Текст книги "Пустота"

17 января

Начался новый год, но почти ничего не изменилось. Ожидания, которые питают так или иначе все, из года в год почти никогда не оправдываются. Хотя кое-что, конечно, произошло: Кирилл, в конец усталый и подавленный, зарекся покончить с журналистикой раз и навсегда и найти себе постоянную работу, с постоянным заработком и четким графиком. Но с творчеством покончить он не мог. Книгу, которую он писал о Ней, и в которой уже было больше его души, чем в нем самом, мой человек пообещал себе закончить, несмотря ни на что, но не сейчас. Он хотел сделать из этого дело всей своей жизни, хотя почему хотел, именно это он уже сделал.

Но Маргарите его решение было не по душе. Хотя она полностью поддержала мужа в его выборе, только я знала, как она боится, что Кирилл совершает ошибку. Но переубедить его, в чем бы то ни было, всегда оказывалось слишком сложно. Она не стала пытаться.

Девушка снова взялась за карты и все больше времени проводила в своей комнате, создавая в ней ту невообразимую атмосферу, что царила раньше в ее крошечной квартире. Мой человек старательно «захламлял» эту пустую комнату душой. Она была во всем теперь, в разложенных, казалось, в беспорядке вещах, которые на самом деле имели строго свои места, в какой-то старой мебели, которую девушка старательно выбирала на блошиных рынках, если была такая возможность. Но самое главное – Маргарита наполнила эту комнату собой – жизнью, которая раньше так и била из девушки ключом, но теперь начала понемногу затихать.

Моя Катерина часто болела этой зимой, зато у нее появилось время для чтения и просмотра кинолент. Общение с Артуром продолжалось. Он продолжал обещать вернуться, но так и не мог точно ответить, когда. Я начала сомневаться, что вообще вернется, но Катрин верила. Конечно, ничего больше ей и не оставалось.

Вернулся Гост, правда, ненадолго. Он пробыл здесь что-то около двух недель, пронесся алым пламенем по жизни нашего города, но большую часть из этого времени Гост провел в больнице, поговаривали, что попал он туда из-за передозировки. Но, хотя это и вполне логично, мне почему-то не верилось.

После чего отличилась другая обладательница ярко-красных волос – пропала на неделю так, что я не могла найти никаких ее следов. Та неделя чуть не свела меня с ума, но, к счастью, Аля вернулась. Причем так же внезапно, как и пропала, и из неоткуда. Жизнь в ней снова забила ключом и рождала стихи, и рисунки, и короткие рассказы, в которых она хоронила свои безумные сны.

Но сегодня был необычный день. Сегодня у одного из моих людей был личный праздник. Рано утром Марию разбудили Маргарита с Катериной, завалившиеся к ней с цветами, тортом и подарками. Именинница была настолько растеряна и, конечно, так поражена, что поначалу, да еще и спросонья, не поняла, что вообще происходит. Они кричали поздравления и предлагали задуть свечи, но девушке абсолютно ничего не приходило в голову, чего можно было пожелать. Наконец, покончив с желаниями и свечами, они все вместе прошли на кухню ставить чайник, искать вазу для букета и дарить подарки, одним из которых был большой кованый подсвечник в виде лондонского моста, перевязанный длинной широкой зеленой атласной лентой.

Мария, конечно, ничего подобного не ожидала, даже предположить не могла, и от этого этот жест внимания с их стороны был еще приятнее. Гости что-то живо обсуждали и смеялись, завтракая сладостью, которую сами же принесли, а разбуженная, взъерошенная именинница сидела напротив, смотрела на них и, судя по ее сияющим глазам, должно быть, думала, что этот День Рождения самый лучший из тех, что у нее когда-либо был и что сейчас она самый счастливый человек в этом еще не до конца проснувшемся мире.

Потом Мария отправилась в школу, хотя и решила пропустить первые два урока, из-за своего чаепития. Я ждала ее дома. Родители подарили ей акустическую гитару, потому что Мари давно мечтала научиться играть. Правда, девушка за первые же двадцать минут умудрилась порвать четвертую струну, когда училась настраивать гитару. Так что с обучением пришлось повременить.

Пришло сообщение, которого Мария никак не ожидала, – поздравление от брата, в котором он называл ее светлым человечком с чистой душой и желал ей, чтобы все то хорошее, чего так много в ней, только приумножалось. Слезы так и хлынули из ее глаз, его внимание было ей до безумия приятно, но с другой стороны рассматривалось, как издевательство.

