Текст книги "36 вопросов по истории Великого княжества Литовского"

Как была устроена жизнь литовской шляхты и магнатов?

Одним из двух главных стержней шляхетского мировоззрения было военное дело. Идеология так называемого сарматизма, обосновывающая привилегированное положение дворян по сравнению с крестьянами Речи Посполитой, повествовала о том, что шляхтичи были потомками воинственного племени сарматов, якобы покорившего местные народы Речи Посполитой. Поэтому шляхтич-сармат просто обязан был стать бравым воином.

Оттачивались некоторые навыки бойца можно было во время охоты, а продемонстрировать в реальности не только на войне, но и в поединке. Поединки эти могли случиться где угодно, в том числе и в святых стенах монастыря или храма.

Благородство знатных воинов не всегда успевало просочиться в душу накачанного страхом шляхтича, поэтому иногда, или даже стоит сказать: нередко, дворяне пользовались подлыми приёмами.

Так, например, 2 августа 1662 года, Ян Владислав Почебут-Одляницкий, согласно его дневнику, подрался с неким Ялошой и ранил противника в руку, после чего подоспел брат Ялоши. Недруги задумали отвлечь Яна разговором, а потом принялись палить в него из пистолетов, но успевший отскочить Ян схватился за ружьё.

Вот такая история, в духе боевиков 90-х. Несмотря на нешуточный накал страстей никто из шляхтичей не был убит.

Вторым стержнем шляхетского мировоззрения, конечно же, была вера. Многочисленные христианские праздники, визиты на службы в церкви, закладка храмов и даже дальние паломничества: всё это являлось органичной частью жизни шляхетского сословия.

Не забывали шляхтичи и о развлечениях, среди которых была, например, выше упомянутая охота.

Визиты друг к другу и дикие попойки, нередко сопровождавшиеся танцами, также являлись любимым видом отдыха привилегированного класса ВКЛ.

В рамках политической жизни, важнейшей для шляхты ВКЛ была система сеймиков, прижившаяся, а затем и ликвидированная в Литве, в период XVI – XVIII столетий.

Сеймик был собранием шляхты всего повета или воеводства, на котором благородные, и зачастую нетрезвые, крикливые сарматы, обсуждали насущные дела. Обычно такие сборы проходили в костёлах.

Сеймики имели разное предназначение. На одних решали кого послать на главный сейм страны, на других выбирали шляхтичей на различные должности, на третьих обсуждали вопросы налогов и т. д.

Упомянутые выше должности составляли своеобразную карьерную лестницу шляхтича. Для продвижения вверх шляхтичу, разумеется, не нужно было корпеть на офисных планёрках, как это делает менеджер среднего звена в XXI веке. Хорошая карьера строилась благодаря принадлежности к влиятельной в повете семье, но иногда и простой бедный шляхтич мог чего-то достичь, с помощью особых личных качеств и удачи – то есть карьеры литовских дворян несколько напоминают карьеры голливудских кинозвёзд.

Список шляхетских должностей был достаточно широким и первоначально занимаемые посты предполагали некоторые реальные действия, к примеру, ловчий занимался организацией охоты монарха.

Однако со временем большинство должностей стали, по сути, почётными титулами и не требовали от носителей каких-либо действий.

На вершине поветовой иерархии стоял поветовый маршалок, а где-то у основания лестницы лежали должности мостовничего, деревничего, неводничего.

Жили шляхтичи ВКЛ в деревянных сельских и городских домах, редко квартируя в каменицах, доступных, в основном, самым богатым дворянам. Передвигались обычно верхом и в повозках.

На столе у средней и богатой шляхты нередко было много мясных и рыбных блюд, поданных в практичной металлической посуде, а винная карта могла включать венгерское вино и другой импорт.

Рацион бедного шляхтича более-менее соответствовал рациону крестьян и включал злаки, горох и солонину, а опьянение приходилось вызывать самостоятельно изготовленными спиртными напитками.

Шляхтичи носили жупан, то есть длинный кафтан, на который надевали кунтуш, иначе говоря, плащ с отверстиями на рукавах. Ноги облачали в шаровары, использовали различные головные уборы и пояса. К поясу нужно было непременно привесить саблю – знак благородного происхождения.

Идеология сарматизма, связывающая этот народ с востоком, обуславливала восточные ноты в одежде шляхты.

