Текст книги "Шаг до страсти"

Она покраснела:

– Вы так добры. Ничего не приходит в голову.

– Я уеду ненадолго, – сказал Свердлов. – На неделю, десять дней. Когда вернусь, поужинаем вместе. Хочешь?

– Да, еще бы.

– Ладно, – сказал он. – Ладно. Мы хорошо проведем вечер. Буду ждать. – Он вышел в коридор. На лифте спустился в «секретную». Все встали, когда он вошел. Начальник отдела поспешил к нему.

– Мне нужно дело Синего, том двадцать три. – Сейф с совершенно секретными документами открывали только с его или Голицына разрешения. Даже посол мог пользоваться содержимым сейфа, только если в дежурной книге рядом с его подписью стояла вторая.

– Можно не расписываться, я ничего брать не буду, – сказал Свердлов. – Мне нужно кое-что посмотреть.

Начальник «секретки» положил книгу выдачи документов на место и пошел в другую комнату открывать сейф. Свердлов направился за ним. Он взял папку за номером двадцать три и открыл ее. Несколько минут постоял, читая последние донесения Синего. «Секретчик» отошел в сторону, но все еще находился в комнате. Свердлов не торопился. Листы бумаги, которые он принес с собой, лежали у него в кармане. Он стоял с папкой в руке, засунув другую руку с бумагами в карман.

– Теперь еще двадцать вторую.

Сейчас они поменялись позициями. «Секретчик» находился перед ним, вынимая предыдущее досье. Всего их было двадцать три, каждое в отдельной коробке – все самые важные донесения Синего из Вашингтона за последние три года. Свердлов действовал уверенно. Правой рукой вытащил из зажимов нужные листы и сложил их пополам. Левой вынул бумаги из кармана. Не прошло и нескольких минут, как бумаги поменялись местами. Когда «секретчик» повернулся к нему лицом, Свердлов стоял в прежней позе: одна рука в кармане, полураскрытая папка балансирует в другой. Он закрыл папку и отдал ее.

– Один момент, и можешь забирать и эту тоже.

Он быстро пробежал глазами содержимое папки номер двадцать два, пошелестел страницами, нахмурился, задержался на одной странице, сказал «ага», как будто нашел то, что искал, затем вернул и эту папку. Подождав, пока папки водворят на место, а сейф будет закрыт, Свердлов предложил:

– Может, все-таки лучше расписаться? – Он находился уже у двери.

– Нет необходимости, – ответил «секретчик». – Для вас, товарищ Свердлов. Вы же сами сказали, что папки не выходили из отдела.

– Тогда пока, – попрощался Свердлов. Все встали. Не вынимая руки из кармана, прижимая содержимое папки Синего к бедру, он вышел из секретного помещения.

Через час он ехал в официальном посольском автомобиле в аэропорт, чтобы сесть на дневной самолет в Нью-Йорк.

* * *

Весна в Центральном парке. Она напоминала Джуди возобновленный на телевидении старый фильм военного времени или песню Кола Портера. Деревья цвели, и ветки сгибались под тяжестью цветов, из земли пробивалась первая зеленая трава, в лучах сияющего солнца яркими пятнами горели весенние бутоны. Как же не похож очаровательный оазис деревенской природы в окружении городской пустыни на те охотничьи угодья грабителей, насильников и убийц, в которые парк превращался с наступлением темноты. Так же не похожи она и Свердлов на другие пары, прогуливающиеся, держась под ручку или обняв друг друга за талию.

Он прилетел вечером в понедельник, она попросила разрешение у Сэма Нильсона уйти во вторник пораньше. Он позволил, хотя и с кислой миной: он понял по ее решительному лицу, что она все равно уйдет, поэтому у него не было выбора. Как обычно, Свердлов ждал ее в такси и был в приподнятом настроении; поцеловав ее, он велел шоферу ехать в парк. День прекрасный, хорошо бы прогуляться. По его голосу она поняла, что это сказано для шофера. Джуди настороженно посмотрела в маленькое зеркальце заднего вида, чтобы удостовериться, не наблюдает ли тот за пассажирами. Судя по отражению в зеркале, шофер был поглощен дорогой и не обращал на них никакого внимания.

