Текст книги "Шаг до страсти"

– Нет, – поспешно ответила Джуди. – Нет. Лодер сказал, что тебе не нужно выходить из бунгало! Ты должен оставаться в доме.

– Два дня? Я не должен выходить целых два дня?

– Федор, бога ради, не спорь. Он так сказал. Не вылезайте из дома, пока кто-нибудь не приедет посадить тебя на самолет!

Свердлов стал подниматься по лесенке в спальню.

– Я устал, и мне жарко, – сказал он. – Пойду искупаюсь в бассейне, в котором в первый раз увидел тебя.

Джуди кинулась за ним:

– Перестань быть таким упрямым дураком! Почему ты не можешь сделать так, как сказал Лодер?

Она слышала, как он двигался по комнате, переодеваясь. Она дрожала от страха. В бунгало было безопасно, Лодер не стал бы давать такие инструкции, если бы не имел на то достаточных оснований. Ну почему Свердлов не хочет быть благоразумным и не высовываться наружу? Зачем ему испытывать судьбу? Она сбежала за ним по лестнице. На верхней ступеньке ее встретил Свердлов – в плавках и с полотенцем вокруг плеч.

– Если ты боишься за меня, – сказал он, – пойдем со мной. – Когда она подошла к бассейну, он уже плавал, лениво двигаясь в воде и перевернувшись на спину. – Очень тепло, – крикнул он ей, – тебе понравится.

Джуди одарила его разгневанным взглядом и нырнула.

Он подплыл к ней и обхватил ее тело рукой. Он находился рядом с бортиком и взялся за поручень, поддерживая их обоих на плаву.

– Я знаю, что делаю, – сказал он. – Мои наверняка следят за мной, кто-нибудь прилетел сюда, это точно. Если я хочу попасть на самолет Лодера живым и здоровым, мне нужно вести себя как можно более естественно. Вести себя так, как будто я прилетел провести с тобой уик-энд. Перестань лягаться.

– Не хочу слушать, что ты там говоришь, – зашептала Джуди, он прижал ее к своей голой груди. – Лодер просил, чтобы ты не выходил.

Внезапно Свердлов выпустил поручень, и они ушли под воду. Он сразу же поднял ее над водой и, стиснув ее тело обеими руками, поцеловал.

– Я лучше Лодера знаю, – сказал он. – Намного, намного лучше. Я никогда еще не был так близко к тебе, как сейчас. Поплыли обратно, и я покажу тебе, как я пробирался сюда, прятался и подглядывал, когда ты плавала в одиночестве под луной.

Он заставил ее выпить перед возвращением в бунгало. В спальне на верхнем этаже стояли две кровати. Его чемодан лежал открытым на одной из них. Свердлов поднимался вслед за ней, и у дверей в спальню она повернулась к нему. Там, в бассейне, он обвил ее ноги своими, обхватил ее руками и утянул под воду. Если он переступит порог прежде, чем она придет в себя, ей уже не выдворить его из комнаты.

– Нет, – попросила она. – Прошу тебя, Федор. Я не для этого приехала с тобой сюда.

Она не закрыла дверь перед ним, она ждала, чтобы он ушел сам. Секунду они стояли и смотрели друг на друга, оба были мокрыми, бусинки воды стекали у него по груди и тоненьким ручейком сбегали к ступням, она так замерзла, как будто на ней не было никакого купальника.

– Если я попрошу тебя, неужели ты скажешь мне «нет»?

– Не проси, – умоляющим голосом сказала Джуди. – Пожалуйста, не проси. Мне холодно, я вся мокрая, и я до смерти боюсь...

Он положил руку ей на затылок, она вспомнила, что он делал так, когда они были с ним на острове в первый раз. Рот у него был совсем теплый. Поцелуй говорил многое: не теперь, раз я с тобой нежен, и я умею ждать. Но время придет, мы оба это знаем.

– Иди прими горячий душ, – посоветовал ей Федор. – Если это сделает тебя счастливее, я закажу какой-нибудь еды сюда. Мы останемся в доме сегодня вечером, как сказал мистер Лодер.