Она решила позвонить ему, чтобы хотя бы поблагодарить, но Артур сбросил. Да, Марии показалось, что это можно расценивать, как попытку вернуться, но он снова отступал. И тогда стало еще обиднее. Она позвонила еще раз – телефон выключен.

– Вы можете оставить голосовое сообщение после сигнала, – монотонно доложил голос.

Раздался писк.

– Спасибо за поздравление, я не ожидала… но спасибо, мне, правда, очень приятно. Хотя хорошего во мне осталось не так уж и много… Я хочу попросить тебя кое о чем. – Мария втянула ртом воздух. – Ты знаешь, мне сложно отпускать людей, я… я всегда цепляюсь за них из последних сил. Но больше за тебя я цепляться не буду. Да, ты мой брат, хотя ты и пытаешься об этом забыть почему-то, и я люблю тебя, и так будет всегда. Так вот, прошу тебя, если хочешь вернуться – вернись. Мне не нужны объяснения и извинения. Просто вернись. Но если нет, пожалуйста, оставь меня в покое. Перестань мучать меня постоянными напоминаниями о себе. Уходя, уходи. – она затихла, а потом добавила: – И не поздравляй меня с днем рождения.

Мария положила трубку и швырнула телефон подальше. После того, что она сказала, ей стало немного легче, но лишь немного. Бросив взгляд на часы, Мария подумала, что мальчик уже, наверное, ждет ее у подъезда. Но идти к нему ей не хотелось.

Тем не менее, она, конечно же, вышла. Получила из его рук большую коробку, упакованную в синюю оберточную бумагу. Поблагодарила, поулыбалась вполне искренне, а потом, сославшись на холод, вернулась домой, не пригласив его. Не знаю, рассчитывал юноша на это или нет, а Мария уж и вовсе не думала об этом.

Вернувшись домой с холода, девушка решила выпить горячего чаю, но никак не могла найти свою любимую синюю кобальтовую кружку, которую когда-то давно привез отец из Магдебурга.

– Что-то ищешь? – спросила ее мать.

– Свою кружку.

– Прости… – сказала мать виновато, – я ее разбила случайно.

Что-то очень-очень больно кольнуло моего человека в сердце в этот момент. Она молча взяла другую кружку, но стоило налить в нее черного чая с бергамотом и сесть за стол, как все начало безумно раздражать Марию. Держать эту кружку было неудобно, любимый чай из нее казался невкусным. Девушка иступлено смотрела на нее долго-долго, а когда мать вышла из кухни, заплакала снова.

26 января

Я встретила ее как обычно случайно на улице. Как и в первый раз мой взгляд зацепился за ее яркие волосы, теперь, правда, уже красные, выделяющиеся на фоне снега, и, конечно, летящую походку.

Аля остановилась перед входом в кафе, быстрым чуть резковатым движением поправила прическу, а затем вошла. Быстро окинув взглядом помещение, девушка села за небольшой круглый столик на двоих у окна. Я села на подоконник, не рискнув занять место напротив. Она заказала пряный чай и, бросив взгляд на часы, стала смотреть в окно сквозь меня.

Небольшое помещение заполнял теплый солнечный свет из окна, от чего деревянная мебель как будто бы радостно переливалась.

Через пару минут в кафе зашел молодой человек, который прямиком направился к нам. Когда он сел за наш столик, я присмотрелась к нему получше и, наконец, узнала. Брат моей Марии и виртуальный возлюбленный моей Катрин. Только он был теперь без черного плаща и выкрашенных в пепельно-серый длинных прямых волос. Артур был похож скорее на того молодого человека, которого видела во сне Мари.

– Прости, что опоздал.

– Ты всегда опаздываешь, – улыбнулась девушка, обратив на собеседника пристальный взгляд своих зеленых глаз.

Он помолчал какое-то время, глядя на нее, а потом сказал:

– Я уже говорил, что у тебя змеиные глаза?

Девушка отвела взгляд и усмехнулась, после чего снова посмотрела ему прямо в глаза.

– А я люблю змей.

Артур заказал простой черный чай, в который положил очень много сахара – кусочков шесть, не меньше.

– Сахарный диабет заработаешь, – заметила Аля.

Он закатил глаза.

– Если бы каждый раз, когда мне этого говорили, мне давали по рублю, то давно уже был бы миллионером!