Несколько минут они прогуливались, Свердлов держал ее руку, прижав к своему боку и переплетя свои пальцы с ее.

– Ты выглядишь очень обеспокоенной, – заметил он. – У тебя бессонница. По-моему, ты все-таки влюбилась в меня.

– Ну, ты ошибаешься, – ответила Джуди. – Я беспокоюсь и не сплю с того дня, как это началось, но я чувствовала бы себя точно так же в отношении любого, к кому я хорошо отношусь. Федор, когда ты собираешься уходить?

– В конце этой недели. В пятницу я сяду в самолет и полечу на уик-энд на тот чудный остров, где встретил тебя.

– Барбадос! Ты собираешься полететь туда? Но почему... почему ты не можешь просто назвать Лодеру место и время здесь и предоставить ему все остальное? – Она встала как вкопанная посредине дорожки, он ласково потянул ее вперед.

– Вот именно это я и делаю, – пояснил он. – Я назначаю ему время и место, а все остальное сделает Лодер. Ты должна поехать со мной, Джуди. Поедешь?

– Я ничего не понимаю, – ответила она, чувствуя, что вот-вот разревется или выйдет из себя. Нагрузка на ее нервную систему оказалась слишком большой, больше, чем она предполагала. Туманность его выражений злила. – Зачем тебе разыгрывать весь этот спектакль, когда достаточно просто зайти в Британское посольство.

– Потому что мне не дадут дойти до него, – объяснил Свердлов. – Не сомневаюсь, что за мной организована слежка. Пока еще я уверен, что они не подозревают о моих намерениях. Прошу тебя, доверься мне, я знаю, что делаю. Я прекрасно знаю, как осуществляются подобные операции.

– Ведь против тебя весь КГБ! – рассерженно воскликнула она. – Не забывай об этом.

– Я и не забываю, – ответил он. – Вот почему и разыгрываю спектакль. Что касается КГБ, то я беру тебя с собой на Барбадос именно для того, чтобы завершить твое совращение. Я сказал, что ты очень непростая женщина и не будешь работать на нас, если я не стану заниматься с тобой любовью под пальмами. Я сказал, что ты знаешь все, что знает Нильсон, и можешь открывать его личный сейф, когда тебе только заблагорассудится.

– Вздор какой-то, – прервала его Джуди. – Сэм глаз не спускает с ключей.

– Уверен, что не спускает, но ведь они этого не знают. В их глазах ты очень важная персона, и я должен отложить поездку к жене, чтобы закрепить отношения с тобой. Уже подготовлен молодой советский офицер, который рвется присматривать за тобой в мое отсутствие. Все продумано и подготовлено. Мой полет на Барбадос вместе с тобой – это часть плана, который я предложил им. Но тебе придется полететь вместе со мной. А там дело только за твоим приятелем Лодером.

– Но это так рискованно, – засомневалась Джуди. – Мне кажется, это слишком запутанный путь. Барбадос – крошечный островок, там с тобой может случиться что угодно!

– Не больше, чем может случиться со мной здесь, сейчас, когда я иду рядом с тобой, – проговорил Свердлов. – Ты думаешь, мне будет безопаснее в Нью-Йорке? Барбадос – британский остров, и там мистер Лодер может по-настоящему защитить меня. Здесь в этом городе, в Вашингтоне, я воистину беззащитный. Ты полетишь со мной на Барбадос?

– Да, – согласилась Джуди. – Если это единственный путь помочь тебе, конечно же, я не могу не поехать. Мне холодно, – пожаловалась она вдруг. – Мне больше не хочется гулять.

Ее била дрожь, Свердлов понимал, что температура тут ни при чем, было очень тепло и тихо, но он ничего не сказал.

– Еще немного. До конца этой дорожки, потом мы выйдем на улицу и найдем бар. Но обсуждать это мы будем только сейчас, пока не вышли из парка. Здесь нас не подслушают.

– Ты действительно думаешь, что за нами следят? Сейчас?