Внизу у бара сидели, пили пиво и курили два человека, всем своим видом показывая, как они наслаждаются тишиной тропической ночи. Они поселились в отеле только накануне, места для них не были зарезервированы, они просто приехали и, переговорив наедине с управляющим, получили бунгало по соседству с тем, которое заказал Свердлов. Управляющий даже не удосужился сообщить им, что это бунгало уже оплачено канадской четой среднего возраста, которая поселялась в гостинице каждый год во время мертвого сезона и считала именно это бунгало своим. Он только просмотрел удостоверения, по их просьбе позвонил комиссару полиции и сказал: «Да, конечно да, можете не сомневаться, любую помощь, которая им понадобится» – и повесил трубку.

Когда Джуди увидела, как управляющий пялил на нее и Свердлова глаза, она совершенно неправильно поняла его взгляд. Он также нанял дополнительную прислугу, двух барбадосцев, которым поручили убирать в этих двух бунгало вместо горничной, которая убирала в них постоянно. Это вызвало разговоры среди обслуги, потому что отель был полупустой и работы мало, вовсе не на полный штат. Еще большее удивление вызвало то, что один из вновь нанятых работников принялся полоть цветочные клумбы у стен этих бунгало: садовниками на острове были исключительно женщины – к концу дня управляющему не оставалось ничего другого, как выдать освобожденной от работы горничной, старшему официанту и девочке-садовнику, которая подозревала, что ее собираются уволить, по дополнительной недельной зарплате, строго-настрого приказав им держать язык за зубами, если они не хотят потерять работу. Насколько он понял, речь шла только об уик-энде, поэтому управляющий полагал, что они потерпят это время. Ночью того дня, когда Джуди и Свердлов приехали на остров, он лежал в постели со своей любовницей, которая дулась на него за то, что ему не хотелось заниматься любовью, и мучился, не зная, может ли он продать этот секрет одной из американских газет, когда все это закончится. Что бы ни было «это», он не имел представления, почему двое сотрудников британской службы безопасности ведут наблюдение за русским или с какой стати под его окнами под надуманным предлогом копошатся двое из группы специального назначения барбадосской полиции. Ему и не хотелось ничего знать, пока не кончится уик-энд и пока все благополучно не завершится. Он перевернулся на другой бок и захрапел.

Рано утром следующего дня, как только встало солнце и над западным берегом стали собираться клубы облаков, из-за маленького мыса, защищавшего самый роскошный на острове отель с его песчаным пляжем от океанских валов, вышла небольшая яхта. Она шла под парусами, хотя на ней имелся мощный мотор. Ветер подхватил ее и понес по неспокойному синему морю. Примерно в четверти мили от отеля «Прибрежный» яхта сбросила паруса и стала на якорь. Двое спрыгнули за борт и принялись резвиться в воде, смеясь и громко крича. Третий человек забросил удочки. Четвертый, плотного телосложения, с седеющими волосами, подстриженными ежиком, забрался на мачту и в бинокль рассматривал бунгало на берегу. Каждые четверть часа он менялся местами с удильщиком. Купальщики забрались обратно на борт и загорали на солнышке.

Удивительное дело, Джуди спала очень крепко. Свердлов настоял, чтобы она первой пошла наверх, как только они поужинали. Он заказал бутылку виски, чем несказанно огорчил ее, и предложил ей идти спать, не дожидаясь его. Никто из них ни словом не обмолвился, что, поднявшись, он побеспокоит ее. Когда она проснулась, вторая кровать была пустой. Она до смерти перепугалась. Соскочив с постели, она бросилась к лестнице:

– Федор! Федор?

– Доброе утро. – Она уже наполовину спустилась вниз, когда увидела его. От нервного напряжения у нее болела голова. Стоявшая в гостиной софа раскладывалась, и получалась двойная постель. Она совсем позабыла про это. Свердлов спал, укрывшись своим плащом.

– А я подумала, что ты вышел, – сказала Джуди. Она спустилась вниз. Федор подошел к ней. В тот же момент она заметила две вещи: ее ночная сорочка была прозрачной, а ее груди отчетливо просматривались сквозь нее; и бутылка виски, стоявшая рядом с телефоном, опустела на три четверти.