Верхняя прослойка шляхты, то есть наиболее богатые её представители, именуется магнатами.

Жизнь магнатов во многом соответствовала жизни простой шляхты, разумеется, с поправкой на масштаб.

Магнаты тоже придерживались идеологии сарматизма и поддерживали культ милитарных занятий. Она также строили храмы, но не скромные часовни, а жемчужины зодчества, которые нередко становились величественными родовыми усыпальницами, как это было в случае костёла Божьего Тела в Несвиже. Магнаты тоже продвигались по карьерной лестнице, но занимали высшие посты в государстве, почти недоступные даже средней шляхте, не говоря уже о беднейших дворянах ВКЛ. Магнаты вершили историю страны и выступали патронами менее влиятельной шляхты, которая собиралась вокруг магнатов в целые частные армии. И хотя формально магнаты и бедная шляхта были равны друг другу, в реальности безземельного шляхтича и князя Казимира Яна Сапегу разделяла огромная пропасть. При этом и мелкий шляхтюк, и богатейший князь были кем-то вроде божеств для зависимой челяди – самой угнетаемой и несчастной части населения Великого княжества Литовского.

Как жили крестьяне и мещане ВКЛ?

Структура крестьянского сословия ВКЛ была весьма сложной, и, кроме того, претерпевала довольно существенные изменения на протяжении веков. Можно, однако, выделить своеобразные полюса в этом слое общества.

Наиболее свободными и обладающими самым большим объёмом прав были панцирные бояре, деградировавшие из дворянского сословия Древней Руси. Пожалуй, эта категория свободных и военнообязанных земледельцев относилась к некоему промежуточному звену между крестьянами и дворянством. Наиболее близким аналогом такого социального слоя можно назвать сословие казаков.

По уровню социальных возможностей, недалеко от панцирных бояр стояли главы крестьянских общин (сельские войты, тиуны и др.) и свободные, наиболее квалифицированные, крестьянские работники.

На противоположной стороне, или, если можно так выразиться, на самом дне сословной иерархии Литвы находилась челядь – по сути, рабы.

Разумеется, жизнь разных представителей селянского сословия была различной, и если богатый панцирный боярин приближался на социальной лестнице к мелкой шляхте, то наиболее закрепощённые челядины скорее напоминали домашний скот.

Между крайними пунктами существовало множество других групп крестьян, одни из которых обладали свободой перемещения (назывались «похожими»), а другие были закреплены за феодалом без права перехода к другому хозяину (звались «непохожие»).

Крестьяне должны были работать на хозяина, которым мог быть как шляхтич, так и сам монарх. Называлась эта принудительная работа панщиной. Кроме того, в определённых случаях, крестьяне отдавали хозяевам деньги, изделия и продукты, то есть уплачивали чинш.

Жизнь крестьян в панских имениях нередко была более тяжёлой, чем жизнь их товарищей на землях великого князя.

В противовес некоторым представлениям о большой толерантности и высоком уровне социальной свободы в Литве (а эти представления в целом, не лишены оснований), положение крестьянского сословия в Княжестве было одним из самых бедственных во всей Европе.

Интересно, что в Швеции, Швейцарии и некоторых других странах, не существовало полноценного и массового закрепощения крестьян: случались лишь отдельные эпизоды ущемления прав вольных землепашцев.

Иначе была устроена жизнь мещан ВКЛ. К вольным жителям городов были адресованы документы правителей, мещане могли занимать должности в иерархии чиновников магистрата, могли владеть землёй и челядью, и даже сделать неплохую карьеру духовных лиц.

Некоторые мещане были гораздо богаче нищих шляхтичей-голот, что обуславливало браки между представителями этих сословий, хотя для бедных, но обычно гордых шляхтичей, такой союз и был формальным мезальянсом.

Некоторые мещане получали образование. Горожане делали основательные пожертвования храмам, на манер шляхты, как например гродненский мещанин Матвей Тарасович, пожертвовавший гродненским монахам-бернардинцам участок земли, до этого купленный у самого Льва Сапеги.

Таким образом, мещане ВКЛ находились на совершенно ином уровне возможностей, по сравнению с невольной челядью и даже свободными крестьянами.

Было ли в Великом княжестве Литовском рабство?

Рабы существовали не только на территориях древних литовцев, но и на землях Древнерусского Государства.

