел обратно в свою палату. Он жаловался на своего соседа.

Мария почувствовала холод и мурашки, забегавшие по ее коже. Ей стало страшно, когда она поняла, что комнаты, где содержаться душевнобольные, не заперты. Девушка рассказала о том, что с ней случилось в коридоре, как она, сама не понимает почему, подошла к двери, как испугалась лица. Хозяйка молча ее выслушала.

Тут снова раздался шум шагов, на этот раз кто-то быстро семенил по паркету. Звук становился все громче и громче, пока не затих – кто-то вошел в гостиную и остановился. Мария сидела спиной к двери, поэтому она повернулась и только сейчас увидела карлика, того самого, что напугал ее. Он смотрел прямо на нее и начал что-то бормотать хрипящим голосом.

– У нас гости? – потом уже громче спросил он, с интересом разглядывая девушку без всякого стеснения. Карлик протянул руку, чтобы коснуться ее плеча, заглядывая своими черными блестящими глазами в лицо Марии.

– Не приставай к ней! – властно скомандовала женщина.

Карлик, как будто извиняясь, втянул голову в плечи и начал пятится назад. Мария, которая уже перестала плакать, вытерла ладонями мокрые щеки и повернулась к хозяйке лицом. И тут карлик с разбегу бросился на девушку, запрыгнув ей на спину, он пытался добраться до ее лица, чтобы, казалось, поцеловать. Мария начала извивался, пытаться отодрать маленького человечка от себя, но он вцепился в нее с такой силой, что ничего не получалось. Женщина, сидевшая рядом, даже не шелохнулась.

Наконец, Марии удалось вскочить, и карлик упал навзничь, после чего быстро вскочил и отбежал, согнувшись, в сторону, исподлобья обиженно глядя на девушку.

– Нет! Я больше никогда сюда не приду! Никогда! – завопила Мария, глаза которой снова застилали слезы.

Тут раздался удивленный и непонимающий голос с дивана:

– Почему? Неужели тебе у нас не понравилось?

Мария обернулась и посмотрела на хозяйку этой ужасной квартиры, которая смотрела на нее холодными голубыми глазами и ухмылялась, очень знакомо. И теперь стало по-настоящему страшно, и это было куда ужаснее вдруг появившегося лица или борьбы с карликом. Потому что на нас смотрело лицо Госта.

9 августа

Катерина и раньше не расставалась со своей техникой, будь то камера, компьютер или телефон, теперь же она совсем не выпускала смартфон из рук, а он постоянно беззвучно мигал о новом сообщении. Она, несмотря на то, что я была рядом, теперь стала отвлекаться и непременно должна была прочитать и ответить. То, что происходило там, на экране, заботило моего человека более наших разговоров ни о чем, но я не хотела подглядывать. Только не с ней, поэтому я спросила, хоть и не сразу. Оказалось, что с полгода назад она была приглашена на вечеринку в компанию Госта, где познакомилась с Артуром, и не так давно они начали общаться гораздо чаще и ближе. Я насторожилась, а девушка продолжила рассказывать, каким интересным человеком он оказался, что он мог поддержать любую тему, прочел столько книг, что Катрин и сама позавидовала его свободному времени.

– Самое главное, я могу быть какой угодно, могу говорить что угодно и как. Мне легко. Я не пытаюсь казаться лучше или хуже. Даже когда я несу откровенный бред, он шутливо его поддерживает.

Я попросила показать мне фотографии с вечеринки, если у нее они остались. Просматривая слайд-шоу на большом экране, я наткнулась на фотографию Госта и поймала себя на мысли, что он выглядит здесь пугающе привлекательным. На снимке не было ничего, чем бы он отличался в реальной жизни, но я увидела его иначе. И испугалась.

– Я тогда думала, будет хуже. К тому же, видишь, есть очень интересные красивые ребята. У них была закрытая вечеринка, меня пропустили в клуб бесплатно, да еще и выпивкой угостили, так-то я не хожу в подобные места, но тут работа. А вот он меня тогда просто поразил, – добавила Катерина, когда увидела на экране Госта.

– И что ты о нем думаешь?

– Ну, в нем точно что-то есть. Интересный человек.

– Мне он не нравится. Но на фотографии он прекрасен.

– Да он и в жизни такой. Смотришь и чувствуешь, как по спине мурашки забегали.

– А это хорошо?

– Не знаю, но, наверное, хорошо.

Чуть позже я увидела и Артура, но он не произвел на меня впечатления.

– Мне он сначала не понравился, – сказала Катрин, заметно прибавив голосу ласки, – потом прониклась.

Сентябрь

Про август часто можно сказать, что он пролетает слишком быстро, от начала до конца проходит словно полторы недели, и заканчивается первыми долгими дождями.

Было полшестого утра. Мой человек проснулся необычно рано, и мы ушли на кухню. Ночью шел дождь, и вода пробралась в дом из-за оставленного открытым окна. Мария босиком засеменила по холодной плитке к нему и, остановившись прямо в воде, чуть высунулась в окно. Ей в лицо ударил холодный влажных воздух, и девушка закрыла глаза, подставив лицо небу. Каким же красивым было оно сегодня. Темное, густое, кое где рассеченное просветами: белыми пятнами и линиями.