– Я совершенно не пьян сейчас, – сказал Свердлов. – Но пойди накинь что-нибудь. Я не могу быть спокойным, видя тебя такой.

Она взбежала наверх. Одеваясь, она слышала, как он чем-то звенел на кухоньке. Вниз она спустилась в брюках и в рубашке, он вышел ей навстречу с подносом, на котором стояли кофе и блюдо с фруктами.

– Ты хорошо спала, – заметил он. – Я поднимался один раз взглянуть на тебя. Тебе нужно было выспаться, ты очень устала.

– А ты напился, – сказала Джуди. – Зачем ты это сделал, а вдруг бы что-нибудь случилось, а ты пьяный?

– Я никогда не бываю пьяным. – Он пил кофе. Волосы на голове стояли торчком, под глазами залегли глубокие тени.

– Здесь очень душно, – произнесла она. – Давай откроем раздвижную дверь и немного подышим свежим воздухом.

Он подошел и встал у нее за спиной, когда она пыталась открыть задвижку.

– Ты такая красивая, когда спишь, – сказал он. – Поцелуй меня и скажи «доброе утро», и не сердись из-за виски. Оно помогло мне остаться внизу.

На маленькой яхте седовласый настраивал бинокль, быстро крутя колесико, чтобы две фигуры у стеклянной двери оказались в фокусе. Мужскую фигуру стало видно более отчетливо, когда она отделилась от фигуры поменьше, стекло мешало разглядеть его лицо. Наблюдатель ждал, почти не шевелясь. Затем вдруг прикусил верхнюю губу. Стеклянная дверь сдвинулась с места и стала медленно отодвигаться. Он настроил бинокль получше, и секунды через две мужчина увеличился в линзах и стал виден совершенно отчетливо. Седовласый опустил бинокль и негромко заговорил с теми, кто находился на деке.

– Это он. Второе бунгало от конца. – Человек, ловивший рыбу, отложил удочку. Взяв бинокль, он с минуту всматривался в них. – Двери открыты, – сказал он. Все четверо теперь собрались вместе и стали по очереди смотреть в бинокль. – Очень неосторожно, – заметил седовласый, – Очень, очень неосторожно. Спускай шлюпку, нужно торопиться.

* * *

– Пошел дождь, – сказала Джуди. – Похоже, собирается настоящий шторм. Взгляни, видишь, маленькая лодка, вон там, не хотела бы я оказаться в ней!

– Ты что, плохой моряк?

Он посмотрел в ту сторону, куда она показывала: на вздымавшихся волнах, как игрушка, плясала яхта.

– Я не люблю волнения на море. Мой муж обожал ходить под парусом, на погоду он не обращал внимания.

– Знаешь, – заметил Свердлов, – ты никогда не говорила о муже. О своем любовнике-англичанине – да, но ничего – о муже. Почему?

– Я чувствую себя виноватой перед ним, наверное, поэтому, – ответила Джуди. – Посмотри, стало задувать, лучше закрыть дверь, я это сделаю. Мне как-то не по себе оттого, что ты слишком выставляешься. – Он не возражал – пусть делает, как желает, ему не хотелось спорить, усиливая тем самым напряжение, в котором она находилась из-за него все это время. Сидя на диване, который он снова сложил, Свердлов смотрел, как Джуди закрывала стеклянную дверь. Она двигалась легко, но последние три дюйма стало заедать. Нужно было еще поднажать, чтобы дверь встала на место. Джуди потянула, и ей показалось, что собачка вошла в паз.

– В чем виноватой? – спросил Свердлов. – Расскажи мне, что же ты такое сделала?

Она подошла и села рядом с ним, они закурили, и она позволила ему обнять себя одной рукой.

– Скорее не сделала. Я же говорила тебе, что его убило. Мы были женаты три года. Но последние два я его не любила. Так что, видишь сам, похвастаться мне нечем: он – потом Ричард...

– А я и не жалуюсь, – запротестовал Свердлов. – Ты меня устраиваешь. Если ты любила его год, значит, в нем было что-то, и наверное, он был счастлив.