О большом количество рабов в Литве писал Ян Другош, в XV веке. Невольничество в ту эпоху уже не было примитивным патриархальным рабством и начинало оформляться законодательно в документах литовских правителей.

Обычно, в качестве важнейшего документа, закрепощающего крестьян, специалисты, в частности Л. Л. Голубева, называют привилей великого князя Казимира от 1447 года. Своей высочайшей волей монарх извещал, что:

«А также мы, или урядники наши, тех выше названных князей, рыцарей, шляхтичей, бояр, мещан из земель наших литовских и русских, и жамойтских, и прочих, людей данников, извечных, селян, невольников, любого пола и стана, не примем и урядникам нашим принять не позволим. Также и прелаты, князья, паны, шляхтичи, бояре и мещане Великого княжества Литовского, Русского и Жамойтского таких же людей наших и наших приемников, какого бы ни были пола и стана, не будут принимать сами, а также не отважатся принимать через своих урядников».

Таким образом и без того находящиеся в неволе крестьяне не имели, согласно привилею Казимира, права перехода к другому хозяину. Фактически такая юридическая норма стирала последние тонкие отличия невольных людей ВКЛ от рабов Древнего Рима.

В XVI столетии невольные люди Литвы фигурируют под разными названиями: «челядь», «парабки», «невольники». Суть от этого менялась мало. Челядь была движимым имуществом феодалов и даже мещан. Невольного человека можно было покупать, продавать, дарить, завещать и отдавать в залог.

Невольниками владели не только миряне, но и духовные лица и учреждения, в частности, монастыри.

Несмотря на привычное присутствие рабов, делавшее подобное положение вещей нормальным, многие жители ВКЛ понимали бедственное состояние невольников и стремились помочь им. В среде богатой шляхты считалось, в некотором роде, хорошим тоном освобождать челядь, тем самым совершая благодеяние, которое должно было пойти в зачёт христианским дворянам на Страшном Суде.

В завещании канцлера ВКЛ Астафея Воловича, жившего в XVI веке, можно прочесть следующие строки:

«Кроме того, оговариваю, чтобы во всех имениях моих невольника или наследственным правом неволенного человека не было, мужского пола или женского, даже если бы он был заключённым и должником, надлежит ему служить вольно».

В архивах можно найти огромное количество документов, описывающих различные юридические акты, связанные с челядью.

Автор хочет процитировать здесь один из своих любимых материалов, документ архива гродненского земского суда, датированный 31-м июля 1539 года.

Некая Васица Инцова жаловалась на Романа Кудаевича, который держал в неволе её дочь. Дело судил Войтех Требский. Васица, согласно её словам, заложила дочь, по имени Маланка, мещанину Кудаевичу за полукопу, или, иначе говоря, 30 грошей. Но Кудаевич почему-то взял дочь в неволю, что, согласно Васице, противоречило договору. Однако Кудаевич не сдавался и показал следующее:

«Правда, что она мне ту свою дочку не дала в залог, а продала в холопство, за копу грошей, а не за пол копы, как она говорит».

В доказательство своих слов Роман предъявил судье купчий лист. Да, дорогой читатель, у Кудаевича был даже чек на покупку, всё как в XXI веке. Только спор покупателя и продавца был не из-за какого-нибудь гаджета, купленного в супермаркете электроники, а из-за приобретённой девушки.

Васица не сдавалась и настаивала на своей версии с залогом дочки.

Требский решил выслушать свидетеля со стороны Романа, которым оказался Гришка Митькович, приложивший печать к купчей на Маланку. Гришка явился в ратушу и засвидетельствовал, что:

«При том был, как Роман ту девку купил».

Составив впечатление Требский постановил следующее:

«Я, выслушав жалобы и спор сторон, и видя неверную речь, которая противна праву Божию, как и христианскому, сказал купчий лист забрать, а пану Роману велел деньги свои, копу грошей, взять. А ту девку из неволи незаконной вызволить, ибо это недостойная вещь, когда мать дочь, или отец сына в неволю вечную продаёт».

Васица отдала Роману 60 грошей и получила назад дочь.

Вот такой вот «бизнес» XVI века, где покупкой выступала живая девушка, да ещё и дочка одного из «деловых партнёров».