Я смотрела, и мне хотелось лететь все выше к этому небу. Тоже самое желание я видела и в синих глазах Марии, когда она открыла глаза и жадно хваталась за небо взглядом, жалея, что лететь не может, и я не полетела тоже, по крайней мере сейчас.

Мы постояли перед окном несколько минут, пока у моего человека не замерзли голые ноги. Закрыв окно, она вернулась в кровать. Я ушла через окно в ее комнате, когда девушка вновь уснула, и долго-долго летала над городом, то поднимаясь выше, то падая вниз. Тогда мне ничего не было нужно. Впервые за этот почти год я порадовалась тому, что не человек, и эта мысль меня уколола позже.

Прошло несколько часов, и я была уже у Катерины, которая уже начала утреннюю переписку. Хотя Артур был далеко, ей казалось, что он ближе многих близких. Он обещал, что скоро приедет, а она ждала, и весь мир незаметно перевернулся, чтобы замкнуться для нее вокруг этого ожидания. А приехать все не получалось. Катерина не признавала, что расстояние между ними имеет значение, не признавала и свою тоску.

Ноябрь

Я по обыкновению сидела на полу на ковре в ее комнате, Катерина сидела, уткнувшись в экран, читая новости или что-то еще, я не смотрела. Мне было тоскливо от перемен, которые я ощущала, но не могла себе позволить озвучить. Она становилась все дальше и дальше от меня с каждым, если не днем, то месяцем. Мы уже не покидали вместе эти стены, не ходили в кино, как раньше, и разговаривали все меньше.

– Мы давно не были в кино, – заметила я вслух, перебивая музыку.

– Ага… – выдохнула она, отрываясь ненадолго от своего экрана, – сходим как-нибудь. С утра.

У меня на языке вертелось столько слов, от сентиментальности которых меня воротило, и мне не хотелось произносить их вслух. Не хотелось жаловаться на почти человеческое чувство одиночества, которое на деле было нечеловечески сильным.

Осень плохо влияла на нас всех. Каждый мой человек был чем-то угнетен. В одобрение нам небо посылало не прекращающиеся подолгу дожди, и от этих дождей я не могла летать – намокали крылья и становились тяжелыми и неповоротливыми, а ветер не раз беспощадно отбрасывал меня в сторону, поэтому я по несколько дней проводила на одном месте, выжидая затишья перед очередной бурей.

До этого я была с Маргаритой и Кириллом. Его статья вновь оказалась никому не нужной, работы не было, Маргарита хотела вернуться в кафе, но его мужская гордость не могла этого допустить. Он стал браться за любую возможность подзаработать, неважно, имело ли это отношение к слову. Чаще – нет. Дело было скучное и бестолковое и не подразумевало высокий интеллект. Дома Кирилл стал бывать мало и в основном только спать. Маргарита маялась чувством вины за то, что не может ему помочь и даже ее поддержка мужем не ценится. Я не вмешивалась. А что я могла? Они должны были преодолеть трудности сами вместе. Мне так казалось, хотя, возможно, я всего лишь оправдывала свое бессилие.

А Аля совсем не могла рисовать и от того ужасно мучилась. Ей казалось, что энергии, которая обычно переполняет ее и изливается в творчество, сейчас недостаточно, и в тоже время я видела, как она мается от того, что энергия, копящаяся в моем человеке, не находит выход.

Мария болезненно переживала начало этого учебного года и особенно посыпавшееся на нее со всех сторон давление грядущих выпускных экзаменов. Хотя ничем кроме учебы она больше не занималась, чем и изводила себя и утомляла, ей мерещились упреки, и она сама готова была упрекать себя за недостаточную серьезность. Мой человек не знал, как и все остальные, чему она хочет посвятить свою жизнь. А что же касается Госта… он просто уехал. И никто толком не знал куда и когда вернется. Однажды он просто исчез. И уныние сразу захватило нас. Вот уж странное совпадение.

– Так мы пойдем? – прервал мои мысли уже немного раздраженный голос. – Хочешь?

Я понятия не имела, о чем она говорит, но мне ничего не оставалось, и я согласилась.

Выходило так, что мы все ждали зимы, как спасения, которое обязательно готовит перемены, и перемены эти, конечно, к лучшему. Мы ждали первого снега, чтобы потом, как минимум, ждать весны. Ждали нового года с надеждой на светлое будущее, но при этом из года в год повторяли, что становится только тяжелее и хуже. Мне напомнило это что-то из прошлого, которое уже почти целиком стерлось из моей памяти и с каждым днем становилось все более чужим. Зато прошлое моих людей со мной породнилось. Мне казалось удивительным, как я могла жить до них. Без них. И пусть я не хотела себе в этом признаваться, но я скучала по Госту. Когда он был где-то рядом, мне было спокойнее, а теперь словно некого было винить за горечь в жизнях моих людей.

С каждым днем, что я проводила с ними, я чувствовала их все сильнее. И если раньше я могла только лишь наблюдать, то теперь чувствовала. И это было мне жизненно необходимо, это наполняло мое существование смыслом и делало его уже не таким пустым, каким оно на самом деле было.