– Он был очень счастлив. – Джуди смотрела, как дождь молотил по песчаному берегу, взрывая песок как пулеметными очередями. – Он наслаждался всем, что делал, он был абсолютно несложный человек. По крайней мере я убеждала себя потом, что он вряд ли понимал, как мало между нами было понимания. Жизнь у нас состояла из одних развлечений – вечеринка за вечеринкой без остановки. Когда я вспоминаю ту жизнь, вижу, что для меня она стала адом уже месяцев через восемь, через год. Если бы его не убило, бедную овечку, я бы ушла от него.

– От меня тебе уйти не удастся, – вставил Свердлов. – Взгляни, какой дождь. Помнишь, в первый день, когда мы заговорили, шел дождь, мы сидели вон там. Я тебе сказал, чтобы ты не сидела под ядовитым деревом.

– Машинил, – сказала она. – Помню. Мне хотелось читать книгу и зализывать свои раны, а ты никак не уходил. Ты самый неотвязчивый человек, каких я только знаю. Скажи-ка мне кое-что: ты жалеешь, что все так обернулось? Что придется жить в изгнании, прячась и убегая?

– Я не прячусь, – улыбнулся Свердлов. – Я жду, когда закончится дождь, и тогда я пойду купаться. Ну, а насчет того, жалею ли я... – Он пожал плечами, а потом сжал ее в объятиях. – Я человек русский, а мы верим в судьбу. В общем-то мы ее и придумали, как волшебные сказки. Очень удобно, если что-нибудь не получилось, ты никогда не виноват. Судьба. Мало радости уехать и жить рядом с мистером Лодером, но еще меньше удовольствия сидеть сейчас на Лубянке. Очень многим из тех, с кем я работал, не повезет так, как повезло мне. Когда ты приедешь в Англию? Через месяц? Нильсону хватит месяца, чтобы подобрать себе новую секретаршу.

– Федор. Я не собираюсь приезжать. Ты же знаешь. Хватит шутить. Хотела бы я услышать что-нибудь от Лодера. Он обещал в субботу вечером. Почему нам ничего не сообщают?

– Сообщат, – успокоил ее Свердлов. – А я готов. То, что я обещал, в моем чемодане наверху.

– Это то досье, о котором ты говорил, – сказала она. – Синий. Я помню, ты спрашивал меня об этом в тот вечер, когда мы беседовали с Меменовым. Настоящий синий. Думаю, ты прав, это может быть англичанин, и к тому же с очень извращенным чувством юмора. Ты куда это собрался?

– Дождь кончился, – заметил Свердлов. – Поднимусь побриться, потом мы пойдем поплаваем в бассейне и я покажу тебе, как заниматься любовью в воде. Не говори, что я не должен идти в бассейн или что Лодер велел сидеть взаперти. Вот буду в Англии, он может обращаться со мной, как с пленником. Но только тогда.

Он поднялся наверх так быстро, что Джуди не успела открыть рта и возразить. Потом зазвонил телефон:

– Миссис Ферроу?

– Да. Кто говорит? – Наверху зашумел душ, она слышала, как зашелестела вода и как запел Свердлов, которого природа начисто лишила слуха.

– На самолете, вылетающем сегодня в семь тридцать, есть место, скажите своему другу, чтобы он был готов в шесть. Мы приедем и отвезем его в аэропорт.

– Слава тебе, господи, – с жаром произнесла Джуди. – А я уже начала думать, что-нибудь случилось. Послушайте, он не хочет сидеть в бунгало. Я не могу с ним сладить, он не хочет – и все тут. Через несколько минут он собирается поплавать в бассейне.

На другом конце замолчали. Голос, который говорил с ней, стал приглушенным: трубку закрыли рукой и говорили с кем-то еще.

– Вы объяснили ему эту часть инструкций?

– Да, – подтвердила она. – Я все ему сказала, как было велено. Но он и вчера вечером не стал слушать. Он спустится через несколько минут. Вот черт, солнце выходит...

– Ладно, миссис Ферроу. Не беспокойтесь. Мы за ним приглядим. – Голос был интеллигентный, звучал молодо, в нем слышалась командная нотка.