Покупки невольников совершались в ВКЛ до самого уничтожения страны, а после перехода этих земель в состав Российской империи жизнь местных крестьян стала регулироваться уже российскими нормами.

Крепостное право в России, как известно, отменили лишь в 1861 году, да и то не без негативных последствий для крестьян, которые ещё долго оставались фактически привязанными к земле.

Правда ли, что белорусские крестьяне были чрезвычайно забитые?

Крестьяне ВКЛ были весьма запуганными и послушными из-за произвола магнатов, шляхты, а иногда и незнатных эксплуататоров, хотя в некоторых случаях представители низших социальных слоёв ВКЛ могли даже взяться за оружие.

Показательна, в этом смысле, история воспетого Владимиром Короткевичем антифеодального Кричевского восстания, произошедшего в 40-х годах XVIII века.

Непомерные поборы и физическое насилие заставили крестьян оказывать активное сопротивление своим притеснителям, в результате чего личная армия одного из богатейших магнатов Речи Посполитой, князя Геранима Радзивилла, разгромила необученные крестьянские отряды.

Хотя доведённые до предела крестьяне могли иногда организовать отпор, в массе своей они демонстрировали крайнее раболепие перед разными видами господ.

Желая окончательно убедить читателя в достоверности этой грустной исторической картины, автор предоставит слово очевидцу событий.

В конце XVIII века, ВКЛ посетил отлично образованный английский путешественник Уильям Кокс. Гость побывал в Гродно, Минске и других населённых пунктах будущей Беларуси. Обратил он внимание и на низшие слои общества, сравнив крестьян ВКЛ с швейцарскими. Читатель может помнить, что выше говорилось об отсутствии крепостного права в Швейцарии.

Созданный англичанином, блестящий текст, в общем-то не нуждается в комментариях. Суммируя впечатления Кокс записал:

«Непостижимо, как мало потребностей у литовских крестьян. Их телеги собраны без железа, их уздечки и постромки обычно сплетены из коры деревьев или составлены просто из скрученных ветвей. У них нет другого инструмента, кроме топора, чтобы построить свои хижины, собрать мебель и сделать телеги.

Их одежда – толстая льняная рубашка и панталоны, длинное грубое пальто из шерстяной ткани или плащ из овчины, круглая чёрная, фетровая шапка на шерстяной подкладке и башмаки, сделанные из коры деревьев.

Их хижины построены из наваленных друг на друга стволов деревьев и похожи на груды дров на пристанях, с крышами в виде навесов. Как они непохожи на коттеджи швейцарцев, хоть и построены из тех же материалов.

И их дома не более похожи, чем их манеры.

Поразительная разница между швейцарцами и польскими крестьянами в самом их внешнем виде и поведении явно свидетельствует о различии между их правительствами.

Швейцарцы открыты, откровенно грубы, но готовы услужить вам; они кивают головами или слегка приподнимают шляпы, когда вы проходите мимо, но ожидают ответной вежливости. Их злит грубость, и их нельзя оскорблять безнаказанно.

Напротив, польские крестьяне раболепны и пылки в своих выражениях почтения. Они кланялись до земли, снимали шляпы или шапки и держали их в руках, пока не переставали нас видеть, останавливали свои телеги, как только видели нашу карету. Во всём их поведении были очевидные признаки самого жалкого рабства.

Тем не менее, свобода является предметом восхвалений в Польше так же часто, как и в Швейцарии. Но насколько же различно её действия в обеих странах. В одной она одинаково распределена и распространяет комфорт и счастье на всё общество, в другой она принадлежит лишь немногим, на самом деле являя худший вид деспотизма».

Какой была религиозная ситуация в ВКЛ?

О древних языческих культах литовцев на самом деле известно не так много. Ситуация здесь аналогична той, что сложилась вокруг славянского язычества. Поисковые запросы в интернете без проблем выдадут множество описаний того или иного славянского божества, но основаны эти данные будут в лучшем случае на фольклористике XIX-ХХ веков, а не достоверных исторических источниках. Проще говоря, значительную часть красочных биографий древних божеств, с описанием их свойств, придумали учёные дяди в пыльных кабинетах, и реальные древние славяне могли бы очень удивиться современным представлениям об их вере.

Удивление, вне всякого сомнения, накрыло бы и древних балтов, к примеру, Миндовга, если бы он ознакомился с развитой мифологией современных балтийских неоязычников.