Аля достала монетку, которую положила на стол и пододвинула к нему.

– Заботишься о моем благосостоянии? – усмехнулся Артур.

– А как же! Да я вообще заботливая. – рассмеялась девушка.

– Как же мне повезло… – ответил он, понизив голос.

Мне нравилась ее манера общения, и я видела ее такой впервые. Но она все делала правильно, Артур был человеком, который всегда, особенно первое время общения с новым человеком, проверяет его, пытается нащупать слабое место и надавить на него. И если человек эту проверку проходит, то общение продолжается, если нет – уж извините.

Об этом не раз говорила Мария Маргарите, а еще она говорила, что он сделал поблажку только один раз: этот подход никогда не распространялся на нее.

А сейчас я сидела в кафе рядом с ними: странным харизматичным юношей и странной интересной девушкой, разговаривающими между собой, и я чувствовала, как симпатия между ними разгорается все больше. Через какое-то время Аля уже смотрела в его голубые глаза своим открытым взглядом, уже этим обнажая перед ним душу. Они пока не говорили о личном, касались только общих тем, но уже этим открывались друг друга, буквально по кусочкам собирая, как пазл.

И я необъяснимо была уверена, что у них все сложится хорошо. Хотя во мне разгорались противоречия, прежде всего связанные с Катериной. Ведь она, оказывается, им обманута. Моя Катрин уверена, что он далеко и еще не скоро приедет, а еще она уверена, что у них все хорошо. Но все совсем не хорошо.

Я мучилась, не зная, что делать. Я не хотела ее обманывать и не хотела утаивать от нее правду. Я ее очень любила и желала ей счастья. Но ведь Алю я тоже любила.

Я не знала, как мне стоило поступить, мне хотелось поступить правильно.

И что же я сделала?

Увы, я выбрала самый трусливый путь – я промолчала.

И обзавелась двумя черными перьями.

12 марта

Время шло, и я уже совсем не помнила свою жизнь. Все, что окружало меня теперь, а это была только жизнь моих людей, казалось столь естественным, что и представить стало сложно, что когда-то я могла обходиться без них, без этих столь важных для меня людей. Только воспоминание о моей не убившей меня смерти мешало мне поверить в то, что так было всегда. И невыносимая боль, которую я тогда вынесла. Ощущения, что дарил мне полет, заменили привычные прежде прикосновения чьих-то рук. И даже общение знаками с людьми, которые обо мне и не подозревают, казалось теперь нормальным.

И вот зима официально закончилась, и запели птицы. Катерина жаловалась мне, что ждала Артура всю зиму, и говорила, как нужен ей человек, который был бы рядом, а он был совсем не рядом. Я ничего ей не рассказала, не смогла, не захотела сама причинять ей боль. Я пробовала заговорить с ней о том, что стоит переключить внимание на кого-то другого, более близкого, но моя Катерина проигнорировала мои слова, не желая обращать внимание на них, и я поняла, что бессмысленно пытаться ее переубедить, но продолжала мучиться виной.

Она больше времени стала уделять учебе. Фотография приносила ей удовольствие, но психология по-настоящему интересовала. И полки заполнили книги и учебники по психологии, а мой человек любил временами зачитывать мне понравившиеся ей куски.

Маргарита с приходом весны увлеклась поэзией и, оставаясь в одиночестве, часами напролет читала классиков и современных поэтов. Ей нравилось читать вслух, пропуская прочитанное через себя, буквально чувствовать вкус слов на языке. И, начитавшись чужих, мой человек тайком крошился своими, но никому не показывал их, хотя, бывало, читала их вслух потом и дивилась, как могла написать такое. Ее стихи не были страстны, но цепляли честностью, искренностью и птичьими метафорами, которые находила Маргарита. Мне они очень нравилась, Маргарита их стыдилась. Но так она хотя бы куда-то могла отдавать то, что ее тяготило: заполнять одиночество и чувство своего бессилия. Маргарита теперь уже почти не касалась своих карт, как будто побаиваясь заглянуть слишком далеко.