Она отошла от телефона и посмотрела в сторону пляжа. Он потемнел от дождя и был весь изрыт водяными потоками, но сквозь облака пробивалось солнце и казалось горящим драгоценным камнем на клочке голубого неба. По кромке воды шли три человека, они перекидывали от одного к другому пляжный мяч. Джуди отвернулась. Душа больше не было слышно, прекратилось и пение. Она вздохнула с облегчением: с самолетом все в порядке, люди Лодера неподалеку, ждать осталось всего каких-нибудь шесть часов, и тогда он будет в полной безопасности.

Она поднялась и постучала в дверь ванной.

– Был телефонный звонок, – сообщила она. – Все готово. За тобой заедут в шесть и отвезут в аэропорт. – Вдруг она прислонилась к двери, силы оставили ее. – Я была в состоянии шока... Я так боялась за тебя. Слава богу, скоро это закончится.

– Мы сейчас отлично пообедаем, – через дверь крикнул Свердлов. В голосе слышалось облегчение. Такое же, как у Джуди. – Выпьем шампанского. Быстренько собирайся и приходи вниз. Душенька, ты вела себя храбро, как никто.

Дверь внезапно отворилась, из нее высунулась рука, с нее капала вода.

Джуди схватила ее, и секунду они пожимали друг другу руки. Оба молчали. Из всех ее воспоминаний, которые она потом перебирала в голове, это было самое щемящее.

Она вошла в свою комнату, закрыла дверь и села на кровать. Она слышала, как Свердлов, покинув ванну, сошел вниз по лестнице. Усилием воли она заставила себя переодеться в купальник. Через несколько часов он будет в самолете на пути в Англию. Люди Лодера рядом и ведут наблюдение. Свердлов был прав, все ее страхи преувеличены и напрасны. Нет абсолютно никаких причин, чтобы в тот самый момент, когда опасность уже позади, эти страхи неожиданно возобновились, и с такой слепой силой.

За стенами бунгало ветер изо всех сил трепал деревья, вспенивал поверхность моря, в небе сияло солнце, несколько купальщиков осмелились войти в воду у самого берега. Стоявшая на якоре в море яхточка подпрыгивала на волнах. Когда Свердлов спустился по лестнице, раздвижная дверь под воздействием вибрации съехала по алюминиевому рельсу, и в образовавшуюся щель протиснулся ветер. Дверь отодвинулась еще на два-три дюйма, и под собственным весом по инерции продолжала скользить, расширяя щель.

На пляже напротив бунгало трое продолжали играть в мячик, и фигура Свердлова хорошо просматривалась с берега, когда он пересекал комнату, спустившись с лестницы. Всего мгновение, потому что расположенная на первом этаже гостиная не была видна с улицы.

Дверь перестала двигаться. Она открылась примерно на фут. Пляжный мяч попал в руки одного из играющих, он уронил его на песок. Они образовывали треугольник, и этот человек стоял в его вершине. Он широко расставил ноги, голову немного закинул назад. У него была отличная фигура атлета, мощный мускулистый торс, но волосы совсем седые и коротко подстриженные. Внезапно он замахнулся рукой, и все тело подалось вперед вслед за брошенным предметом – что-то небольшое и тяжелое пролетело двадцать футов, отделявших пляж от бунгало, и исчезло в узкой щели между стеклянной дверью и косяком.

Джуди была у двери ванной, когда вдруг услышала треск, похожий на треск фейерверка. Комната внизу, казалось, растворилась в слепящем желтом пламени. За треском последовала вспышка совершенно неземного огня, окруженного клубами дыма и неимоверным жаром, словно в комнате под ней началось извержение вулкана. Она упала на спину, разорвав окружавшую тишину своим криком прежде, чем победный рев всепоглощающего огня подмял под себя все другие звуки.

* * *

У Фергуса Стефенсона давно уже сложилась привычка перед уходом на работу прочитывать все американские и английские газеты. Он завтракал у себя в кабинете, очень скромно: хрустящие хлебцы, мармелад и чай. За едой он начинал с английских газет, с которыми легко управляться одной рукой, затем переходил к толстым американским. Читал он быстро, но не пропускал ни одного, даже самого незначительного, сообщения, которое бы относилось к политическим, экономическим или социальным проблемам и событиям в мире. В разделе «Иностранные новости» был удобно расположен параграф под выделенным жирным шрифтом заголовком:

«Советский гражданин сгорел заживо в отеле».