Более-менее достоверные сведенья о божествах древних литовцев содержаться в так называемой вставке в хронику Малалы и Галицко-Волынской летописи.

Произведение волынских летописцев упоминает божеств, которым поклонялся Миндовг. Сообщение относят к 1252 году.

«Миндовг же послал к Папе и принял крещение. Крещение же его было ложным, поклонялся своим богам в тайне: первому Нонадеве, Телявели, Деверикзу, заячьему богу, и Медину. Когда он выезжал на поле и выбегал заяц на поле, он не входил в лесные заросли и не смел сломать ветку. И поклонялся своим богам, и сжигал тела мёртвых, и творил своё поганство открыто».

На основании комплексного анализа летописных и фольклорных источников исследователи создали описания богов из пантеона Миндовга. Главный бог литовского правителя Нонадеве (в современном литовском языке Nonadievis) вызывает большие вопросы, но предполагается, что это некий бог домашнего очага. Также, вероятно, что главный бог Миндовга иначе звался Андай (Andajus). Интересно, что бог-громовержец Перкунас вообще не упомянут в перечне богов Миндовга, хотя исследователи предполагают, что он занимал второе место в литовском пантеоне после Нонадеве. Есть, правда, мнение, что бог грома спрятался в пантеоне Миндовга за именем Деверикза, которое якобы происходит от литовских Dievo rykste (божий бич). У славян бог-громовержец занимал первую позицию, по крайней мере в пантеоне великого князя Владимира, данного в Повести временных лет:

«И начал Владимир княжить в Киеве один. И поставил идолы на холме вне двора теремного: деревянного Перуна, у которого серебряная голова, а усы золотые, и Хорса, и Дажьбога, и Стрибога, и Семаргла, и Мокошь. И приносили им жертвы, называя их богами, и приводили своих сыновей, и приносили жертвы бесам, и оскверняли землю жертвоприношениями своими».

Ещё одним богом из пантеона ложного католика Миндовга был Телявель, который считается богом-кузнецом, аналогом Гефеста у древних греков.

В перечне также есть некая (или некий) Медина. Считается, что это женское божество древних литовцев, богиня Медейна (лит. Medeina) – покровительница лесов и диких зверей, свободная и независимая охотница, то есть кто-то вроде греческой богини Артемиды.

Можно дискутировать насчёт того, куда относятся слова волынской летописи о «заячьем боге». Является ли он отдельным божеством или хронист говорил о том, что один из перечисленных богов был заячьим? Так или иначе, заяц, согласно летописи, не на шутку пугал могучего литовского правителя.

Пантеон Миндовга, данный в Галицко-Волынской хронике, является, по мнению автора, наиболее достоверной информацией о языческих божествах литовцев XIII века.

Тут интересен вопрос соприкосновения славянского и балтского язычества. В полиэтничном регионе Понеманья должны были, по всей видимости, сохраняться и славянские языческие культы. Быть может, именно славяне язычники, носившие славянские имена, входили в свиту литовских монархов и получили гербы на Городельской унии. Как знать, не принадлежал ли к числу таких людей известный Ян Немира из Вселюба. Само собой, веских оснований под данными гипотезами нет, но направление мысли, представляется автору интересным.

Литовское язычество, разумеется, не было единственной религией Литвы. Уже третий литовский правитель – Войшелк, принял восточное христианство (православие). Христианами восточного обряда были и братья пятого великого князя Тройденя.

Православие, в отличие от ещё чуждого местным жителям католицизма, столетиями исповедовалось в контактной зоне балтов и славян. Поэтому, к этой вере принадлежали не только русины из древнерусских княжеств, но и, как можно видеть, некоторые этнические литовцы, правители зарождавшегося государства.

Однако после крещения языческой Литвы, в 1385 году, королём польским Ягайло, католицизм начал набирать обороты и, при поддержке правителей, вскоре вышел на лидирующие позиции.

При этом ещё в первой половине XVII века в элите ВКЛ попадались довольно значительные шляхтичи, не являющиеся католиками, к примеру, мстиславский воевода Фредерик Сапега, который, правда, стал воеводой уже после перехода в католицизм.

Огромные массы русинского населения продолжали исповедовать православие и после крещения литовских язычников. Более того, этнически балтские княжеские роды, до этого принявшие восточное христианство, к примеру, Гольшанские и Олельковичи также не рвались сразу менять веру.