– Не сомневаюсь. Знаешь, есть такие микрофоны, которые позволяют слышать разговор с двадцати ярдов.

– Боже, – прошептала Джуди. – Какой-то кошмар. А ты уверен, что здесь безопасно?

– Мы идем очень быстро, – ответил Свердлов. – И никого нет поблизости, чтобы подслушать нас. За мной наблюдают на расстоянии, и это хороший признак. Значит, они еще не слишком насторожились. Теперь слушай очень внимательно. После того как мы разойдемся, ты свяжешься с Лодером.

– Он ждет моего звонка, – сказала Джуди. – Я сообщила ему, что ты приезжаешь и я свяжусь с ним позже.

– Откуда ты звонила – из офиса Нильсона?

– Нет, – сказала Джуди. – Нет, я решила, что лучше этого не делать. Я звонила из уличного автомата.

– Очень хорошо. – Свердлов сжал ее руку. – Очень хорошо. Теперь ты скажешь ему, что мы вылетаем в пятницу рейсом в четыре часа дня из аэропорта Кеннеди на Барбадос, «ПанАм» двести тридцать восемь. Я зарезервировал места и комнаты в том же отеле на Барбадосе, где мы останавливались. Мы прибываем в восемь тридцать, и я поеду в отель с тобой, если только он не даст тебе других инструкций. Бумаги Синего будут со мной.

– Все так быстро, – удивилась Джуди. – Остается так мало времени. А что, если он не успеет все подготовить? Что тогда?

– Я смог бы подготовить такую операцию, – сказал Свердлов. – Лодер тоже должен суметь. Все, что ему нужно, – это самолет, чтобы вывезти меня в Лондон. Скажи ему, что я хотел бы улететь в субботу, самое позднее в воскресенье. Если в нашем посольстве кто-нибудь начнет просматривать папки Синего и не найдет бумаги на месте в мое отсутствие – неприятностей не оберемся. Даже на Барбадосе. Ты можешь все это запомнить? Номер рейса?

– "ПанАм" двести тридцать восемь, прибытие в восемь тридцать. Это барбадосское время или нью-йоркское?

– Барбадосское время, – ответил он. – Теперь нам нужно найти бар, где можно выпить. Мы будем говорить о нашем уик-энде на Барбадосе, и, возможно, ты сумеешь притвориться, что влюблена в меня, это поможет, если слежка будет и внутри.

– Попробую, – согласилась Джуди.

– Спасибо, – с серьезным видом произнес Свердлов. – Уверен, это у тебя хорошо получится.

* * *

Рейчел Патерсон плакала. Она плакала очень респектабельно, как считала Маргарет Стефенсон, у нее был огромный опыт управляться с рыдающими женами младшего возраста. Однажды она развлекала лондонскую компанию рассказом о том, на какие категории они делятся. Те, кто хлюпает носом и распускает нюни, скучая по дому; безудержные плаксы, обливающиеся слезами, потому что за три тысячи миль от них заболела мамочка; жены, ведущие себя как последние дуры и ожидающие выволочки. Или, например, была такая неврастеничка, которая, прибыв в посольство, вела себя с невероятным апломбом, но, попав в историю, выскочила из комнаты Маргарет как плачущее привидение.

Все так хохотали, что она много лет вспоминала тот вечер. В слезах Рейчел ничего смешного не было.

Как и Фергус, Маргарет получила воспитание, хорошо вооружившее ее против потрясений. Вопреки широко распространенному мнению, воспитание их поколения отличалось строгостью и жесткими требованиями по части самодисциплины. За свои немалые привилегии они заплатили немалую цену – привитыми им неколебимыми принципами, которые запрещали выставлять на всеобщее обозрение личные слабости, трусость, нервные срывы. Маргарет сидела на софе времен регентства подле молодой женщины и, поглаживая ее по плечу, всем своим видом показывала самые добрые чувства.

– Я просто не доверяю ему, – говорила Рейчел. – С момента, когда позвонила та женщина, все переменилось. – Она высморкалась, но постаралась сделать это негромко и снова вытерла глаза. – С ним всегда было трудно, но я никогда не думала, что он волочится за другими женщинами. Теперь я не могу думать ни о чем другом.