Стефенсон поставил чашку с чаем обратно на поднос. Сообщение не отличалось пространностью: на этот момент известны только некоторые подробности. Заметка излагала факты в том виде, как они были установлены на месте. Русский турист, зарегистрировавшийся под именем Ф. Г. Свердлова, стал жертвой вспыхнувшего пожара в бунгало отеля «Прибрежный», на западном берегу Барбадоса. Удалось спасти англичанку, проживающую в Нью-Йорке, она доставлена в госпиталь на острове. Миссис Ферроу.

Причины пожара не установлены, но предполагают, что виной тому короткое замыкание. Бунгало сгорело дотла, серьезно пострадали соседние здания. И больше ничего. Стефенсон посмотрел на дату. Трехдневной давности. Какой-то русский турист. Ф. Г. Свердлов. Его уведомление не опоздало. Он обвел параграф карандашом. Его секретарша просматривала все газеты в офисе и вырезала помеченные им материалы для досье. Он пожалел Джуди Ферроу, и надеялся, что она пострадала не слишком серьезно. Незадолго до полудня он позвонил Лодеру и пригласил на ленч.

Они встретились в маленьком ресторанчике. Сюда не заходили дипломаты, но зато собирались многие ведущие журналисты города. Фергус перекинулся ничего не значащими фразами с несколькими из них, обращаясь к каждому по имени. Он никогда не упускал случая продемонстрировать им открытость, старался быть приятным. Его очень любили представители прессы.

Они сидели за угловым столиком с видом на улицу, в помещении работал кондиционер, все было просто замечательно. Он подумал, что Лодер выглядит каким-то помятым и желтым. Под мышками у него расползлись пятна пота.

– Мне тут попалось на глаза сообщение о русском, сгоревшем на Барбадосе, – проговорил Фергус. – Это что, та самая парочка, о которой мы говорили несколько недель назад, как его, Ричард Патерсон и его подруга?

– Да, – сказал Лодер. Перед ними положили меню. Он заказал дыню и цыпленка. Американские бифштексы во всю тарелку не пришлись Лодеру по вкусу; он утверждал, что у них вкус опилок и бумажных отходов. Он слышал, как Фергус заказал омлет и салат из лангуста.

– Какое-то странное происшествие. – Стефенсон вернулся к той же теме.

– Мягко сказано. – Лодер резал ложкой ломоть дыни. – Здесь просто напортачили, то есть напортачил я.

– Ну? Не может этого быть, – предупредительным тоном сказал Фергус. – Вы расскажете мне, что произошло?

– Не вижу причин скрывать. – Лодер покачал головой.

По-видимому, он был рад случаю поговорить, рад сочувствию, прозвучавшему в голосе посланника.

– Я все понял неверно. Свердлов и не думал вербовать миссис Ферроу. Он хотел перейти к нам. Все было подготовлено. Они поехали для отвода глаз на Барбадос. Оттуда его должны были переправить самолетом в Лондон.

– Боже, – промолвил Фергус. Перед ними поставили второе, но Лодер говорил не останавливаясь.

– Он был здесь у русских самым важным человеком, и заполучить его было бы фантастической удачей. Но, видимо, кто-то предупредил их. На острове его уже встречали.

– А потом пожар, – сказал Фергус. – Это не был просто несчастный случай?

– Несчастный случай? – Лодер рассмеялся, хотя довольно мрачно. – Какой несчастный случай может быть с напалмом?! Они использовали напалм.

Фергуса передернуло. Лучше бы Лодер промолчал.

– Представляю. А что с девушкой?

– Обожжена, – ответил Лодер. – Но ей чертовски повезло, что она осталась в живых. Она была в комнате наверху. Наши ребята разбили окна и вытащили ее.

– А где был Свердлов?

– Внизу. У него не было и одного шанса из миллиона. Напалм – страшная штука на открытых местах. Можете себе представить, что это такое в замкнутом пространстве...

– Лучше не думать об этом. – Фергус отпил вина. Лицо у него побледнело. – Какая ужасная новость.