В XVI веке многие влиятельные магнаты ненадолго отошли от католичества, приняв протестантизм. Об этом событии напоминает алтарь в главном костёле Несвижа, величественной усыпальнице могучих Радзивиллов. Там каменные ангелы поддерживают падающие колонны, и, согласно краеведческой легенде, тем самым символизируют истинную веру, не давшую Радзивиллам окончательно уйти в пучину протестантских заблуждений, хотя на самом деле, идея падающих колон, видимо, просто позаимствована в миланском храме Сан-Феделе.

Пригасив протестантские тенденции, власть Княжества озаботилась проблемой православных, или, как их называли, схизматиков.

С целью всё-таки подчинить Папе Римскому большое количество православных жителей ВКЛ и других частей Речи Посполитой, была организована знаменитая Брестская уния.

Заключить унию должен был ряд греческих (православных) иерархов, согласных перейти в подчинение Папы. Но церковные деятели, разумеется, не собирались просто так менять верховное командование, и выдвинули ряд требований, изложенных в 33 статьях специального послания к понтифику.

Среди требований были, например, такие:

«Чтобы нас не принуждали ни к какому другому вероучению, но, чтобы мы оставались с тем, что было передано нам в Священном Писании, в Евангелии и в писаниях святых греческих учителей…

Мы примем новый календарь, если старый не может быть, но без какого-либо нарушения пасхального цикла и других наших праздников…

Браки священников остаются в силе, кроме двоеженцев…

Чтобы митрополии, епископата и других церковных санов никому не даровалось, кроме русских или греков, которые должны быть нашего вероисповедания…

Чтобы власть наша была больше, и чтобы мы с большим почтением управляли нашими верными, мы просим места в Сенате Королевской Милости для Митрополита и епископов».

Как можно видеть, православные иерархи не забывали и о своих интересах. Хотя двоеженцы, после принятия унии, уже не могли спать спокойно.

Принявшие унию иерархи так и не получили места в сенате, но уния была подписана в старинном брестском соборе Св. Николая. Случилось это в октябре 1596 года.

Новая вера, в отличие от протестантизма, не стала верой магнатов даже на малый срок.

Зато многие представители низших слоёв общества постепенно перешли в униатство, служителям которого активно передавались православные храмы ВКЛ. Католики, униаты и православные жили теперь бок о бок и ходили в своих храмы по одним и тем же улицам.

Несмотря на потенциальную конфликтогенность сосуществования сразу трёх мощных христианских конфессий (а ранее язычества и христианства), никаких масштабных конфликтов, религиозного толка, внутри ВКЛ не было, хотя и случались, конечно же, разногласия.

После гибели Княжества в конце XVIII века, российская администрация начала постепенно реставрировать православие на захваченных землях. Теперь уже католические и униатские общины подвергались давлению. Но до масштабных войн на этой почве, к счастью, опять не дошло.

Не стоит забывать и о представителях нехристианских конфессий.

Евреи, вероятно, поселились на землях ВКЛ ещё в XIV веке, и могли относительно спокойно исповедовать иудаизм, встречая лишь минимальный (на фоне многих других стран Европы) отпор.

В городах ВКЛ было создано большое количество еврейских культовых зданий, а Вильню даже именуют «Северный Иерусалим».

В начале XX века, когда литовские и белорусские земли уже больше века находились в составе Российской империи, количество еврейских культовых сооружений в городе Гродно превосходило количество христианских храмов.

Второй общиной нехристианской религии, имевшей в ВКЛ свои достаточно многочисленные культовые объекты и возможность относительно свободно исповедовать веру предков, были мусульмане, среди которых выделялись количеством издавна осевшие на этих землях белорусские и литовские татары.

Стоит, при этом признать, что в Литве также было неприятие иноверцев, в том числе антисемитизм, проявления которого зафиксированы, к примеру, на уникальном полотне периода XVII – XVIII веков, «Танец Смерти». Одна из рифмованных подписей картины гласит:

Непристойные турки и жиды мерзавцы

И с вами смерть устроит танцы

Её не волнует еврейская вонь

Она любого берёт за ладонь

Данную работу XVII – XVIII вмещает монастырь бригитток в Гродно. Впрочем, прототипом для неё послужила аналогичная картина в Польше.