– А вы не преувеличиваете? Вы же говорите, что эта женщина из Нью-Йорка – всего лишь знакомая, почему она не может иметь уважительной причины для разговора с ним? Моя дорогая, вряд ли она стала бы придумывать историю про русского перебежчика, если бы хотела повидаться с Ричардом.

Для нее самой это сообщение имело даже большее значение, чем для жены Ричарда Патерсона. Первую часть исповеди Рейчел она выслушала с подлинным сочувствием: как они отдалялись друг от друга, как у него пропал интерес к ней, как его одержимость карьерой заставила его позабыть, что ей хочется ребенка, – все это было так знакомо, что она еще раз утвердилась в мнении, что Ричард Патерсон, муж Рейчел, – порядочная свинья.

Она выслушала рассказ про ранний утренний звонок по телефону. О том, что у Патерсона любовница в Нью-Йорке, она давно уже знала, и вопреки всякой логике возмущалась этим. Когда Рейчел повторила, как он объяснил причину телефонного звонка, Маргарет Стефенсон испытала такой шок, что на какой-то момент лишилась дара речи. Потом, в течение нескольких минут, пока другая женщина заливалась слезами и, запинаясь, то и дело от огорчения путаясь в деталях, продолжала свой рассказ, острый ум Маргарет, вымуштрованный в течение жизни, прошедшей в мире дипломатии, сразу смог выделить один настораживающий факт, и она поняла, к чему все это может привести. Обдумав ситуацию, Маргарет снова держалась как обычно, когда сталкивалась с чем-нибудь действительно важным – внешне не проявляя своих чувств, спокойно и сдержанно.

Кто-то из русского посольства собирался перебежать в Англию... Этот факт сразу выделился из всей сумятицы переживаний, которые поведала Рейчел Патерсон. Маргарет взяла Рейчел за руку.

– Я знаю, что он не остался в Нью-Йорке, – продолжала жаловаться Рейчел. – Он вернулся и в тот же вечер встретился с послом, как он сказал. Значит, он не был с ней...

– Конечно не был, – повторила за ней Маргарет. Если он ходил к послу, значит, вся эта история – правда. Вряд ли он стал бы тревожить главу посольства из-за третьестепенного клерка. Если русский – важный дипломат, то опасность возрастает многократно. – Я уверена, что он не изменял, – заверила ее Маргарет. – Нет никакого греха в том, чтобы раз-другой пригласить кого-то на обед. – Она произносила эти вещи механически, а сама думала совершенно о другом. Ее мысли неслись в поисках правильного решения, как гончие в погоне за удиравшим зайцем. Когда появляется перебежчик, за его безопасность всегда расплачиваются своей кровью другие. Он выдает агентов, секреты.

– Наверное, я преувеличиваю. – Рейчел поднялась в ее мнении после того, как самостоятельно пришла к этому выводу. Маргарет посмотрела на часы. Половина двенадцатого. Где, черт побери, может быть Фергус? В кабинете на совещании? – Вы должны взять себя в руки. – Она заставила свой голос звучать твердо. – У вас привлекательный муж, и не может быть ничего глупее, чем изводить его ревностью, когда он не совершает ничего предосудительного. Это как раз способно навести его на мысль заняться чем-нибудь подобным. Говорите, вас огорчило то, что он пригласил сеньору Фуентес Гарганос на ужин?

– Да, огорчило, поскольку сразу видно, что она ему нравится, а она ужасно хорошенькая и интересная. Я чувствовала себя в тот момент дура дурой!

– Это пройдет. – Маргарет поднялась. Пора отделываться от нее. Нужно найти Фергуса. – Послушайтесь моего совета. Напишите Гарганосам и сами пригласите их. Будьте с ней полюбезнее и скажите мужу, что она грандиозная женщина и такая милая. Обещаю вам, у него все немедленно как рукой снимет. А теперь я должна отослать вас домой. Боюсь, с минуты на минуту ко мне приедут с визитом.