– Вы как-то сказали, что это грязное дело, – заметил Лодер. Он ел, но без всякого аппетита. – Довольно точно сказано. Нужно еще посетить миссис Ферроу. Думаю, я ей обязан. Большого удовольствия не предвижу.

– Вы сделали все, что могли, – с симпатией в голосе сказал Фергус. – Уверен, вашей вины в этом нет.

– Сообщите это моему шефу, – усмехнулся Лодер. – Хороший цыпленок.

– Мне нравится здешняя пища. – Фергус помог перевести разговор на другую тему. Они просидели почти два часа, говорили про книги и выставку картин, которая встретила противоречивый прием в Нью-Йорке. Лодер стыдливо пробормотал, что обязательно сходит и посмотрит ее. Когда они вышли из ресторана, то договорились, что Фергус выберет день и они пойдут вместе.

На работу он вернулся успокоенным, готовым заняться делом, и с искренним удовольствием думал о том, как они с Лодером пойдут на эту выставку. Классовая принадлежность и происхождение, делавшие практически невозможным их сближение, значили для Фергуса все меньше и меньше, когда он начинал смотреть на Лодера как на друга. Уже многие годы он не встречал человека, с которым мог бы отдохнуть и разделить свои интересы. Он вызвал секретаршу и начал длинную диктовку. Впервые за прошедшие две недели он почувствовал себя другим человеком – страх подействовал на него сильнее, чем он думал. Теперь в голове прояснилось, вернулась прежняя энергия.

Свердлов мертв, и то, что он знал о Синем, умерло вместе с ним, сгорев в испепеляющем огне. Напалм в замкнутом пространстве. Он гнал эту мысль. Долгие годы жизни в притворстве научили его правилу, что прошлому никогда нельзя позволять возвращаться в настоящее. Человеку, делающему то, что делал он, нельзя позволить себе роскошь предаваться воспоминаниям, злорадствовать или печалиться о прошлом. Есть только настоящее. Он даже не подумает сообщить жене о том, что приключилось. Она больше не возвращалась к этой теме, и инстинкт подсказывал ему, что никогда и не вернется.

При всей ее толстокожести, это событие она предпочла бы забыть. Как мог забыть теперь и он. Опасность миновала. Ему ничего не угрожает.

* * *

Палата в больнице святой Патриции была уютная, прохладная. Три недели Джуди лежала и смотрела на открывающийся за окошком вид. Там был красивый садик, зеленела травка, которую постоянно поливали в борьбе против палящих лучей солнца, цвели аккуратные клумбы ярко-малиновых калл, красного жасмина, тонкий запах которого проникал внутрь палаты. Дальше за садом искрилась под солнцем полоска синего моря, два раза она видела на горизонте медленно двигающийся белый океанский лайнер. Налетали штормы, и тогда небо темнело и дождь потоками хлестал по стеклам.

Ночью эту картину сменял лунный пейзаж. За окнами не было освещения; море и сад, жасмин и пальмы на берегу ласкали взор, пока светила луна – стоило ей скрыться за облаками, как все исчезало. Сбоку у окошка росло высокое тамариндовое дерево, и ветер раздувал его грациозные ветви. Масса стручков, набитых созревшими семенами, усыпала тамаринд. Джуди попросила, и монахини подвинули ее кровать так, чтобы она видела дерево в окне. Когда она чувствовала себя получше, она вставала с кровати и садилась в кресло. Она не читала, отправила назад даже присланный ей радиоприемник. Все время она проводила, глядя из окна на садик и море. Ожоги на ногах затянулись, они были второй степени. Зажил и глубокий порез на правой руке, который она получила, пытаясь выбраться из огня через окно, но шрам останется до конца жизни.

То утро вспоминалось как в тумане, мозг отказывался воспринимать детали, чувство ужаса не хотело уходить, и пережить это еще раз, даже мысленно, было невозможно. Все произошло невероятно быстро, это она поняла потом, хотя секунды, когда она кричала, пытаясь раздвинуть жалюзи на окнах, мешавшие ей вырваться из ада, казались в тот момент нескончаемыми. Из преисподней, в которую превратился первый этаж, вырывались языки пламени с дымом, огонь ревел как раненый зверь, набрасываясь на стены и лестницу. Джуди почти уже потеряла сознание, когда двое барбадосских полицейских, дежуривших у бунгало, с помощью топора пробились внутрь и вытащили ее из горящего дома. Одежда на ней тлела, прорвавшийся между половицами огонь обжег ноги. Через две минуты после того, как ее спасли, рухнула крыша, бунгало разверзлось, как жерло вулкана, выбросив в небо огромный огненный язык.