Кирилл хотел завести детей, хотя никогда не заговаривал об этом. Я сама заметила, как он меняется в лице при виде детей на улице, как в нем просыпается и поднимается умиление и нежность. Он даже во сне часто начал видеть, как носит на плечах своего сына. Только о каких детях могла идти речь, когда он и жену считал еще слишком юной да и был не доволен своим заработком, все время напоминая себе, что не зарабатывает достаточно для них троих. И если раньше он позволял себе иногда и целые месяцы безделья в ожидании великолепной идеи, вдохновения и нужных слов, теперь эта роскошь была ему недоступна. Кирилл забросил книгу, все время посвятив своей скучной работе, которая тяготила его и раздражала, хотя и была связана с текстами.

Но самым несчастным человеком этой весны опять была Мария, которая сама себя раздавила переживаниями и нервами, изводя безжалостно, и стала похожа на еле заметную тень самой себя, измученную, бледную, почти прозрачную. Мой человек истязал себя и морально, и физически. Почти ничего не ела и очень плохо спала.

Она не задавалась вопросом, правильно ли поступает, пуская все на самотек и позволяя принять решение за нее, она знала только, что ничего не хочет и очень боится. Боится и будущего, и не оправдать чужих надежд, и не найти своего места в этом мире, как будто жизнь ее принадлежала кому-то другому больше, чем ей, или не была ее вовсе.

Мой человек загибался под давящим грузом будущей ответственности, мечтая только о том, как бы сбежать туда, где его нет. Я бы так хотела, чтобы моя Мария отбросила эти мысли и сама стала легче. Но мои слова она не слышала, и нужен был кто-то другой, более настоящий, чем я. А она не хотела никого видеть, потому что не было уже на это сил.

28 марта

– Расскажи мне еще о своих путешествиях.

Катрин оторвалась от своего занятия – она перебирала содержимое всяких коробочек, выбрасывая ненужное.

– Я люблю аэропорты, – заявила девушка, – многие бесятся от ожидания или суеты, а меня это успокаивает. Я люблю за время, что ждешь своего рейса, собраться с мыслями, настроиться на поездку. Наушники в уши, и… – она замолчала, зажмурившись, – мне этого не хватает.

– А где бы ты хотела побывать?

– Не знаю, – мой человек снова вернулся к своему занятию, – меня тянет куда-нибудь на Восток, к примеру, во Вьетнам. Европа мне надоела. А это совсем иной мир, непривычный, шокирующий нас, европейцев, своей культурой просто особенностями менталитета. И мне он неизвестен, а вдруг он идеален?

Я усмехнулась невольно от того, как это прозвучало.

Мы сидели на разложенном диване, который в таком виде занимал почти всю комнату. Был уже вечер, наверное. Шторы в своей комнате Катрин в последнее время всегда держала закрытыми, оставив только маленькую щелку, чтобы, как мне кажется, услышать стук и впустить меня.

Она мне сама говорила, что весна ее удручает. Сырая и слякотная до сих пор. И я ее понимаю, благо мне не нужны резиновые сапоги для того, чтобы передвигаться по улице. Но мне все равно весна немного нравилась – своей свежестью.

– Она говорит, – заговорила Катерина о своей подруге, – что хотела бы жить в таком месте, где зима всегда такая, как у нас ноябрь. Получилось бы, как же она сказала… А, один месяц зимы, такой красивой, снежной, четыре месяца ноября, включая один весенний, два на яркую осень, ну и пять теплых весенне-летних.

– Четыре ноября… – задумчиво повторила я.

– Я бы не хотела. Не люблю ноябрь.

***

Этой ночью я осталась у нее. Было, наверное, часа четыре утра, когда Катрин спросила, сплю ли я. Но раз она сама не спала, то и я не могла. Я не рассказывала ей о том, что иногда подсматриваю ее сны, да я и делала это реже, чем со всеми другими моими людьми. Мы лежали рядом на диване, она на спине, глядя в потолок, я на животе, чтобы не мешали крылья, положив голову на сложенные на подушке руки.

– Тянет меня отсюда, знаешь, – тихонько промурлыкала Катрин, – хочется рвануть куда-то, бросить все… А с другой стороны, как-то страшно все бросать, оставлять, кидаться с головой в неизвестность… Как думаешь, я смогла бы?

Смогла бы? Мне хотелось спросить, о чем она говорит: смогла бы бросить все или справиться? В любом случае, уж кто-то, а она смогла бы. Ее внутренняя сила, ее энергия не дала бы ей даже малейшего шанса не справиться.

Но я не спешила озвучивать свои мысли. Мне было страшно слышать эти рассуждения об отъезде. Я с трудом переживала недельную разлуку, а тут… бросить… Меня не на шутку встревожила эта мысль. А что если мои люди разъедутся? Да если уедет хоть один из них, это снова станет крушением моего мира. А что там, дальше? За Пустотой?