Рейчел уезжала в своей машине, они пожали друг другу руки, и Маргарет дружески потрепала ее по щеке. Она бегом кинулась в гостиную, хлопнув за собой дверью. Рывком сняла телефонную трубку и набрала номер кабинета мужа. Ответила секретарша. Маргарет разговаривала с секретаршами очень резко, когда хотела, чтобы ее соединили с мужем, и ее не терпели все до одной девушки, которым доводилось работать с Фергусом.

* * *

– Мистера Стефенсона, пожалуйста. Говорит миссис Стефенсон.

– Боюсь, он занят, у него мистер Хопкирк.

– Это очень важно, – сердито оборвала ее Маргарет. – Пожалуйста, скажите ему, чтобы позвонил как можно скорее. – Она повесила трубку. Черт бы его побрал! И пусть он летит в тартарары со своими делами! Злость из-за того, что его нет, когда он нужен, постепенно сменялась сознанием, как ей повезло с Рейчел. Чистая случайность, а ведь она могла и обойти девочку вниманием, могла не заметить, если бы не внезапная причуда взять ее под свое крыло. Благосклонное отношение, мелкие знаки внимания, которые она оказывала жене военно-воздушного атташе, искреннее сочувствие к ней, когда она подвыпила и казалась такой несчастной у бразильцев прошлым вечером, – все это помогло ей узнать нечто такое, что, вероятно, приведет к полному краху ее мужа, а значит – и ее самое. Опасности, может, и нет, она заставила себя подумать и об этом, приглушая тревожные колокола, надрывавшиеся в ее голове. Русский, кто бы он ни был, возможно, ничего не знает о Фергусе, он может вообще не знать о существовании такого агента. Может не знать, но может и знать. Их будущее зависело от этих трех слов. Если окажется правдой утверждающая фраза – их ждет крах. Если отрицающая – все обойдется. Говоря мужу, что его разоблачение и наказание доставили бы ей личное удовольствие, она не лгала, она не чувствовала к нему ничего, кроме ненависти и желания отомстить, – трудно представить, до какой степени она его ненавидела – прямо до бешенства! Когда же она обнаружила, что он подвергает и ее, и все, что ей дорого, такому страшному риску, она поняла, как ценила свое положение, какое удовольствие доставляли ей связанные с ним привилегии, та значительность, которую придает высокий дипломатический пост мужа. Ей хотелось завершить свою карьеру каким-нибудь особенным успехом, стать госпожой одного из трех главных посольств: в Париже, Москве или Нью-Йорке. Она предпочла бы Париж.

Она, Маргарет Стефенсон, не могла похвастаться легендарной красотой Дианы Норвич, но зато у нее прекрасное воспитание, яркие личные достоинства и своего рода аура женской силы, совсем иного свойства; она единственная из жен дипломатов, способная занять место одной из самых знаменитых женщин своего времени. Таким ей представлялся предел ее мечтаний, ее амбиций, в этом она видела оправдание своего омерзительного брака, многочисленных связей без любви и совершенно гангстерской настойчивости в достижении своих целей.

Какого черта он не звонит?.. Внезапно она почувствовала дикую усталость. Патерсон летал в Нью-Йорк в субботу, в тот же вечер встречался с послом. Сегодня утро пятницы. Русский мог уже перейти.

Она снова взялась за телефон:

– Мне нужно поговорить с мужем. Соедините меня немедленно.

Фергус очень удивился, но его тихий голос, смягченный телефоном, звучал подчеркнуто вежливо:

– Маргарет? Я сейчас очень занят.

– Ты должен приехать домой, – набросилась она на него, но голоса не повысила. – Случилось нечто ужасное. С твоей зажигалкой.

Послышался легкий звук, как будто он прочищал горло, потом он закашлялся – она все слышала очень отчетливо.

– О милая, – сказал он. – Ладно, не нервничай. Я заскочу минут через пятнадцать. Мы с Эриком почти закончили.

* * *

– Боже, – произнес Лодер. – Пятница, вы хотите сказать, эта пятница? Времени остается совершенно в обрез!