Ее отвезли в частную больницу святой Патриции, а не в новую больницу в Бриджтауне. Здесь было легче охранять ее комнату и организовать ненавязчивый контроль за посетителями. Но ко времени, когда она готовилась выписываться, охрану сняли. Никто не собирался причинять ей вред. Живая или мертвая, она никого не интересовала. Со Свердловым разделались свои, и англичане спокойно отозвали свою службу безопасности. На территории больницы дежурил всего один барбадосский полицейский.

В первую же неделю Нэнси прилетела проведать ее. Она сидела у кровати, держала Джуди за руку, передала привет от Сэма Нильсона, повторяла привычные слова о том, что не нужно печалиться, все будет хорошо, пытаясь облегчить страдания человека, которого невозможно утешить. Анальгетики притупляли физическую боль. Но медицина не придумала еще средства заглушать душевные страдания. Она была благодарна Нэнси за приезд и сочувствие. Хорошо, что Сэм готов помочь во всем, что ей нужно, она ценит отзывчивость друзей, приславших ей письма. Однажды заявился даже управляющий гостиницей с огромным букетом цветов. Ей было приятно, что люди жалели ее и хотели помочь. Но помочь ничем не могли.

Никто не в силах вернуть человека, чей голос у нее в голове звучал отчетливее утешающих голосов живых людей, или вернуть прикосновение руки, державшей ее руку. Последнее прикосновение.

Его нет в живых. Он спустился по лестнице, она слышала, как он пересек комнату внизу. Через несколько секунд в комнату через приоткрывшуюся дверь влетела маленькая смертоносная бомба.

В больницу приходил незнакомый человек. Ей показалось, что она когда-то с ним говорила. Он поинтересовался, не нуждается ли она в чем-нибудь, не нужно ли чего-нибудь сделать перед ее отлетом в Штаты. Она покачала головой. Ничего не нужно. Ей ничего не нужно. Он рассказал, как ее спасали, объяснив, что бомбу бросили в приоткрывшуюся дверь. Огонь очень быстро и с такой интенсивностью распространился потому, сказал он, что бомбу начинили напалмом. Она не задала ему одного-единственного вопроса, который мучил ее. Это было бесполезно. Она знала ответ. И он тоже не обмолвился об этом ни словом. Протянув ей руку на прощание, он сказал:

– До свидания, миссис Ферроу, извините.

Когда он ушел, она вспомнила, что у него тот самый голос, который сообщил ей про место на самолете за мгновение до взрыва.

Теперь она пришла в себя и окрепла. Она думала об отъезде. Монахини хорошо понимали, как ей хочется, чтобы ее оставили в покое и, наоборот, как не хочется возвращаться во внешний мир. Они предложили ей оставаться в палате сколько ей будет угодно – словно главная сестра-монахиня знала, что тело Джуди исцеляется быстрее, чем душа. Но спасаться здесь вечно не получится. Как только Джуди подумала об этом, она поняла, что пора уезжать.

На следующее утро прилетает Нэнси, и они возвратятся с ней вместе в Нью-Йорк. Она поживет у Нильсонов с неделю или дольше, так пожелал Сэм. У нее не хватило сил отказать им. Ну что же, она доставит удовольствие миссис Нильсон, которой так хочется взять на себя заботу о ней.

Джуди наклонилась вперед в кресле. Пять часов. Очень скоро из моря выползет первая серая тень, как будто кто-то вытягивает шторки наверх и постепенно закрывает ими солнце. Она вспомнила, что именно так думала о сумерках на Барбадосе, когда в первый раз приехала сюда, убежав от Ричарда Патерсона. Убежав от заурядного приключения с женатым мужчиной и чувствуя себя при этом обиженной и несчастной. Когда она сравнила это с тем, что переживала сейчас, ей стало так горько, что ее всю передернуло.