– Так, смогла бы? – с какой-то жесткостью повторила вопрос девушка, повернув голову ко мне и замерев. Она добилась бы от меня ответа, несмотря ни на что.

– Смогла бы, – выдохнула я, – если бы захотела, конечно. Но уверена ли ты, что это именно то, что тебе нужно?

Катрин пожала плечами и снова уставилась в потолок.

– Да если бы я вообще знала, что мне нужно…

– И тебе действительно хочется всех бросить?

– Не всех – все, – мой человек принялся беспомощно размахивать руками перед собой, пытаясь подобрать правильные слова, – это другое… – вздох, – я устала. Я хочу чего-то нового. Наверное, дело в этом. Но ты права, бросать некоторых людей мне вовсе не хочется. И тебя тоже, – добавила она после некоторой паузы, – а ты со мной…

– Нет, – неожиданно резко прервала ее я. Катрин удивленно встрепенулась. Мы никогда не говорили о других людях, что позволяло ей чувствовать себя особенной.

– Я неразрывно связана с этим городом.

Это было сущей правдой, и, может, раньше я не отдавала себе отчета в том, что никогда его не покидала и никогда уже не покину, словно именно он поддерживал мое существование теперь. И я бы ни за что на свете не смогла улететь отсюда. Мира вне моего города для меня не существовало.

6 апреля

Небо сегодня низкое. Высотные дома вдали от центра прятались в белом мягком тумане. Время от времени начинает накрапывать дождик, но быстро прекращается.

Мария шла по вымощенной камнем дороге в сторону Блонье по Октябрьской улице, спрятав руки в карманы. Она договорилась сегодня встретиться с Маргаритой, но пока ее нигде не было, и мы расположились на одной из деревянных скамеек, которой удалось остаться нетронутой дождем. Вокруг всюду шумели дети, раздавались чьи-то голоса, а где-то вдали играла музыка, которую здесь было едва слышно. Жизнь кипела вокруг, и осознание этого необъяснимо делало меня счастливее.

Через пару минут мы увидели Маргариту. Она, непринужденно постукивая каблуками, летела к нам, и ее волосы, вьющиеся от влажности, прыгали по плечам.

– Привет, прости, надеюсь, ты не очень долго меня ждешь? – зазвенел ее голос. Маргарита присела рядом с нами, так что мне пришлось немного подвинуться, чтобы не задеть ее крылом. – Мы так давно не виделись! Как ты перезимовала?

– Перезимовала, – лаконично ответила ей девушка, – хорошо, что эта зима, наконец, закончилась.

– Согласна, – кивнула собеседница, внимательно обводя ее взглядом, подмечая все перемены.

Переводя взгляд с одно девушки на другую, я вдруг вспомнила, что они ровесницы и только по паспорту Маргарита старше, да и жизненного опыта у нее все же больше, хотя внешне она казалась даже моложе Марии, которой можно было дать не меньше двадцати.

В Маргарите было столько очаровательной детскости и хрупкости, что она выделялась на фоне других, хотя, может, дело было вовсе не в этом, а в ее открытости и душевности.

Стоило мне задуматься об этом, и кажется, что Маргарита вся была душой, с ее искренностью и заботой о ком бы то ни было. Обо всех, кроме себя.

Я надеялась, что между ними все-таки состоится разговор по душам, что они друг другу откроются, и всем станет легче. Но получилось это только отчасти. Да, Мария сказала о своих переживаниях, но мельком, отказавшись это обсуждать, Маргарита вообще ни слова не сказала о том, что чувствует себя брошенной и одинокой, упомянув только то, что скучает целыми днями, пока муж работает.

Я многие месяцы подталкивала обеих к этой встрече, хотела, чтобы им стало легче, чтобы они нашли друг в друге понимание и утешение, но ничего не вышло. А что я еще могла для них сделать? Должно быть, я снова ошиблась. Наверняка, пара моих перьев почернела, но за чередой ошибок я уже не могла вспомнить точного числа черных. Я почти паниковала.

Конечно же, Маргарита заметила, как тяжело Марии. Сложно было оставить ее худобу и бледность без внимания, и ее это оставить равнодушной не могло, но мой чудо-человек никогда не лез никому в душу без разрешения.