– Об этом я и говорю. – Голос Джуди Ферроу звучал по телефону из Нью-Йорка с надрывом, раздраженно. – Но это то, что я должна передать. Я лечу с ним на Барбадос, тем же рейсом, мы будем в отеле «Прибрежный». Он должен уехать как можно скорее. Он уверен, что за ним слежка. Вы сумеете устроить все вовремя?

– Мне, черт побери, придется устроить, – огрызнулся Лодер. Она действовала ему на нервы. Джуди этого не замечала, но забота об этом русском сделала ее просто агрессивной. Уже тогда, в первый раз, она как львица бросилась защищать его, и Лодер этого не забыл. – Это все, что он сказал?

– Документы будут с ним, – вспомнила она последнее наставление. – Он особенно просил, чтобы ему организовали отлет в Лондон в субботу или воскресенье, самое позднее. Не удастся ли это в пятницу вечером? Я думаю, что он сошел с ума, совершая это, но он говорит, что у себя в посольстве он прикрылся.

– Еще бы! – бросил Лодер. – Если он выбрал Барбадос, он знает, что делает, лучше, чем кто-либо другой. Что касается вечера пятницы, скажите ему, что это невозможно. У меня не хватит времени, чтобы получить места на прямой рейс до Лондона. Я могу реквизировать часть коммерческого самолета, но на это уйдет не меньше двадцати четырех часов, пока я получу нужные санкции. Я могу забрать его субботним самолетом. Передайте ему, что в отеле будет поставлена охрана и чтобы вы, когда приедете туда, не выходили из помещения. Вы это поняли? Оставайтесь внутри до тех пор, пока наши мальчики не придут за вами. О'кей?

– Да, я передам ему. И не беспокойтесь, я позабочусь, чтобы он не высовывал носа из номера.

– Постарайтесь, – подтвердил Лодер. – Мне нужны эти проклятые бумаги, что бы там ни случилось. Вы летите с ним или как? У нас это не предусмотрено, мне казалось, я предупреждал вас.

– Вам незачем было утруждать себя, – обрезала его Джуди. – Я еду на Барбадос, потому что я нужна ему как алиби. Я, мистер Лодер, не собираюсь лететь в Лондон. Единственное, чего я хочу, это вернуться сюда и продолжать заниматься своими делами, так, для разнообразия. Это, если я не потеряю места, взяв отпуск за свой счет.

Телефон замолчал, и Лодер позволил себе ткнуть двумя пальцами в воздух. Все-таки он ее уел, эту воображалу, – надо же, эта сучка притворяется, будто у нее ничего не было с этим русским!

Ладно, выбросим ее из головы. Суббота или воскресенье. Он велел своей секретарше дать ему расписание самолетов, вылетающих с Барбадоса в Лондон в субботу, начиная с утренних рейсов и до ночи. Он составил шифровку в Лондон с просьбой дать указание послу открыть ему, Лодеру, «зеленый свет». Это дало бы ему право предпринимать все необходимые шаги, не обращаясь за согласованием к послу или к Стефенсону, в случае если руководитель посольства отсутствует.

Получив «зеленый свет», Лодер мог бы реквизировать весь самолет «ВС-10», если бы захотел, мог бы вызвать в посольство такое количество сотрудников службы безопасности, какое счел бы необходимым, а также мог бы рассчитывать на самую полную поддержку от внутренних сил безопасности барбадосского правительства. Возможно, ему понадобится помощь канадцев, находящихся на острове. Он задумался, стоит ли связываться с канадцами. Наряд канадской секретной службы, расположившийся вокруг «Прибрежного», будет выглядеть дьявольски подозрительно. Можно посадить двоих людей в тот же самолет, которым полетит завтра Свердлов, они присмотрят за отелем. Он решил обойтись без помощи канадцев.

Секретарь вернулась с сообщением, что в субботу только один прямой рейс с Барбадоса в Лондон, вылет в семь тридцать вечера. Утром в воскресенье есть рейс «Алиталии» в одиннадцать часов, с четырьмя промежуточными посадками: на Тринидаде, в Нассау, на Бермудах, затем Лондон, и после Лондона – Рим. Все билеты на оба рейса зарезервированы, а на английский вечерний рейс имелся длинный список ожидания. Лодер выругался, девушка сделала вид, что ничего не слышала. Наверное, он очень волнуется, если выражается непечатно.

– Соедините меня с главным в отделении БОАК в Нью-Йорке, – приказал он. – Я поговорю с ним.

Звонок оказался безуспешным: нужный Лодеру человек уехал за город. Дальнейшие звонки позволили откопать его помощника, который не обладал нужными полномочиями, но по крайней мере дал телефон, по которому имело смысл искать его шефа. Через полтора часа с третьей попытки Лодер добрался до него. В первый раз ему сказали, что шеф выехал и задерживается в уличной пробке. Во второй Лодер был доведен до белого каления просьбой подождать или позвонить еще раз, потому что этот человек принимал ванну и бойкая американка не пожелала изъять его персону из ванны, чтобы тот взял трубку. Когда шеф БОАК наконец стал доступным, Лодер заговорил подчеркнуто сухо. Ему нужны три места первого класса на вечерний рейс с Барбадоса. Да, он знает, что просит нечто практически невыполнимое, он понимает, как трудно выкидывать людей с их мест в переполненном самолете, – и все-таки он подчеркивает, что не просит места, а предупреждает, что их реквизируют именем правительства и Ее королевского величества. Соответствующий документ будет предъявлен ему завтра, и, если корпорация не поможет, он не остановится перед реквизированием всего самолета. Лодер повесил трубку. Через несколько секунд зазвонил стоявший на столе внутренний телефон. Он весь еще был в борьбе с БОАК, когда понял, что звонит Фергус Стефенсон. Они не встречались за ленчем уже месяц, Лодер намеревался назначить Стефенсону дату, но, когда он получил депешу, вызвавшую его в Лондон, проблемы, связанные с выявлением Синего и организацией перехода Свердлова, вытеснили из головы все другие заботы. Прежде всего он был профессионалом высшего класса, именно фанатическая преданность служебному долгу способствовала развалу его семьи, и служение долгу не могло допустить, чтобы на время, которое по всем статьям принадлежало его работе, в такой критический момент претендовала даже самая дорогая для него дружба. Первый раз он отказывался от приглашения Фергуса, и тот остался явно огорченным. Посланник сказал что-то любезное и дал отбой.

Лодер попросил принести ему в кабинет бутерброды и апельсинового сока, а также велел секретарю не уходить, потому что она будет ему нужна весь вечер. Она подчинилась безропотно; начиналась, как это называл Лодер, «драчка», и ей это нравилось. У них сложились хорошие рабочие отношения, он никогда не приставал к ней, что ее очень устраивало, потому что он был решительно неприятен ей как мужчина: маленький и невзрачный. В целом он был очень внимателен, и, когда в работе наступал такой же аврал, как сегодня, он никогда не забывал поблагодарить ее. Вряд ли она могла сказать, любила она его или недолюбливала, но походила на него в значительно большей степени, чем осознавала это. Так же, как и он, она прежде всего любила свою работу.

– Что ты намерен предпринять? – требовательным тоном спросила Маргарет Стефенсон. – Лодер не может с тобой встретиться, что теперь?

Ее муж налил себе стакан шерри – его выбор разозлил ее. Получив удар, какой получил он, пьют бренди. В этом стакане шерри было что-то такое оскорбительно немужское, что ей захотелось вышибить его из руки мужа. Звонок основательно потряс его – он приехал из посольства и стоя слушал новости, услышанные его женой от Рейчел Патерсон. В какой-то момент он хотел остановить ее, но жена не дала прервать себя, сразу сообщив, что Патерсон ходил к послу, так что в правдивости истории сомневаться не приходится. Затем она задала ему единственный существенный в подобных обстоятельствах вопрос.

Может ли перебежчик что-нибудь знать о нем? Фергус откровенно признался, что не имеет представления. Мелкие служащие, младшие дипломаты не имеют доступа к секретным документам его уровня. Можно не опасаться нижнего эшелона посольских. Но сотрудник Советского посольства, принадлежащий к высшему эшелону, скорее всего, осведомлен о существовании агента в западных дипломатических кругах, не зная, кто он конкретно. И как только служба безопасности получит сигнал тревоги, она начнет копать глубоко. Если начнется полномасштабное расследование, он окажется в большой опасности. На то, чтобы разоблачить Маклина, потребовалось два года, напомнил он жене. Они работали не торопясь, но основательно. Первым делом ему нужно узнать подробности, относящиеся к предполагаемому переходу: какой пост занимает русский и, если удастся, его фамилию.

Он позвонил Лодеру, жена стояла в ожидании ответа и кусала губы, пока на нижней не показалась капелька крови. Потом она еще раз повторила вопрос:

– Ну так что же ты намерен предпринять? Твой драгоценный полицейский не хочет с тобой встречаться. Боже, ты не думаешь...

– Нет-нет, – успокоил ее Фергус. – Не впадай в панику, еще ничего не произошло. Такие вещи занимают много времени. Пройдут еще недели, пока русский уйдет к нам. Но я должен выяснить, кто это.

Маргарет стояла посредине залитой солнцем комнаты, которая считалась лучшим образцом ее оригинального вкуса. Центральное место занимала картина кисти Кастильса с распушившимся павлином на переднем плане. В этой комнате она всегда собирала небольшие компании: кто-то обмолвился, польстив ей, что в интерьере комнаты чувствуется ее индивидуальность. Она смотрела на стоявшего у камина Фергуса, высокого и довольно худого: он прихлебывал шерри, а ведь под ногами у него разверзлась пропасть.

– И что, если ты узнаешь? – В голове у нее не появлялось ничего конкретного, кроме смутного опасения отставки, возвращения в Англию, а потом – жизнь в изгнании где-нибудь в третьестепенной стране. Мысли путались. Но внезапно она пришла к единственному возможному решению.

– Я предупрежу Советское посольство и остановлю перебежчика, – сказал Фергус. – И дело не только во мне, я должен сделать это при всех условиях. Кто бы это ни был, он предатель. И заслуживает того, что его ждет.

Маргарет Стефенсон промолчала. Он говорил совершенно серьезно, в голосе у него не слышно было и намека на шутку, на иронию относительно его самого. Он говорил со всей искренностью.

– С твоей точки зрения, – тихо произнес Фергус, – это либо русский, либо я. И ты уже приняла решение. Так что предоставь все это мне, и я с этим управлюсь. Слава богу, мы узнали об этом вовремя. Сейчас я пойду в офис и встречусь с послом. Не беспокойся, все будет в порядке.

После его ухода она заметила, что он не выпил и половины стакана. Она поднялась наверх, и там ее впервые в жизни по-настоящему стошнило.

* * *

– Не могу этому поверить, – сказала Джуди. – Не могу поверить, что в пятницу нас здесь уже не будет. – Свердлов обнял ее.

Он позвонил ей поздно вечером на квартиру и пригласил в клуб, чтобы вместе провести вечер. Джуди не хотелось никуда идти, у нее просто не было сил. Нэнси ушла на свидание, и она устроилась перед экраном, но банальность программы действовала на нервы, и она выключила телевизор. Веселый голос Свердлова тоже подействовал на нервы. В качестве компромисса она предложила ему зайти к ней на квартиру и выпить.

Как только он вошел, вся ее злость испарилась. Телефоны обманчивы. Он выглядел совершенно зеленым и замотанным.

– О каком еще ночном клубе ты говорил? – спросила она. – Ты выглядишь ужасно. Заходи и садись.

– Я не думал, что можно прийти сюда, – ответил он. – Мне хотелось увидеть тебя, я подумал, что немного музыки может быть для нас полезно. Но это лучше. Намного лучше. – Он повернул ее к себе и поцеловал.

Она предложила ему выпить, сварила кофе. Он осмотрелся в гостиной. Они сидели на большом обитом материей диване, который был сделан по специальному заказу Нэнси.

– Очень удобно, – заметил он. – И ты готовишь хороший кофе. Это гораздо лучше, чем ходить по ресторанам. Я думаю, мы оба устали, особенно ты. Напряжение оказалось для тебя непомерным, прости.